Проникновенно

      Из приоткрытого окна веяло приятной весенней прохладой и совсем немного сыростью. Она оседала на стекле, переливалась золотом в ярком свете придорожных фонарей, и в этом едва заметном тумане лишь сильнее терялся густой табачный дым. Широкой светло-серой дорожкой его стягивало на суетливую улицу. И несмотря на приятную свежесть вокруг, на языке оставался терпкий, горьковатый привкус. Сигареты были крепкие, гораздо крепче, чем следовало бы курить, но и отказаться от них в один момент никак не выходило — что бы он ни делал, судьба всё равно сводила его с очередной пачкой со страшными картинками на упаковке. Пепел полетел в ярко-красную банку из-под Nescafe, стоящую на подоконнике ещё со старых хозяев квартиры. Обычно ей не пользовались, предпочитая пепельницу — красивую, металлическую, с изображением застывшей в прыжке чёрной пантеры. Давид видел такую когда-то давно, в детстве, у своего деда, и потому каждый раз рефлекторно тянулся к замызганной банке, совершенно не желая портить такую красоту своими дешёвыми сигаретами. За окном вот-вот собирался пойти дождь. Редкие капли уже мелко постукивали по козырьку, отбивая по нему незатейливую мелодию, музыку этого дождливого города. Давид жил тут практически с рождения, уже давно привыкши к вечным дождям и грозам, но отчего-то в списке его привычек так и не появилось ношение зонта с собой. А может, он и не собирался брать его — настоящие парни не боялись какой-то там непогоды. И потому Давид нередко возвращался домой весь мокрый и промёрзший почти до самых костей. Так он был больше похож на кота, которого выгнала из дома нерадивая хозяйка. Вот только вместо красивой «хозяйки» и полуголых стен старой хрущёвки его встречал недовольный взгляд светло-голубых глаз, принадлежащих молодому собственнику студии, большой и просторной, почти в самом центре Питера — непостижимое удовольствие для «простых смертных». И пусть тот хмурил светлые брови, но всё равно тащил Давиду тёплое одеяло, чтобы отогреть. Так было уже несколько месяцев — идеальные отношения, любовь с первого взгляда, что казалось и не нужно ничего больше, но всё равно где-то внутри оставалось ощущение какой-то душащей неправильности. Будто их отношения это что-то нездоровое, какая-то нелепая шутка, которая вот-вот должна была закончиться парой дежурных фраз. Они ведь даже не были похожи на геев, чей образ Давид привык видеть по телевизору — не было, ни пресловутой манерности, ни «хрупкой» фигуры, ни яркого макияжа. Разве могут такие мужчины любить друг друга? Даже Джесси, несмотря на вычурное имя, был простым парнем, ну, может, чуть более ухоженным, чем парни из окружения Давида — богатый мальчик богатых родителей, что с него взять. И в голове Давида такие, как Джесси, брали всё от жизни — возили красоток-моделей на своих красных кабриолетах, закидывались на вечеринках всякими веществами, будто бы соревнуясь, кто быстрее и бесполезнее потратил бы родительское состояние. Такие, как Джесси, точно не якшались с гопотой, не целовались в грязном подъезде с кем-то, чей доход больше похож на карманные. И Давид злился, на это, и на ещё много всего, пытаясь сложить в голове пазл, почему этот красивый фигуристый блондин жил с ним, в сером Питере, а не развлекался где-то на Майами, и главное — почему он не хотел ничего изменить. — У нас из-за тебя вся кухня провоняла, хорош пыхтеть, — бессвязный поток мыслей прервал звонкий женский голос, прозвучавший практически у самого уха, стоило только Давиду потянуться к четвёртой за вечер сигарете. Марина с самого детства была его лучшей подругой — такой, с которой не было страшно, и в огонь, и в воду, и в обсуждения проблем в отношениях, пусть даже гомосексуальных, рядом с ней говорить о таком было хотя бы не так странно. — Может, скажешь наконец, что у тебя там случилось? Или будем ещё полдня трагично смотреть в окно, будто кто-то умер? — девушка засмеялась, пусть и было видно, что она сильно волновалась за Давида. Давид понимал её беспокойство — он и сам волновался за себя, ведь обычно он старался хоть как-то сдерживать себя в количестве выкуренного, стараясь не доводить, как сейчас, до щекочущей хрипотцы в голосе. И всё же кое в чём Марина была права: нагонять драму парень любил, как и возводить незначительные неприятности на уровень трагедии мирового масштаба. И не то, чтобы Давида сильно нервировала эта черта, но всё же его молчание воспринималось им же самим, как драматическая пауза перед финальным монологом — чрезмерно затянуто. — Ладно, я спрошу прямо. Дело же в Джесси, да? — Марина вздохнула, подперев щёку кулаком, отчего Давид едва заметно дёрнулся, нечитаемым взглядом посмотрев ей прямо в глаза, и как бы тот ни пытался скрыть собственные чувства, всё равно у Давида всегда всё было написано на лице, тем более для Марины. Он ещё несколько секунд молчал, теребя в татуированных пальцах потухший бычок, отвёл взгляд, старательно избегая чужого, прежде, чем всё-таки ответить: — Конечно же в Джесси, блядь, в чём же ещё? — от резко вырвавшихся фраз он тяжело прокашлялся, немного морщась от ставшего ещё более ярким привкуса сигарет, и сразу, не дожидаясь, когда Марина начнёт вытягивать из него подробности, продолжил: — Короче, лежали мы с утра на кровати. Сосались. Я ещё подумал, что он какой-то инициативный дохуя сегодня. Порадовался, расслабился. Потом чувствую — он что-то не то делает. Ну, вернее не делает. Я открываю глаза, а он смотрит на меня и такой: «Я хочу тебя выебать». Марина на несколько секунд шокировано замолчала, бегая глазами по лицу Давида, будто бы пытаясь найти на нём признаки опьянения, но вскоре снова рассмеялась, гораздо громче, чем до этого. Давид мрачно нахмурился, бросив бычок в импровизированную пепельницу. — Вот прямо так и сказал? — вытирая рефлекторно выступившие слёзы, переспросила девушка. — Ну, он сначала молчал, ему было неловко, смотрел на меня, как на восьмое чудо света. А потом выпалил, что хочет быть сверху, — Давид потёр татуировку на затылке рукой, так сильно, будто стараясь стереть рисунок. — Честно, я вообще не ебал, что ему ответить. Спизданул, что первое в голову пришло, что мне нравится поза наездницы. Он даже улыбнулся, вроде как, на этом тему закрыли. — То есть ты просто решил соскочить? — неожиданно на кухню зашла Ольга, их общая подруга и сожительница Марины, которая, видимо, пришла посмотреть на то, какой цирк устроил Давид в этот раз, что настолько рассмешил Марину, а по итогу наткнулась на важный и очень личный разговор. — А что я должен был сказать ему? Или надо было сразу нахер его послать, а потом уже разбираться: хочу я, чтобы меня поимели или нет? — Давид, как и всегда, завёлся вполоборота от того, что кто-то третий, вернее, уже четвёртый, лезет в их отношения с непрошенными и крайне грубыми замечаниями, более того в такой осуждающе-снисходительной манере. — Как минимум, ответить прямо, что подумаешь над этим, — Оля плеснула себе в чашку ещё зелёного чая, не переставая недовольно смотреть на Давида. Будто бы он сам не понимал, что сливаться с разговора было совсем не по-пацански и весьма оскорбительно для Джесси. — К тому же чего ты вообще ожидал? Что геи делятся на пассивов и активов, а Джес будет только рад всю жизнь перед тобой ноги раздвигать и ничего не требовать? Давид зло чиркнул зажигалкой, всё равно закуривая снова под сердитые взгляды обоих девушек — всё место в голове заняли дурные мысли, одна хуже другой. И чужие, пусть и справедливые упрёки совсем не помогали думать здраво, лишь сильнее раздражая до предела натянутые нервы — он сам не понимал, что ему делать сейчас. Давид никогда