The Handmaiden / Служанка

Как обычно, Герцог заплатил хорошие деньги, но это все равно не особо улучшило мое настроение. Я все еще была зла, когда добралась до дома Луизы. Я пыталась напомнить себе, что Лейси в этом доме, что она счастлива и доверяет мне настолько, что готова оставить нашу мать без возражений. Она здесь, со мной, и я знаю, что она останется в надежных руках, когда я начну работать в замке. Продолжаю повторять это, стуча в дверь дома Луизы. Которая, к слову, предложила сделать мне ключ, но какой в нем смысл, если завтра буду жить уже в замке? Через мгновение я слышу приближающийся цокот каблуков. Дверь открывается, и мне на встречу вырывается тонкий аромат ее бузинных духов. Устало улыбаюсь, встречаясь с ее серо-стальными глазами. В этом взгляде поблескивают верность и сила, а сам он острый, будто заточенное лезвие. Он был одним из первых вещей, заставивших меня усомниться в поведении матери. — О, вот ты и пришла, — выдыхает она, обнимая меня за плечи. Я кладу подбородок ей на плечо, юбка ее платья касается моих лодыжек. Она отстраняется и раздраженно цокает, — Ну и почему так долго? — Я задержалась на рынке, когда покупала для Лейси краски, — это было правдой. Герцог заплатил мне достаточно, чтобы я могла купить набор красок, да еще повезло, что со скидкой. Луиза дуется, но все равно улыбается. — И почему мне кажется, что ты думаешь, что я не буду возражать, когда она будет использовать мои стены в качестве холста? — Ты бы не стала их отмывать. Признай это, — говорю я, хитро улыбаясь. Лейси любила рисовать. Я покупала ей только основные цвета, — из-за безрассудных трат матери приходилось быть бережливой, — но она перекрасила практически весь дом. Особенно нашу спальню: простые, но яркие цветы и пейзажи тянулись вдоль стен, и Лейси была особенно изобретательна, нарисовав музыкальные ноты на моей половине комнаты. Нотный стан был обвит лианами, а головки нот были выполнены в виде цветков, которые плавно превращались в горный ручей. Ее мазки и краски были простыми, но будет удивительно, если она начнет оттачивать свои навыки, когда станет подростком. Часть меня надеялась, что это произойдет. Ответной улыбки Луизы было достаточно. — О, давай прекращай и входи. Луиза смотрит в глубь дома, ее темно-синее платье будто поглощает солнечный свет. Ее волосы скручены в пучок, и, как обычно, закреплены на макушке. Проходя за ней в прихожую, я слышу, как ее платье шуршит, скользя по полу. Луиза сворачивает дальше по коридору направо, а я снимаю куртку и вешаю ее на вешалку возле двери, после чего бросаю лук и колчан на кресло; новенькая сумка, купленная у Герцога, отправляется туда же. После торговли с Герцогом я отправилась домой, но совсем не собиралась оставлять лук со стрелами у своей матери. Небольшая часть меня все еще заботилась о ее безопасности, и, к тому же, оружие было бы бесполезно для меня во время работы в замке. Однако оно было моим, и я совсем не хотела, чтобы оно оставалось дома. Я не хотела, чтобы в этом доме осталась хоть какая-то частичка меня. В любом случае, я до сих пор ношу с собой пистолет по привычке. Прежде, чем пойти вслед за Луизой, достаю монету и беру краски. Спасибо Герцогу за то, что он положил их в плетеную корзиночку с розовым бантом. Я мычу, чувствуя манящий аромат свежеиспеченного хлеба и тушенной курицы. Из-за занавески, висящей над порогом, доносится пронзительный голос Лейси, и вскоре за ним следует смех мужа Луизы. Внимание Лейси переключается на меня сразу же, как только я захожу внутрь. Не отпуская куклу, с которой играет, она подбегает ко мне и выкрикивает мое