Не прикасаться

— То, что вы увидите за этой дверью, кому-то может показаться неприемлемым, жестоким и даже бесчеловечным. Смею напомнить — каждый из вас пришёл сюда осознанно, зная, что может увидеть шокирующие вещи, а также подписал документ о неразглашении. Если сомневаетесь в собственной стрессоустойчивости, тогда что вы здесь вообще забыли? Проводник закончил официальную речь с улыбкой, успокаивая нервничающих гостей. Стоя позади первооткрывателей мира извращённых фантазий, Айзек слушал смешки и расслабленные вздохи. Большинство из них не придаёт значения тому, что происходит за ещё закрытой дверью, приходит один раз, как в музей, отваливая кучу бабок для того чтобы удостовериться в собственной нормальности. Для них привычен секс в строго обозначенные дни, под одеялом и в миссионерской позе. Они приходят, чтобы стыдливо краснеть, глядя на то, как другие потакают своим желаниям. Таким даже подписывать ничего не нужно — они выйдут отсюда, воровато озираясь, лишь бы не встретить никого знакомого. Лишь бы никто не узнал, что подобное могло их заинтересовать. Айзек распознавал таких, ещё сидя в холле в ожидании начала. Ими двигало любопытство и, вероятнее всего, чья-то рекомендация — пункт о неразглашении не столько касался происходящего внутри, сколько служил целью защитить непосредственных участников шоу. Без сарафанного радио у проекта не было будущего — массовую рекламу широкая публика могла не оценить. Заинтересованных было порядком меньше. Они отличались повышенным и не скрываемым любопытством, а ещё любили глазеть на других гостей, гадая, кто уже приходил, а кто сбежит после первой же комнаты. Случалось и такое — не каждый здраво оценивает собственные возможности, кому-то и одного взгляда более чем достаточно. Порой попадались Вовлечённые. их было просто распознать по спокойному взгляду, пока всё не началось. Когда же двери распахивались, их глаза начинали искрить. Иногда Айзек узнавал среди них непосредственных участников, иногда они узнавали его, не позволяя себе ничего больше вежливого кивка. Он завидовал им — хобби приносило им немалые деньги. Сам, бывало, до последнего не отдавал ноутбук на хранение, заканчивая дела. Себя он причислял к Ценителям. Таких было всего ничего, приходящих не из праздного любопытства, а с конкретной целью. За других он ответить не мог, но зато прекрасно знал, зачем покупает билет из раза в раз, стараясь не пропускать ни одного представления. Он примелькался. Его знали все организаторы, а сам он даже с каким-то разочарованием отмечал среди них новые лица, ощущая себя более постоянной величиной, нежели те, кто всё это придумал. А вот к прочим Ценителям относился с опаской, считая, что их мотивы могут быть не такими же, как у него. Но шоу продолжалось. Айзеку нравился такой формат. Прежде на подобных мероприятиях человеческие лица старались скрывать масками, оправдывая это безопасностью как участников, так и зрителей. Сейчас, когда опознать человека было проще простого даже по походке, люди перестали относиться столь щепетильно к этому вопросу. Кого-то это напрягало, но Айзек получал настоящее удовольствие. Он мог наблюдать полный спектр эмоций других участников, замечать изменения, возвращаясь сюда год за годом — с ума сойти, как быстро летит время. А шоу с каждым разом становится только краше. Он опустил крышку ноутбука и передал его Джессике. Весь персонал он знал поименно. Как и приветственную речь. Как и программу. Как и каждый уголок этого дома. Фред говорил, что он свихнулся, когда Айзек отказывался от очередного семейного ужина в пользу «этого извращения». Когда братишка умудрился прознать, что он наведывается именно сюда, Айзек так и не понял, но уточнять не стал. Достаточно было и того, что тот не ставил никаких ультиматумов и не тащил к семье насильно. Впрочем, там уже давно смирились с его частыми отсутствиями и не наседали с выяснением причин. Взрослый мальчик как никак. В комнату он заскочил последним, на ходу расстёгивая пиджак. Его всегда бросало в жар от предвкушения, хотя