Ты хорошо поработал

      - А! Кх. А..!       Трое человек избивали лежащего на земле парня, мучавшегося от боли. Удары наносились везде: в живот, в голову, по ребрам… но лежащий терпел их все. Запах грязи и растоптанной травы сочился в лёгкие вместе с металическим запахом крови. Бок прострелило резкой болью и в то же мгновенье челюсть клацнула от врезавшегося в солнечное сплетение кроссовка. Хынсу видел каждый пинок, отдающийся болью на красивом, окровавленном лице. Рассечения бровь и разбитая губа, кровь на одежде и на открытых участках тела. Хынсу наблюдал. Он находился в нескольких метрах, смотря на происходящее с надменным оценивающим выражением лица. Руки в карманах, чуть ссутулен, что придавало даже большую крутизну. Он усмехался, с легким прищуром, смотря на то, как его лучшего друга избивают.       - Йа! - крикнул он, давая команду прекратить.       Его поступь была мягкой, медленной. Вскоре он оказался прямо перед Намсуном. Лежащий на земле, хрипящий от непередаваемых ощущений мрачной боли, охватывающей сейчас не отдельные участи, а всё тело. Ко, сквозь боль, приподнялся, смотря снизу вверх на своего друга, насмехаясь над поданой рукой. Губы болели. разбитые и окровавленные, они растягивались в усмешке, иронией над самим собой. Он протянул руку в ответ, он цеплялся за Хынсу, не смея отказаться от предложенной помощи. Сам он бы не смог встать. Пак похлопал друга по плечу, как только тот поднялся на ноги и ободряюще улыбнулся - глаза излучали восхищение и тепло, на что Намсун снова лишь усмехнулся, но губы всё-таки дрогнули в радостной попытке. Хынсу не прекращал улыбаться, с искренней добротой смотря на него. Это в корне отличалось от того выражения лица, что было до этого несколько мгновений назад.       - Ты хорошо поработал, - сомкнул губы, но улыбка не исчезла.       Хынсу на показ начал отряхивать пыль с безвозвратно испорченной школьной формы товарища. Вся его одежда была испачкана и ребята, которые минуту назад его избивали, сейчас аплодировали, принявшись помогать Хынсу хоть в какой-то очистке формы парня.       Намсун счастливо улыбался, разминая потянутую шею, хотя, это была явно не одна из его главных проблем. Были бы органы целы... Он, казалось, не обращал внимания на тех, кто с таким упорством занимался его внешним видом. В начале он совершенно не хотел смотреть на своего друга, теперь же в его взгляде мелькал какой-то вызов, который мог понять только он сам, да и пожалуй Хынсу.       Их отношения были чертовски неясны. Лучшие друзья. Больше, чем друзья. Они братья, словно по крови. Родственные души, с полуслова понимающие друг друга. Но, есть кое-что, что делает их «братские» отношения не совсем нормальными. То, что в нормальном обществе никак нельзя было назвать дружбой...       - Пойдем домой, Намсун, - Пак обхватил его за плечи, в ответ на что почувствовал, как его приобняли в ответ за талию. Обычно он никому не позволял таких фривольностей, но это же его Намсун. С ним совершенно другой разговор. Для него отдельные правила.       Хынсу увел их в сторону дома, оставив одноклассников далеко позади.              Всю дорогу парни весело смеялись и шутили, Хынсу хвалил друга за мужество и не мог нарадоваться его выносливости, все время взлохмачивая его волосы, на что второй лишь смущённо улыбался, смотря на друга с любовью и уважением в глазах. Намсуну нравились такие моменты. Когда им гордились, когда его хвалили. Ему нравилось, когда так делал Хынсу. И он ловил каждое движение, взгляд, реплику, что сейчас рекой лились на него от его лучшего друга.       - Мы пришли, - проговорил Намсун, в подтверждении своих слов зачем-то сжимая руку друга сильнее. – Зайдешь? – лишь формальность, он уже знал, что ему ответят и что за этим последует.       Его отца никогда нет дома, и поэтому всё его жилище предоставлено только им двоим. Как только они переступили порог, объятья, что на улице выглядели по-дружески и ребячески стали стальными, совершенно неразрывными.       