не состоял в отношениях с парнями до этого, да и, честно сказать, не хотел особо. Любую подростковую влюблённость можно было списать на гормоны или сразу забить поглубже в себя — рядом с ним всегда было достаточно девушек для того, чтобы можно было справиться с неправильным влечением, перенаправив всю энергию на «нормальные» отношения. И потому Давид никогда даже не задумывался над тем, что в мире есть что-то отличное от модели «парень-девушка»: цветы, ухаживания, типичная пацанская романтика. С Джесси же так не выходило — ему быстро надоел конфетно-букетный период, и удивлять парня, у которого, казалось бы, есть всё, становилось сложнее. Приходилось задействовать не только отработанные годами схемы, но и голову. И секс был единственным, что не менялось со временем — Джесси устраивала принимающая роль, до сегодняшнего дня так точно. — Да откуда я знаю, что там между мужиками происходит? — Давид активно жестикулировал рукой с зажжённой сигаретой между пальцами, едва-едва не задевая тонкий тюль. В ответ на выпад Оля ничего не ответила, будто этот вопрос предназначался не ей, и, фыркнув, ушла обратно в гостиную, оставляя их с Мариной снова наедине. — Давид, успокойся, пока кухню не спалил, — девушка мягко перехватила его руку, и Давид сразу же остановился, чтобы не обжечь её ярким огоньком. — Вообще, Оля права. Тебе стоит поговорить с Джесси. Если ты так не хочешь быть снизу, то скажи прямо, не мучай его. Давид глубоко затянулся, чувствуя как лёгкие горячо обжигает, и потёр свободной рукой ноющие виски — было безумно стыдно признаться, даже самому себе, что он хотел, пусть один раз, на пробу. Но его настолько устраивала вся эта модель в голове, что это желание он не собирался когда-либо озвучивать, тем более Джесси. Сейчас же он чувствовал себя как загнанный хищником зверь — его насильно припёрли к стенке, заставляя сделать выбор, который он не хотел делать сейчас. И потому, Давид совершенно не понимал, как ему поступить, особенно с учётом других, не менее давящих, факторов, говорить о которых было стыдно ещё сильнее. — Да никого я не мучаю, говорю же — не знаю, хочу я или нет, — вместо очередного желчного ответа вышло что-то больше напоминающее старческий бубнёж, и становившийся всё тише с каждым словом голос терялся в уличном шуме. — Ну, блядь, с одной стороны, можно и уступить ему. А с другой — нахер оно мне надо. На этот раз Марина смеяться не стала, только до болезненного сильно стиснула на запястье тонкие девичьи пальцы. И всё же, чувствуя хоть кого-то рядом, пусть так, было спокойнее. Пусть Давид всё ещё и избегал прямого взгляда в глаза, но они делились друг с другом и более личными подробностями, а значит не было ничего такого в том, чтобы выслушать её мнение — решение примет всё равно он сам. — А что тебя останавливает? Ну, кроме твоего деления всех на активов и пассивов? — Сука, — достаточно красноречиво выругался Давид, выбрасывая недокуренную сигарету в банку, громким хлопком закрыв окно, за которым уже прилично капало. К счастью, Марина уже привыкла к такому импульсивному поведению и не стала упрекать его за все эти дёрганные манипуляции, продолжая спокойно ждать ответа. — У него хер, блядь, с руку и опыта нихуя. Я даже не представляю, что он сделает с моей жопой. Мне тупо стрёмно, довольна? Он закрыл рукой начинающее гореть лицо — так неловко было, наверное, даже тогда, когда Марина застала его, ещё совсем юного, за увлечённым рассматриванием пляжных фотографий Олега, её брата. Но, вообще, это было очень давно и не совсем правда. Молчание затягивалось, а на кухне снова становилось жарковато, то ли от не прекращающей приливать к щекам крови, то ли от вскипевшего чайника и плотно закрытого окна — дёргать его снова он не решился, да и навряд ли это помогло бы сейчас. — Возможно, ты прав. Но, думаю, Джес поймёт, если ты передумаешь в процессе и скажешь, что это не твоё. Он хороший парень, но тебе точно не стоит испытывать его терпение и убегать от этого разговора — Джесси будет приятно, если ты честно выскажешься ему, даже при условии, что в конце концов решишь отказаться. Давид бросил сквозной взгляд на обеспокоенную девушку, пытаясь собрать воедино всё то, о чём они успели поговорить за день. И пусть последние клетки прокуренного за вечер мозга агрессивно отказывались работать, Давид всё-таки пришёл к тому, что девочки были правы. Более того, он и сам, будучи не совсем дураком, рассматривал этот вариант, пока ехал сюда. И всё же что-то внутри до сих пор не давало просто взять и признать свою капитуляцию — Давид был слишком упёртым бараном для этого. Таким же был и Джесси. Давид был более чем уверен в том, что парень снова поднимет этот разговор, будет добиваться от него внятного ответа до последнего, пока тот не сделает окончательный выбор. И потому бежать стало поздно с самого начала, как Джесси задал ему этот роковой вопрос. Давид нервно щёлкнул костяшками пальцев — пока внутри оставалась хотя бы доля этой решимости и безрассудства, нужно было закрыть эту тему раз и навсегда: попробовать один раз, чтобы они оба, и в особенности Джесси, поняли, что им не по вкусу подобные эксперименты и следовало вернуть всё так, как и было до этого дня. — Эм, ну, спасибо, наверное, — он снова потёр виски, поднимаясь из-за стола так резко и импульсивно, что едва не сшиб его бедром. — Я пойду, надо будет реально обсудить это всё с ним вместо того, чтобы ныть тут. Марина, явно довольная таким решением, широко улыбнулась, пройдя вслед за немного сконфуженным Давидом. Но, несмотря на смешанные чувства, ему было приятно, что его выслушали и помогли принять хоть какое-то решение, а не убегать ещё кучу времени от прямых ответов.       За окном жёлтого такси неумолимо лил дождь, громко барабаня по металлической крыше, и этот грохот, шум колёс и мотора, заглушали негромкую музыку в полуработающих наушниках — на репите играло что-то легкое, незамысловатое, чтобы хоть как-то отвлечься от напрягающих мыслей. Давид отрешённо смотрел в окно, меланхолично провожая взглядом редких прохожих. Мужчины, женщины, дети в смешных дождевиках, каждый спешил побыстрее спрятаться куда-то от дождя: кто-то ловил такси, кто-то быстрым шагом шёл под крышу. Давид едва заметно дёрнулся, когда в безликой толпе взгляд зацепился за мужчину в длинном бежевом плаще — так обычно одевался его Джесси: брендовая одежда за совершенно неоправданные суммы, пастельные тона, сливающиеся с общим тоном города, чёрный зонт — он будто был создан для того, чтобы всю жизнь прожить здесь. Давид же был совсем другим. Солнечная Грузия и снежная Канада — им было суждено родиться на разных полушариях, если бы не случайность, что свела их матерей с русскими мужчинами. Такая же случайность, что столкнула их в сыром переулке, случайность понравиться друг другу — каждая из них вела обоих парней к этой точке. Точке, за которую Давиду уже было неимоверно стыдно. Дорога на такси занимала чуть меньше времени, чем беготня по станциям метро, но Давид всё равно успел уже сотню раз усомниться в собственном решении — а что, если понравится только Джесси, что, если это лишь ослабит их любовь друг к другу. Он был уже совсем близко к дому, но в голове не было ни единой мысли, что именно он должен будет сказать Джесси, как объясниться. Машина, ещё сильнее разливая по асфальту глубокие лужи, припарковалась около входа в небольшой, но дорогой жилой комплекс, который даже в такую нелётную погоду практически светился, отражая в крупных окнах лучи желтоватых фар. Водитель бросил в сторону задумавшегося Давида короткий, недоверчивый взгляд, видимо, так и не решившись завести с