Я люблю грубо

Перси лежал в своей постели, кипя от гнева. Злость текла в его жилах, как неизлечимый яд, заставляя его тело пылать, а сердце бешено колотиться. Он ядовито смотрел на дверь, куда только что вышел Лука, держась за щеку, где красовалась красная отметина его руки. Он перевернулся на постели, не обращая внимания на боль в ребрах и ногах. Это повторялось каждую неделю, и боль почти стала ему другом, ну или двоюродным братом, который вам не особо нравится, но вы должны быть с ним добрыми в любом случае. В настоящее время боль была всегда с ним, независимо от того очевидны ли кровоподтеки на лице и заметны ли ссадины на ноге на следующий день после встречи с Лукой в неловкой походке. Раньше были полубоги, которые не верили в то, что у Луки были неотложные дела к Перси посередине ночи. Но сейчас уже всем было хорошо известно о них, хотя обе стороны этого действия яро отрицали все. Перси получал лишь мрачное удовлетворение, зная, что Лука считался плохим парнем, воспользовавшись тем, что он, по мнению окружающих, был «бедным Перси», хотя «бедный Перси» вполне мог постоять за себя. Он не виноват, что Луке просто очень сложно поставить синяк в отличие от него. Он ухмыльнулся, вспомнив возмущенные взгляды в сторону Луки после первой ночи, когда это произошло (однако при ухмылке разбитые губы неприятно стянуло и он прекратил так самодовольно улыбаться). Но это было всего лишь месяц назад, а теперь они самая обсуждаемая «пара» в лагере. Но на самом деле они не были парой, не обычной парой, по крайней мере. Они разговаривали друг с другом, только когда ссорились или кричали, они даже не смотрели в сторону друг на друга, если в этот момент они не дрались или трахались. Это было тяжело, оскорбительно и невыносимо быть с Лукой, однако Перси не хотел бы быть с кем-то еще. Он знал, что ту пролитую кровь, насилие и сам адреналин, что было в отношениях с Лукой, никто больше не мог бы дать ему. Однажды все дошло даже до такого, что Перси стал приходить к Луке только за болью. И тогда Лука наказывал его, кусал, не использовал смазку и делал все, чтобы принести максимальную боль своему возлюбленному. И когда однажды Перси вернулся домой после такой летней ночи с Лукой, его мать даже угрожала вызвать полицию, если Лука хоть еще раз тронет его. На что Перси только улыбался, уверенный в том, что Лука может с легкостью защитить себя от полиции. Перси даже не знал, как и когда эти странные отношения начались (а особенно почему), но сказать, что они ему не нравились, не мог. Эти странные, на первый взгляд, отношения дали ему запасной выход, своеобразный способ показать свое разочарование в мире, не рискуя оскорбить кого-то. Он ненавидел все, что касается Луки, начиная с его дерзкой усмешки, от которой мурашки шли по спине, и заканчивая его походкой, которая словно говорила, что весь этот чертов мир принадлежал ему. И когда он уйдет, если по каким-то причинам их маленькие встречи-драки прерывались, Перси знал, что он долго этого не выдержит. Он нуждался в нем и в его словах, он хотел его и он мог бы с легкостью дойти до края земли только для него. Он нуждался в этой боли, именно в той лихорадке, что наступает только с Лукой. И если у него не будет этого, у него, черт побери, не будет ничего. Он потерял счет тому, сколько людей пытались заставить его услышать голос разума и уйти от него, остановить эти встречи. Но когда они видели его позже, в синяках, с кровавыми подтеками, но с прямым и самодовольным взглядом, они оставляли его в покое, понимая, что ничего уже не изменить. Перси сел на своей постели, наслаждаясь искрой боли, которая пробежала по всему телу, и застонал от этого щекочуще неприятного чувства. Его член дернулся, и он снова осознал, что хочет Луку, хочет еще больше чем до этого. Однако вряд ли он вернется в ближайшую неделю из-за только что случившегося инцидента. С тяжким вздохом Перси понял, что придется удовлетворяться самому. И вот это было то, что Перси не любил больше всего, потому что он возбуждался каждый раз, когда чувствовал вспышку боли и