фрагменты рейчел

У всеобщей любимицы Рейчел Эмбер больше семи дней на недели, и она успевает практически всюду. Наверное, потому что с пятнадцати старается не ночевать дома, где рушится семья и дорогие столовые сервизы, и на фоне этого мир внезапно становится огромным и отсвечивает манящими огнями высоток Лос-Анджелеса, в который она жаждет попасть и пройтись по каждой звездочке на Аллее славы. Рейчел Эмбер, несмотря на крупный скандал несколько лет назад, по-прежнему самое лучшее, что случалось с Аркадией-Бэй. Она питает слабость ко всему, что интересно и эстетически красиво: к живописи, к французской и итальянской моде, к литературе от античности до современности. Но с некоторых пор Рейчел не может взяться за право Орегона без жгучего желания порвать толстый неказистый учебник на развороте (спасибо лживому папочке). Каждый раз, запрыгивая в потрепанный, слегка заносящий пикап Хлои на обшарпанные сидения, кладя голову ей на плечо и сжимая руку в замок, Рейчел кажется, что они готовы рвануть из города по дорожному серпантину в любую минуту. У Хлои Прайс в неоново-синих, перебирающихся попутным ветром волосах — кричащая свобода и обещание, намертво скрепленное голубым пером, и после смерти отца вот уже два года как никто не может с ней совладать. «Этот мудак на дежурстве, хочешь, бахнем по пиву у меня дома?» «Как скажешь. Чумовой вариант для свидания, рядовой Прайс». «Ауч!» «Не думала, что ты такая нежная». Так легко и непринужденно. Рейчел смеется и в глубине восхищается, потому что никогда не станет такой. С ней Рейчел смотрит звезды, лежа на крыше пикапа и свесив ноги, чувствует легкость раскуренной марихуаны, вламывается в дома, отбирает чужое, нарушает границы дозволенного, нарушенные сотни раз до этого, и всё это похоже на какую-то детскую игру. Хлоя единственная, кому Рейчел может доверить свою душу, не рассказывая всего до конца — да и не нужно это; всё за себя говорят бережные поцелуи, отдающие терпким привкусом сигарет любимой марки, на кровати в девчачьей комнате с агрессивной табличкой держаться подальше на входе и американским флагом вместо штор. Рейчел привыкла возвращаться сюда чаще, чем домой. «Мы покорим мир, детка!» «Склонитесь перед Хлоей и Рейчел, или мы всех уничтожим». «Здесь была Хлоя», «Здесь была Рейчел» — выведено во времени двумя разными почерками с помощью перманентного маркера на пристройке местной свалки. Хлоя не похожа на учениц Блэквелла, и совершенно невероятная, когда ругается или натягивает растянутые на размер футболки с принтами любимых рок-групп. Засыпая рядом, будто близнецы в материнской утробе друг напротив друга, ощущая скользящие, сахарно-прилипчивые взгляды на себе, Рейч прекрасно знает, что с рук ей сойдет многое. Согласно лозунгам рок-звезд, Хлоя вряд ли доживет до тридцати. Рейчел притягивают интересные, талантливые люди. Она ведет дружбу со всеми, кем только можно, и в её случае заданные «Циклоном» правила иерархии магически теряют свою силу, так что то, что она пересечется с таким любителем научной фантастики и артхауса, как Уоррен Грэхем, было лишь вопросом времени. Рейчел не смотрит на то, что его называют странным; чужая дурная слава её блестящую репутацию не пачкает, а ученого мальчика — аудиенция у королевы школы едва ли над собой вознесет. Уоррен и правда оказывается милым другом, с которым можно часами болтать о деталях, промелькнувших в процессе просмотра «Евангелиона», рухнуть в фильмы фон Триера и забыть обо всем на свете — необычный взгляд на вещи цепляет и погружает в какой-то свой, отдельный мир. Рейчел в его обществе никогда не скучает, держа подле себя, чтобы при случае сбежать от реальности. Калейдоскоп красок вокруг становится ярче; таким ярким, что по неосторожности можно ослепнуть. После намеченного сеанса классического «Крика», выходя на холодную октябрьскую улицу, освещенную лишь желтым светом фонарей, Уоррен отдает ей свою джинсовую куртку, которую Рейч натягивает поверх своей знаменитой клетчатой рубашки. «Белый Рыцарь в сияющих доспехах. Тебе подходит, Уоррен Грэхем». «Правда? Тогда нам стоит поискать эти доспехи». «Разве ты не видишь, что они на мне, благородный рыцарь, и со мной будут в сохранности». Грэхему это всё безумно льстит, и Эмбер довольно полуулыбается, на ходу собирая золотистые волосы над жестким воротником. Добытый трофей прочно обосновывается в вытянутом шкафчике Рейчел, пропитываясь невесомым ароматом жасминовых духов. Дружеские встречи учащаются, объятия становятся дольше; Уоррен не спешит их разрывать, чтобы насладиться таким полюбившимся жасмином, когда она уже проворно выскальзывает из его длинных расторопных рук — всё это ничего не значит. У Уоррена Грэхема бегущей строкой на лбу с раскосой русой