всему виной могли быть кондиционеры, поддерживающие комфортную температуру для участников. В полной темноте слышались шепотки первооткрывателей дивного нового мира. Прикрыв глаза, не давая им привыкнуть к тьме, Айзек считал секунды. Вот-вот зажжётся свет, за ним последует первый ошарашенный вскрик — не было ни разу, чтобы особо впечатлительная леди не продемонстрировала всем остальным силу своего голоса и слабые нервы. Участникам тем временем представят первый экспонат. Айзек скользнул взглядом на Диану — она всегда была первой, чтобы напомнить зрителям, что рейтинг шоу 18+. Он помнил каждый изгиб её тела, каждый шрам, которых было не счесть. Сегодня она лежала на столе, покрытом золотой атласной тканью. Ещё одна лента прикрывала бёдра, но её нагота не была основной целью показа. Айзек был уверен, что большинство даже не обратило внимания на отсутствие одежды. Атласное полотно сплошь протыкала проволока, надёжно фиксируя девушку — будто куклу в подарочной упаковке. Диана всегда была открыта для экспериментов, словно целью своего существования поставила человеческое удивление. Иногда даже у Айзека перехватывало дыхание — прямо как у неё сейчас. Он видел, что её грудь почти не вздымается, настолько плотно её удерживала проволока, что даже простой вдох мог причинить невыносимую боль. Естественно, она знала, на что шла, и что наверняка выйдет отсюда с новыми шрамами. Глядя на поджатые губы Дианы, он вспоминал её улыбку и слёзы, коими заканчивалось каждое шоу. Воистину, никогда бы не подумал, что окажется среди таких людей. Фриков, как любил ехидно усмехаться Лойд, зазывая его на то или иное представление. Сам Айзек не понимал людей, причиняющих себе боль развлечения ради, как и необъяснимую тягу Лойда затащить его туда. Что он в сети найти не может подобного? Полно же тематических сайтов. Но однажды всё-таки сдался после очередного «там новое место появилось, всего раз в месяц открываются, ты просто обязан со мной сходить». Согласился, получив в ответ ошарашенное «да быть того не может», а после трижды пытался слиться, прикрываясь так удачно совпавшим семейным ужином. Фред бы посмеялся, узнай об этом. Но Лойд, зная, что ещё раз вряд ли удастся подловить его на столь необдуманном решении, уговорил, обещая, что Айзек сможет в любой момент уйти и даже успеет к родным. Он до сих пор помнит, что решил не ехать, потому что в голову пришло странное сравнение — идти на ужин после такого представления, всё равно что обнимать любимую бабулю сразу после просмотра порно. Внутри с неохотой расстался с мобильником под очередную насмешку Лойда — «смотрю, ты уже пофоткать на память собрался». Вступительная речь прошла мимо ушей — всё ещё думал, как бы поскорее свалить, хотя шоу даже не успело начаться. Его напрягали стоящие рядом люди, как и он косо поглядывающие на остальных. Напрягало элементарно незнание того, что конкретно он увидит за пока ещё закрытой дверью. И Лойд, ржущий с того, как ему некомфортно. Надо было послать его ещё тогда, а то и многим ранее. Сейчас Айзек был даже рад, что ему не хватило смелости, иначе бы не находился здесь, вспоминая Диану, стоящую в огромном серпентарии, и змей, что обвивали её тело словно вторая кожа. Из-за них даже шрамов видно не было. Айзек из прошлого впился в неё взглядом под ликующее «я же говорил, что тебе понравится» и молился только о том, чтобы Лойд заткнулся. Табличка перед экспонатом предупреждала, что можно только смотреть. Он ещё не знал, что увидит другие предупреждения в следующих комнатах, подошёл ближе первым из немногочисленных зрителей, получив заинтересованный взгляд участницы. Смотрел зачарованно, как переливаются на свету чешуйки, когда змейки скользили по стройному телу, и не ведал, что его привлекает больше всего. Ему не нравилась экзотика, равно как не интересовал женский пол, но что-то завораживало. Он сильно позже понял — ему нравилось смотреть, как наслаждаются другие, сколь бы странным ни был способ. Лойд, потянувший его в следующую комнату, словно вырвал из пленительного сна. Хотелось