Сказ о том, как бантаны к переезду готовились

— Я дома! Намджун устало входит в общагу, стаскивая кроссы и бросая рюкзак на ближайшую горизонтальную поверхность. Сквозь рэп в наушниках доносится привычное гудение пацанячьего быта: на кухне будущий ужин булькает под чутким руководством Джина, где-то шумит фен и доносятся завывания Хосока, Чимин перед телевизором выплясывает что-то из новой хоряги. Юнги, как и двух самых младшеньких, по обыкновению не видно. Первый наверняка схоронился в студии, вторые же… Намджун знает, но предпочитает лишний раз не вдумываться в то, чем они занимаются и где. — Намджуни-я, кушать будешь? — Джин выруливает из кухни с полотенцем на плече. Такой домашний, такой уютный, а всё ещё ворлдвайд хендсом, потому что, собственно, плечо только полотенце и прикрывает — футболки дома у него не в почёте. — А что, уже готово? — Нет, это я для настроения спросил, — Джин закатывает глаза и идёт выключать плиту. Набирает в грудь воздуха, чтобы во всю мощь своей вокальной глотки позвать детей мемберов на ужин, когда к нему подлетает лидер и закрывает рот ладонью. — А…? — Подожди, Джин-хён, мне нужно со всеми серьёзно поговорить. — Так это…голодные же, — Джин возмущённо хлопает глазами. Конечно, не ему же сейчас объяснять все менеджерские указания шести взъерошенным и уставшим после долгого трудодня, который начался ещё вчера, мальчишкам. — Хён, это срочно, — голосом выделяет всю важность и непоколебимость своих намерений так, что даже до несерьёзно-добродушного старшего доходит. — Так это…подобреют после еды, — не сдаётся Джин, ибо святая обязанность его — проследить, чтобы все были хотя бы накормлены вовремя — он родителям каждого (почти) практически присягу давал. — Позасыпают после еды и не поймут ничего, — отрезает Джун и выруливает в гостиную, где несгибаемый Чимин продолжает неравную борьбу с придуманной извергом Хосоком хореографией. Намджун смотрит на его упрямые попытки добить (себя) связку, а затем молча подходит и выключает экран, взглядом обрывая все возражения и усаживая…да куда угодно усаживая, лишь бы посидел спокойно, а затем прикладывает пальцы ко рту и свистит. Условный зов на общий сбор срабатывает никак. В проёме кухонной двери застыл ухмыляющийся всё-ещё-без-футболки Сокджин, на полу с обречённым, но смиренным видом расселся Чимин. Остальных на горизонте не видно. — А вот позвал бы я… — начинает местный мать, поигрывая бровями. Ну конечно, на его зов поесть, который зачастую состоит из стучания поварёшкой о крышку кастрюли, приползает даже Юнги, который вообще-то недоволен таким надругательством над слухом. Но есть-то хочется — вот и не возникает. Намджун делает лидерский — «я с утра таких, как ты, восемь в желудке переварил» — взгляд и свистит ещё раз. В ванной Хосок переключает фен на третью скорость. — Цыгане блять, — с тяжким вздохом, в котором вся скорбь еврейского народа, Намджун выдвигается в сторону спальни. Ему уже откровенно плевать, в каком виде он сейчас там застанет Тэхёна с Чонгуком, он лидер, мать вашу, он готов ко всему. Но не к тому, что, подходя к двери, он услышит задушенный стон, а затем стук деревянной поверхности о…обо что-то. Поняв, что свои таранные способности он явно переоценил, Ким решает сделать крюк через ванную. Там-то он точно не спасует, максимум, что его может напугать — голый Хосок, завывающий в фен. И то, он же лидер, мать вашу, он готов ко всему. Его таким не напугаешь. В ванной действительно оказывается голый Хосок, завывающий в фен. — Хоби-хён, ты замёрз? — перекрикивая шум, с доброй улыбкой уточняет Намджун. — А? — Хосок, ничуть не смущаясь (что такое это ваше смущение?), выключает фен и поворачивается к Джуну как та избушка — передом. — Ты замёрз, говорю? — А…да нет, — всё ещё не понимает. Улыбается стоит. — Может, концертов не хватает? — Да бог с тобой, Намджун-и, — до Хоби медленно доходит, что где-то был допущен проёб, и улыбка начинает с лица сползать, а вот трусы на ноги — наползать. — Тогда какого чёрта… — Да понял я, понял, ну не услышал, всё, иду уже. Вот за что Намджун безоговорочно любит своего солнечного хёна, так это за готовность