***
Лора просыпается посреди ночи и беспокойно ворочается на своей половине кровати. Внезапно она замирает, услышав подозрительное шуршание со стороны входной двери. Оно быстро затихает, но ей всё равно приходится прислушиваться некоторое время. Ничего. Только размеренное дыхание спящего рядом Макса, да снаружи под окнами решила прогуляться пьяная компания. Наверное, это из-за них. А может, она просто ещё не до конца проснулась, вот и слышится то, чего нет. Лора, успокоившись, переворачивается на другой бок. Её взгляд случайно падает в дальний угол. Воспалённое сознание человека, пережившего полнейший и тотальный пиздец, словно насмехаясь, подкидывает навязчивую мысль о том, что там определённо кто-то есть. Лора на всякий случай тянется рукой к стоящей рядом с кроватью тумбочке, чтобы зажечь свет и развеять наваждение, но, прежде чем она успевает это сделать, силуэт начинает приближаться и в несколько шагов оказывается рядом с кроватью. В свете убывающей луны уже можно разглядеть его лицо. Трэвис. Он, кажется, нисколько не изменился с их последней встречи. Может, малость щетину отрастил. Но какого чёрта… Лора не успевает что-либо сделать. Ни закричать, ни разбудить Макса, ни самостоятельно атаковать Трэвиса, ни даже отпрянуть. Тело ватное и непривычно тяжёлое, им невозможно управлять, будто бы вколотый препарат снова распространился по кровотоку, отравляя и парализуя все ткани. Трэвис быстро достаёт откуда-то осколок зеркала — совсем как в той комнате, — и Лора чувствует, как ледяное остриё касается её горла. И кровь с отвратительным булькающим звуком брызжет на пальцы. Такая тёплая… Ярко-красная. И дышать становится всё труднее. Она подскакивает на постели, схватившись ладонями за шею и задушенно вскрикнув. Всё так же, как и было днём. Она осматривает помещение: комната на втором этаже, в которой она засыпала; половина кровати пуста, видимо, Максу постелили в другой; Трэвис сидит на стуле рядом и перебирает в руках серебряные пули. Интересно, он теперь до конца своих дней будет их хранить? — Что случилось? — Он переводит на неё взгляд. — Очередной кошмар, — отвечает Лора. — Приснилось, будто по прошествии какого-то времени ты нашёл нас с Максом и убил. Бывает же. Трэвис некоторое время задумчиво перекатывает пальцами гильзу. — Пора бы привыкнуть к тому, что призраки не убивают. Они только возвращаются. Снова и снова, чтобы вконец измотать твою никчёмную душу. Бояться следует живых. Он как-то странно смотрит на неё, и Лора не до конца понимает, что происходит. — Я должен был сделать это ещё очень и очень давно. Она переводит взгляд за него и видит там людей. Мужчин, женщин, детей, кажется, в этой комнате собрался целый лагерь. Почему они все здесь? Почему?.. — Ты разрушила мою семью. Она оборачивается на звук, но видит с той стороны лишь стену, потом смотрит на Трэвиса, но вместо него на стуле теперь восседает Кейли. Остекленевшие глаза, смотрит измученно, невзначай касаясь пальцами глубокой дыры в груди. Кровь из неё уже не течёт, Кейли вся серая, потому что всё, что могло вытечь, уже давно вытекло, пока её труп плавал в бассейне. — И где теперь я? Гнию в земле. А ведь мне было всего двадцать два. — Мне так жаль… — говорит Лора, качая головой, признавая ошибку, но призрак перебивает её: — Возможно, да только что мне ото всей твоей жалости? — Кейли некрасиво улыбается. — Ты жива. Я нет. Не находишь это несправедливым? Она поднимается со стула, желая подойти ближе, но сразу теряется в толпе. Люди наступают со всех сторон. Некоторых из них — ребят-вожатых — Лора знает. Хотя… не то чтобы знает, просто видела их обезображенные трупы на местах убийств. Ей кажется, это происходило не здесь. Ей кажется, это происходило в каком-то другом мире. Парень, у которого вместо шеи и груди кровавое месиво, — его вроде бы подстрелили из дробовика свои же, когда он шёл на свет костра, — медленно перебирает ногами и тянет руку к идущей рядом девчонке. Она тоже выглядит смутно знакомой. На раскрытых ладонях держит свою оторванную голову, и та смотрит пустыми глазницами, ухмыляется как-то криво. Совсем не по-доброму. За ними стоит Кейтлин. Её укусили, глаза ярко-жёлтые, вместо зубов прорезаются клыки, а на пальцах — огромные когти. — Обо всём догадалась, но никого не спасла… — шепчет она, пробираясь к Лоре, но шёпот её уже больше напоминает звериный рык. Хочется отстраниться. — Глупая ошибка, да? — спрашивает, растягивая слова, и смеётся, утверждая над самым ухом скороговоркой: — Глупая ошибка, да. Потом ещё что-то произносит, и люди со всех сторон подхватывают её слова. Лора всё никак не может понять, что именно они говорят. Звук какой-то нечёткий, глухой. Будто сквозь толщу воды. Будто это она тонет в том злополучном бассейне.***
