«Дед бы к стенке пришил»
Глубокая растерянность взвинчивалась сетью игл, сосредотачивая внимание на бесконечном пережёвывании кошмаров прошлого. Скребущее чувство в груди, неукоснительно возникавшее при каждом возвращении в постель, окончательно выбило психологическое желание вздремнуть. Отдых коррелировался с липким, навязчивым гнётом, который оставлял в покое только на время работы. Манджиро взвалил на себя огромное количество обязанностей, стремясь заслонить тошнотворную мантру, что не допускала и секунды затишья в ворохе мыслей. Всё в этом доме отчаянно требовало качественного ремонта и реставрации: от прогибающихся подоконников до заплесневелых стен. Он не любил старьё, именуемое антиквариатом, однако согласился на такие условия, узнав, что до него никто (в том числе настольгический запах токийского дома) не сможет достучаться за отсутствием связи. Порыв покинуть мегаполис и съехать в съёмную минку на окраине Окинавы показался странным, пожалуй, только тем, кто не видел его тёмные мешки под глазами, отчаянно требовавшие экзистенциального отдыха. Дверь с хлопком открылась, пустив в комнату ветер, который уже проворно забирался под распахнутую рубашку. Ноги сами понесли на звук журчащего фонтана, что благостно циркулировал по барабанным перепонкам. Веки дрогнули под весом трепещущих ресниц; переливающаяся лунными бликами вода мягко омыла аккуратную татуировку. — Добрый вечер, — мелодичный голос на мгновение прервался кашлем. — Я присяду? Шелест листьев и переплеск приятно забили уши, отчего стеленный набор слов пронёсся неосязаемо и отдалённо. Поглощённый созерцанием каменного парапета, он, не оборачиваясь, кивнул, не сразу поняв вопрос выросшей рядом девушки. Желание не стеснять незнакомца завязало язык в узел, заставив довольствоваться лишь косыми взглядами в его сторону. Еле слышный выдох, напряжённо раздавшийся по левую руку, рассёк загустевший воздух. Она, прижав к груди матовое стекло, неловко помялась, прежде чем опуститься на колени. Маленькие ручейки хаотично стекали по вазе, задевая края полупрозрачных рукавов, которые пузырились от усиливающегося ветра, вполовину открывая обзор на изящные руки, давеча скрытые под воздушной тканью. Растянувшаяся на порозовевших щеках улыбка отразила мерцающую гладь, в толще которой скрылась кучка цветов. — Дицентры — это символ разбитого сердца, — неожиданно прохрипел Манджиро, краем глаза заметив, как красиво молочные лепестки играли с её кожей, контрастируя с тёплым оттенком, приятно ложащимся на глаз. Терновая ось вбилась в дрогнувшую спину. Девушка стиснула вазу, едва не выронив. Усталый баритон зашевелился где-то под рёбрами, когда он небрежно оглядел её, вызвав сводящее мышцы сомнение в собственной уместности. Тоскливое открытие смутило меньше всего. — А какие обозначают любовь? — робкое любопытство сорвалось с губ. Окинул с головы до ног и задержался на таких же босых, как у него, стопах. Немного помолчав, Манджиро, сдержанно улыбнувшись, ответил: — Гардении.***
Схваченная по бросовой цене нежная рука, любовью принуждённая, филигранно проводила тонкими пальцами по пыльному пространству, оставляя после себя лишь утончённо-благовонный нард говения, что обманчивым чувством искупления болезненно сдавливал органы щедрому негоцианту. Уют сменился роскошью, а роскошь — богатым мраком, жадно заглатывающим здравый рассудок. Границы размылись; гармония и комфорт стали худшими зависимостями, зависимости — одержимым желанием обладать, ежедневно вдыхать аромат привычных приторно-восточных нот, которые обжигали горло только их носительнице. Золотая клетка уплотнялась, становясь блестящей под ласкающими лучами колбой. Липкая неприязнь к своей жизни росла грибком на душе, насмеяхаясь над неспособностью оборвать порочный круг самоистязаний. Страстные прикосновения превратились в холодные и механические, поцелуи начали претить, вынуждая инсценировать множество перипетий, чтобы скрыться от вездесущих рук. Мичико пряталась от реальности под офисным столом, утоляя чужую жажду и неустанно заглатывая свою. Коридоры вились огромной чёрной паутиной, по углам которой скрывались напыщенные японские воины, с потёртых полотен взглядами испещряя частую гостью. Мрачная галерея в загородном поместье всегда манила фланелевой завесой, что прятала рисованные ею портреты тех, чья кровь текла в жилах супруга. Грубая ткань скользнула к туфлям, открыв несуразно яркие для помещения мазки. Ударивший в нос запах светской строгости подчёркивался резной рамой из несомненно дорогого дерева. Освещаемые лунным светом фигуры величественно возвышались над горой кипенно-белых костей, часть которых обрамляла бархатная порфира. По центру, укрывая остальных, стоял брюнет в расшитой золотом красной мантии и манжетах тончайшего гипюра, пачкая толстые каблуки в чернилах, которыми были облиты черепа. Отстранённый взгляд пробирал каждую клетку, воздвигая воспоминание о близнецовой безжизненности