челкой тянется «я влюблен в Рейчел Эмбер», и это чуть ли не самая предсказуемая вещь во Вселенной, которая могла вообще произойти. У шкафчиков, демонстративно хлопнув жестяной дверью и облокотившись, он отдает ей в руки букет цветов лего с полупрозрачными радужно-пестрыми бутонами (это же Уоррен!), которые Рейч даже нравятся, кассету-микстейп, обернутую в ультрамариновую атласную ленту, и обнимает её с такой теплотой, что Эмбер телом может чувствовать ребристую джинсовую ткань его новой куртки и все жестяные кнопки. Рейчел, черт возьми, заинтригована; Рейчел дома слушает треки на кассетнике, вертя в руках пластиковый футляр, и на “She Mine” Velvet Revolver случайно обращает внимание на задний вкладыш, где по списку первые буквы групп складываются в незамысловатое “ILOVEYOU”. Рейчел, разумеется, усмехается; её все любят. Но менее приятно ей не становится. И Уоррен ей тоже приятен. Она находит его, чуть шатающегося в шаге, в разгар студенческого гуляния на выходе у актового зала, который знает как свои пять пальцев, и с хохотом тянет за футболку Call of Cthulhu в пустое закулисье, куда не проникает красный свет софитов. Поцелуем с ним Рейчел пробует свою власть над людьми на вкус, и до чего же он терпок; Уоррен тут же схватывает её тонкую фигуру, настойчиво целуя в ответ, будто в острой, катастрофической близости прямо сейчас её лишиться. Она находит ужасно смешным, что у пьяного Уоррена навык лучше, чем у золотого мальчика Блэквелла, который по праву крови обязан быть лучшим во всем. Но это останется мертвой тайной. Грэхем, безумно неловкий в своих чувствах, почему-то бесконечно волнует Рейчел, которая живет ими, и, едва хватка ослабевает, под эхо электрогитары она предоставляет его ошарашенного самому себе. На шумной, людной вечеринке «Циклона» Уоррен Грэхем никому не нужен. Рейчел была знакома с Фрэнком Бауэрсом через Нейта, который уже год как с его помощью сидит на сильных нейролептиках с тяжелыми побочками. Так Рейчел сбегала от реальности — на месяц брала горсть мелких цветастых таблеток и уносила ноги из дома, только её и искали. Иногда это были тяжелые транквилизаторы, чтобы почувствовать легкость и безмятежную синеву, то редкое спокойствие, которое её изношенное сердце не способно испытать. Но кому об этом знать, как не драгдилеру; обо всех тех червоточинах, которые в благополучных семьях замалчивают и запивают без рецепта. Фрэнк хорошо разбирался в её выборе. Она приходила к нему за травкой — после Хлои сильно пристрастилась. И на третий раз Фрэнк не выдержал. — Скажешь своей синеволосой шмаре, что я оплату через тебя принимать не буду. В тот день, кажется, прозвучала ревность. — Скажешь это сам, Хлое в лицо, — мгновенно вспыхнула Рейч, вырывая сверток у него из рук. — Сказал бы, если б попалась на глаза. Но она же так боится, раз тебя шлет. — Так вот, в чем дело, — она опускается сандалией на ступеньку вниз, к выходу, смотря на Фрэнка снизу вверх, смотря испытующе. — Во мне? Дело всегда в Рейчел. Опровергнуть это — значит поставить под сомнение естественный ход вещей. — В ком же еще? Он придерживает её за запястье, за выступающую лучевую кость, будто бы боясь причинить боль, но упорно не давая уйти. Хлоя тем вечером её не дождется, Рейчел не посчитает себя обязанной написать. В трейлере на отшибе Рейчел Эмбер оставляет свою девственность. Её грубо берут силой, переворачивая из позиции в позицию, и Эмбер это более чем устраивает, покуда ею восхищаются и с жадностью набрасываются, пожирая идеальное обнаженное тело глазами. Нет ничего более простого и очевидного, чем желание быть лучшей. — Ты никуда не пойдешь, на улице ночь, — отрезал Фрэнк, обнимая сзади, будто она вздумает бежать. — Я остаюсь здесь, до утра, — обнадежила Рейч, вполоборота к нему. Рейчел Эмбер знает, что говорить и когда, и поэтому так легко лавирует в своих хитросплетениях лжи, словно иной правды никогда и не существовало. Рейчел Эмбер верит во всё, что говорит, так свято, так искренне, что никому в голову даже не приходит ловить её на лжи. Она приходит к Фрэнку за травкой, и его чудесный щенок цвета сливочной помадки налетает на неё буквально с порога, тянясь передними лапками до колен, то радостно лая, то тоскливо поскуливая. Рейчел поднимает Помпиду на руки, ласкает за ушком, улыбаясь и видя, как мрачное лицо Бауэрса моментально разглаживается. Она здесь всегда желанный гость, и довольно виляющий хвостиком Помпиду с потрохами выдает все чувства Фрэнка, которые должны были сохраниться втайне. Наконец, наступает момент, когда Рейчел приходит к нему на нервах и настолько злая, что одно неосторожное слово выводит её из себя. Они разбивают посуду, доходят до точки кипения, и в конце концов Фрэнк лишь берет её в захват