Say Less, Drink More

      Блаженство тишины никогда не длится вечно — его то и дело разбавляет смех городских пьянчуг, и Дилюку, если откровенно, всегда было глубоко плевать на них — до тех пор, пока знакомое лицо не появлялось среди них; до тех пор, пока он не напивался до трясущихся рук и раздражающе игривого смеха.       О, Кэйа никогда не упускает возможности поболтать с кем-то за барной стойкой, пока медленно цедит вино — перекатывает его языком во рту — омывает десны и чуть острые зубы так, что сладкий привкус ещё долго витает вокруг него вперемешку с остужающим холодным воздухом. Дилюк наизусть знает чужие привычки — наблюдает их почти каждый день. — Таверна закрывается, — холодно оповестил Дилюк, когда Кэйа, стало быть, почти допил бутылку целиком — одну ли? И голос его, словно порождение самой смертельной вьюги, покрыло коротким эхом пустое помещение. Рагнвиндр и сам поразится разящему от него холоду — будто глаз Бога его сменился на чужой.       Городские жители что-то забурчали себе под нос — с негромким шумом скрипящего под весом дерева поднялись из-за барной стойки.       Кэйа промолчал, да не шелохнулся — поднял почти опустевший бокал вина в воздух и, стоило ему прислонить чуть прохладное стекло к губам, как раздались шаги — чуть глухие и громкие одновременно.       Дилюк вырвал из его рук тонкий хрусталь, и несколько капель вылились на белоснежный мех.       Кэйа сморгнул, пытаясь осознать произошедшее, и после развернулся к брату лицом. — Сдурел? — первое, что сказал он, и скривился, осматривая яркие малиновые пятна поверх длинной шерсти, — Это не отстирается так легко. — Кэйа, — он вздохнул и отставил бокал в сторону, — Ты уже себя не контролируешь. — Не твоё дело, — отмахнулся Альберих, и хотел было дотянуться до пьянящего, да ароматного алкоголя, как Дилюк просто вылил содержимое бокала на пол.       Кэйа замер. — Ты все ещё мой брат и я волнуюсь за тебя... — Ты мне не брат, — Кэйа выплюнул это совсем язвительно, и после хотел подняться с места, как чужая рука преградила ему путь.       Дилюк смерил его нечитаемым взглядом — гнев отчетливо бурлил в его крови. — Значит, я могу сделать так, — его лицо будто чуть потемнело, и он впился пальцами в чужую руку, дёргая на себя.       Кэйа чудом не свалился со стула — вжался пальцами в чужое плечо и сглотнул. — Отпусти меня, — его язык немного заплетался от количества выпитого алкоголя; и он чуть отодвинулся назад, вжимаясь спиной в барную стойку. — Нет, — Дилюк ещё сильнее сжал чужую кисть руки, и, как ему показалось, он услышал тихий хруст костей — совсем легкий и безвредный — уж Дилюк точно умел различать простой хруст от переломов.       Альберих нахмурился и постарался вырваться из чужой хватки, но названый брат так и остался стоять неподвижной скалой — он хотел было подняться на ноги, но тело слушалось его слишком плохо.       Дилюк сделал шаг вперёд и упёрся коленом между чужих ног, и что-то на секунду протрезвело в чужом взгляде. — Терпеть тебя не могу, — вырвалось из него само собой, и, Рагнвиндр врезал ему в лицо быстрее, чем успел осознать и чужие слова, и свои действия.       Он бы извинился, он правда хотел извиниться, но гнев все ещё полыхал в нем, как в момент той роковой ночи.       Кэйа схватился за ударенную скулу и зашипел от боли — он так и не смог найти слов, и первые капли слез блеснули на видимом глазу.       И Кэйа хотел было врезать ему — в ответ — со всей силы, что ещё находилась в его теле, и он замахнулся; да чужая рука вмиг перехватила его кулак, и задрала обе руки вверх.       Дилюк навалился на него — вдавил всем телом в стойку — и впился в чужие губы болезненным поцелуем — он втянул чужие губы в рот и вонзился в них зубами — Альберих замычал что-то неразборчивое и постарался укусить в ответ, да оттолкнуть от себя — он засучил ногами и постарался вырвать руки из чужой хватки — безуспешно. И Рагнвиндр чуть отпрянул от него, все еще прижимаясь вплотную и удерживая руки крепкой хваткой. — Ты совсем из ума выжил?! — прошипел он, отплевываясь, словно от горького вина.       