имя, раскрывая руки. — Эрика! Я широко раскрываю свои руки, обнимаю ее и поднимаю над полом, пытаясь не обращать внимания на засохшую на мне кровь. Ранее Герцог по доброте душевной дал мокрую тряпку, чтобы вытереть руки. Рубашка, однако, была другой историей. Я держу Лейси так, чтобы она лежала у меня на плече и не касалась засохших пятен крови. — Привет, Пчелка. Как дела? — Я показываю им свою новую куклу! Луиза позволила выбрать мне ее самой. Она сует мне в лицо куклу, сделанную из листьев кукурузы и одетую в платье королевского синего цвета. Ее волосы были выкрашены в золотисто-каштановый цвет и собраны на макушке, на щеках румяны, а глаза изумрудно-зеленые. — Симпатичная, — говорю я, отпуская и целуя Лейси в ее пухлую щечку, — Эй, гляди-ка, что у меня есть для тебя. Ее глаза цвета морской волны широко раскрываются, тонкие реснички трепещут, когда она видит корзинку с красками. Лейси резко вдыхает, показывая свои маленькие зубки. — Для меня?! — Для тебя, — говорю я, широко улыбаясь. Она сует ручку в корзинку и вытаскивает из нее баночку с ярко-фиолетовой краской. — Вау! Спасибо, Эрика! Я еще раз целую ее в щечку. Она хватает корзинку обеими руками и практически вразвалочку подходит к маленькому рабочему столу, который муж Луизы сделал специально для нее. Я вижу, что столик уже заляпан восковыми мелками и красками. Солнечный свет играет на ее позолоченных волосах, а глаза цвета морской волны блестят, словно маленькая лужа. Ее волосы, в сравнении с моими тусклыми, выглядели такими живыми, но мои глаза бирюзового цвета, кажется, обладали каким-то собственными сиянием. Если в этой старой промозглой деревне Лейси будто цветущий цветочек, то я… Я только что выкованный меч, жаждущий крови. Моя младшая сестра молча начинает играть, но муж Луизы пристально смотрит на меня. Я легонько улыбаюсь, когда его брови вздымаются. — Как дела? – спросил он довольно тихо. Лейси уже смешивала краски. — Как и ожидалось, — вздыхаю я, расправляя рубашку. Его глаза скользят по запачканной одежде, в них нет голодного блеска, который я привыкла видеть у многих мужчин в нашем доме. Он приподнимает бровь и грубовато смеется. — Надеюсь, это не ее кровь. Я не улыбаюсь. — Нет. Сказав это, я иду на кухню к Луизе. Она нарезает овощи, а на кухне витают запахи тушеной курицы, чеснока, лука, лимона и специй. Она на мгновение оглянулась посмотреть на меня, и, сдерживая улыбку, продолжила собирать ножом измельченный лук и закидывать его в большую кастрюлю, стоящую на плите. — Привет, — говорю я. Она вытирает руки полотенцем. Я достаю кошелек, наполненный, насколько я знаю, чистым серебром, и, возможно, золотом. Без промедления хватаю ее за запястье и кладу кошель в ей в руку, — Держи. — Что это? — Это для Лейси. Она цокает языком. — Эрика, но у нас есть страховка твоего отца… — И я предпочитаю, чтобы вы использовали ее только в экстренных случаях. Например, если Лейси понадобится медицинская помощь или теплая одежда. Я не знаю, имею ли я права указывать им, как использовать эти деньги, учитывая, что сама уезжаю Мать знает насколько. Но нутром чувствую, что они не должны использовать их без крайней необходимости. Я много раз думала о том, каким образом мне следует разделить свою зарплату – что отложить, а что послать Луизе, чтобы помочь ей заботиться о Лейси. Даже если у Луизы и ее мужа есть собственные сбережения, даже если настанут худшие времена, и они годами смогут жить на деньги моего отца, я заработаю свое место здесь. В этой… новой семье. Луиза склоняет голову на бок и задумчиво смотрит. — Эрика, ты же знаешь, что у нас достаточно денег. Эти не нужны. — Эта