Лора не знает, в каком часу просыпается окончательно. Она не может вспомнить содержание тяжёлого, липкого сна, лишь урывки, много чего-то красного, чёрного, разнообразные оттенки только этих двух цветов. И страх. Животный, всепоглощающий страх. Но он, сковавший всё её тело, постепенно начинает отступать, и Лора осматривается: светит всё та же убывающая луна; слабо развевается тюль из-за дующего через приоткрытое окно ветра; в дальнем углу комнаты горит неяркое бра. — Ты кричала во сне. — Трэвис отрывается от чтения книги и через всю комнату внимательно смотрит на неё. — Ничего, просто кошмар приснился. — Мне тоже снятся. Второе откровение за два месяца? Ну надо же. Лора пару минут сидит на кровати, приходя в себя. Она допустила ошибку в начале. С выстрелом в Сайласа всё не закончилось. Никогда не закончится и не забудется, эти воспоминания навсегда останутся с ней. Но приятное ощущение реальности после пережитого во сне и наяву кошмара заставляет её улыбнуться. Она чувствует облегчение. И всё ещё — чужой взгляд из противоположного угла. Трэвис смотрит на неё непозволительно долго. — Наблюдать за спящими девушками и пялиться на них после их же пробуждения, вообще-то, не очень прилично, шериф Хэкетт. Вы разве не знали? Трэвис закатывает глаза. Есть вещи, которые не поменяются. Он мысленно говорит это сам себе. Но теперь хотя бы без туповатых, всегда до чёртиков бесивших его прозвищ. Это прогресс? Лора встаёт с постели и медленно подходит к нему. — «Моби Дик»? Я читала его в школе, — говорит и по-хозяйски забирает из рук бокал виски, усаживаясь на второе кресло рядом. — Тебе хоть по закону-то пить можно? — раздражённо произносит Трэвис, но стакан всё же не отнимает. Действительно, есть вещи, которые никогда не поменяются, думается Лоре. Но теперь чужое раздражение не сопровождается скручиванием рук, надеванием наручников и лязгом тяжёлой железной двери тюремной камеры. Это прогресс. — Как будто тебя хоть когда-то заботил мой возраст. И да, ты же сам прекрасно знаешь, что можно. — Лора отпивает глоток, морщится, высокоградусный алкоголь жжёт нежное нёбо, но ей нравится. Трэвис хмыкает и откладывает роман. Конечно, он знает, но надо же держать лицо? — А ты?.. — Лора хмурится, подбирая слова. — Поспал на полу, не привыкать. Он отмахивается. — На самом деле я хотела бы извиниться за шприц, — ей тяжело даются эти слова, — и за семью, кстати, тоже. Трэвис освободил их всех от проклятья, указывая верный путь к Белому Волку и помогая в поисках. Лора освободила его от проблемы всей жизни. Он хочет сказать ей о том, что ему совсем никого не жаль и что он по-прежнему не чувствует искренности в её извинениях, но… Первое произнести всё ещё не поворачивается язык, а второе вышло бы чисто по привычке, привязавшейся к нему ещё со времён участка. Там это уже походило на по-детски глупую игру: кто больше друг другу не доверяет и признаётся в этом вслух — тот выигрывает. И потому он молчит, а Лора и так всё понимает. Виски и лёд приятно холодят её пальцы через стекло. Едва ощутимый ветер из окна заставляет мурашки пробежать по коже, прикрытой тканью одной только рубашки, неправильно большой по размеру и доходящей ей чуть ли не до середины бедра. — Фанатичный Ахав выбрал смыслом всей своей жизни месть Киту, когда-то оставившему его без ноги и по итогу унёсшему его в море. Смыслом моей жизни была семья, отнявшая у меня всё то человеческое, что могло бы быть. Только, в отличие от Ахава, я хотя бы выжил в конце. И верёвка, — слова, которые он хотел сказать, наконец слетают с его языка, пусть и в немного другой интерпретации, — её больше нет. Благодаря тебе. — А я не знала, что ты можешь быть таким разговорчивым. — Лора тихо смеётся. За эти грёбаные сутки событий, потрясших её, произошло куда больше, ей думается, чем за всю её сознательную