омутов его брата. Искусственное разочарование скрывалось в самых зеницах, — так думала Мичико, постыдившаяся более рассматривать деверя. По правую сторону хихикает блондинка, очаровательно прикрывая рот кончиками пальцев. Нежность черт плавно перетекала в струящуюся ткань голубого платья, которое исполняло прекрасный тандем с цветом глаз — яркое солнце и небесная чистота. Сквозь прищуренные веки они разглядывали с детским любопытством. Шею окольцевало ожерелье из эмалевых гардений, а на ушах повисли длинные серьги. Кружевной подол прикрывал оголённые стопы, — Мичи помнит свою задумку, — сквозь которые виднелись лепестки всё тех же цветов, произрастающих из костей. Самый низкий силуэт слева от Шиничиро являл младшего брата, чьи непослушные волосы даже на портрете выбивались из зализанной причёски, гротескно спадая на лоб. Губы слились в блёклую линию, обезобразившую чувственный контур. Взгляд исподлобья угрюмым ливнем омывал душу. Мичико не преминула просьбу мужа — изобразить на понурённом профиле глубокую печаль, однако спустя годы эта гримаса и отдалённо не напоминала этого выражения. Безмолвный укор хлёстко ударил по лицу, от чего она едва заметно поёжилась.***
Way down we go (slowed & reverb) — KALEO
Помпезный бал с множеством слуг, что угодливо сновали меж претенциозно одетых гостей, торжественной песней гудел на весь особняк. Горячий шоколад каскадом стекал с мраморных ступеней, затапливая лежащие в тарелке клубнику и персики. По-светски улыбчивые лица присутствующих слились в общее бледное полотно, тоскливо поблёскивающее под янтарным светом огромной люстры. Кто-то звонко чокался, произнося тост в честь прекрасного аперитива — сакэ в узких, высоких стаканчиках. Мичико удручённо разглядывала узорчатую скатерть, чувствуя себя до тошноты лишней под прицелом кичливо оценивающих взоров. Давно потерявшее значение общество осмеливалось интересоваться её личной жизнью и здоровьем, сочувственно кивая на обессиленные слова благодарности и уклончивые ответы, приемлемо их удовлетворявшие. Сцепив зубы, она давилась всеми пожеланиями, героически прикидываясь благополучной. Лёгкое прикосновение, а после поцелуй тыльной стороны ладони забрал всё некогда рассеянное внимание. Печать, вбитая тонкими линиями в запястье, фантомно вспыхнула, когда мужчина ненавязчиво провёл по ней кончиками фаланг, будто проверяя, на месте ли она. — Почему ты надела это платье? Ты же знаешь, как я люблю белый на тебе, — тяжёлые ладони предупредительно сжали талию. Мичико тут же подмяла дёрнувшуюся губу под зубы, скрывая иронию. Белый ассоциировался с днём их знакомства и свадьбой — пожалуй, единственными по-настоящему счастливыми днями, проведёнными вместе. — Прости. Свирепо ненавидела холод, но вынужденно к нему тянулась, до смерти боясь оступиться. Стремясь загладить мнимую вину, она прильнула к супругу, который уже собственнически оглаживал открытую спину. Нескрываемое упоение окрасило обычно безэмоциональное лицо приподнятыми уголками губ. Девушка поспешила улыбнуться в ответ, борясь с желанием отвести взгляд. В который раз наступала себе на горло, давя артерии тонкими каблуками. Лирическая игра скрипки начинила прозрачные бокалы новыми порциями выпивки. Поддавшись романтическому порыву, гости парами разбрелись по углам, освободив танцевальную арену. Манджиро прижался щекой к её, игнорируя любопытных чужаков, и потянулся к мочке сухими губами. Щетина неприятно царапнула кожу. — Люблю тебя, — просто прошептал он, прикрыв глаза от окутывающего жара любимого аромата. Холодные до этого руки, казалось, покрылись инеем. После секундного оглушения крупная дрожь градом забила по позвоночнику; грудь сдавили обязывающие оковы, от чего Мичико на миг задержала дыхание, беспомощно приоткрыв рот. Обмякшие кисти рефлекторно вцепились в худые плечи, безмолвно моля спрятать от их же обладателя. Он отстранился, в вопросе изогнув брови. В зале потемнело. Ранее приятная мелодия оркестра теперь слышалась какофонией бездарных скрипов, порушившей неповторимую атмосферу, изменений в которой, пожалуй, не заметил никто, кроме неё. — Что? — ватный язык отказывался ворочаться. Плотные агатовые тучи в глазах снисходительно сверкнули, и Сано растянул рот в полуулыбке, такой, словно смотрел на ребёнка. Горячие костяшки скользнули по нашпаклёванному лицу, оставив после себя видные только ему трещины. Заботливо огладив поджатые губы, он прозорливо выдохнул, думая о чём-то своём. Мичи же чувствовала себя раздетой. — Люблю тебя, — искренне и влюблённо. Обременительно и довольно. Гадкий мандраж поднялся по венам, окрасив лицо в грязно-жёлтый цвет. Она застыла, боясь пошевелиться под риском обнародовать рвущийся из горла всхлип. Ком в горле раздался вибрацией, перед тем как раствориться на языке кисловатым привкусом. Правильные слова вертелись на языке, ища удобного моментаИногда яд приходится использовать как противоядие.
— И я тебя, — фальшиво и бедственно.