идти. Куда, зачем, с кем, в чём — это вопросы третьестепенной важности. Хоби всегда за любой кипиш (кроме голодовки). Он проскальзывает мимо немного успокоившегося Джуна в трусах и одном носке и останавливается посреди коридора. — Так, а…куда? — В гостинную, — усмехается Ким, мысленно настраиваясь на поход в спальню. Прошло уже минуты три, им же хватило этого, чтобы… ну… перестать стучать деревянной поверхностью обо что-то? Хватило же? Отстаньте от лидера, он просто хочет жить в своей идеальной лидерской реальности, где двум молодым и горячим хватает три минуты на…вот на то самое. Не давая себе времени на раздумья, подходит и с размаху стучит. Прислушаться не успевает; дверь распахивает взъерошенный Чонгук. Полностью одетый, что примечательно. — Намджун-хён, ты чего? Горим? — честно говоря, вид у Чонгука такой перепуганный и готовый ко всему, что, если они и правда горят, он лично пойдёт и заплюёт пожар, лишь бы хён больше не стучал так страшно. Следом подбегает Тэхён, готовый в случае пожара мужественно бежать на улицу. Звонить пожарным, конечно же. Просто с улицы удобнее. Тэхён, кстати, тоже одетый. Звуки из спальни и внешний вид младших не сходятся от слова вообще никак. У Намджуна стойкое ощущение, что его газлайтят. Но подвисать нельзя, потому что тут макнэ на низком старте. Он решает подумать об этом потом. — А вы разве не это… — видимо, всё же не потом. — Что мы не? — стоят, переглядываются недоумённо, ну такие воробушки. Но на то он и лидер, мать вашу, его этим не обманешь. — Что вы там делали? — Намджуну, очевидно, надо разобраться. — Мы в игры играли, — подаёт голос Тэхён, пока Чонгук уже совершенно не понимает, где он, о чём разговор, и горят они всё-таки или нет. — В какие игры? — знаем мы эти игры, натыкались пару раз по углам, ага. — Так в этот, в овервотч же. — Тэ мне проигрывает постоянно, — кажется, Гука всё же переключило с возможного пожара, и он довольно заулыбался, хитро посматривая на Кима-младшего. Тот в ответ завздыхал, тоже, впрочем, не без лукаво поджатых губ. — Так, — смотреть на этих милующихся пташек — дело, конечно, занятное и даже умилительное, но не сейчас. Ещё не все покемоны собраны, — быстро игры на паузу и в гостиную. Макнэ тут же засуетились, чуть ли не затолкались в проходе, потому что ослушаться лидера, да ещё после такого стука — это надо совсем отбитым быть. Или Юнги. Юнги, который сейчас вваливается через входную дверь, как будто, ей-богу, на пожар бежал. Или от фанаток. — Без меня не сели? — скидывая кожанку, решительно проходит к толпе. А у Намджуна внутри весна и лепестки сакуры в воздухе планируют: неужели этот чудной, хмурый хён настолько с ним сросся, что вот так, без предупреждения, почувствовал, что он сейчас нужен здесь. Неужели они уже настолько семья, что начала зарождаться телепатия. Неужели он вот так всё бросил и спешил ради… — Нет, Юнги, есть мы ещё не сели. И не сядем, пока РэпМон не поведает нам что-то супер важное и срочное, — Джин всё ещё недовольно торчит в проёме кухонной двери и ведь даже не подозревает, как идеальная лидерская розовая реальность от его слов сейчас бьётся. Стёклами внутрь, как водится. Шуга, оказывается, поесть прибежал. И не по зову сердца, а по сообщению старшего Кима. Как прозаично, как мелочно… — Ты чё, аферист? — хуже голодного Мина может быть только недовольный Мин. Сейчас в общежитии голодный недовольный Мин, которого оторвали от творчества. Тэхён, как лакмусовая бумажка общего настроения, юркнул за плечо Чонгука. Сказать откровенно, у Джина возникло такое же желание. И не потому что он считает макнэ сильнее, что вы, вздор. Просто это же младшенький. Ну что ему Юнги сделает. Да. Как раз поэтому. Намджун, словивший, наконец, состояние абсолютного дзена — покемоны собраны, можно приступать к делу — пресекая дальнейшие разборки, выдал: — Мы переезжаем в новую общагу будет три комнаты две по два и одна по три у нас три дня на сборы и нужно сегодня решить кто с кем живёт нет тэхён и чонгук вы жить вместе не будете. На одном дыхании, без пауз и пояснений. Голые факты, самую суть. Вот так их, лидер. Молодец. Пусть их прибьёт. Переживающего за стынущий ужин