оттолкнуть его и вернуться, но Айзек сдержал порыв. Одного экспоната ему оказалось достаточно, чтобы понять, что он хочет посмотреть, что будет дальше. Впервые он узнал, что такое чувствовать глазами. Он видел чужое удовольствие и пропитывался им, несмотря на назойливую муху, жужжащую под ухом о том, как ненормально то, что вытворяют здесь эти уроды. Айзек видел только искусство и наслаждение. На него производило впечатление всё, что происходило здесь и сейчас — от шибари до капель воска на белоснежной коже, от закатывающихся в экстазе глаз до едва слышных стонов, срывающихся с тонких губ. Впервые за долгие годы он не пожалел о потраченном времени и деньгах и уже знал, ещё до окончания шоу, что вернётся. А Лойд всё тащил его вперёд, не давая погрузиться в атмосферу свободы от предрассудков, всякий раз напоминая, что они пришли посмотреть на полоумных. Айзек из настоящего больше не обладает способностью столь долго терпеть бесящих его людей. Ступив в очередную комнату, Айзек понял, что пропал. Он смотрел на парня, что едва касался пола кончиками пальцев. Его запястья крепко обхватывали наручники, а цепи надёжно фиксировали руки над головой. Он рвано дышал, пальцы то и дело дёргались вверх, будто прося о помощи. Он просто висел, одинокий, всеми покинутый, с чёртовой табличкой — «руками не трогать». Наказывал самого себя? Глядя на него, Айзек не испытывал того же трепета, что в других комнатах. Только желание помочь. Но было нельзя. — Пошли, тут не на что смотреть, — разочарованно фыркнул Лойд. — Я догоню, — ответил он, не в силах отвести взгляд. Тот только пожал плечами и ушёл за всеми. А Айзек замер в шаге от экспоната, понятливо кивнув на поднятую руку наблюдателя — только смотреть, он помнит. Так и стоял перед ним до самого конца, уже чувствуя, как начинает сводить ноги без движения, пока тот же наблюдатель не окликнул его, предупреждая, что время вышло. Айзек растерянно обернулся, забыв, что здесь есть кто-то ещё, снова глянул на подвешенного парня, чьи глаза скрывала красная лента, и увидел только сейчас, что по щекам текут слёзы. Его вывели в коридор через другую дверь, указали направление к холлу, и он шёл, бездумно переставляя ноги, обратно к жизни, в которой что-то в одночасье поменялось. Лойд курил недалеко от входа, нервно оглядываясь по сторонам. Наверное, именно тогда Айзек начал распознавать людей по их вовлечённости. Он видел перед собой человека заинтересованного, в котором преобладал страх большинства — быть пойманным за чем-то неприемлемым. Сюда его влекло любопытство, но Лойд самому себе не мог признаться, что такое может ему понравиться. Айзек смог, прежде никогда даже не задумываясь о подобных вещах. — Правда, дичь? — усмехнулся Лойд, когда Айзек подошёл ближе. Тот не ответил и, ничего не объясняя, хорошенько врезал ему по челюсти — рука ещё с неделю болела. Они никогда не были друзьями — хорошими знакомыми, не более. Айзек долго терпел его насмешки как над собой, так и в сторону других людей. А сейчас терпение лопнуло. Он правда был благодарен за то, что Лойд затащил его сюда и позволил взглянуть шире на таких вот ничтожеств как он. — Столько отнекивался, а сам оказался таким же, — Лойд сплюнул, уходя прочь с гордой поднятой головой и разбитой губой. Пусть. Без него будет только спокойнее. Теперь он знал, как попасть на следующее шоу, знал, что обязательно на него пойдёт, как и на все последующие, чтобы снова увидеть красную ленту на чужих глазах и найти способ помочь. А ещё знал, что Лойд здесь больше не появится — всё-таки, он был верен себе и смеялся только над теми, кто не мог ответить. Огрызнуться и слинять — вот и всё, на что он оказался способен, получив неожиданный отпор. — Ты прекрасна как никогда, — шепнул Айзек Диане, мимолётно коснувшись губами щеки. Никто не пытался его остановить, хоть на табличке и красовался запрет. Кончики её губ дёрнулись в улыбке. Он всегда так говорил. Они стали ему ближе семьи — разве мог он иначе. Он всегда шёл последним. Никто не запрещал зрителям возвращаться к