Намсун зашипел, когда его прижали к стенке. Он ударился ушибленным ребром и хорошо приложился головой. Поцелуй начинал набирать обороты и приобретать металлический привкус крови, из-за того что эти двое совершенно не могут сдерживать себя. Боль, как таковая не ощущалась, все было подчинено наслаждению от долгожданного единения. Им всегда мало.       Хынсу нравится вкус его крови. Ему нравится прижимать парня к стене, давить на больные места и разгрызать его губы в кровь. Хватать за талию и толкать в сторону кровати, но все равно, не доходя до нее, падать на пол. Наваливаться сверху и сдирать одежду.       Но так же ему нравится заботится о Намсуне и не причинять ему боли. Ему нравится обращаться с ним нежно и ласково, щекоча подушечками пальцев фиолетовую в некоторых местах кожу и целовать особенно яркие её участки.       Он смотрит уже сверху вниз на полуголого Намсуна, нежно проводя рукой по его груди.       Навалиться, сжать горло, и прошипеть в самые губы что-то о его блядских мазохистских наклонностях, впиться зубами в нижнюю, и без того искусанную, губу, оттянуть и слизать кровь. Перейти к шее, вгрызаясь зубами в нежную кожу, оставляя кровавые засосы. Провести рукой по выступающим ребрам, пересчитывая их, надавливая на синяки. Приподняться и вновь без устали смотреть на то, как от этого всего тащится Намсун. Это как зависимость, он давно уже не представляет своей жизни без этого.       Он точно сумасшедший. Будь он нормальным, никогда не позволил бы самому дорогому человеку причинять себе боль. А Намсун делает это его же руками. Пак хотел бы аккуратно сжимать это жилистое тело в своих объятиях и оставлять лёгкие поцелуи на его теплой коже. Хотел бы залечить все синяки и ушибы, и никогда не позволить появиться новым. Хотел бы... всего этого и даже больше, если бы Намсун разделял бы с ним его желания.       Намсун извивался, тяжело дыша и кусая губы. Хынсу не мог отвести взгляда от расширенных зрачок и рвано вздымающейся грудной клетки, которая из-за рёбер не могла позволить тому сделать нормальный вдох. Из его груди вырывались сдавленные стоны, когда Хынсу давит на его ушибы, и смотрит на него так, что невозможно не подчиниться. Не дать того, чего просят, хотят, желают, приказывают. Пак не может ему отказать.       Вместо сопротивления Ко покорно ждет новой порции боли с мольбой в глазах, выгибается и глухо стонет, когда на его шее появляется кровоточащая рана. А в штанах становится особенно тесно, от того, что колено упирается в пах Хынсу, и он ощущает, что его партнер тоже возбужден не на шутку. Иначе просто быть не может. Он возбужден от измывания над парнем, от картины получающего удовольствие Намсуна с закатывающимися, от ощущений, глазами. Он жмурится, когда Хынсу с надменной улыбкой, чувствуя свое превосходство, сжимает его член, через школьные брюки, от чего тот выгибается в спине и издает первый на сегодня отчетливый стон, весь пропитанный просьбой о большем.       - Чего ты хочешь, Намсун? – ухмыляясь, спрашивает Пак, сжимая чуть ниже талии, где виднеется самый большой синяк.       - М-н-г-а-а-а-х-х! М-м! – он закусывает губу, совершенно по-блядски смотря на друга, мысленно умоляя что бы ему… причинили еще больше боли. Да, ему это безумно нравится, что уж тут скрывать. Да и Хынсу прекрасно это понимает, но поиздеваться подольше не может.       Хынсу хочет остановить это. Он должен. Он знает, что именно с Ко не так. Он знает, почему это происходит с ним. И он сам всему виной. Он не должен был тогда оставлять его, не имел права дать своему солнцу усомниться в своей ему принадлежности. Он должен был лучше подтверждать свою любовь, привязанность и самоотверженность. Пак Хынсу проебался именно тогда, когда решил связать свою жизнь с профессиональным футболом. Ему стоило хорошенько позаботиться о нём, простить Намсуна сразу, не допускать того, чтобы его скорбящие демоны мутировали до такого состояния. Состояния, в котором Намсун получает удовольствие и осознает прощение только тогда, когда ему причиняют боль.       - Ты бы под любым, кто бы над тобой издевался, так стонал и выгибался? – схватив за горло, прошипел в ухо Пак, но ответа не услышал, ведь его парень не в силах ничего сказать, от того что кровь стучит в висках, от того, какое количество адреналина сейчас носится по венам.       - Я не слышу, - сдержано процедил и сжал пальцы еще сильнее, намеренно причиняя боль.       Он должен слышать, что этот парень принадлежит только ему, и только с ним он ведет себя, как несдержанная шлюха. Он всем своим существом ощущает, что это неправильно, что так быть не должно. Он должен остановиться, он должен остановить своего любимого человека, удержать от этой бездны. Но он не может.       - Х-х..Хынсу, - почти неслышно прохрипел парень, заставляя голосовые связки работать, и смотреть в глаза своему укротителю. Взглядом было достаточно сказано.       Эти двое понимали друг друга без слов.       Пак усмехнулся, расстёгивая штаны Намсуна, запуская в них руку, чем вырвал благодарный вздох. Намсун выгнулся, когда парень сжал в руке его член, разводя ноги шире. Да-а, господибоже.       - Хочу… хочу без подготовки… - шептал Намсун, а второй лишь восхищался его запросами.       Его друг был до чёртиков мазохистом.       Стянув с него штаны, нависая сверху, Хынсу неожиданно был остановлен коленом, которым его еще и оттолкнули.       - Разденься, Хынсу. Я хочу увидеть твое тело, – неожиданно капризно потребовал парень.       - Хм, раз ты так хочешь – раздевай, - опять усмешка и парень принимает сидячее положения, в ожидании зрелища.       Намсун без пререканий встает, прижимаясь всем телом к любовнику. Он хочет почувствовать больше тела, кожа к коже. Поэтому и тянет его футболку вверх, избавляя Хынсу от совершенно ненужного сейчас атрибута одежды. Смазано целует и отстраняется, чтобы справится со штанами. Пуговица, змейка, он потирает его член и даже сквозь ткань нижнего белья чувствует, как он пульсирует. Намсуна начинает трясти от желания, как и тормоза Хынсу потихоньку отказывают. Пак хватает парня за волосы и насильно прижимает его голову к своему паху. Намсун вздрагивает от силы, власти и доминирования. Это только сильней распаляет горящий внутри огонь. Он освобождает член от оков ткани, затем меняет положение, становясь на колени и, наконец, получает желаемое.       Ко обхватывает головку губами и блаженно скулит. Он обводит ее языком, пошло причмокивая и заглатывает глубже, смотря на Хынсу и на то, как тяжело он начинает дышать, запуская руку ему в волосы. Пальцы нежно впутываются в пряди, мягко массируя кожу головы и у Намсуна позвоночник простреливает от нежности граничащей с болью, о которой его тело ни на секунду не давало забыть. Он громко стонет, пуская вибрацию по члену и Хынсу неосознанно сжимает пальцы, заставляя заглатывать больше, а вскоре тянет на себя.       Пак закрывает в блаженстве глаза, рвано выдыхая. Намсун выпускает член изо рта, видя какая головка красная и чётко осознаёт, что Хынсу на грани. Он несколько раз проводит по всей длине рукой, потирая большим пальцем уздечку и Пак кончает. Несколько капель спермы попадают в рот, Намсун облизывает губы, после чего горячо целует Хынсу. Пак облизывает кровоточащие губы, мягко прикусывает нижнюю. А руки его блуждают по телу перед ним. Он не может сдержать нежность и что-то в глазах его партнёра рябит, словно сбой программы. И он тут же заваливает парня обратно на пол, раздвигает послушные ноги и вводит сразу два пальца.       - Нет, Хынсу, - он отталкивает его, противясь действиям, пока Пак находит лубрикант и проливает холодную жидкость на проход. Ко жмурится, пытается выкрутиться, потому что он хотел по-другому. Хотел большее боли. - М-г-х, ещё!       