Черт его побери, он все ещё считал его братом, и пусть их пути давно разошлись, такого отношения к себе он не ожидал явно. — Будешь орать — пожалеешь, — единственное, что сказал он в ответ.       Дилюк вплотную встал у чужих ног, вжимаясь пахом в чужой живот; и его рука впилась мертвой хваткой в чужую шею.       Альберих чуть захлебнулся воздухом на вдохе и слёзы брызнули из его глаз сами собой. — Дилюк, какого черта? — с трудом прошептал он одними губами, нечаянно выдохнув горячий воздух — совсем наполненный ароматом сладкого вина.       Рагнвиндр лишь скривился, и чудом поборол в себе желание ударить названого брата снова. Он схватился за чужие волосы — за длинный аккуратный хвост — и дернул на себя, заставляя запрокинуть голову — чужой кадык дрогнул под его ладонью; следом — дернул чужой корсет на себя, и тот разошёлся по швам в нескольких местах. Кэйа замычал протестующе. — Одеваешься, как шлюха, — выплюнул в отвращении Дилюк, и сдавил чужую шею сильнее — до тех пор, пока чужие губы немного не посинели и пока на тыльную сторону ладони не упали несколько капель слез, сорвавшихся с щек.       Ужас, неконтролируемый ужас плескался в чужих глазах, и где-то далеко, на краю сознания Дилюк понимал свою ошибку — понимал весь кошмар, что он творил, но сдаваться было уже совсем поздно.       Он вцепился пальцами в чужой ремень на брюках — кожаное изделие совсем не хотело поддаваться, и он дернул его так, что тот остался без массивной металической пряжки.       Альберих задергался, и его ладони покрылись колким инеем — отпусти — и они вонзятся под кожу смертоносными иглами мгновением позже.       Дилюк учёл это; и его рука скользнула ему в ткани белья — сдавила чуть шершавыми от работы пальцами нежную кожу внизу живота — и длинные пальцы обхватили его плоть — сжали округлую головку в уверенном жесте.       Альберих фыркнул раздраженно — постарался извернуться и отрицательно покачать головой — и он постарался сжать ноги — и следом ещё один удар пришёлся ему в губы. Он крепко зажмурил глаза от боли; и, чуть погодя, сплюнул скопившуюся во рту кровь на пол — в соседнюю лужицу рядом с разлитым вином.       Кэйа что-то промычал — однозначно гневное; и чужие пальцы отодвинули в сторону крайнюю плоть, и надавили на небольшую щель коротким ногтем. Кэйа коротко взвыл и заерзал на месте. — Все не так уж и плохо, да? — чуть усмехнулся Дилюк — сам не зная, отчего усмешка возникла на его губах.       Что-то само собой душило его — где-то глубоко внутри ему было невероятно стыдно — святые Архонты: отец бы проклял его за издевательства над приемным сыном. Но, благо, отца уже давно не было в живых, и осознание, вместо привычной горечи, отозвалось теплом внизу живота.       Что-то заставило его почти заурчать довольно, ощущая относительно лёгкую власть и превосходство над чужим телом.       Кэйа злобно засопел и задергался — извился ужом, пытаясь вырваться из чужих рук. Чужой жар — чужого тела и чужих грубых ладоней убивал его — проникал в каждую клеточку тела на месте, где соприкасалась чужая кожа с собственной, и горячая ладонь крепко сжала его член — сухо заскользила по нему, и кожа неприятно заныла. — Урод, — выплюнул коротким обрывком Альберих, и плюнул в чужое лицо — смесь крови и слюней — словно неприятный ожог коснулся мраморной кожи; и Рагнвиндр чуть повалил его назад, заставляя перевалиться спиной на барную стойку. — Ещё раз сделаешь так.. — И что? Убьешь? — Кэйа оскалился диким, да зажатым в углу зверем — он все ещё ощущал, как чужие ладони оставляют на нем горящие, да выжженные метки. — Убью, — холодно ответил Дилюк, и чужое лицо исказилось в ужасе и отвращении разом.       