Фей

      Лёгкое покалывание в груди превратилось в неприятное жжение. Значит, уже рядом.       Следующая комната: стоящие вдоль стен кровати и спящие в них дети. Всё одно и то же. На окнах расползается морозный узор, инеем расцветая на тонком промерзшем стекле. Вздох вырывается облачком пара, так же, как дыхание укутавшихся в одеяла сирот.       Тень скользит тёмным силуэтом мимо высокого окна к дальней кровати и склоняется к спящему. Свет луны играет в светлых волосах ребёнка. Мальчик не просыпается от лёгкого касания руки к лицу — повернуть голову чуть набок. Не тот.       Мужчина отстраняется. Тихо скрипят половицы, их звук заставляет опомниться и восстановить колдовство. Больше никаких посторонних звуков. Фигура растворяется в тёмном, не освещённом луной углу одной комнаты и появляется с другой стороны стены, замерев на мгновение, чтобы оглянуться. Взгляд скользит по пустым, аккуратно заправленным кроватям. Где-то внизу часы начинают бить полночь. Времени ещё много.       Громкий писк застигает врасплох, выбивает из рук контроль над магией, и морок рассыпается, опадая к его ногам, в глазах против воли вспыхивает красный огонь, и зрачки сужаются тонкой линией. На свет из-под ног медленно выкатывается детская игрушка — пищалка.       С тихим вздохом тень скользит к противоположному углу, закрывая собой на мгновение лунный свет. Игрушка остаётся стоять на прикроватной тумбочке так, как её поставил ночной визитёр, напоследок щелкнув по игрушечному носу и, невесело улыбнувшись, шепнув:       — Не пугай меня так больше.       Череда пустых комнат на втором и третьем этажах. В одной из таких ему пришлось стать случайным свидетелем девичьих слёз — пришлось обходить. Том раздраженно чертыхается, садясь на заправленную кровать. Впрочем, сразу же поднимается. Стараясь не шуметь, он проходится вдоль комнаты, просто чтобы не стоять на месте. Взгляд невидяще скользит по стене, отгораживающей его от следующей комнаты.       — Ну где же ты, — осталась последняя комната. Если его нет и там, значит, опоздали. Никто из его слуг также не нашёл мальчика. — Будь там.       Кто бы мог подумать, что можно так легко потерять след мальчишки, всего на мгновение выпустив его из виду. Словно кто-то прячет его от них. Не даёт приблизиться. Стоит только появиться этому странному покалыванию в груди, как все мысли только о том, чтобы не дать уйти, не упустить снова.       Но сейчас он рядом, не пытается убежать. Значит, один.       Или это ловушка. Стоит ли ждать...       Кончиками пальцев оглаживает холодный окрашенный камень стены. Или пойти одному? Совсем нервы сдали с этими поисками, и сигареты кончились.       Пальцы проскальзывают в стену, словно в желе. По ощущениям она такая же вязкая и холодная, он всегда задерживает дыхание, переходя грань между материальными предметами. В этом нет необходимости, простая привычка. -.-.-.-.-.-.-.-.-.-.-.-.-.-.-.-.-.-.-.-.-.-.-.-.-.-.-.-.-       И здесь пуст...       — Вы фея?       Это было оглушающе. Детский голос, произнёсший до комичности абсурдное определение его естества, принадлежал искомому мальчишке. Даже имя им не было известно. Только знание: у мальчишки над правой бровью шрам.       — Фея?       Том старается не думать, какое у него сейчас выражение лица, и вообще хочет забыть это мгновение. Курить захотелось сильнее. Это просто до невозможности абсурдная ситуация. Почему он вообще не спит так поздно, как все нормальные дети?       Половицы громко скрипят под его шагами. Он больше не прячется и не скидывает на воздух часть своего веса. Непонятно зачем, словно по старой привычке, но маркиз молча поднимает закутавшегося в одеяло ребёнка с пола и усаживает на ближайшую от угла, где сидел мальчишка, кровать.       — Так вы не фея?       У мальчишки пустой взгляд с пока ещё мутными искорками безумия в глубине разума. Но для ребёнка уже и это много.       — Ну почему же не фея, очень даже фея, — скорбь льётся по словам и интонациям, как ни сдерживайся и ни улыбайся.       Ничего не происходит. Ни детского доверчивого «правда?». Ни недоверчивого взгляда из-под нахмуренных бровей.       — Ты почему не спишь так поздно?       Да, если бы ты спал, всё было бы гораздо проще. И минуты бы не прошло, как мы покинули бы это место. И досматривал бы ты свои детские сны в твоей личной комнате, под тёплым пуховым одеялом, а не смотрел бы, как сейчас, пустыми серыми глазами.       — Я домой хочу.       Том устало прикрывает глаза. Позвать Северуса было неплохой идеей... Но ментальная связь в этой комнате словно оборвалась.       — Скоро ты будешь дома, мальчик, — что ещё сказать ребёнку? Ему всего однажды приходилось утешать кого-то, и было это ещё в прошлой жизни. Что делать? Обнять? Сказать, что всё будет хорошо?       В голове слишком много вопросов и противоречий, поэтому Реддл не сразу обращает внимание на повисшее в воздухе напряжение, похожее на разреженный воздух перед грозой.       — Вы кто?! — мальчишка весь подбирается, смотрит испуганными глазами. — Вы как сюда попали?!       