и держит за туловище, вынуждая успокоиться. — Ну же, Львица… что стряслось? — хрипло и ласково приговаривает ей в волосы Бауэрс, убаюкивая, не давая вырваться, и под женскими кедами осколки стекла неизбежно трескаются. И Эмбер выговаривает. Про готовящийся развод родителей, про то, что всё катится к черту и ей становится только хуже. — Мы уедем, Львица. Уедем далеко, где нас не будут знать, слышишь? Голос Фрэнка эхом тонет в её мыслях и звучит максимально отдаленно. Ей так часто обещают, что они уедут из этой богом забытой дыры, что Рейчел уже начинает казаться, будто она проклята навсегда здесь остаться. Ссор становится больше, успокаивающие поглаживания после откровенно пугающих выходок начинают Рейчел порядочно раздражать. Обдавая длинными волосами, она уходит, оставляя Фрэнку записки маркером, глянцевые фотокарточки с избранными моментами и не вполне осознанную ненависть к родному городу, в котором он умрет. Краски сгущаются и темнеют, когда Нейтан Прескотт впускает её в свою комнату — занавешенную черными шторами, чтобы даже днем солнце не проникало внутрь. У него красные от долгого плача глаза, и руки трясутся то ли от побочек, то ли от сдающих нервов; Нейтан признается, что никого ближе у него нет, и мертвой хваткой сжимает её ладонь, настойчиво тянет к себе, вниз, на пол. То, что кому-то хуже, чем ей, по идее должно делать Рейчел легче. Но в комнате становится слишком темно, чтобы можно было различить оттенки; непроницаемо темно. Рейчел чувствует, что её ладони немеют, теряют тепло, а сама она, парализованная необъяснимым страхом, не может пошевелиться, пока немой сепийный фильм транслируется на проекторе. После звонка отцу у Нейтана опять случился срыв. Они ничего не делают, просто лежат на полу до наступления темноты, задирая голову на плывущий потолок, и Рейчел вскакивает из сна от скрежета из оцифрованного черно-белого психоделического фильма с жуткой скрипичной музыкой на фоне: кадры быстро-быстро сменяют друг друга, повторяются и в контрастной вспышке заедают. Наверное, это её персональный ад. Рейчел больше всего мечтала стать моделью, но в последнее время, когда близится выпуск, эта мысль посещает её намного чаще. Со знаменитым Марком Джефферсоном она познакомится на очередной вечеринке «Циклона», поладит с полуслова, будто знает всю жизнь, и слабо улыбнется, когда кто-то в толпе назовет Викторию Чейз брендовой шлюхой. Марк не похож на тех рафинированных лекторов, которые сухо надиктовывают своим ученикам, не похож на Нейтана, которого талант наверняка доведет до сумасшедшего дома — в Марке сдержанная силой страсть и хватка мастера. Рейчел ему открывается, до всех своих звериных татуировок, до мелких родинок у предплечья, доверяет секреты. С тех пор оттенков не существует; в проявочной правит только черно-белый спектр и строгий закон светотени, смазанные, расплывчатые очертания и силуэты. Полированный металл холодом обжигает загорелую кожу, и в нем отражение — Джефферсон берет её сзади, двигаясь размеренно и технично, рукой в стерильной перчатке сдавливая шею так, чтобы не оставлять мерзких синяков, которые могли бы испортить совершенную модель. Рейчел видит всех его девушек, сфотографированных без сознания; Марк делится сам, с любовью творца гордится работами, каждой. «Опережая твой вопрос — они все были согласны». «Они прекрасны лишь благодаря почерку мастера». Марк смеется, наблюдая за реакцией, а Рейчел в самом деле наплевать, кто мог выжить. Рейчел восхищена и видит в Джефферсоне художника, ни в коим случае не допуская, что такая доля может постигнуть её саму. Она — Львица, живой огонь, особенная, выше всего этого, её ждет Лос-Анджелес, с ней точно ничего подобного не случится. Марк ценит в ней эту жертвенность, способность моментально разгораться и тут же тлеть; это не чистота и невинность, которые он ищет, но что-то настолько невероятное, что он не может не зафиксировать. Его профессиональный долг зафиксировать её. «Попозируешь мне?» Вспышки ослепляют, камера Марка фокусируется на ней. Рейчел, кажется, опускается всё ниже, хотя юность еще не дает этому проявиться на красивом личике с правильными чертами — Рейчел разрушена внутри, но всё также прекрасна и идеальна снаружи, как любая девушка с обложки гламурного глянца, завороженная отраженным светом своей восходящей звезды, сгорающая дотла. Рейчел Эмбер давно состоит из фрагментов, которые нельзя соединить воедино — слишком поздно что-либо исправлять, и перед объективом она с победной улыбкой выбирает удачную, подчеркивающую талию позу. В ночь перед своим исчезновением Эмбер, принимая бокал шампанского с рук, ослепит Нейтана благодарной улыбкой, которая не перестанет преследовать его на протяжении всей оставшейся жизни.