напряжённым восточным парнем разговор, ни по дороге, ни сейчас. Да и, по правде говоря, у самого Давида не было никакого желания рассказывать что-то, когда сердце билось едва ли не громче собственных мыслей. Громко вздохнув, он всё-таки вышел из машины, быстро бросив водителю лишь то, что оплатил поездку в приложении. Стоило только встать на асфальт, как тряпочные кроссовки тут же наполнились холодной водой, которая очень неприятно хлюпала при каждом шаге, и пусть ему было не привыкать, но всё равно Давид ускорился, сильнее натянув капюшон на коротко бритую голову: пусть прийти сухим у него и не вышло, но всё ещё был шанс не вымокнуть совсем под проливным дождём — Джесси точно не понравится, если после таких выходок Давид ещё и умудрится заболеть. Запала хватило лишь на то, чтобы добежать до третьего этажа, оставляя за собой мокрые следы. Прижавшись плечом к стене, Давид остановился, даже не столько, чтобы отдышаться, сколько ещё раз обдумать всё — пока он не зашёл в квартиру было не поздно передумать, позвонить Владу, чтобы перекантоваться этой ночью у него, переспать с мыслью о том, действительно ли он хочет и со свежей головой вернуться к Джесси на утро. И останавливало его от этого поступка только то, что ему так и так придётся звонить Марине, чтобы сказать, что он всё же «зассал». Каким же мужиком он будет после этого? Плотно сжав пальцы в кулаки, Давид пробежал ещё несколько лестничных пролётов, не заметив даже, что оказался на последнем этаже, застыв перед высокой металлической дверью. Джесси наверняка слышал его шаги — мало кто в таких домах бегал по этажам — и потому разворачиваться сейчас было бы высшей степенью трусости, он мог позориться перед Мариной, не перед Джесси. Набравшись смелости, он всё же повернул ручку входной двери, длинно выдохнув, когда щёлкнул замок — Джесси никогда не запирался, когда был дома, не заперся и сейчас, что вселяло надежду на то, что он как минимум не злится. — Давид? — удивлённо спросил парень, потрепав светлые, почти белые, волосы, наводя на голове ещё больший беспорядок. Он лежал на диване, наверняка смотря очередной сериал от Netflix, и по его разморённому виду было понятно, что он никуда не выходил сегодня. И от этого на секунду стало даже грустно — обычно он был занят на танцах или в университете, и было сложно выловить хотя бы один день, чтобы просто поваляться вдвоём на кровати, а Давид вот так просто упустил свой шанс. — Я думал, что ты у кого-то из друзей останешься ночевать. Давид, собирающийся что-то сказать, запнулся, отчего мало-мальски цельные мысли снова вылетели из головы. И пусть по Джесси было видно, что он оставался спокоен, почему-то ему казалось куда более простым решением снова соскочить с темы, вместо того чтобы так неловко смотреть друг на друга и молчать. — Я был у Марины, — спустя несколько секунд раздумий произнёс он, стараясь вести себя как можно более естественно, плюхнулся на диван рядом с парнем, старательно избегая чужого взгляда. — Мы разговаривали, ну, о нас с тобой. И я решил… Давид осёкся, чувствуя, как щёки снова заливаются краской — сложно сказать, краснел ли он когда-нибудь так часто, но от поглощающего чувства неловкости не получалось сказать ничего, кроме очередной нецензурщины себе под нос. И, наверное, он бы продолжил молчать, ещё несколько минут залипая в беззвучно сменяющие друг друга картинки на экране, если бы Джесси не поцеловал его прохладными губами в горящую скулу — так нежно и успокаивающе, будто бы действительно не злился на его утренние выходки. — Решил? Это что-то, касающееся нашего утреннего разговора? — несмотря на ставший игривым тон, в голосе всё равно оставалось что-то неуловимо ожидающее, отчего появлялось ощущение, что Джесси с самого начала знал, что Давид вернётся домой, а не проведёт ночь у кого-то на диване. — Вообще, да. Ну, ты же предложил сегодня, и я так подумал, что не против, — пальцы крепко вцепились в капюшон успевшей прилично промокнуть олимпийки. Хотелось со всей силы дёрнуть за потрёпанные завязки, спрятать глаза в грубой ткани, лишь бы не ловить на себе такие прожигающие, заинтересованные взгляды. Джесси на секунду вскинул брови, будто бы не веря в то, что услышал, и прижался к Давиду плотнее, погладил по плечу, тыкаясь носом куда-то в капюшон — ласкался как мог, будто бы от этой ласки Давиду действительно будет проще. — И что именно ты не против сделать? — голос опустился почти до мурлыкающего шепота, от которого хотелось разве что взвыть — конечно Джесси понял всё сразу же, и потому оставалось только гадать, дразнит он Давида так нагло в отместку за ожидание или же просто хочет услышать эти слова от него. Давид импульсивно откинул голову на спинку дивана, тяжело сглатывая вязкую от сигарет и нервов слюну. Точка невозврата давно пройдена, да и жалеть было ещё не о чем — не понравится и не понравится, зато раз и навсегда удовлетворит своё нездоровое любопытство. — Ну, ты же хотел. Меня. Ну, то есть, — не мямлить практически не выходило — трудно было подобрать нужные слова, ещё сложнее — озвучить. Давид рефлекторно щёлкнул татуированными костяшками пальцев, спустя столько времени всё же решившись посмотреть Джесси в глаза. — Сука, Джес. Я хочу, чтобы ты мне вставил. Доволен? — Давид, — видимо, пришла очередь парня смущаться в ответ на слишком резкие слова — бледная кожа местами покрылась розоватыми пятнами, он потянулся рукой к капюшону, стаскивая последнюю линию защиты — без него Давид чувствовал себя ещё более уязвимым и открытым, особенно когда Джесси притянул его к себе, целуя сразу глубоко и мокро. И пусть парень с самого утра был непривычно напористый, просто так уступить не позволяли оставшиеся принципы — Давид, на секунду разорвав поцелуй, чтобы не столкнуться зубами, прижал Джесси к спинке дивана, зарываясь пальцами в светлые волосы. Тонкая, песочного цвета футболка съехала от их возни, маня запустить под неё прохладную после улицы ладонь. Давид любовно огладил мышцы пресса, чувствуя, как коротко они сократились от неожиданного прикосновения. И всё же Джесси не сопротивлялся, не пытался вернуть себе такой редкий контроль, довольно принимая его прикосновения, лишь цепляясь пальцами в ткань на его спине. Но всё же Давида не покидало ощущение, что во всём этом был какой подвох — уж слишком странно ощущался их поцелуй сейчас: меньше привычных тихих вздохов, пристально смотрящие глаза — будто Джесси позволял ему делать всё это, насладиться привычным ходом вещей в последний раз. — Тебе бы в ванную сходить, чтобы не прерываться потом, — тут же сказал он, стоило Давиду всё-таки отстраниться, отчего сердце снова бешено застучало от одной мысли о том, для чего же ему сейчас ванна. Обычно Джесси оставлял всю свою подготовку «за кадром», иногда даже не упоминая о ней при Давиде — просто молча шёл в ванну, возвращаясь уже чистым и пахнувшим дорогим гелем для душа, и потому Давид почти забыл о том, что подобные процедуры вообще нужны мужчинам. И вот сейчас все его фантазии и ожидания в один момент разбились о суровую и крайне неприятную реальность. — Что? Что-то не так? Если хочешь, я могу помочь тебе разобраться что и как делать, — парень участливо улыбнулся, наклонив голову в бок, будто кот, выпрашивающий что-то. Давиду же было как-то не до улыбок. — Сам разберусь, — буркнул он, поёжившись, и поднялся с дивана, растерянно посмотрев по сторонам, стараясь выцепить глазами вещи, которые ему понадобятся. Джесси расслабленно поправил сбившуюся одежду, не сводя с мечущегося Давида глаз. — Чистые полотенца в шкафу, клизма в ящике под зеркалом, вторая полка. Если что, я прокипятил её, — он ненавязчиво подсказал, отчего Давид только сильнее нахмурился, то и дело дёргая карман олимпийки пальцами. — А без этого никак? Ну, по-другому как-то… Э, помыть. — Мне тоже это не особо нравится, но никак, — Джесси посмотрел на него с понимающим сочувствием, от чего Давиду стало чуть более паршиво, чем до этого — меньше всего он хотел, чтобы его сейчас жалели. Но парень всё-таки поднялся следом за ним, крепко и чувственно обнимая. — Всё будет хорошо. Я тебя люблю. И от его счастливого взгляда прямо в карие, почти чёрные, глаза Давида, всё же стало легче. Возможно, всё было даже не так ужасно, как в тех сценах, что подкидывал Давиду его собственный мозг. — Не скучай без меня, постараюсь быстро.       