жизнь. — Исчезнувшая верёвка принесла тебе облегчение? Виски приятно обжигает горло. — Скорее, да. Спасибо. Какое-то время они сидят молча. Трэвис думает, что впервые не ощущает гнёта обязательств и извечной всепоглощающей вины за то, что опять он такой вот плохой и вообще — самый ужасный на свете сын, что неподъёмной горой лежали на его плечах всю жизнь. Сколько он себя помнит. Это так необычно. Теперь ему так легко. Лора впервые за два месяца чувствует свободу. И радость от того, что она больше не вернётся в стрёмную, пропахшую сыростью и теперь уже кровью камеру. Закончилось то отвратительное время, когда она готова была чуть ли не на стену лезть от невозможности чем-то себя занять и страха перед будущим. Трэвис щурится, ловя чужой взгляд, и в полумраке комнаты его глаза выглядят даже не карими — совсем чёрными. Лора смотрит в них слишком долго. В конце концов, не она первая начала эти гляделки, так что сейчас можно. Трэвис одет… Странно. Не буквально сросшаяся с его образом полицейская форма, а обычная чёрная рубашка с парой расстёгнутых верхних пуговиц и такие же брюки. Ему идёт, думает Лора, скользя взглядом ниже. — Разглядывать людей в упор, сидя рядом с ними, тоже не совсем принято в обществе, мисс Кирни. — То, что я собираюсь сделать, вообще не вписывается в какие-либо рамки. Ей всегда казалось, что Трэвис на шаг впереди, что он читает её, предугадывая любое действие. Из участка они с Максом сбежали только чудом и то, потому что просто повезло найти шприц со снотворным. Без него ничего бы не получилось. Без него она бы не сидела тут и не разглядывала чужие глаза. Без него она бы не носила чужую рубашку. Без него… Лора не хочет знать, что было в другой вселенной. Трэвис усмехается, и его усмешка звучит призывом к действию. Лора встаёт со своего кресла и легко опускается на чужие колени, ставя недопитый стакан виски прямиком на лежащий на журнальном столике «Моби Дик». Легко касается губами губ напротив, ладонью ведёт по щеке, отзеркаливая действие Трэвиса во время их самой первой встречи, когда он вытирал грязь с её кожи платком. Трэвис знал, что рано или поздно это случится. Его мысли, видимо, впервые так ярко отражаются на его обычно нечитаемом, скупом на эмоции лице, либо Лора за два месяца научилась их превосходно угадывать. — Ну конечно же, — шепчет на ухо под его одобряющий шумный выдох, и это одновременно ответ на первое и на второе. За всё время они оба слишком вросли друг в друга. Трэвис ведёт носом по чужой шее, вдыхая запах собственного мыла, ноток металла въевшейся в волосы крови и чего-то незнакомого, приторно-сладкого. Этот купаж пахнет так одурительно, Лора сидит на нём, прижимаясь к груди, ёрзает в нетерпении, и он целует её кожу, скользит губами, руками оглаживая бока, не решаясь спуститься ниже. Совсем как тогда, в камере, после полнолуния и охоты. Лора тоже помнит это. Она хрипло смеётся где-то над ухом и аккуратно расстёгивает пуговицы (не)своей рубашки, давая возможность чужим рукам наконец скользнуть под лёгкую ткань. Эти прикосновения обжигают. Ей нравится чувствовать их на себе. Откуда-то из подсознания так не вовремя всплывает мысль о спящем в одной из соседних комнат Максе, что Лора сильнее сжимает пальцы на чужих плечах, стараясь как можно быстрее её забыть. Она не чувствует вины или какого-то опустошения, спустя прошедшие два месяца у неё осталось лишь простое ощущение, что Макс одновременно есть и его нет. Надо было закончить начатое, избавить его от проклятья… И всё. На этом их долг друг перед другом подошёл бы к концу. Трэвис снова целует её в губы, и всё ненужное само вылетает из головы. Остаётся только желание, и Лора тянет руки к пряжке ремня. От волнения пальцы заплетаются, и Трэвис сам помогает ей, хоть для этого и приходится ненадолго оторваться от её тела, что почему-то кажется неправильным и крайне непозволительным в данный момент. — Тише, — шепчет он, и Лора сама опускается на его член, — будь тише. Она закрывает глаза, отдаваясь новым для неё ощущениям. Слабо царапает ногтями ткань рубашки на чужой спине, отворачивает в сторону голову, подставляя шею под поцелуи, и тихим надломленным голосом просит его двигаться сильнее. Быстрее. Жёстче. Ещё. Лора думает о том, что впервые после задержания всё действительно на своих местах.