Он замирает, рот его раскрывается в немом стоне, потому что Хынсу знает его тело слишком хорошо. Пак проходится ещё несколько раз по простате, ловя рваные вздохи с полных, опухших губ. Намсун выдыхает, медленно проводя языком по нижней губе, чувствуя все ее ранки и от этого заводясь еще больше.       Хенсу добавляет третий палец, вгоняя их сразу глубоко, параллельно целуя, чтобы смягчить ощущения. Так он старается показать, что ему не только нужно его тело, он заботится о нем. Он дорожит им. Но страсть берет над ним верх, провоцируемая Намсуном. Тот хочет быстрее получить свою дозу удовольствия, немедленно, если быть точнее. Пальцы начинают движение и, мало-по малу, входят все легче и легче, растягивая тугое нутро. Партнер уже хрипит от полюбившихся ему ощущений и, не выдерживая, командует:       - Блять, Хынсу! А-а-х, - стонет он как-то особенно протяжно и на пол ноты выше. Пальцы снова коснулись простаты и желание заменить их чем-то намного большим преодолевает рубеж здравого смысла. - Да оттрахай же ты меня, наконец, - больше не просит, а канючит, пытаясь убить в Хынсу все остатки терпения и желания поиздеваться ещё немного.       В любой другой раз Пак так бы и поступил, но не в этот. Это тоже одна из их любимых игр. Прямая провокация не вызвала должного эффекта, и Намсуна ждет совсем другой поворот событий. Сегодня Хынсу особенно сильно хочется загнать своего мазохиста.       - Я хочу, чтоб ты сам причинил себе боль, - он чувствует собственную неспособность сделать это своими руками.       Пак больно хватает его сзади за шею, запрокидывая его голову, словно элемент безвольной куклы. Вероятно, так и есть. Намсун в его руках именно ею и является. Он готов позволить ему всё, кроме нежности. Он наклоняется за поцелуем, медленно и спокойно сцеловывая страсть и похоть, что идёт в разрез с его словами.       Намсун послушно приподнимается, не смея ничего сказать против, и укладывает парня на пол. Стягивая с него, наконец, всю одежду, садится верхом. Одной рукой упирается в живот, второй – направляет в себя член, не забывая глубоко дышать, стараясь расслабиться, для того, чтобы плоть могла войти глубже.       Намсуну еще никогда не приходилось делать этого. Обычно Хынсу имел его, как хотел, а вот сейчас… толком не подготовленным и в такой позиции – страшно. Но разве не этого ли он хотел?       Он немного дрожит, дрожит под наглым взглядом, дрожит, но хочет, поэтому насаживается на Хынсу.       Из-за такой позы, он уже чувствует дикую боль, будто его рвут на части. Член растягивает, заполняет и старания дышать медленно и глубоко ничерта не помогают. Рёбра болят от необходимости удерживать себя на весу и попыток вдохнуть поглубже. Он старается дышать спокойно, размеренно, успокоиться и не зажиматься, но куда там. Его всего трясет, от возбуждения, от боли, от сильной, почти насильственной растяжки прохода. Вскоре приходит осознание того, что опускаться стало легче лишь благодаря собственной крови, которая тоненькими струйками потекла вниз по члену, что вопреки здравому смыслу распаляет Намсуна еще сильнее.       Другой бы уже сознание потерял от такой боли, но не Ко. Этот чертов сумасшедший уже начал получать от процесса удовольствие, блаженно прикрывая глаза. Да и рука Хынсу не заставила себя долго ждать, проходя по всем ушибам на груди, сжимая опять ноющий бок. Разум Пака снова помутился и он получал кайф от стонущего Намсуна, который уже полностью опустился, запрокинув голову в немом стоне.       Хынсу решил не дать тому расслабиться и сделал толчок, от чего его член прошелся по простате парня и еще больше его порвал. От этого Намсуна сковала судорога немыслимого удовольствия, но он не смотря на боль задвигался навстречу, извиваясь на парне, прогибая спину, вертя задницей. В одном ритме, на одном дыхании, закатывая глаза и получая сильную боль, которая выливалась в крышесное удовольствие. Как для него, так и для Хынсу, которого с ума сводила эта нереальная теснота и стоны, которые становились с каждым разом всё громче, всё протяжнее, всё пошлее. Сквозь пелену возбуждения и сумасшествия было не развидеть здравого смысла: ему было мало, он хотел, чтобы его любовник кричал.       