Rose of reunion

С каждым днем Харли все больше убеждалась в том, что Аркхем создан для того, чтобы сводить с ума. Она уже потеряла счет времени с момента своего заточения в комнате с обитыми белыми матрацами стенами. Четыре шага в длину, два - в ширину. Или один, если на пути попадется кровать. Почти что пропорции гроба. Тисненные на ткани ромбы гипнотизируют, если смотреть на них не моргая. Одни приближаются, другие отдаляются в хаотичном танце. Но даже при этом разум остается невыносимо трезвым и холодным. Возможно, горчащие под языком таблетки все же дают свой эффект - на радость докторам и к разочарованию самой Харли. А может, все дело не в химии, а в банальной пустоте и одиночестве. После болезненно-яркой созависимости, после захватывающего дух падения в мерцающую тьму и ядовитую зелень глаз компании самой себя уже просто недостаточно. И никогда не будет - как раньше. Тихо. Нормально. С девяти до пяти, в застегнутой под воротник блузке и с паршивым кофе в картонном стаканчике. С желанием спасать и карабкаться вверх по лестнице из историй болезней. С верой в то, что все лучшее еще впереди, а пока просто надо потерпеть. Харлин Квинзель больше нет. В принципе, невелика потеря. И странное стремление докторов воскресить к жизни ее облик, разрезать только-только затянувшиеся на душе швы и вновь перемешать все внутри вызывает у Харли одно лишь недоумение - вместе с оскалом улыбки. Ну уж нет. Одного раза было более чем достаточно. В настойчивости ее бывших коллег есть лишь один плюс. Порой с ними бывает очень забавно играть. Это будоражит, вносит хоть какое-то разнообразие в бесконечную вереницу дней - а потому Харли никогда не отказывает себе в этой маленькой забаве. И кто знает, может рано или поздно ей удастся провернуть тот же трюк, на который когда-то так легко купилась доктор Квинзель. Она давно научилась различать шаги в коридоре. Сперва тихие и неясные, мгновение спустя они обретают четкость, индивидуальность. Чуть скрипящая набойка не дает и шанса на ошибку - Харли знает, кого она увидит за стеклянной стеной, как только по ту сторону щелкнет выключатель. Доктор Ли - самая молодая из всех, кого к ней допускают. Скованный лаком беспорядок мелких черных локонов. Извечный нюд на веках и шоколад матовой помады на губах. Темная кожа под не самым подходящим по оттенку тональным кремом - должно быть, подходящего просто не существует. По крайней мере, в тех магазинах, которые доступны с зарплатой начинающего психиатра. Белые полумесяцы французского маникюра контрастируют с рубашками карт, которые доктор Ли пропускает между пальцами. - Хотите погадать мне на судьбу? - первой нарушает молчание Харли, переводя взгляд с картонных прямоугольников на лицо девушки за стеклом. - А вы в нее верите? - доктор чуть поспешно хватается за нить, затем замедляется, пытаясь исправить ошибку. - Что такое судьба в вашем понимании? - Слово, которым можно прикрыть любую ошибку и любой выбор. - То есть вы все же признаете ответственность за свою жизнь? Харли лишь коротко пожимает плечами. Последнее, что ей хочется - заводить разговор слишком глубоко в эту степь. Легкое покалывание чуть выше солнечного сплетения уже сейчас говорит о том, что ничего хорошего эта философия не принесла бы. - Ну что же, - выждав несколько мгновений продолжает доктор все тем же тоном, - тогда расскажите мне, что вы чувствуете глядя на этот цвет. Она наугад вытаскивает карту и прижимает ее лицом к стеклу - одним четким движением, как делала это уже десятки раз. Харли закатывает глаза, даже не пытаясь скрыть своего отношения к излюбленной технике доктора Ли. На этот раз прямоугольник залит мутным синевато-зеленым оттенком - ни дать ни взять покрытый тиной пруд, из которого того и гляди всплывет чей-то полуразложившийся труп. - Скука, - тянет Харли, решив не делиться своими ассоциациями. - Ничего поприятнее не найдется? Лицо доктора сохраняет всю ту же непроницаемость, когда она достает новую карту. Только на этот раз первый же взгляд на нее заставляет покалывание вернуться с новыми силами - а горло неожиданно становится сухим как наждак. - Сделайте мне одолжение, - чуть усмехается доктор. - Скажите, о чем вы думаете, глядя, - пауза длиной в мгновение, которое ей нужно, чтобы перевести взгляд, - на алый? Какую историю можете с ним связать? Харли прикусывает губу - но и это не помогает. Она едва осознает, что это ее голос сейчас так странно звучит в установившейся тишине. Что она сама нарушает свои правила игры - и впервые говорит правду, глядя на проклятый прямоугольник такого знакомого цвета. Алый. Первая ночь в его объятиях, смазанная помада, разорванная блузка и расцарапанная спина. Алый. Последняя ночь Харлин Квинзель, брызги крови на стеклах очков, усмешка, соблазн, грех и падение. Алый. Поток крови, заливающий Готэм - и поток крови, льющийся из ее разбитого сердца. - Алый - это цвет розы, - почти шепчет она, безуспешно пытаясь воскресить под закрытыми веками именно этот образ. - Розы? - чуть нахмурившись переспрашивает доктор Ли, и ручка в ее пальцах замирает над бумагой. - В каком смысле? Взгляд Харли на миг перескакивает с карты на лицо доктора - и этого достаточно, чтобы все оборвалось. - Думаю, на сегодня достаточно откровенностей, - холодно кидает она, отворачиваясь от стекла, не давая себе еще раз нырнуть в омут. Но уже слишком поздно. Доктор Ли прячет колоду в карман халата, гасит свет и уходит. Только вот алый от этого никуда не исчезает. Комната тонет в нем - и Харли почти физически ощущает ароматы металла и сладости. Крови и роз. Сперва она лишь беззвучно шевелит губами - нельзя, просто нельзя начать говорить с собой вслух. Но вскоре на запреты становится плевать. Что угодно, лишь бы не вспоминать. Она ведь обещала. Защищать. Спасти. Вытащить. Тогда почему все тянется так долго? Неужели и она предала? Бросила. Забыла. Никогда не придет - и останется только медленно умирать в этом обитом ромбами гробу. Нет, нет. Она так не сделает. Она на такое просто не способна. Тогда почему день сменяется днем, таблеток и дурацких карточек становится все больше, а сна и ее - нет и в помине? Если прокусить голубую полоску вены на запястье - брызнет кровь. Возможно, этого жертвоприношения хватит, и в камере появятся не только санитары со смирительной рубашкой? Но нет. Приходят только они. И остается лишь кусать губы, покачиваясь в коконе ремней и введенных препаратов. Алый дурман рассеивается лишь к утру - и тогда же Харли замечает первую трещину в стене. Трещину, сквозь которую уже пробиваются зеленые лозы и крошечные бутоны. Лепестки распускающихся роз разрывают бетон не хуже гранаты - и вскоре в проломе возникает та, кого она так ждала. Харли не может сдержать улыбку - и плевать, что там Пэм кричит о том, что надо поторапливаться. Нет такой ситуации, в которой было бы недостаточно времени для поцелуя - быстрого, смазанного, но такого пьянящего. Знакомый яд вновь просачивается в губы, заставляя реальность вспыхнуть привычными красками. - Я так скучала по тебе… Признание тонет в гуле сигнализации. Ответ - если он вообще был - тоже. Но слова не имеют значения. Алый. Цвет роз и крови. Начала и конца. Цвет разрыва - и воссоединения. Цвет, который отныне будет ассоциироваться у Харли только с ней одной.