плата за наше присутствие здесь. — Мы даже не берем с тебя плату за то, что вы живете здесь, милая. Прекрати вести себя нелепо и забери их обратно, — она протягивает мне звенящий кошель. Я размышляю, стоит ли мне забрать его, но в замке ведь предоставить и постель, и одежду и еду, а большего мне и не надо. К тому же, на что мне их вообще тратить там? Я даже не знаю, сколько всего позволено слугам в этих стенах. Я делаю шаг назад и прислоняюсь бедром к столу. — Оставь. Я пришлю еще часть, когда узнаю, сколько мне платят. Луиза наклоняет голову. — Ты могла бы просто работать тут, если так стремишься «зарабатывать на жизнь». Ты уже работала с нами и раньше, тебе ведь нравилось. — Но это было до того, как я начала жить под вашей крышей, пользуясь… — Ты, Эрика, не пользуешься ничем, — Луиза меня прерывает, беря за руку, — раньше тебе всегда были тут рады, рады и сейчас. Почему бы просто не расслабиться и позволить нам позаботиться о тебе? Я не могу рассказать ей о том последнем случае, когда теряла бдительность. Тогда я пыталась быть сочувствующей, понимающей и принимающей, но все закончилось тем, что я дрожала в порванном платье, с кровью на руках и во рту. Но я хотя бы могу позволить увидеть ей это в своих глазах. Взгляд Луизы мрачнеет, и она потирает тыльную сторону моей ладони. — С тобой поступили несправедливо, Эрика. И ты отлично поработала для себя и для Лейси, но здесь тебя никто не тронет. — Я не сомневаюсь в этом, Луиза, но отказываюсь быть еще одним бесполезным голодным ртом. — Эрика… — Пожалуйста, просто возьми. Даже если Лейси не потребуются эти деньги, используй их, чтобы побаловать ее или что-то такое. Вложи их в образование. Как только я закончила среднюю школу, мне пришлось взять благополучие семьи в свои руки. Из-за того, что моя голова была постоянно забыта мыслями о расставленных ловушках, оценки едва ли были выше средних, так как я постоянно думала, попался ли кто-нибудь в них и что вообще делать, если они окажутся пустыми. Не общалась я практически ни с кем по той же причине. Просто не могла позволить себе добраться до пойманной в ловушку добычи позже, чем какой-нибудь голодный зверь. Все равно никто кроме Елены и ее отца Леонардо не желал общаться со мной. Луиза принимает кошелек и кладет его на стол, а после обнимает меня. Ее объятия заменяют тысячи слов, которых ей произносить не нужно. Или, возможно, она просто отказывается говорить их в слух. Она неоднократно пыталась отговорить меня от работы в замке, пыталась донести, что есть и другие способы заработка. Но тогда, когда я начала узнавать большинство мужчин, с которыми трахалась моя мать, и жен, чья жизнь была разрушена, то перестала ощущать себя в безопасности, находясь в деревне. Я обнимаю ее в ответ, в глазах жжет от осознания, что лишусь тепла и доброты, как только пройду через черные железные ворота замка. Даже если бы я работала в семье, в которой муж бы не пялился, а жена не смотрела с опаской, я все равно всегда была бы известна только как дочь той самой потаскухи. Люди смотрят осуждающе, задаваясь вопросом, пойду ли я по ее стопам, что сделаю ради денег, на которые смогу прокормить младшую сестру. Подобные мысли посещали и меня, заставляя совершенствовать охотничьи навыки. Иногда я думала, что это со мной что-то не то. Думала, почему не обезумела от горя после смерти отца, подобно матери и почему не утешила ее до того, как она начала пить. Эти вопросы крутились у меня в голове на протяжении долгих лет и когда я стала старше, то благодаря наставлениям церкви и самой Луизы, узнала, что с горем можно справляться по-разному. Это, к