Давид в третий раз вылил на себя какой-то фруктовый гель для душа, прямо из бутылки, нервно растирая его руками по татуированной груди, задевая разгорячённую кожу ногтями. Меньше всего сейчас хотелось выходить из-под горячих ласкающих струй воды — как бы ни были приятны прикосновения Джесси, но чем ближе подбиралось к нему неизбежное, тем сильнее был страх перед ним. Сзади сильно саднило, заставляя перепиться с ноги на ногу, будто пингвин, лишь бы избавиться от этого мучительного ощущения, а ведь это не было даже растяжкой. Давид в целом с трудом мог представить, как вообще можно было получать удовольствие от настолько болезненных действий — если ему было некомфортно даже так, то каким же должно стать для него проникновение? А член у Джесси был не маленький, далеко не маленький, и потому оставалось лишь верить, что он быстро поймёт, что это всё было дурной затеей и откажется от неё, и Давиду не придётся переступать через свою гордость и просить его об этом. Шум воды медленно стихал, уступая место мокрым шлепкам босыми ногами по кафелю, он быстро натянул штаны с футболкой, попутно пытаясь хотя бы примерно понять сколько времени прошло с того момента, как он зашёл в ванну — час, два или больше — сама «процедура», казалось, была бесконечной, как и попытки смыть с себя эти неприятные ощущения. И потому в глубине души Давид надеялся, что Джесси надоело ждать, что он занялся другими делами или пошёл спать. Давид и не обиделся бы даже, почти. Но стоило ему выйти из ванны, как все надежды тут же развеялись — парень его ждал, тут же довольно заулыбавшись — сразу стало понятно, что спать тот не собирался ещё долго. И если раньше, когда тот был снизу, его потрясающая выносливость придавала лишь дополнительную мотивацию, стимул стараться гораздо больше, чем он старался бы с кем-то другим, то сейчас этот факт заставлял всё внутри нервно сжиматься от накатывающих волн фантомного дискомфорта. Джесси махнул рукой, подзывая к себе. Давид чувствовал, что идёт на почти не сгибающихся ногах, продолжая переминаться и хмуриться, отводя глаза в сторону — смотреть куда угодно, но точно не на парня, протянувшего к его лицу руку сразу же, когда расстояние между ними стало достаточным, чтобы коснуться — провести кончиками пальцев по щекам, очертить контур креста на щеке или шрама поперёк носа — так как всегда любил касаться. И пусть Джесси всегда было приятно проводить время с ним, но настолько счастливым он его не видел очень давно. И это хоть немного, но успокаивало, по крайней мере, Давид знал, ради чего согласился. — Ну, самое страшное ты пережил, — с улыбкой произнёс Джесси, ласково погладив ладонь Давида, но, несмотря на спокойный тон, фраза почему-то подсознательно воспринималась как издёвка — «ага, самое страшное, как же». — Ты такой красивый, когда смущаешься. Давид смешно поморщился, крепко сжимая его пальцы — от чувств внутри хотелось спрятаться, исчезнуть хотя бы на некоторое время, чтобы окончательно разобраться в себе: нужно ли ему это. Но даже олимпийка со спасительным капюшоном осталась валяться где-то в ванной около сушилки, оставляя его один на один с Джесси, который тут же поднялся с дивана, мягко, но настойчиво потянув Давида в сторону спальни. — Я не смущаюсь, — гораздо более уверенно ответил Давид, в доказательство своих слов прижав Джесси к себе, также как делал это всегда. Настойчиво поцеловал, с удовольствием отмечая, как на парня действуют такие незамысловатые жесты. Давид и раньше видел его странные фетиши на «маргинальных личностей», как называют их господа полицейские, но чем больше Давид проводил времени с Джесси, тем более ярко эти фетиши раскрывались — даже когда он перегибал, парень всё равно с любовью смотрел на него, пусть иногда и не мешало бы двинуть Давиду по лицу. И вот сейчас дыхание Джесси заметно участилось, отчего казалось, что можно было с лёгкостью склонить его поменяться так и не принятыми пока ролями. Но вдруг Давид неожиданно для себя почувствовал, как чужие руки скользят куда ниже поясницы, а пальцы сжимают его ягодицы, несильно, но вполне ощутимо. Наверное, стоило было быть готовым к подобному раскладу, тем более парень и раньше проявлял слишком активный интерес к его филейной части, но всё же само действие застигло его врасплох — Джесси явно не собирался сдавать позиции и позволять Давиду вести сегодня в полной мере. — Хорошо, верю, — Джесси едва заметно оскалился. Сложно было сказать, какую игру он вёл сейчас, о чём думал, но всё же было крайне занятно снова посмотреть на другую его сторону, которую он показывал ему так редко, но с которой началось их знакомство.

***

      — Блядь, слушай, ты заебал меня завтраками кормить, — пальцы крепко, наверняка до синяков, сжали чужое предплечье сквозь тонкую весеннюю куртку, не позволяя вырваться и убежать — бегал он отменно, будто на сдаче ГТО, что Давиду даже с его золотым значком пришлось попотеть, чтобы догнать убегающего со всех ног парня. — Я не ебу, откуда ты деньги возьмёшь. Можешь пойти и спиздить у кого-нибудь прямо сейчас — мне похуй. Парень задёргался, пытаясь вырваться, но это заставило только раздражённо усилить хватку. Тот был совсем щупленький: ниже едва ли не на голову, года на два младше, ещё и тонкий, что ветер сдувал. И отчего-то решил, что из-за этого Давид не станет его трогать и просто уйдёт, если он попросит очередную отсрочку — неизвестно уже какую по счёту. И такая наивность безумно сильно злила Давида — он никогда не любил связываться с малолетками, тем более, когда речь касалась денег, но этот пацан был неплохим знакомым Влада, а потому всё-таки решил рискнуть и довериться. Зря, видимо. Кто же знал, что мелкий паршивец решит купить себе новый мобильник на его, давидовы, деньги. — Я займу. Завтра принесу, не бей только, — совсем жалко проныл парень, не оставляя попыток освободить руку. — У кого ты, блядь, займёшь? У Влада? Так он с тобой вообще церемониться не станет, это я сегодня добрый дохуя, — костяшки так и чесались зарядить кому-нибудь — неважно куда, в солнышко или в живот, лишь бы избавиться от накопившейся внутри агрессии. И парень, видимо почувствовав его настрой, заныл ещё сильнее, периодически поглядывая в сторону конца дома, туда, где обычно ходили люди — стоит парню добежать до главной дороги, и Давид не сможет ничего ему сделать: бить кого-то на глазах кучи людей было бы верным способом загреметь в обезьянник. Нужно было разобраться прямо сейчас. Но не успел Давид замахнуться, как вдруг почувствовал, как скулу обожгло крепким, сильным ударом — гораздо крепче и сильнее, чем смог бы ударить этот задохлик. Давид шумно втянул воздух сквозь зубы, отшатнувшись по инерции в сторону. Он непроизвольно разжал пальцы, отчего пацан тут же смог выкрутиться, быстро затопав в спасительном направлении. Внутри всё вскипело, и он, наверное, ударил в ответ, но остановился, встретившись взглядом с ещё более