Джина. Голодного до творчества и обычной человеческой еды Юнги. Перегретого Хосока, который всё ещё в одном носке, потому что в двух жарко. Выдохшегося в своём танцевальном перфекционизме Чимина. Потерявшегося в эмоциональных качелях сегодняшнего вечера Тэхёна. Чонгука, который от пожара уже отошёл, а вот до последнего заявления лидера только начинает доходить. Так их всех. Шестерых одним ударом. — Хён, — раздаётся тихий голос откуда-то с уровня табуретки. Чимин? Неожиданно быстро оклемался, — хён, а можно я в туалет? А, понятно. Не оклемался. Скорее вообще прослушал, сражаясь с мочевым пузырём. Бедняга, что за вечер у него такой — батальный. — Я быстренько, хён, — быстренько явно не получится, потому что, вставая на забитых ногах, он заваливается и терпит крушение, врезаясь в журнальный столик, а затем отчаянно машет руками, мол, всё в порядке, и целеустремляется в уборную, оставляя за спиной немую сцену. — То есть как переезжаем? — первым отходит всё же старший Ким, — в смысле, совсем переезжаем? Со всем переезжаем? И техника? И посуда? И удочки мои? — Да, хён, и удо…стоп, откуда у тебя здесь удочки? — Намджун борется за каждую каплю дзена, но он не человек-паук, останавливающий поезд одной своей паутиной. Он всего лишь третий год как лидер шести оболтусов, даром, что половина старше него самого. Ну ладно, да, он тоже немножко супергерой. Вопрос остаётся без ответа. Остальные тоже не спешат требовать пояснений. Чимин действительно быстро возвращается. — Так что, мы переезжаем, получается? — может, комната раздумий и вправду благотворно влияет на мозговую деятельность. Чимин пришёл полностью осознавшийся и готовый к конструктивному диалогу. Чего не скажешь об остальных. — В смысле переезжаем? А студия? — Я, походу, носок потерял…ну вот при переезде как раз и найдётся. А куда переезжаем? — А почему нам нельзя жить вместе?! — А эту квартиру убирать теперь не обязательно, получается? Три дня осталось же… Глубоко шокированный и потерявшийся в пространстве Шуга, Хосок, который по прежнему за любой кипиш (лишь бы кормили), беснующиеся ТэГуки, слипшиеся, будто на год прощаются, суетливый Сокджин, не знающий, к чему первому кидаться…и посреди этого Джун, абсолютно гармонично резонирующий с творящимся хаосом (работа такая, да), и Чимин, который честно хочет простого человеческого покушать и полежать. — Джин, — окликает старшего Рэп-тот-ещё-Монстр и кивает на кухню, давая безмолвную команду запускать тяжёлую артиллерию. Джин так же безмолвно принимает сигнал о помощи, мобилизуется и начинает контратаку: — Знаете, что говорит кукушка, когда голодная? — оглушительно, так, чтоб все сразу прекратили мракобесничать и внимали старшему, спрашивает и, не дожидаясь реакции (как обычно), продолжает, — ку-кушать хочу. И закатывается, задыхается своим скрипучим смехом, сгибаясь и похлопывая себя по коленкам. — Ты щас серьёзно? — если Юнги спрашивает вас что-то настолько спокойным голосом, вам лучше бросать всё и скрываться в лесах тайги. Но Джину смешно, а ещё у него, кажется, от всех новостей эта самая кукушка поехала, поэтому он не бежит. — Лучше быть плохим комедиантом, чем ёбаным душнилой, — глубоко и философски, утирая выступившие слёзы, вещает старший хён, — есть пошли, говорю, такие новости надо… переварить. И опять закатывается, довольный незапланированной шутке. Еда для бантанов, это, понимаете, не просто еда. Это культ. Это божество, за которое они готовы и крестовые походы друг против друга в ранах устраивать, и на фансайнах сидеть сколько надо (там вкусные закуски!), и даже оставить сейчас всё своё недовольство и почти дружной толпой двинуться на кухню. Джин, соответственно, верховный жрец этого культа. Стоит посреди кухни с щипцами для мяса наголо и проводит таинство святого причащения к жареной говядинке, ароматному рамёну и домашнему кимчи от мамы Чимина. В случае ядерного удара старшего хёна будут прятать первым — ну, потому что кормит вкусно и быстро. Намджун, плетущийся позади всех, задумчиво обозревает своих подшефных, что собрались вокруг стола с пустыми тарелками и ждут своей очереди, и отчётливо понимает, что его-то в бункер