сожалению, не помогло мне простить мать, я, наоборот, разозлилась еще больше на то, что она не смогла выбраться из этой ямы отчаяния самостоятельно. Она была слишком жалка и слаба, чтобы преодолеть этот этап и двигаться дальше ради своих детей. Вместо этого она только больше погрузилась в себя, выбирая легкий путь, не решаясь принять новую реальность и бороться за меня и Лейси. Может быть, я могла бы сделать для нее больше, если бы не была пустым местом, когда не помогала найти ей бутылку. Луиза отстраняется, глубоко вздыхает и говорит: — Не забывай писать, Лейси не захочет терять с тобой связь. Не только потому, что она хотела бы услышать, как я себя чувствую. Киваю. — Я знаю. Писать буду. Отец сказал мне присматривать за семьей, и, хотя мне становится плохо при мысли оставить Лейси одну, это наилучший вариант. Наверно. К тому же, я оставляю ее в надежных руках. Лейси спокойно отнеслась к известию о моей работе в замке. То ли из-за последних слов отца, сказанных ей, то ли потому, что она сама понимала, как сильно это необходимо и спорить не стала. Улыбаясь, Луиза щекочет мой подбородок и возвращается к готовке мяса. — Пока я не забыла: Елена хотела зайти перед твоим уходом. — Она придет сегодня на ужин? — Она сказала, что постарается. А если и не сможет, я уверена, что заглянет завтра. Я пожимаю плечами, обнимаю Луизу и целую ее в щеку, после чего поворачиваюсь, чтобы выйти из кухни. И практически врезаюсь в Лейси, стоящую в дверях. Она бережно прижимала свою куклу к груди. — Лейси? – я слышу, как позади меня оборачивается Луиза. Лейси внимательно изучает меня, ее сине-зеленые глаза слишком бдительны. — Ты завтра уходишь? – тихо спросила она. Я пыталась подготовиться к этому неизбежному разговору, к протестам Лейси против моей работы в замке. Я много раз репетировала это в своей голове, стараясь сдержать слезы и не опускать плечи, готовясь к моменту, когда я буду должна посмотреть сестре в глаза и сказать, что оставляю ее. Даже если это должно быть во имя нашего лучшего будущего. Поэтому я поднимаю подбородок и опускаюсь перед ней на колени. Луиза достает хлеб из печи и посуду из шкафа. — Да, Лейси. Я уйду на какое-то время, и ты знаешь об этом. Она медленно кивает. — Знаю. Ее молчание заставляет меня продолжить. — Оставить тебя будет нелегко, но мне нужно заработать денег. — А папины деньги? Я обхватываю ее подбородок точно так же, как Луиза – мой. — Папа оставил нам их только на крайний случай. Мы не можем позволить тратить себе их после того, как мама… Я заставляю себя замолчать. Тонки брови Лейси приподнялись, а глаза немного распахнулись. — Мама взяла много того, что было не для нее. Я знаю, — бормочет она, — А что здесь? Я усаживаюсь на пол, понимая, что разговор будет здесь. По крайней мере, Луиза рядом и поможет в случае чего. — Замок заплатит больше. И чем больше я заработаю, тем быстрее вернусь домой. Полуправда. Я могу только надеяться и предполагать, что Хозяйка заплатит мне значительную сумму, она все-таки живет в замке, но все зависит от того, с какой должности я начну и как быстро пойду на повышение. — Ты будешь осторожна? — Всегда, – улыбаюсь я. Лейси улыбается тоже и даже немного смеется, падает в мои объятия и кладет голову на плечо. — Мы неполноценная семья, да? – бормочет она. Меня это пугает настолько, что я разрываю объятия, нахмурив брови. — Что? Кто тебе сказал? Ее пальцы скользят по кудрявой голове куклы. — Я знаю, что тебе не нравится мама и то, что она делает, но она все еще наша мама, – мое сердце екает, когда я слышу ее всхлипы. На мгновение в комнате становится тихо, я вижу, как по ее