испуганными, чем у того паренька, глазами, светло-голубыми. Давид громко матюгнулся, импульсивно ударив воздух, чтобы куда-то деть накопленную из-за злости энергию. — Ты какого хера творишь? Совсем ёбнутый? — от возмущения он закашлялся, пытаясь держать себя в руках — ему уже не пятнадцать, чтобы драться ради драки, а этот парень выглядел слишком далёким от всех этих уличных разборок — такой может и в полицию заявление написать, а это лишние проблемы. — Ты его избить хотел, — несмотря на испуганный взгляд, голос ни капли не дрожал, а глаза парня всё ещё были полны какой-то безрассудной решимости — он был готов, что Давид ответит на его «приветствие». И в какой-то мере это даже заслуживало уважения, если бы не всё ещё кипевшая внутри кровь. — Будто тебя это ебать должно, — Давид коснулся горящей скулы пальцами, тут же почувствовав, что кожу немного содрали, отчего на ране начали собираться мелкие капли крови, напоминающие больше росу на стекле. — Вот и нахера ты это сделал? Пиздец. Блондин — он решил называть парня в голове именно так — всё ещё оставался настороженным, держал дистанцию, готовый в любой момент увернуться от удара, но всё же складка между бровей разгладилась, а грудь перестала вздыматься настолько часто. Он одной рукой сдвинул спортивную повязку обратно на платиновые волосы, продолжая рассматривать Давида. — Может и должно, — блондин на секунду отвёл взгляд, отчего появился шанс ударить его в ответ и смыться, но Давид продолжил стоять и точно так же наблюдать за его действиями. Сам Давид дрался уже много лет, в том числе и на борьбе, и потому понимал, что иногда самые опасные соперники — это те, которые совершенно не понимают, что творят, и оттого не рассчитывают силу, а значит лучше всего было просто не развязывать потасовку. — Тот мелкий заслужил. И ты, блядь, тоже, между прочим. Хорошо, что кость не сломал, а то так и убить недолго, Рембо комнатный, — не то, чтобы Давида волновали ссадины, но нужно было хоть как-то выплеснуть накопившиеся эмоции. — Эм, прости. Я могу сходить за перекисью. И чем-то холодным, чтобы не было синяка, — неожиданно предложил он, отчего Давид удивлённо вскинул брови — это всё напоминало больше какой-то тупой сериал с какими-то странными сюжетными поворотами, но всё-таки кивнул, даже не надеясь, что парень не решит просто свалить от него. — Ладно, если тебе нехер делать — давай. Я покурю пока. Он достал сигарету, смотря вслед убегающему парню. Красивый. И не то, чтобы у Давида были какие-то неправильные наклонности, но всё-таки парень обладал на удивление приятной внешностью, многим напоминая Олега — первую и единственную подростковую влюблённость в мужчину, которую Давид активно отрицал. Но не было никакого смысла проецировать это всё на парня, имя которого он даже не знает, да и навряд ли узнает когда-нибудь — во всём Питере не найдётся человека, который вернётся в такую ситуацию, после того как его настолько легко отпустили. Видимо, Давид был сегодня действительно необычайно добрый — он однозначно отметит этот день в календаре и будет праздновать каждый год. Как прощённое воскресенье, только прощённый вторник. Но, едва успел он докурить и собраться уже идти домой, без денег и сигарет, как вдруг услышал быстрые шаги, приближающиеся к нему. Почти не запыхавшись, блондин остановился прямо около него, протягивая Давиду небольшую бутылочку перекиси и мороженое — магнат с карамелью, видимо, чтобы дополнительно загладить свою вину, а не просто принести льда. — Спасибо, конечно. Но, блядь, в следующий раз я тебе зубы выбью за такую херню, — сразу же прижимая пачку мороженого к скуле сказал он, понимая, что сейчас единственный шанс хотя бы познакомиться. — Меня Давид зовут, кстати. — Джесси, — он неловко пожал протянутую руку, отчего Давид шумно выдохнул сквозь зубы. — Охуеть имечко. Не доёбывают из-за него? — улыбка получилась немного смазанной из-за неприятного жжения. — Могу тебе свой номер черкануть. Если кто-то доебётся — звони. Ну или говори, что меня знаешь.

***

      Джесси улыбнулся, радостно щуря светло-голубые глаза, как делал это всегда в моменты, когда ему что-то особенно нравилось. Давид невольно засмотрелся на эту улыбку, пропустив момент, когда его несильно подтолкнули в сторону кровати, видимо, совершенно не смущаясь того, что одежда Давида была всё ещё грязной после улицы — тот планировал застирать её, счистив серо-коричневые брызги со штанин, но настолько долго провозился в ванной, что оставаться там, чтобы стирать одежду было бы слишком наглым жестом с его стороны — Джесси и так терпеливо ждал, с самого утра, пока Давид разберётся в себе. Да и парню, кажется, было абсолютно всё равно на чистоту чужих штанов — сейчас были вещи гораздо важнее. Под напором настойчивых, но ласковых прикосновений, Давид сделал несколько небольших шагов назад, вслепую, совершенно не ожидая, что столкнётся ногами с краем кровати — почему-то она оказалась гораздо ближе, чем он рассчитывал, увлёкшись чужими поцелуями. Давид рефлекторно сел на край, чтобы совсем не потерять равновесие, снова отводя смущённый взгляд куда-то в сторону. И это смущение, эта неуверенность раздражала до крепко сжатых в кулаки пальцев — не считая однозначно неприятных ощущений внизу, что до сих пор не пропали полностью, всё было как и всегда: Джесси привычно опустился на него сверху, на бёдра, привычно поцеловал уже снова вспотевшую шею, проводя ладонями по груди, привычно вздохнул, когда рука Давида погладила вдоль позвоночника, подталкивая продолжать. И как бы Давид ни пытался не выдать своё волнение, он проиграл сразу же, стоило Джесси коснуться губами за немного покрасневшим ухом — негромкий, нервный вздох вырвался с приглушённым хрипом, а сердце забилось быстрее. Парень наверняка почувствовал это, продолжая активнее целовать, залезая под одежду руками, откровенно ощупывая пресс и грудь. — Если что-то будет не так — скажи сразу, не терпи, — Джесси посмотрел так, что захотелось закурить, а ещё лучше — выкурить всю пачку, самых крепких, что только были в ближайшем ларьке. Но в карманах едва ли оставалась хотя бы одна сигарета, разве что на лоджии. Да и слова Джесси говорил такие, от которых всё внутри переворачивалось — предупреждает ещё даже до начала чего-то полноценного, на прелюдиях, мягко потянув вверх давидову футболку. Не переставая наблюдать за его состоянием, парень надавил на плечо, вынуждая лечь на спину, отчего ощущение «привычности» тут же пропало — обычно это он, Давид, снимал парня со своих бёдер, аккуратно укладывал на спину, целуя приподнимающуюся от нервного дыхания грудь — точно так же, как парень делал с ним сейчас. Джесси не спешил, попутно в сотый, наверное, раз рассматривая многочисленные татуировки на его теле, изредка поднимая глаза на Давида, что задумчиво перебирал его светлые растрёпанные волосы. Если ещё год назад ему сказал бы кто-то, что он будет вот так лежать под парнем, отводя от смущения немного мутный взгляд, то этот человек точно лишился бы парочки зубов, а заодно был бы нецензурно направлен к местному психиатру — едва ли подобное могло бы прийти в голову здоровому человеку. Но Давиду пришло, и потому сейчас он сам начинал сомневаться в собственном психическом здоровье — что-то внутри агрессивно уходило в отрицание, пусть тело и рассудок наслаждались происходящим. Влажный, тёплый язык обвёл контур татуировки на груди, осторожно коснулся соска, тут же исчезая, сменяясь губами. И пусть чувствительность оставляла желать лучшего, но наблюдать за стараниями парня было интересно — свободной рукой он сжимал мышцы, касался второго соска, изредка опуская её ниже, на