понравившимся экспонатам, но редко кто пользовался этой возможностью. Айзек задерживался у каждого. Кому-то помогал смочить пересохшее горло, кому-то рассказывал новости — исключительно хорошие. И шёл в следующую комнату, в которой вот-вот должна была открыться новая дверь. Он всегда проходил лишь половину комнат, потому что Калеб тоже себе не изменял и всегда был ровно в центре. Айзек смеялся — в центре его вселенной. Привык, пристрастился и с непередаваемым ужасом в глазах проходил дальше, если не находил Калеба в нужной комнате. Так и началось его более близкое знакомство с клубом, когда его два часа отпаивали и убеждали, что всё хорошо, что просто не получилось у человека сегодня. Он уже достаточно примелькался к тому дню, чтобы даже уточнять не пришлось, из-за кого весь сыр-бор. Тогда же узнал имя своего главного искушения последних месяцев. Знал ли Калеб, что он существует этими мимолётными встречами? Что кто-то настолько поехал на нём, что живёт между ними на автомате, выполняя ежедневные задачи механически, будто робот? Айзек старался отвлекаться, посещал семинары (плевать на тематику, лишь бы впускали всех желающих), ходил в кино с коллегами, сидел в баре, как и множество раз до этого. Словно не было никакого закрытого шоу — научился вычеркивать его из памяти, как только покидал стены Тайной Комнаты. Но каждый день просыпался и первым делом обновлял страницу анонса в надежде увидеть новую дату. Когда заветные цифры на сайте менялись, он ходил пришибленно-окрылённый, планомерно перенося встречи и освобождая день. В первое время Айзека настолько будоражило одно только ожидание шоу, что он едва мог работать с прежней эффективностью. Но время продолжало лететь, приближая назначенный час. Один грёбаный час в месяц. Что значил он во вселенских масштабах? Для мира в целом не было никакой разницы. Айзеку хватало, чтобы протянуть ещё месяц. Говорят, с одного раза привыкание не возникает. Врут. Он плотно подсел с первого же посещения и уже не помнил, как жил раньше, пока говнюк Лойд не притащил его сюда за шкирку. Какое-то время спустя, кстати, он извинился, сказав, что понял, что Айзек имел ввиду, но к прежнему общению они так и не вернулись, хотя Лойд и пытался. Айзек в этом не нуждался и обычно ограничивался прохладным приветствием. В его мыслях прочно засел черноволосый парень с красной повязкой на глазах и ему не было дела ни до чего кроме. Они впервые заговорили лишь на третьем для Айзека шоу. Был конец декабря, праздничное настроение неуловимо просачивалось даже сквозь закрытые двери. Диана косплеила ёлку, утыканная от самой шеи до лодыжек выкрашенными в зелёный иглами и широко улыбалась гостям. Айзеку — как-то по-особенному тепло, узнавая. Он бы поцеловал ей ладонь в знак уважения, но не рискнул — тогда запрещающие таблички ещё что-то значили для него. Калеб с чёртовой красной лентой был словно рождественским подарком, только висел ниже обычного — босые ступни касались пола, а на левую он практически не опирался. Что-то случилось. Приходя уже не в первый раз, Айзек видел, что ему некомфортно, и с трудом дождался, пока всё перейдут в следующую комнату. Испарина покрывала лоб больше прежнего, грудь вздымалась чаще, дыхание было рваным. Не нужно быть врачом, чтобы увидеть, что он не в порядке. Зачем было так себя истязать? Айзек лихорадочно искал причины. Дело было в деньгах? Он не знал, сколько получают участники. Но, даже взяв стандартную стоимость билета, помножив на количество зрителей и вычтя расходы на аренду, выходило немало. В голову снова закралась мысль — а если он здесь не добровольно? Словно в подтверждение пока ещё безымянный парень простонал, подгибая ногу. Айзек подскочил к нему раньше наблюдателя. — Я помогу, — тихо произнес он, глядя в лицо, искажённое гримасой боли. — Не нужно меня спасать, — тот резко мотнул головой, от чего цепь дёрнулась, утаскивая его, не ожидавшего, в воздушную пляску. Тогда Айзек впервые проигнорировал запрет, положив руки ему на бёдра, останавливая беспорядочное движение. — Шаг