понимал, что Лука не придет, пока сам этого не захочет. Поэтому смирившись, Перси осторожно спустился рукой к полу-затвердевшему члену и крепко сжал, упиваясь этим садняще приятным чувством. Скользнув другой рукой по обнаженному торсу, он слегка поцарапал затвердевший сосок и почти зарыдал от болезненного блаженства. Он чувствовал малейшее движение грубой кожи руки на своем члене. Еще одна волна наслаждения и, прикрыв рукой рот, чтобы не застонать во весь голос, он выгнулся на кровати. Задев свежий синяк на спине, наслаждение перемешалось с болью, создавая жгуче огненный коктейль чувств. Он начал ускорять темп, иногда задевая короткими ногтями нежную кожу и шипя от удовольствия. Капля смазки выступила на конце члена, позволяя руке двигаться быстрее, сглаживая ощущение трения сухой кожи о кожу. От таких пьянящих чувств Перси сильно закусил губу, отчего она начала кровоточить и полубог с жадностью слизал кровь. Со временем движения руки стали все грубее, а Перси, жмурясь от наслаждения, нуждался в нечто большем. Задыхаясь, он приоткрыл глаза и лихорадочно стал оглядываться. У него было плохое предчувствие, а ему стоило доверять. Быстрый взгляд на трезубец над входом, приоткрытое окно, за которым стоял Лука, спокойное озеро… Стоп. Лука?! Перси чуть не подпрыгнул, когда увидел Луку, глядящего на него самым что ни на есть голодным взглядом. Перси жалобно хныкнул, ощущая как его член начал сильнее пульсировать в руке, а глаза блаженно закрылись в ощущении сладкой истомы. Его тело было напряженно как струна на лире Аполлона, но этого было мало. Он нуждался в Луке. Умоляющий взгляд в сторону окна и болезненный полу вскрик от того, что в нем опять виднелась тихая чаща леса. Ему все это привиделось? От резко вспыхнувшей мальчишеской обиды на ушедшего в самый неподходящий момент Луку он не заметил как задел чувствительно головку ногтями и сдавленно захныкал, продолжая замедленные движения рукой. Слишком сосредоточенный на ощущениях, которые овладевали его, он не заметил, как дверь тихо открылась и в дом кто-то зашел. Но он заметил, когда крепкие зубы прокусили кожу на его плече, когда чужая рука накрыла его член и более грубые и мозолистые пальцы, чем его собственные, начали оглаживать его грудь, задевая соски. Он заметил грубую джинсовую ткань, которая прикасалась к его обнаженной спине, и властную руку, которая, схватив его волосы, потянула назад, заставляя Перси откинуться на плечо Луки. Перси плавал в море ощущений, неспособный ни на какие действия, но умоляя о большем: большей боли, большем удовольствии. И когда Лука умудрился поцеловать его, кусая только что прокушенную губу, Перси окончательно утонул в наслаждении. Мозг просто отключился, позволяя сосредоточиться исключительно на ощущениях. И когда Лука прервал поцелуй и наотмашь ударил его по лицу, внутри Перси все окончательно взорвалось, ослепляя его. Упав на другую сторону кровати, он, не сдерживаясь, протяжно застонал от нахлынувшего цунами оргазма. Лука, довольный своим результатом, ласково погладил живот Перси, собирая белесую жидкость. Коварно улыбнувшись, он поднес руку, все еще испачканную в сперме Перси, ко рту своего любовника, который в свою очередь с жадностью стал посасывать пальцы, ощущая терпкий вкус себя, перемешавшийся с кровью из разбитой губы, на языке. Лука хрипло рассмеялся и вынул пальцы, заменив их собой. Их поцелуй был похож на борьбу. И хотя после оргазма Перси мало что соображал, он все же пытался укусить Луку, показывая, что он не такой уж и слабак. Руки Перси зарылись в светлые волосы Луки и, надавив, притянули его еще ближе, не желая отпускать. Но, несмотря на это, Лука отстранился, игнорируя возмущенный вздох Перси, и завел руки возмущенного полубога над головой, придавливая того всем своим телом к кровати, от чего обоим стало еще жарче, а дыхание Луки обжигало ухо Перси. "Маленькая шлюха, ты даже не мог подождать и пяти минут", - прорычал Лука, все еще держа руки Перси над головой. И да, может быть, Перси ненавидит этого ублюдка, но он также сильно любит его, несмотря ни на что.