Лорд едва успевает поймать его, такого худого и вёрткого, как уж в воде, когда тот метнулся к двери. Стиснув зубы, изо всех сил стараясь не раздражаться и не навредить мальчишке, слушая его вопли о всяких извращенцах, шастающих по ночам. Чёртовы дети. То фея, то извращенец, ещё бы отцом назвал.       — Папа? — чёрт возьми! Мужчина едва успевает перехватить одной рукой оседающего на пол ребёнка. — Ты правда жив!?       Откуда в детских руках столько силы? Реддлу едва удаётся разжать тонкие, расцарапавшие ему щёку, пальчики, чтобы выдернуть из захвата ворот лёгкого пальто, которое он надел, не рассчитав, что в Англии прохладнее, нежели в Италии, где он был за мгновение до того, как открылся портал.       Мальчишка снова начинает вырываться, кричать, упираться руками, но стоит какой-то безумной мысли скользнуть в его ослабленный рассудок, и Лорд снова превращается в добрую фею или отца. Том терпеливо принимает объятья и радуется минутному затишью, готовясь в следующее мгновенье перехватить обнимавшие его руки на полпути к собственному горлу. Минуты тянутся одна за другой, и становится ясно: никто не откроет для них проход, значит, что-то всё же пошло не так. Понять бы что. Ничто вокруг не выдаёт в себе присутствия «святой силы».       Время уходит. Реддл в очередной раз, уже не церемонясь, скручивает обезумевшего ребёнка.       Пощёчина, обжегшая его щёку, становится последней каплей в чаше терпения маркиза. Мальчишка не сразу понимает природу странного хруста. Мужчина же не испытывает угрызений совести ни за членовредительство, ни за то, что он, возможно, выдрал мальчишке изрядный клок волос, вжимая того лицом в подушку, чтобы крик всех не перебудил. И тем более его не волнуют сиплые просьбы о помощи и клятвы мести. Он был хорошим и терпел, но всему есть предел.       Если никто не может прийти в этот дом, значит, нужно выйти им на встречу. -.-.-.-.-.-.-.-.-.-.-.-.-.-.-.-.-.-.-.-.-.-.-.-.-.-.-.-.-       До квартиры, снимаемой Люциусом в этом городишке, приходится добираться сначала пешком, а потом удача ему всё же улыбается: удаётся поймать кэб. С растрёпанными волосами, царапинами на лице и закутанным в одеяло ребёнком, он, несомненно, вызывает подозрения. Не придавало расположения и то, что этот ребёнок плакал. Но возница, за определённую сумму, придумывает для себя достойное оправдание ситуации и не задаёт вопросов.       От перекрёстка, где он отпустил экипаж, пришлось спуститься до поворота на своих двоих. Руки у него уже порядком затекли, когда он подходил к дому.       На пороге его встречает серьёзная Белла. Непривычно серьёзная. Сообщает, что для них готовы комнаты на втором этаже, за Лордом, разумеется, осталась его комната, а гостя следует разместить в угловой.       Он глядит в спину удаляющейся по коридору ведьме и понимает, что «честь» размещать гостя выпала на его долю. Понимая, что у подобного поведения должны быть причины, Реддл молча поднимается к себе. Ему едва удалось сдержать в себе крепкое словцо, готовое вот-вот вырваться на волю. Мальчишка в очередной раз попытался что-то злобно прошипеть, но тут же заскулил, стоило только покрепче перехватить, тревожа сломанную руку.       Дверь в его покои громко захлопывается за спиной. Том не скрывает своего раздражения, не нежничает, осматривая руку мальчишки, и особо не церемонится, направляя свою магию в треснувшую кость, не волнуясь о болезненности процесса для исцеляемого. Через мгновение ребёнок уже спит, свернувшись клубком на его, Тома, кровати. Покалывание в груди ощущается тёплой волной спокойствия.       Мужчина склоняется к лицу мальчика. Тревога, наконец, ушла, но её сменил жар. Нетерпение, которому плевать, что тот, кто отдан ему самой магией — ещё ребёнок. Том не может отказать себе в лёгком касании губ к тёплой коже мальчишеского плеча. И тут же понимает, что пропал, навечно, без шанса спастись. Магия играет с ним злую шутку.       Реддл ложится рядом с мальчиком, через час чары рассеются, и ребёнок проснётся. Хотя уже сейчас магия ведёт себя гораздо спокойнее. Волшебник переворачивается на спину, отводя взгляд от привлекательных губ, вновь напоминая себе, что их обладатель слишком юн.       Скорее всего, это последний вечер, проведённый в спокойствии, их начнут искать по ауре «избранного уничтожить тьму». Избранный, но ребёнок. Рождённый ведьмой от одного из Лордов Тьмы. Сын предателя.       Ордену придется постараться, Реддл поднимается и выходит на балкон, распахнув створки настежь. Морозный утренний воздух врывается в комнату, заставляя поёжиться худенькую фигурку на кровати. Новый день.       — То, что моё, теперь со мной, — безумная улыбка, обращенная в никуда, уродует тонкие черты лица неприятной гримасой.       Позже, в карете с родовым гербом, он всё же даст себе волю, прижав извивающегося ужом мальчишку к тёмно-зелёному бархату обивки, поймав, наконец, поцелуем сыплющий потоком брани, аккуратно очерченный, ротик. Выпустит на волю жар, сжигающий его изнутри, и передаст его, поделит на двоих. Сцеловывая невнятные стоны и бормотание.       Возможно, у таких, как он, нет души, но он всё же может чувствовать часть себя в другом, жить его эмоциями, с одной душой на двоих. Разве не романтика?