назад, — наблюдатель предупреждающе покачал резиновой дубинкой — Айзек заметил лишь периферическим зрением. Он подчинился, отступил и устроился на полу в полуметре от экспоната. Несложно было понять, в чём именно кроется проблема. Он клял на чём свет стоит организаторов — как они допустили его к участию? Если Айзек заметил, едва зайдя в комнату, как не смогли они? Клял самого парня — неужто его присутствие было важнее собственного здоровья? В этот момент он ещё не знал, какую панику испытает, не найдя Калеба среди участников. Когда тот снова простонал, поджимая пальцы, Айзек подтянулся к нему, напрочь забыв про чистоту костюма и про дубинку в руках наблюдателя, и обхватил ладонью чужую щиколотку. Парень замер, явно решая, позволить ему продолжить или уже стоит позвать на помощь, а Айзек уже скользнул пальцами по крохотному оголённому участку кожи, разминая напряжённые мышцы. — Все нормально, Стив, — услышал он голос сверху и понял, что наблюдатель стоит прямо за спиной, готовый вот-вот вышвырнуть его отсюда за шкварник. Понял, что не слышал ни шагов, ни предупреждений, а вот его голос услышал сразу. Понял, что пропал. Как и в прошлый раз, он ушёл сразу после произнесённого «время вышло», отмечая недовольный тон наблюдателя. Этот день подарил ему столько эмоций, что справиться с ними удалось далеко не сразу. Помимо чёртовой красной ленточки в его копилке знаний появился ещё и голос, проникающий в самую душу, и тонкий хвойный запах геля для душа, о котором он бы никогда не узнал, если бы не оказался столь близко. Пальцы помнили необычайную нежность кожи и напряжение мышц, а перед глазами стояли губы, лихорадочно повторяющие «не нужно меня спасать». До следующего раза едва дожил, мучимый мыслями, всё ли хорошо. Всё ли нормально? Но Калеб был на месте, вытянутый как струна, ласково касающийся цепи кончиками пальцев. Айзек с жадностью смотрел на его руки, завидовал — вот же глупость!  — куску стали. А потом в полной тишине раздалось: — Ты здесь? — Да, — ответил прежде, чем успел осознать, что вопрос и правда адресован ему. Тонкая улыбка ничего не обещала, но очарованное сердце снова ухнуло вниз, хоть они и ни слова больше не проронили. Это было неправильно. Ненормально. Пока он взращивал внутри себя неизвестное доселе чувство, приходя сюда раз в месяц, чтобы взглянуть на человека, с которым мог так никогда и не познакомиться, Фред успел жениться. Встретил Марси в кафе, где работал, и в тот же день позвал на свидание. Спустя пару месяцев мама уже называла её дочкой и была очень счастлива, получив приглашение на свадьбу. Айзек, семейное разочарование, на церемонию не приехал, предпочтя ей час в компании своего искушения. Фред сделал вид, что обиделся, но Айзек не переживал — знал, что долго дуться тот не умел. Если бы он был таким же, всем было бы проще. Привёл бы домой коллегу, сказал, что влюблён в неё уже очень давно, просто не мог найти подходящих слов, чтобы признаться, и мама, понятливо улыбнувшись, прижала бы его к груди, говоря что лучше поздно, чем никогда. И приняла бы эту девушку в семью так же, как и Марси, словно только её и ждала. В одном он был уверен — вряд ли она жаждала узнать, что её сын сходит с ума по какому-то извращенцу, даже чьего имени не знает. Это даже отношениями назвать было сложно. Калеб наверняка считал извращенцем именно его, а не себя. Вот он — нормальный парень, занимается тем, что нравится, не то что некоторые, кто любит прийти и пялиться, как ты висишь на цепи с вывернутыми руками. Айзек улыбнулся. Калебу бы понравилась эта мысль. Он бы хохотал до упаду, пока не кончится воздух, в восторге от его размышлений о правильности. К счастью, эти мысли остались в далёком прошлом, иначе бы он сгорел со стыда. — Кто я для тебя? — услышал он, когда дверь закрылась, оставляя их один на один. Айзек не сразу понял, что наблюдатель тоже покинул свой пост. — Всё. Калеб был его тумблером. Рядом с ним не приходилось думать над ответами. В голове было блаженно пусто. Мысли появлялись уже потом, атаковали одна за другой, что