Моя мама говорила быть глубже.

Думаю, моя мама это атрибут любой шведской семьи, потому что она была просто ужас какой дружелюбной и доброй женщиной. Наши семейные посиделки по приезде в Швецию всегда заканчивались обсуждениями о моём будущем и достижениях Mayhem. — Ты так вырос, min flicka! — постоянно восклицала моя мама, — на тебя только и засматриваешься, за тобой уже наверняка мальчики бегают. — Да, tack, mam.. В свою же очередь отец говорил о том, что гордится мной и моими успехами, несмотря на то, что когда то и он считал, что адская музыка плохо влияет как на меня, так и на Андерса с Анной. Возможно, я уехал из Швеции достаточно быстро, нежели они успели это заметить. У меня было множество новых друзей, и весь дальнейший путь Mayhem к популярности нашей музыки сопровождался концертами, на которых мы выступали. Мне удалось проникнуть в так называемый метал-список, и в течение нескольких месяцев я даже вёл переписку с десятками новых знакомых. Я наслаждался общением с ними и сочинял песни про смерть, жертвоприношения, кровавые оргии и Сатану. Может, моя мама могла бы быть не рада всему этому дерьму, поэтому даже не слушала и, возможно, не знала о моих песнях, о моей музыке. Но её огорчало, что мы не можем часто видеться. — Honung, когда ты сумеешь приехать погостить к нам? — это был её частый вопрос в телефонных звонках. — Я не знаю, мам, не знаю.. — я старался выбирать что-то новое каждый раз, но звучало неподобающе, как отмазка, — я хочу концерт в Швеции, но пока что это невозможно. Когда всё уладится, я тебе сам позвоню, okej? Она будто кивала мне в трубку, а я улыбался от этого. Подобные звонки длились от пяти минут до получаса, нам всегда было сложно о чём-то говорить так долго, даже если хотелось. Но когда она спрашивала, когда я смогу приехать, я всё равно ощущал ком в горле. Когда это произойдёт? Может, через год? А если через несколько лет? Нет, не будет. Было грубее для меня встретить так же отца, я ведь ему не смогу адекватно в глаза посмотреть. Да, я любил его так же, несомненно, но что-то всё равно давило. Приходилось отсылать ему кучу книг обратно, которые я не успевал читать по своей вине. Отец никогда не знал о моих занятиях очень близко, нежели кто-то другой, но ему было известно, чем я занимаюсь, — он даже отвечал мне иногда на письма Андерса, который приходил к нему с ними, чтобы вместе почитать их. Больше всего меня смешила мама со своими ласковыми обращениями ко мне: "min prinsessa, min lilla flicka, min söta flicka, solsken" и прочие. Было мило, но, похоже, я больше выглядел ей как девочка, а не строгий, мужественный шведский парень, возглавляющий этот бренный и загробный мир от рук Бога, и захватывающий его для власти специально для Сатаны. И ведь знала, чем меня взять! Не любил я эту любовь, но что поделаешь, ведь она была моей матерью, а я её сыном. Я не против шуток, ведь шутки — это неотъемлемая часть моей жизни. Особенно, если это чёрный юмор.. Мне было даже смешно, когда она говорила "Du är inte kallens son, du är Djävulens son". Может быть таким образом она намекала на характер моего отца и о их разводе, который я переносить не мог, и сейчас не могу. Но, самое интересное, за этими шутками она скрывала свои страшные подозрения о моей смерти, о которой я так же шутил, но уже реже обычного, ведь я не желал, чтобы подобные шутки расходились по семейному кругу. В то же время мы с нею никогда не обсуждали это прямо, но она каким-то образом чувствовала, что я от неё что-то скрываю и прячу. И, может, она была права, когда я вспоминал это, начиная прорезать свои руки вдоль по венам, чувствуя, как кипячёная кровь текла по моим рукам, и превращалась в вязкую и тёмную жидкость, которой теперь точно не выжить в новых условиях. Затем по шее прошла такая же рана, из-за которой было трудно что-то сказать вслух. А потом и вовсе дробовик, смотрящий в последний раз на меня, издал всего один выстрел мне в голову.