Руководствуясь этим, он скинул с себя ничего не понимающего Намсуна, перевернув того на живот и поставив на колени. Он вошел сразу и на всю длину, и тормоза отказали у обоих. Хынсу услышал не просто стон, а сумасшедший звук, и это послужило ему стимулом к тому, чтобы продолжать всё действо.       Он вдалбливался в жилистое, усеянное ранами, с расцветшими на нём лиловыми бутонами тело любовника, получая полную отдачу, хватая одной рукой за волосы, а второй – за больной бок, надавливая на него сильнее с каждым толчком, все-таки заставляя Намсуна еще больше кричать, срывая голос до хрипоты, переходя на беспорядочный шепот его имени.       - Хынсу, Хынсу, Хынсу… А! М-н-а-х!!       Намсун кончает, зажмурившись и запрокинув голову, даже ни разу не прикоснувшись к себе. Ему это совершенно не надо. Боль и безумная скорость действуют на него исправно. От оргазма он сжимает своего парня внутри себя так сильно, что и так сходивший с ума от тесноты Пак обильно кончает в узкое тело любовника.       - Нам...сун… - он падает на него, от чего тот чувствует все свои ушибы одним разом и от этого болезненно стонет.       Хынсу выходит из него, стараясь сделать это как можно осторожнее. После чего бережно берет на руки и относит в душ.       – Тебе сегодня нехило досталось, - он включает горячую воду, регулируя до допустимой нормы, ведь его парень любит, чтобы было горячо. Во всех смыслах этого слова.       - Угу. Кх-кх, – он опирается на стену, прислоняясь головой и смотрит на Хынсу, довольно отмечая царапины на руках и спине. Намсун уже чувствует, как ноги постепенно немеют. Зря его вот так просто поставили на пол. Он сейчас может запросто свалится, а на нем и так нет живого места.       - Нужно завязывать с этими играми, слышишь? – строго говорит ему Хынсу, когда поворачивается и осматривает своего любовника. Сейчас становится неловко от того, каким загнанным выглядит Намсун. По его вине.       - Тебе же они тоже нравятся, - ехидно подмечает он. Ему не хочется прекращать, как его просят. Ему нравится так, с болью, страстью.       С прощением.       - Но я не хочу, чтобы тебя избивали, еще и при мне, ведь ты прекрасно можешь дать хоть десятерым отпор, и еще какой, - слова сопровождает недовольная интонация, и Хынсу морщится, вспоминая, насколько трудно было сдержать себя и не кинутся вытаскивать Намсуна из драки. Но нет, тот бы этого не одобрил.       - Да, но мне это нравится, - ухмыляется парень, поглядывая на друга, который уже смывает с них обоих гель для душа, который он очень нежно растирал по израненному телу. Ну как же он не понимает, что все эти драки выбивают из него всю жажду боли, что живет в нем.       Собачонка, - вздыхает Намсун с теплом, но и неким ехидством, смотря на него, понимая, что хоть и Хынсу ворчит, он никуда не денется. Ему тоже нравится всё это. Нравится, но он боится это показывать.       Его вновь берут на руки и относят в комнату, осторожно надевая пижаму и укладывая спать. Добрых 4 часа утра и они оба знают, что сегодня никто никуда не уйдет. Дальше в программе будет заботливый Хынсу, втирающий в синяки и ссадины лечебную мазь, после поцелуй на ночь, теплые объятия и хорошие сны. И сердца, чувствующие друг друга, и языки, не осмеливающиеся произнести те важные слова. Потом может быть...       На самом деле Пак боится показать ему то, что ему уже давно перестали нравиться такие игры. Пак устал от того, что он не может доказать ему свое прощение и прекратить всё это. Он так хочет окунуть Намсуна во всю имеющуюся нежность. И безумно боится того, что если он это сделает, то потеряет его навсегда.