пресс. И это было скорее щекотно, оттого Давид несколько раз непроизвольно сократил мышцы живота, улыбнувшись, когда Джесси отстранился, и бросив на него заинтересованный взгляд: ждёт дальнейшей реакции? просит разрешения? Давид ободряюще погладил парня по щеке, подталкивая продолжить. И Джесси, немного потёршись о ладонь, смелее вернулся к груди, оставив там несколько своих следов — что ни говори, оба были собственниками, желающими присвоить партнёра хотя бы так, условно. Давид всегда любил долгие и чувственные прелюдии — до звёзд перед глазами и болезненно ноющего члена, до стремления наконец-то кончить, и сейчас особенно приятно было то, что Джесси никуда не спешил, позволял полностью расслабиться, пусть и взгляд парня красноречиво намекал на его нетерпение — глаза горели всё сильнее с каждым разом, как Давид несильно тянул его за волосы, направляя к особенно чувствительным местам, вынуждая не слишком удобно наклоняться. — У меня так спина заболит скоро, — без упрёка сказал Джесси, слезая с его бёдер. Давид тут же лёг поудобнее, полностью забираясь на кровать, с удовольствием наблюдая за тем, как Джесси одним плавным движением стянул с себя футболку. Его кожа была идеально чистой, без единой татуировки или прокола, светлая и мягкая, как лунный свет, но под ней — крепкие мышцы, образующие красивый чёткий рельеф, тело, совсем не похожее на женское, как ни напрягай своё воображение. И было в этом что-то одновременно возбуждающее и раздражающее. Джесси коснулся его коленей, дёрганным движением огладил бёдра — уже заметно сбилось его дыхание, а взгляд стал куда более потерянным — он наверняка чувствовал себя не менее смущённо, чем Давид, пусть и более уверенным в собственных действиях. И всё же Давид решил не ждать, пока парень отвиснет, и взял дело в свои руки, притянув его к себе так, что Джесси оказался прямо между его ног. Шумно выдохнув, он начал целовать горящие щёки парня, плавно переходя на линию челюсти и ниже, к шее, тем же путём, что проходил сам Джесси раньше, неосознанно копируя: было приятно понимать, что именно чувствует партнёр в этот момент. Но разгуляться ему вновь не позволили — как бы ни прикрывал Джесси глаза, как бы ни вздыхал, но стоило только снова прийти в себя, сбив прежнее смущение, как он вернулся на намеченный ранее курс, плотнее притираясь кожей к коже. И отстранился он лишь за тем, чтобы подцепить резинку чужих штанов и потянуть её вниз, вынуждая приподнять бёдра — на Давиде осталось одно только бельё с какой-то дурацкой надписью, совершенно не защищающее от довольных хищных взглядов. И пусть в их интимной жизни всегда всё было отлично, без каких-либо накладок и недопониманий, Давид и не помнил даже, когда в последний раз Джесси смотрел на него с таким желанием, как сейчас, и от этого взгляда пальцы заметно вздрогнули от порыва бросить всё и подмять парня под себя, плюнув на свои и его планы на вечер. Тёплая ладонь провела по внутренней стороне бедра, снова раздвигая его ноги, отчего Давид невольно покраснел, прекрасно понимая, что соскочить сейчас — лишь сильнее подогреть интерес Джесси. И поэтому они были обязаны попробовать, чтобы парень в полной мере убедился, что его желания и представления сильно расходятся с реальностью, и никому из них это не понравится. — Ты можешь выбрать позу, в какой тебе будет удобнее, — Джесси глубоко и шумно выдохнул, хмуря светлые брови. — Лучше всего для первого раза подойдёт миссионерская, ну, или сзади. Как ты хочешь? Давид ничего не ответил, только потёр пальцами ноющие виски, стараясь унять бешено бьющийся в голове пульс, и повернулся к нему спиной, лишь бы не видеть этот его «неправильный» взгляд. Сзади послышалось тихое шуршание, и Давид почувствовал, как к нему прижимаются, касаясь зубами стыка плеча и шеи, скорее отмечая прикосновение, нежели кусая. Джесси, наверное, никогда не обнимал его настолько ласково, не шарил ладонями по телу так чувственно, вызывая мурашки, то ли от возбуждения, то ли от лёгкой щекотки, и от этого лишь сильнее нарастало чувство неловкости и вместе с ним — какая-то иррациональная агрессия. — Расслабься, всё хорошо, я ещё даже ничего не сделал. Чего ты так напрягся? — Джесси говорил тихо и нежно, плотно прижимаясь грудью к взмокшей от нервов спине, целовал плечи, пальцами разминал узлы мышц, и это бы даже сработало, но Давид даже сквозь несколько слоёв ткани чувствовал, как в ягодицы вжимается уже почти полностью твёрдый член — сейчас он ощущался даже больше, чем в руке или во рту. — Расслабишься тут, — пробубнил Давид, плотно сжимая губы от поцелуя в основание шеи — трудно было отрицать, что это приятно, очень приятно, но слишком непривычно, чтобы в один момент перестать думать о том, что они собираются сделать сейчас. — Блядь, только не налажай. — Не налажаю, — тон Джесси никак не поменялся, несмотря на метания и грубость Давида. Парень отстранился, чтобы через секунду оставить между лопаток несколько быстрых, смазанных поцелуев, щекоча кожу растрепавшейся чёлкой, и пусть это всё казалось Давиду совершенно неправильным сейчас, но мысли о том, как же нежно и эстетично выглядит это со стороны, заставили его слегка успокоиться — светлая кожа Джесси даже в приглушённом свете контрастировала с его, смуглой, покрытой множеством чёрных узоров, не менее красиво, чем когда Давид был сверху. Джесси в целом был очень красивый. Всегда. И лицо, и тело, и голос, и всё остальное. — Приподнимись немного, я тебе положу подушку под бёдра, чтобы спина потом не болела, — парень обхватил Давида поперёк груди, напоследок прижавшись губами к выступающему позвонку, и тут же отпустил, будто бы специально ожидая, когда он сделает то, что его попросили — разрешение на дальнейшие действия, чтобы точно быть уверенным в том, что Давид хочет. Но Давид сам не знал, хочет ли он. — Клади свою, будешь сам потом от кончи отстирывать, — несмотря на недовольное бурчание, он всё же поднял бёдра повыше, укладывая их обратно уже на подушку. Очень уязвимая поза: открытая спина, невозможность увидеть действия партнёра, но вопреки ожиданиям, от неё по телу разлилось приятное предвкушение — несмотря на сомнения, он мог доверять Джесси, да и смотреть ему в глаза сейчас было бы просто невыносимо. — Ну, знаешь, у нас есть презервативы, чтобы ничего не испачкать, — судя по голосу, Джесси улыбался, всё ещё совершенно не обращая внимания на выпады. И всё же Давид нахмурился, бросив недовольный короткий взгляд через плечо — резину он не любил никогда, но пока он проводил ночи с девушками, это было неприятной, но необходимостью. Сейчас же, не было особого повода так стеснять себя, тем более в принимающей позиции — Джесси точно ничего не потеряет от этого. — Нахер презервативы, выкинь их вообще, — верхняя губа раздражённо дёрнулась, но не успел Давид поймать чужой взгляд, как вернулся к разглядыванию спинки кровати, прижимаясь горячей щекой ко второй подушке, чтобы хоть немного сбить красноту и жар. — Как хочешь, но я могу не успеть вытащить, — прямо сказал парень, отчего попытки хоть как-то охладиться стали совсем бесполезными — раньше прямолинейность Джесси только радовала, но сейчас это заставляло лишь хмуриться, плотно сжимая в руке простынь. — Ладно, если тебе так комфортнее. Давид почувствовал, как нежно и ненавязчиво на поясницу легли тёплые ладони с подрагивающими от нервов пальцами — Джесси тоже продолжал волноваться, тоже переживал, всё ли пройдёт хорошо, и пусть чужое беспокойство никак не помогало расслабиться, но всё же начинал исчезать лёгкий холодок, бегающий вдоль позвоночника с того самого момента, как он вернулся домой. И когда Джесси