***
— Яков Платоныч, — сказал полицмейстер выходящему из своего кабинета в приёмную Штольману, — пришла телеграмма из тверского управления. Вот, ознакомьтесь, — и протянул бланк. Штольман прочёл, и бровь его вопросительно поднялась: — Прискорбно, но ожидаемо, — сказал он. — И что мне с этим делать? — Посетите Молостовых — вы же с ними знакомы? — и сообщите им… печальное известие. — Почему я? — А кто? Городовой? — Можно передать телеграмму их адвокату — Миронову. Он и сообщит. — Передайте Миронову, коли вы так хотите. Я не возражаю И Николай Васильевич скрылся за дверью своего кабинета. Штольман понял, что Молостовых посетить придётся всё-таки ему: к Мироновым он не пойдёт ни под каким предлогом. Виктор Иванович после похищения Анны отказал ему от дома — и был абсолютно прав — а Анна Викторовна на последнем свидании… как бы помягче выразиться? Да чего уж там подбирать выражения! Себя-то не обманешь! Оскорбила она его подозрением в его нечистоплотности. Они расстались тогда в ссоре, и он ушёл, даже не оглянувшись. Он давно простил её — ну, право слово, не на дуэль же барышню вызывать! — и мечтал о примирении. Вот только как это сделать? В парк гулять Анна Викторовна больше не ходила, в полицейское управление не показывалась — и слава Богу! — а крутиться возле дома Мироновых на Царицынской ему не с руки — не юнец, чай! Если бы им где-нибудь встретиться, наедине, без лишних любопытных глаз, вот тогда-то он и объяснился бы… Вспомнив пана Гроховского, легко вычислившего слабое место начальника сыскного, Штольман поморщился: он думал, что никто не догадывается о его чувствах к барышне Мироновой, а, оказывается, все всё знают. Вспомнить хотя бы куафёра Мишеля… Штольман положил телеграмму в карман сюртука, вернулся в кабинет, захватил трость, надел котелок и решительно покинул управление…***
По дороге Виктора Ивановича перехватил клиент, которому срочно потребовались какие-то документы. Они были в конторе, и адвокат, отправив дочь на извозчике, пересел в экипаж клиента, пообещав в скором времени приехать к Молостовым. Анну встретила сама Дарья Павловна. — Аннушка, дорогая, как я рада тебя видеть! — обняла она барышню. — Как ты? Как матушка? — Всё хорошо, Дарья Павловна. А как вы добрались? Всё ли благополучно? — Слава Богу, — перекрестилась хозяйка. — Жарко было, душно в дороге, но как-никак добрались. Проходи, садись. А батюшка что? — В конторе его задержали, но обещал непременно быть. — Ну да, ну да, — закивала головой в милом чепце Молостова. — Вот, угощайся квасом, — предложила она, когда они уселись за стол в такой знакомой гостиной. Анна печально огляделась. За этим столом сидели гости в тот роковой вечер, Штольман стоял у двери с бокалом шампанского в руках, и она подошла к нему… «–… меня сюда господин полицмейстер притащил блеснуть столичным прошлым… — А меня дядя увлёк блеснуть моими талантами…» От размышлений её оторвала Дарья Павловна: — Ты что-то нерадостна, Аннушка. Что случилось? Анна посмотрела на хозяйку: «Вот как ей сказать такое?..» — А как Катарина Павловна?.. — Спит она. В дороге ей худо стало, даже таблетки пришлось принять. А они — сонные. Вот она и спит… — и вздохнула тяжело, глядя куда-то мимо гостьи. — Ей стало лучше? — осторожно спросила Анна. Молостова покачала головой: — Даже не знаю… Про графиню Батори больше не вспоминает, ночью не вскакивает, но… Мне кажется, что она… головой слаба стала, — и объяснила, поймав вопросительный взгляд Анны: — Боюсь, с ума она сходит… если уже не сошла… У Анны сжалось сердце: а тут ещё она со своим известием! — Почему вам так кажется, Дарья Павловна? Молостова обречённо взглянула на девушку. — Заговаривается она!.. Говорит, что к ней Каролина приходит… и зовёт её… к себе, — и тяжело вздохнула. — Доктор