было не отбиться. Стоя в шаге от него, Айзек был волен говорить то, что вертится на языке, не пытаясь разобраться в уместности этих слов. Это был самый тяжёлый день. Он даже сомневался, стоит ли идти. Они не виделись три месяца. Страшно было прийти и снова не застать его на месте. Сначала не получилось у Калеба. Отчасти это было даже хорошо, иначе Айзек ещё долго мог не узнать, как его зовут. А в следующем месяце не пришёл сам — свалился с пневмонией на две недели, аккурат за пару дней до шоу. Думал, что надо как-то сообщить, что не пропал, не перестал сходить по нему с ума, хотел даже попросить Лойда сходить вместо него — всё равно билет пропадёт. Размышлял, согласится ли брат передать Калебу весточку, но так и не решился. Испугался, что его может и не ждёт никто, да и Лойду не доверял, а Фреда просить было бесполезно — куда угодно, но не туда. Вот и решил — пусть всё идёт своим чередом. Глубоко внутри он даже надеялся, что в следующий раз не увидит Калеба, что он нашёл решение своих проблем, раз не появился тогда, и что перестанет мучить его непониманием, что делать дальше с этими отношениями. Но вот он здесь, задаёт совершенно безумные вопросы и добавляет абсолютно невероятное: — Я боялся, ты больше не придёшь. — Ты хочешь продолжить это? — спросил Айзек, стараясь не свалиться от нахлынувших чувств. Это не нуждалось в объяснении. — Хочу, чтобы это никогда не заканчивалось. Это было сродни признанию в любви, было самым честным, что Айзек слышал в жизни. Он пытался взглянуть на это сумасшествие со стороны, видел двух взрослых людей, придумавших себе невесть что и живущих от встречи к встрече, проводя вместе лишь жалкий час за целый месяц, толком не зная ни лиц, ни имён, зато гордо именуя это чувствами. Звучало так себе, поэтому старался больше не анализировать. Между ними что-то происходило. Для того, чтобы зародились чувства, оказалось достаточно крохотной искры. Разжигать костёр было страшно. Что, если они не понравятся друг другу, когда чёртова красная лента развяжется? Если заговорят о политике и окажется, что у них диаметрально противоположные взгляды? Что ему делать, если выяснится что у Калеба уже кто-то есть там, в его нормальной жизни? — Время вышло, — оповестил Стив, открывая дверь снаружи. Айзек только тогда осознал, что всё это время был с Калебом тет-а-тет и даже не прикоснулся. Запретные таблички действовали как оберег. — Я вернусь, — пообещал он еле слышно. Калеб снова улыбнулся. Показалось, счастливо. В следующем месяце их снова оставили наедине. На этот раз он заметил, но запрет, выжженный как клеймо на сердце, постарался не нарушать. Они были так близко что вот-вот должны были соприкоснуться, но Айзек упрямо сдерживал себя. Он втягивал головокружительный аромат, жалея, что не может разложить этот запах на составляющие. Он бы купил себе такой же парфюм, брызгал на запястье, чтобы в любой момент между встречами окунуться в чарующую атмосферу закрытой комнаты. Подумал, что обязательно спросит — что толку скрывать, всё до боли очевидно. Позже. Потому что сейчас он смотрел на раскрасневшиеся щеки Калеба, его припухлые губы, слышал — даже чувствовал — рваное дыхание, а в довершение столь прекрасной картины наблюдал эрекцию. Больше его не мучил вопрос, есть ли кто-то другой в жизни Калеба. Даже если так, его тело всё равно крайне однозначно реагирует на одно только нахождение Айзека рядом. Он и правда не распускал рук — использовал только рот. Шептал первое, что приходило на ум, ему на ухо — вплоть до момента, пока Калеб не дёрнулся, кончая без какой-либо стимуляции, и не обмяк на цепи безвольной куклой. Айзек обхватил его аккуратно, поддерживая, чтобы не навредил запястьям, крикнул Стива. Чудо, что вспомнил имя. Наблюдатель, всё это время стоявший за дверью, оперативно опустил цепь, злобно зыркнув на Айзека. Но промолчал. Только показал, куда идти, когда тот поднял Калеба на руки. Закулисье оказалось до безобразия простым. Когда-то здесь был опенспейс. Тоскливо святили люминесцентные лампы под потолком, вдоль