пустят последним. Потому что вечно плохие новости приносит, заставляя беспомощно бултыхаться в новых реалиях, и потому что в той самой готовке от него проку столько же, сколько в пении баллад. Ладно, если перестать драматизировать и сосредоточиться на чудеснейшем запахе домашнего пулькоги, то можно быстро понять, что не всё так плохо. И в бункер его возьмут не последним (хотя бы потому, что без него хрен разберутся, куда им идти-то), и вкусные кусочки говядины, те, что в центре, оставят, потому что понимают — ему в офисе там про переезд тоже не ангелы пели, а жёстко, чётко и лаконично доносили менеджеры. Лидер тоже устал. — И всё же, хён, куда переезжаем-то? — спустя несколько минут, полных жевания, тяжких вздохов и глубокомысленного затупа в стол спрашивает Чимин. — Да буквально в соседний район. Помещение попросторнее, как я уже сказал, три спальни будет. И, как я тоже уже сказал, сегодня нам надо решить, кто с кем спит, — Намджун замолкает и весомо оглядывает ребят. Чимин и Хоби выглядят так, будто у них сейчас лапша носом пойдёт от сдерживаемого смеха. Намджун уже собирается выдать что-то типа «расскажите всем, вместе посмеёмся», когда Пак не выдерживает: — А вот Тэхёну с Чонгуком и решать ничего не надо, — Хосок ещё на середине фразы начинает в припадке хохота биться головой о стол. До Намджуна доходит, что и обо что стучало в спальне, где находились ТэГуки полчаса назад. Тэхён аккомпанирует крику этих чаек несчастных смачным фейспалмом. Чонгук, покрасневший до состояния варёного краба, всерьёз рассматривает возможность достать из рамёна лапшу и утопиться в бульоне. Ну серьезно, они меньше года вместе, и да, ну спят они друг у друга в кроватях часто…постоянно, но не спят же. — Меня, пожалуйста, не с этими, — Юнги двигается от немного успокоившихся чихоупов и притыкается под бок Тэхёна. — О, Шуга-хён, давай я буду с тобой спать! — Тэ, как всегда, зашучивает неловкие моменты, включая милашничество. Чонгук, ревниво приподняв брови, поменял планы на бульон и хочет утопить там своего Кима. Запахло жареным, и это вовсе не говядина, поэтому Джин, как ответственный за пожарную безопасность на кухне, подходит к Шуге и сгребает его со спины в свои бесфутболочные объятия. — Так, всё, Юнги мой! В смысле, я буду с ним спать. В смысле, делить кровать…да блять, — тяжко вздыхает старший и силится продолжить, — короче, мы с Юнги будем жить вместе. И пока он соображает, что именно в последней фразе было всё же сказано не так, Чимин с ухмылкой уточняет: — Юнги-хён, мы чего-то не знаем? Если боги есть, то они сегодня официально отреклись от Шуги, оставив его хрупкое ментальное равновесие на растерзание шести личным пусть и любимым демонам. — Чимчим, кстати, помнишь, я тебе песню обещал? — сладкая бусинка (у которой восемь кубиков пресса в наличии, но это детали) на вопрос Мина быстро кивает, дожёвывая лапшу, — так вот забудь. И под гогот Хосока и Сокджина встаёт, относит посуду к раковине и, царственно сгорбившись от невыносимой тупости бытия, выплывает из кухни, бросая через плечо: — Я согласен с Джином. — Отлично, замечательно, двоих определили, — Намджун твёрдо решил отключить эмоциональный интеллект и не обращать внимания на весёло-удивлённо-ревнивую атмосферу ужина. Он просто уже хочет всё решить, отправить данные на одобрение в компанию и лечь досмотреть ту дораму, неужели он просит слишком многого. — Я всё ещё не понимаю, почему мне нельзя с Тэхёном, — недовольно бурчит Чонгук. Каждый в кухне ловит вайб младшего братишки, которого нужно срочно затискать и заиграть, чтобы не смел расстраиваться и опускать несчастные глазки в тарелку. Тэхён ластится к своему под бочок, чмокает в щечку и хочет перехватить поперёк талии, но руки Чонгука ему не дают: — А ты хотел с Шугой-хёном жить, вот иди и живи с ним и Джин-хёном, а я вон с РэпМоном жить буду… — и резво так надувается. А говорил, в эгьё не умеет. Да он буквально его хуманизация. — Отлично!!! — почти орёт Джун, молясь всем богам всех мифологий, чтобы это сейчас не переросло в разборки. Пусть дуются. Пусть ходят друг от друга по углам прячутся. Всё равно ближе ко сну кто-то один да