всё-таки нашёл в себе смелость, чтобы потянуть резинку белья вниз, Давид не стал вредничать и сопротивляться, спокойно приподнявшись, позволяя полностью снять его с себя — последний предел пройден, дальше бояться и отнекиваться не было смысла. Он тяжело сглотнул, пытаясь собрать собственные мысли во едино, и немного прогнулся в пояснице, на которой всё ещё оставалась тень прежних прикосновений, разводя ноги, скорее рефлекторно, для устойчивости, но этот откровенный жест побудил Джесси отстраниться, чтобы, судя по звукам сзади, взять упаковку смазки — Давид не видел, какую он достал, да и не особо задумывался над этим. В подтверждение прежних догадок, негромко щёлкнула крышка, и Джесси выдавил гель с характерным хлюпающим звуком — Давид слышал его десятки раз, и с девушками, и с самим Джесси, но лишь сейчас он заставил его сердце замереть на секунду, а плечи едва заметно вздрогнуть. Теперь всё было совсем по-другому: разведя его ягодицы в стороны, влажные пальцы коснулись всё ещё раздражённого ануса, размазывая непривычно прохладную смазку по входу. Так неловко как сейчас Давиду не было очень давно, если было вовсе, но всё же дискомфорт, несмотря на прикосновения, становился меньше, позволяя хоть немного, но расслабиться. — Она с анестетиком, сейчас раздражение должно спасть, — негромко сказал Джесси, продолжая осторожно гладить, изредка надавливая чуть сильнее, едва-едва не проникая. — Первое время может быть неприятно, это пройдёт со временем. Но если будет больно — обязательно скажешь, хорошо? Давид кивнул, быстро и коротко, будто боясь, что успеет передумать за эти мгновения, даже не собираясь оборачиваться, только сильнее сжал пальцами край постельного белья, уткнувшись лбом в предплечье. Первое проникновение стало для него непривычным и странным ощущением, но вместо ожидаемой боли, он почувствовал лёгкую успокаивающую прохладу внутри и… палец в заднице. Давид точно не смог бы описать это как-то иначе, чем это являлось на самом деле, особенно, когда Джесси несколько раз аккуратно вынул и вставил его обратно, надавливая на стенки, которые немного сжимались, обхватывая плотнее. Давид снова почувствовал накрывающий внутренности горячей волной прилив стыда из-за того, что он был совсем не в состоянии контролировать движения собственного тела — оно непроизвольно дёргалось внутри так, что Джесси чувствовал это, наверняка чувствовал, и особенно ярко, когда внутрь вошёл второй палец. Стало сложнее, совсем чуть-чуть, но всё же растяжение мышц, даже несмотря на анестетик, начало приносить прежний дискомфорт — Давид заметно ёрзал, пытаясь расслабиться так же, как расслаблялся до этого, стремясь поймать то состояние, когда внутри ничего не саднило. Его дыхание стало глубже, прерывистее, закончившись судорожным вдохом, когда пальцы всё же толкнулись в простату — так было даже лучше, гораздо приятнее, чем всё остальное до этого. Джесси, явно только и ожидавший этого, наклонился к его мокрой спине, целуя напряжённые лопатки, плотно прижимаясь губами к горячей коже, поднялся выше, до чувствительной шеи, не переставая двигать внутри пальцами в том же направлении, что и до этого, изредка замирая, будто бы прислушиваясь к дыханию Давида, что то и дело сбивалось от приятных ощущений. Внутренний план «закончить по-быстрому эту пытку» разбился о желание Джесси доставить удовольствие не только себе, но и Давиду — заласкивал до тихого мычания, гладил по раздвинутым бёдрам, говорил что-то успокаивающее, и потому на третьем пальце Давид только шумно выдохнул, не пытаясь выкрутиться и оттолкнуть чужую руку, несмотря на болезненное растяжение. — Всё хорошо? — спросил Джесси, и Давид искренне не знал, что ему ответить на это — было терпимо, местами даже приятно, если отбросить внутренние переживания и предрассудки, но на него морально давило осознание, что это даже близко не было членом Джесси — он сам прекрасно чувствовал, насколько плотно его тело обхватывало пальцы, пусть он и старался изо всех сил не сжимать и без того узкое отверстие. Давид просто-напросто терялся. — Нормально, — спустя приличное количество времени, как показалось ему самому, ответил он, поведя немного затёкшими плечами. — Можешь уже, ну… Давид подался бёдрами назад, недвусмысленно намекая, что же значило его короткое, негромкое «ну», отчего Джесси за спиной удовлетворённо выдохнул, вытащив пальцы. Ставшее уже привычным чувство тут же пропало, сменившись ещё более дискомфортной пустотой, отчего Давид рефлекторно сжался, чувствуя, как несколько капель смазки успело вытечь наружу, щекотно стекая ниже. Джесси поймал их пальцами, размазывая по чувствительной разгорячённой коже, задевая края раздражённых мышц — приятный ментоловый холодок снизу послал по телу волны мурашек. — Я люблю тебя, очень сильно, — парень ласково погладил его вдоль позвоночника, и параллельно с этим Давид отчётливо почувствовал, как крупная головка упёрлась в растянутый вход — из-за шума крови в ушах он совсем не услышал, когда парень успел смазать ещё и себя, и потому совсем не был готов, что «тот самый» момент произойдёт прямо сейчас. На первом, совсем слабом толчке внутрь он зашипел сквозь крепко сжатые зубы, ломая брови от неприятных ощущений — член был действительно большим и, несмотря на то, что Джесси вошёл далеко не на полную длину, даже этого прекрасно хватило, чтобы прочувствовать сильное, болезненное давление внутри и от этого сжаться сильнее, матеря про себя парня, его тупые идеи и желание доказать Давиду, что снизу тоже могло быть приятно. И сквозь весь этот мат, Давид никак не мог разобрать, что такое Джесси бормотал, положив руки на его талию, не то, чтобы удержать на месте, не то, чтобы насадить поглубже. — Я знаю, что ты меня сейчас пошлёшь, — голос парня звучал надрывно, но, наконец, отчётливо, пусть и дрожа на конце слов, — но расслабься ещё немного, пожалуйста. Внутри Давида всё кипело, от клокочущей злости, от какого-то неправильного возбуждения, от стыда, со временем так и не оставившего его, и эти чувства волнами сменялись в подрагивающем теле, мешая любым другим мыслям и чувствам хотя бы на мгновение закрепиться в голове. И пусть он пообещал самому себе, что не станет смотреть на Джесси, он всё же обернулся, немного приподнявшись на локтях. И вместо ожидаемо довольного взгляда, он встретился глазами с измученным и уставшим — Давид поджал губы, когда Джесси влюблённо улыбнулся ему, стараясь не показывать собственный дискомфорт, пусть хватка на талии стала лишь сильнее, а кожа крупными пятнами покраснела почти до самой груди. До Давида наконец-то дошло, что от его действий зависит не только собственное удовольствие, но и удовольствие Джесси, пренебрегать которым он не собирался, как бы ни хотелось доказать, что смена ролей не для них. — Хорошо, сейчас, постараюсь, — полухрипло произнёс он, полностью расслабляя всё тело. Он больше не пытался придерживать бёдра повыше, как делал это Джесси всегда, чтобы Давид быстрее нашёл нужный угол, больше не пытался приподняться, чтобы посмотреть, что происходит за спиной, полностью укладываясь на кровать. Давид почувствовал, что проникновение постепенно перестаёт быть таким болезненным, а большой твёрдый член смещается, сначала немного наружу, а потом ещё глубже. Он смущённо промычал, чувствуя медленные движения там, где точно не ожидал почувствовать их — настолько глубоко внутри, что казалось и вовсе нереальным, что люди не могут так. Последним плавным и аккуратным толчком Джесси прижался бёдрами к бёдрам, удовлетворённо уткнувшись лбом между чужих лопаток — даже с учётом его удивительной выдержки, Джесси нужна была