бледным щекам текут слезы. Мир будто застыл. – И мы должны держаться вместе, пока можем. Она снова хнычает. Все, что я могу сделать — это успокаивающе погладить ее плечи. — Мама сделала свой выбор, Лейси, и не в пользу нас. Но ты, вместе с хорошей компанией, можешь навещать ее, когда захочешь. Она все равно плачет, а мое сердце разрывается от этого зрелища. Я была настолько поглощена попытками обеспечить ее всем необходимым, что совершенно забыла, что являюсь ее сестрой, а не только опекуном. Я слишком переживала, что поведение матери окажет на нее влияние и совершенно упустила из виду, что мое повлияет тоже. — Ты мне больше нравишься как сестра, а не мама. Мне не нравится, что ты уходишь, и я даже не знаю, когда ты вернешься. Я хочу, чтобы мы проводили время как сестры. Я опускаю руки и голову вниз, когда слышу боль в голосе сестры. — Мне жаль, Лейси. Но папа ушел, а мама… — качаю головой, — Я хотела убедиться, что о тебе позаботятся. — Знаю, — бормочет она, — я только… я скучаю по тебе-сестре. Я снова обнимаю ее, пытаясь игнорировать болезненное ощущение от необходимости оставить ее. — Слушай, я знаю, что меня не будет какое-то время, но обещаю, что когда вернусь, буду кричать на тебя, как это делают сестры. Эти слова заставили ее улыбнуться, она напоследок обняла меня и слезла с коленей. Я встаю, не смея смотреть на Луизу. К счастью, она, кажется, была занята намазыванием масла на хлеб. Как только я встала, тонкие ручки с осторожностью обвились вокруг моей талии. Как будто Лейси знала о торчащих ребрах, которые не смог скрыть даже месяц жизни с Луизой. Когда мы еще жили с матерью, в своем стремлении позаботиться, я отдавала сестре бо́льшую часть еды, которую ловила и покупала. Даже не вспоминая о своих собственных выпирающих ребрах и тощим лице, лишь бы она была сыта. — Я люблю тебя, Эрика, — тихо говорит она. — Я тоже тебя люблю, — целую Лейси в макушку и глажу ее по спине, чувствуя сквозь кожу маленькие бугорки позвоночника и сердцебиение. Чудом мне удается уговорить ее вернуться в столовую, пообещав колыбельную и объятия перед сном. Я старалась не потерять контроль над выражением своего лица. Как только Лейси уходит, я, кратко взглянув на Луизу, бросаюсь в ванную, закрываю дверь и включаю кран на полную мощность. Я опускаю крышку унитаза и усаживаюсь на нее, закрывая лицо руками. Сквозь пальцы просачивается тяжелое дыхание. Комната вращается, у меня не получается дышать достаточно быстро, достаточно глубоко— Моя рука скользит к груди, будто я желаю вытащить свои легкие наружу. Глотаю воздух, руки трясутся так сильно, что приходится опустить их на колени, крепко сжав кулаки. Глупо было считать сестру наивной и беспечной. И как только можно было подумать, что она не понимает и не переваривает то, что происходит в нашем мире, ее мире. Не имеет значения, сколько животных я ловлю, продаю и готовлю. Никакие деньги не могли купить нам новую мать или вернуть отца, или исцелить глубокую травму сестры, о которой я даже не подозревала. Я, практически рыдая, содрогаюсь при каждом вздохе. Снова закрываю лицо, будто это поможет скрыть слезы, угрожающие прорваться сквозь плотину, которую я поднимала все выше и выше. Выдыхаю, ощущая, как слезы утекают обратно внутрь. Закрыв кран, я слушаю, как Луиза собирает всех за столом и как начинает звенеть столовое серебро о тарелки. «Это стоило того» говорю себе я, вспоминая мать, точнее пустую оболочку той, кем она когда-то была; представляю отца – холодный труп с багровыми губами и пепельной кожей; и Лейси – все еще живая и радостная, сияющая лучиком крохотной надежды. Стоило того.