Вольф предупреждал о таком исходе… но я надеялась, что дома… родные стены… Видно, не помогают… Анна вздохнула, собралась с духом и произнесла: — Я к вам с печальным известием. Ко мне сегодня тоже Каролина приходила… Молостова испуганно ахнула и прижала пальцы к губам: — Каролина… умерла?! Когда? — Да, Дарья Павловна, умерла. С неделю уже будет. — Значит, Катя в самом деле её видела. А я ей не поверила! — и с надеждой посмотрела на девушку: — Такое возможно, Аннушка? И сумасшедшие тоже видят дýхов? Анна не успела ничего ответить, как, постучавшись, вошла служанка доложила: — К вам господин Штольман. — Зови, — откликнулась Молостова.***
Штольман вошёл, увидел Анну и замер. Вот она — недостижимая и прекрасная! Как же он без неё скучал! А она? Анна подняла глаза на вошедшего и… попала в плен его взгляда. В нём было так много… всего, что сердце её учащённо забилось. Только поговорить с Яковом Платоновичем не было никакой возможности: «Ну, не при Дарье же Павловне объясняться...» «Вот, как и мечтал, — встретились, — пронеслось в голове Якова. — Но мы не одни. Как же быть? Опять промолчать?.. Видно, опять придётся объяснение отложить…» — Добрый день, Дарья Павловна, — с трудом отвёл он глаза от Анны. — С приездом! — Спасибо, Яков Платоныч. Проходите. Присядете? Квасу хотите? По такой жаре… — Спасибо, не откажусь. Штольман, отодвинув стул, присел на край, готовый в любую минуту… уйти. Сил не было смотреть на Анну! Молостова протянула ему полный стакан, и он с жадностью выпил. — Я к вам, Дарья Павловна, со скорбным известием, — и вынул из кармана депешу. — Я уже знаю про Каролину, Яков Платоныч: мне Аннушка сообщила. — Откуда вы… — поднял он глаза на Анну, — как вы узнали? — Яков Платоныч, — укоризненно произнесла девушка. — Ну, вот как я сообщу такое Катерине? — словно у себя спросила Молостова. И тут на Анну повеяло холодом. Она увидела, как в комнате появилась Каролина, а из двери в спальню баронессы вышла Катерина Павловна. Они сели на диван, Каролина положила голову матери на колени, и та стала гладить дочь по голове… — Ничего не надо говорить, — произнесла Анна. — Она уже знает… они обе здесь… Дарья ахнула, и слёзы побежали из её глаз. Она уронила голову на руки и разрыдалась… *** Штольман и Анна стояли перед экипажем, привезшим их к дому Мироновых. Виктор Иваныч, заставший у Молостовых Якова Платоныча вместе с Анной, был недоволен, но возражать против «проводить до самого порога» не стал: безопасность дочери важнее отказа от дома. Штольман всю дорогу до самой Царицынской думал, как объясниться с Анной, подбирал слова, но она была печальна, думала о чём-то своём, нерадостном, и он не рискнул начать разговор. «Когда-нибудь… потом… поговорим…» — решил он, когда они подъехали к воротам усадьбы. Барышня Миронова не торопилась уходить, и Яков было обнадёжился: вот, сейчас… — Дарья Павловна сказала, — начала Анна, думавшая об этом всю дорогу, — что баронесса сошла с ума, потому ей и явилась Каролина. Может быть, и я… — Даже не думайте об этом, Анна Викторовна, — резче, чем хотел, прервал Штольман. — Вы нормальны, хотя и… необыкновенны. — Вы в этом уверены? — Абсолютно. Вы не заговариваетесь, как баронесса, не рассказываете кровавых историй, не ходите по ночам… — Я хожу по ночам… иногда. — Это в интересах следствия… — Правда? Вы так теперь считаете? — Я всегда так считал, но я прошу вас, Анна Викторовна, не вмешивайтесь больше в расследование. Поберегите ваших родителей и… себя. — Не могу обещать, — вздохнула Анна, — но я постараюсь, Яков Платонович. Всего хорошего. И, повернувшись, направилась к дому. Штольман смотрел ей вслед, пока она не скрылась в дверях особняка, вскочил на подножку экипажа. — В полицейское управление, любезный, — велел он…