стены выстроились уже никому не нужные компьютерные столы, сейчас заваленные верёвками для бондажа, наручниками и прочими приспособлениями для шоу. Пара гримёрных столиков и отчего-то бесчисленное количество вешалок, словно это не здесь каждый второй прикрывался хорошо если хотя бы одной деталью одежды. Он не осуждал, просто отметил любопытный факт. Мало ли, какие мероприятия могли здесь проводиться в другие дни. Стив указал на диван и расстегнул наручники, как только Айзек опустил на него свою драгоценную ношу. — Что непонятного во фразе «не прикасаться»? Он потрогал лоб Калеба, проверяя температуру, кивнул сам себе, удостоверившись, что её нет, и принялся втирать какую-то мазь на покрасневшие запястья. — Я и не касался, — честно признался Айзек. Стоило ли говорить, что тот сам довёл себя до исступления, он не знал. Как и не знал, правильно ли наблюдатель истолковал причину, по которой Калеб едва не потерял сознание. — Всё нормально, Стив, — сипло произнес Калеб, забирая у того тюбик. Как в самый первый раз. Всё нормально. — Возвращайся. — Хорошо. Пойдём, — кивнул он Айзеку. Тот нехотя сделал шаг к выходу, но чуть не споткнулся о вытянутую ногу. — А, чтоб вас! — Стив раздраженно махнул рукой. — Понял, ухожу. Они снова остались наедине. Никакого приглушенного света. Никаких цепей. Никакого временного ограничения. Только повязка на глазах как напоминание, что шоу ещё не закончилось. — Как ты это сделал? — раздалось с дивана. Айзек сглотнул. Этот голос сводил его с ума. — Что сделал? — Подчинил меня. Он чуть не рассмеялся. Чтобы он — и подчинил? Да это Айзек был готов ползать в чужих ногах, молясь, чтобы на него обратили внимание, целовать ему ноги, как сейчас — зря что ли выставил её, ту, с который всё началось. Калеб поджал пальцы, вцепившись рукой в подлокотник. Не отталкивал, но и не позволял большего, наслаждаясь губами, что мягко касались кожи. Айзек знал, что сделает всё, о чём бы он ни попросил. Крышу сорвало конкретно. — Ты сошёл с ума. — Знаю. — И я сошёл с ума… Айзек не ответил, взял его за руку, целуя запястье, признаваясь себе в том, что мечтал об этом с первого же дня. Безвкусная мазь осталась на губах. — Надеюсь, ты простишь меня за это. За сумасшествие. За то, что разум будто подёрнут пеленой с ним рядом. За то, что так мало времени. За то, что не хочется уходить. Калеб поднялся, утаскивая его за собой, и стянул алую ленту, погружая в бездонный океан своих глаз. Айзек с трудом вспомнил, как дышать. Получилось не сразу, только когда Калеб спросил: — Ты придёшь ещё…? — Айзек. — Ты придёшь ко мне, Айзек? Это безумие вышло на новый уровень. Он продолжал приходить, наблюдал за людьми, пытаясь угадать, кому приглянется тот или иной экспонат, и в большинстве случаев оказывался прав. Нашёл ещё одного Ценителя, что ни разу не уходил дальше первой комнаты, и надеялся, что этот мужчина не причинит Диане вреда. Надеялся на его благоразумность. И спрашивал себя, а сам он достаточно благоразумен в отношении Калеба? Но сомнения быстро исчезали, стоило увидеть чёртову красную ленту на глазах. Потому что тотчас терял последние остатки разума. На одном из последующих шоу Калеб сдался. — Я не могу так больше. Айзек ждал этого дня с ужасом. Знал, что однажды придётся прекратить. Что это не кончится ничем хорошим. Он уже был готов произнести душащее «хорошо, я больше не приду», но услышал: — Дождись меня, когда всё закончится. Сейчас, стоя позади зрителей, ему с трудом верилось, что эта напряжённая струнка через какой-то час будет снова его обнимать, шепча о том, как скучал. Айзек смотрел на счастливого человека, который наслаждался тем, что делает, даже если это приносило ему боль. Ничего не изменилось с тех пор, как это безумие обрело официальный статус. Впрочем, нет. Одна вещь всё-таки поменялась. Если раньше этот час был только для них двоих, теперь всё было наоборот. Час порознь, на грани безумия и желания, чтобы по пути домой невесомо касаться запястья, всё ещё с трудом веря в то, что иногда сумасшествию нужно просто подчиниться.