подползёт к другому с подушкой, и будут полночи хаха давить да миловаться под одеялом. Всё, что угодно — потом. Не сейчас, пожалуйста, — Тогда Гуки с собой записываю. Получается, Ви, Хоба и Чимин, вы в третьей спальне втроём. Всё, решили, записал, отправил, а теперь давайте по-очереди в душ и спать, бегом, бегом. И первым стартует, не смотря на офигевших Чимина с Хосоком, за которых всё решили, на Джина, который по-доброму усмехается и провожает понимающим взглядом, на растерянного Тэхёна, которому до фонаря и душ, и спать — ему теперь надо придумать, как помириться. Не смотрит и на Чонгука, с которым он только что подписал себе смертный приговор, потому что где Чонгук — там и Тэхён, а где эти двое вместе в отсутствии камер — там и подушечные бои, и исполнение любимых хитов дурными голосами по десять раз, и смущённые попытки целоваться потише, и чего только нет. Но это всё потом, а сейчас — душ и дорама. За лидером потихоньку потянулись и всё ещё пришибленные Хосок с Чимином, и оставивший посуду на совесть младших Джин. Только посуда у этих самых младших по уровню важности сейчас где-то между забастовками шведских профсоюзов и осенней миграцией оленей в Канаде. Зато один конкретный макнэ, сосредоточенно ковыряющий остатки лапши в миске, стоит на первом месте у одного конкретного Ким Тэхёна. Тэ предпринимает ещё одну попытку приблизиться, наклоняясь к младшему и мягко обхватывая его предплечье своей ладонью. — Гуки, ну чего ты, — в волосы за ухом дышит, — я же не… — Да ничего, хён, — Чонгук, наконец, перестаёт бороться с рамёном и, собрав свою посуду, отходит к раковине. «Хён». Он назвал его «хён». Это уже серьёзно. Хёном он ему либо на камерах, либо когда малой собирается залезть в свою скорлупу и носу оттуда не казать ещё неделю. В остальном — Тэ, Тэтэ, Тэхёни-хён на крайняк. Но просто «хён» — это код красный. — Эй, — ласково тянет гласную, подходя и аккуратно приобнимая со спины, пока Гук остервенело ополаскивает тарелки, — ну Гуки-я, не куксись. Ты же знаешь, как всё будет. Макнэ шумно выдыхает, но не крутится и бёдрами не ведёт, руки сбрасывая, а значит, можно продолжать. — Мы всё равно всё время будем рядом. Либо ты у меня, либо я у тебя, — подбирается ближе к тёплому ушку, покусывая за мочку, — И засыпать вместе нам никто не запрещает. И играть, — прижимается губами к кромке роста волос, продолжая говорить так, — и другие вещи тоже никто не запрещает… И стоят так несколько минут, пока Чонгук домывает посуду, а Тэхён невесомо проходится губами от уха по шее и обратно. Когда вода выключается, Тэ разворачивает своего малыша к себе и мило тыкается носом в нос. — Ну Тэ… — Гуки, ты же знаешь, я бы тоже хотел делить с тобой комнату. С тобой и ни с кем другим, — младший кивает, мол, да, знаю, но пообижаться — это святое, — но Намджун-хён сразу дал ясно понять, что нельзя. Наверняка это даже не он решил. Чонгук всё ещё смотрит куда-то за плечо Тэхёна. А взгляд такой печальный-печальный, точно его не в соседние комнаты с самым любимым хёном расселяют, а как минимум отправляют в экспедицию на Аляску и без бананового молока. Тэхён носом поворачивает лицо Гука на себя и мягко касается губ своего-боги-уже-почти-год-как-парня. Осторожно сминает их на пробу, ожидая, пока Чонгук сам решит открыться ему и отпустить это маленькое сожаление. И он отпускает, конечно же. Всегда отпускает, приобнимая своего в ответ, запуская пальцы в пряди на затылке, прижимаясь ближе и даже улыбаясь в поцелуй. Такой податливый. Любит, когда Тэхён, вместо того, чтобы ходить и игнорировать в ответ, вот так занеживает его и не оставляет сомнений. — Ну вот, — выдыхает Тэ, отстраняясь на несколько сантиметров, и тоже улыбается, видя блестящий, немного поплывший взгляд напротив, — ту кухню тоже надо будет так обновить, да? Чонгук жмётся доверчиво, довольно, и трётся носом о нос, как есть пингвинёнок. — Тэхёни-хён, у меня идея, — тянет озорно, заглядывая в глаза, — давай покажем им заранее, что их ждёт, когда они поселят нас в разные комнаты. Тэ в предвкушении кусает губу, крепче прижимая своего игривого зайца. Где-то убойной дозой глицина закидывается один Ким Намджун.