короткая передышка, тем более это тоже был его первый раз в другой роли, а Давид едва не испортил всё своими глупыми принципами и эгоизмом. — Вот, видишь, так легче, — Джесси замер, и оттого можно было прекрасно уловить на коже его сбитое дыхание, которое сменилось короткими поцелуями. Пусть и с трудом, но тело всё же привыкло к такому размеру, и стало сильно не хватать хоть какой-то стимуляции. Давид слегка поёрзал, прекрасно чувствуя, как внутри сдвигается чужой член, надавливая уже немного по-другому. К счастью, просить Джесси не пришлось, и он прекрасно понял намёк, отстранившись от спины Давида и начиная неспешно двигаться внутри — было удивительным то, как парню хватало сил сдерживаться всё это время, действовать так медленно и осторожно, несмотря на болезненное, наверняка, возбуждение, и даже сейчас держать глубокий, но плавный ритм. И Давид всё чаще стал ловить себя на мысли, что ему всё-таки нравилось происходящее — то, как член скользил в нём, то, как Джесси прижимается к нему бёдрами при каждом толчке, собственный тонкий скулёж, который вырывался каждый раз, когда головка задевала простату, пусть пока и не слишком явно, почти не надавливая, но всё же достаточно, чтобы член Давида снова начал подниматься, приятно потираясь о его живот при каждом движении. Джесси не ускорялся, только сильнее сдавливал пальцами его бока, изредка срываясь с привычного темпа на несколько особенно приятных секунд и вновь возвращаясь к монотонным толчкам. И если изначально Давиду казалось «слишком» просто принять член Джесси полностью, то сейчас, войдя во вкус, начал замечать за собой то, что сам подмахивает, пытаясь хоть немного ускорить ритм. — Джес, блядь, шевелись уже, — всё же не выдержав, попросил Давид, пытаясь выдержать приказной тон, но едва не сорвался на довольный скулёж, когда его резче притянули за талию. Всё ещё прохладная смазка приятно контрастировала с горячим членом, который теперь входил достаточно быстро и глубоко, чтобы Давид хватался пальцами за простынь уже не от боли. Он чувствовал, что весь живот и подушка были испачканы в его же естественной смазке, но гораздо больше волновало его то, что никак не выходило подсунуть под себя руку, чтобы, наконец, довести себя до оргазма. На этот раз Джесси вовремя заметил это, резко замедлился, но лишь для того, чтобы приподнять бёдра Давида сам, давая ему доступ к члену. Мандражирующие пальцы тут же обхватили его, быстро и импульсивно двигаясь по всей длине, пока ладонь не стала ещё более мокрой. Оргазм накрыл гораздо сильнее, чем накрывал обычно — несмотря на судорожно сжимающееся тело, Джесси даже не думал выйти или хотя бы вернуть небыстрый ритм, лишь усиливая удовольствие. Давид резко стал слишком чувствительным и слегка задёргался, желая, чтобы Джесси остановился. И спустя пару долгих секунд тот действительно остановился, совершив последний глубокий толчок, член внутри несколько раз дёрнулся перед тем, как Джесси отстранился, тяжело и глубоко дыша. — Прости, кажется, я внутрь кончил, — тёплая ладонь коснулась внутренней стороны бедра, успокаивающе погладив. — Ты как? Отнести в душ? — Не надо, я сам, — Давид резко сдвинул ноги, пытаясь подняться, зашипев, когда поясницу прострелило, а по ноге неприятно потекла смазка, перемешанная с чужой спермой. Отчего-то внутри снова появилась агрессия, скорее на себя, чем на Джесси, — всё-таки это он согласился на всё это, ещё и сказал не использовать защиту. — Давид, точно всё в порядке? — Джесси был каким-то раздражающе догадливым, продолжая донимать о его состоянии, либо же Давид выглядел действительно неважно. — В полном. Хочу курить просто, пиздец как. Сначала покурю, потом в душ, — Давид коротко чмокнул парня, потянувшись за трусами, которые валялись на другом конце кровати.       В приоткрытое окно лоджии залетал прохладный ночной ветер, обдувая разгорячённую, ещё влажную кожу, и запах недавно закончившегося дождя почти что заглушал противный привкус отсыревших сигарет. Давид нетвёрдо стоял на ещё подрагивающих после секса ногах, плотно вцепившись свободной рукой в белое ограждение, разделяющее его и пропасть высотой в шесть этажей, будто бы пытаясь проломить пальцами пластик. И пусть дыхание почти что вернулось к привычному мерному ритму, сердце продолжало бешено стучать, отдавая в ноющие виски, что хотелось прижаться щекой к холодному стеклу. Наплевав на приличия, он сплюнул вязкую горькую слюну, чувствуя, как тяжело стало в груди — ещё пару минут назад он был готов на всё ради его Джесси, сейчас же он не был уверен, стоило ли это того. — Ты так заболеешь, — то ли от стука быстрых капель, срывающихся с крыши, то ли от шума крови в голове, но голос прозвучал так неожиданно, что Давид вздрогнул, едва не выронив недокуренную сигарету. Он бросил недовольный взгляд через плечо, немного смягчившись, когда встретился глазами с парнем. Тот был всё ещё не одет, лишь небрежно натянув на себя домашние шорты, но Джесси действительно гораздо легче переносил холод, потому едва ли замёрз, простой он всю ночь на лоджии, в отличие от периодически болеющего Давида. — Не заболею, — Давид отмахнулся, закашлявшись от того, что слишком резко вдохнул сигаретный дым — едва ли не впервые за столько лет, как курил. — И ты бы тут не стоял: у соседей будут вопросы, что два полуголых парня делают на балконе. Но вместо того, чтобы послушаться и уйти, Джесси подошёл ближе и, прислонившись бедром к ограждению, скрестил руки на груди, направив пристальный взгляд на Давида точно так же, как тот смотрел на него. И всё же Давиду всегда нравилось рассматривать Джесси, особенно такого — уставшего и растрёпанного, когда платиновые волосы падали на обеспокоенное лицо, отбрасывая длинные тени, перемешивающиеся с тенями от длинных светлых ресниц. С его шеи скатилась капля пота, проскользив по груди, и вслед на ней проскользил и взгляд Давида, который отчего-то чувствовал себя идиотом, который говорит и делает совершенно идиотские вещи. — Как знаешь, только не ной потом, что у тебя проблемы появились, — он затушил сигарету, собираясь вернуться в квартиру и сходить наконец-то в душ, но Джесси перехватил его руку, приостанавливая. — Когда я вообще ныл по этому поводу? Я даже выходки твои терплю, даже когда ты моему брату вмазал. Из-за ревности! Тогда тебя что-то не волновало, что «будут вопросы», — парень сжал пальцы крепче, расстроенно отведя взгляд в сторону улицы, чтобы уже через мгновение отпустить запястье Давида. — Иногда я тебя совсем не понимаю. «Иногда я сам себя не понимаю,» — пронеслось у него в голове, отчего появилось ощущение, что он участник какой-то мелодрамы. — Прости, — Давид шумно выдохнул, положив освободившуюся руку Джесси на плечо, — я люблю тебя, но всё, блядь, так сложно. Ладонь скользнула дальше по прохладной от ветра коже, остановившись на затылке — по глазам было видно, что он злится на него, но всё же Джесси не стал отталкивать его, позволив поцеловать себя, плотно прижимаясь грудью к груди, чтобы чувствовать чужое дыхание. Прямо так, когда есть шанс, что кто-то посмотрит в их сторону — пусть так, раз для Джесси это было важно. Давид улыбнулся сквозь поцелуй, когда парень обнял его за шею, привычно привставая на носочки, чтобы быть одного с Давидом роста, и замер, прикрыв глаза. — Пошли в квартиру, а то ты едва стоять можешь, — он отстранился тут же, как Давида немного занесло в сторону, и погладил его вдоль позвоночника, видимо, найдя ещё один любимый жест. — Ну, знаешь, спасибо, что живой. — Ты преувеличиваешь! — наконец-то Джесси снова светло улыбнулся, и на лоджии перестало быть настолько холодно. — А вот ни капли…