Альберих остолбенел, шумно задышал носом, втягивая воздух жадно; и извернулся в чужих руках насколько позволяла ситуация. Дилюк вжал его в деревянную поверхность всем телом секундой позже — он ненадолго отпустил чужие руки, и те вьющимися змеями мигом постарались выцарапать ему глаза — Кэйа впился ногтями в чужое лицо, оставляя ссадины и царапины, но названный брат никак на это не отреагировал — он вонзился пальцами в чужие бёдра и дернул на себя, вжимая в собственный пах. Чужое возбуждение ощутимо чувствовалось сквозь многочисленную одежду — он упирался ему в ткани брюк однозначно вставшим членом.       Альберих чуть дёрнулся, пытаясь отпрянуть, но чужие руки ему так и не позволили — сжали кожу до расцветающих вмиг синяков.       Святые Архонты, это однозначно не то, чего хотел добиться Кэйа в своей жизни — и родная стихия протестующе вспыхнула в нем — расползлась по оледеневшим подушечкам пальцев.       Альберих впился пальцами в чужие плечи, стараясь отпихнуть от себя прочь. Чужое тело было просто неподвижным, и он недовольно засипел, когда чужая рука вновь перехватила обе его ладони, вскидывая вверх — совсем вовремя — и ледяной поток, словно собранный из кристальной росы, взлетел ярким светом смеси снега и отчаяния к потолку. — Даже не пытайся, — Рагнвиндр сам скривился в отвращении к брату, — Снимай, — приказал Дилюк, и взгляд его — острие наточенного клинка — полоснуло по чужому лицу.       Кэйа не шелохнулся, и горящая ладонь рванула его рубашку — и теперь та порванным куском ткани свисала с плеч.       Альберих всхлипнул, и чужой ноготь с новой силой впился ему в головку — проехался по нему сухим пальцем.       Лучше бы это было по доброй воле, хотя, Кэйа бы в жизни не захотел спать с мужчиной — тем более со своим братом.       Он всхлипнул носом, и вкус крови, стекающий вниз с разбитой губы, снова коснулся его языка — неприятной горечью металла осел в горле. — Вот так, — Дилюк чуть нежнее провёл пальцем по чужой плоти, — Веди себя тише, — чужие пальцы чуть спустили его брюки вниз, и те неприятными складками сдавили ноги в области бёдер.       Короткий поцелуй пришёлся ему в шею — совсем нежный и осторожный, и Кэйа задержал дыхание, чуть содрогаясь всем телом — секундой позже он дернул головой, чудом не разбив чужой нос, и клацнул зубами. — Просто сдайся, — чужой голос прозвучал над его ухом совсем холодно и отрешенно — будто и не пытался его успокоить.       Кэйе казалось, он ненадолго выпал из этого кошмара — Дилюк все ещё продолжал что-то шептать ему — что-то, что холодным липким ужасом прирастало к спине.       Рагнвиндр крепко схватился за чужую кисть руки и потянул вниз — позволил коснуться длинным пальцем собственной плоти — и по чужой перчатке расползлись капли смазки. Альберих скривился в отвращении и хотел было одернуть руку прочь, но Дилюк покрепче сжал тонкую кисть, удерживаясь на месте. Кэйа издал звук, напоминающий жалобный всхлип — в детстве он плакал слишком часто, тем более для мальчишки. — Помнишь, — Дилюк обвёл большим пальцем оголенную кожу чужих пальцев и сам надавил на собственный член, — Отец всегда успокаивал тебя, — он слабо улыбнулся, вспоминая тёплые вечера у большого камина и душистые запахи виноградников. — Пошёл ты, — прошипел Альберих сквозь зубы, и не медля чужой член коснулся его бёдер — заскользил между ними, словно оглаживая, и щедро смазал вход собственной смазкой.       Паника внутри стала нарастать с новой силой, да бить кулаками в массивные колокола. — Дилюк.. — Кэйа ожидал, что последняя попытка вразумить названного брата однозначно окажется провальной, и он был прав, как никогда.       Чужой всхлип и собственное имя на чужих губах показалось ему особой усладой, и Рагнвиндр осторожно проскользнул вовнутрь — ввёл лишь головку; и тело под ним забилось в истерике, дергаясь из стороны в сторону, будто пытаясь слезть. Дилюк впился пальцами в чужое плечо одной рукой, другой — коснулся и сжал худой бок. Кэйа всегда был худым, слишком тощим и непосильно хрупким; и сейчас его тело — прозрачный шёлк — было усыпано синяками.       Рагнвиндр толкнулся глубже — одним коротким и болезненным движением двинулся вперёд; и Кэйа взвыл, старательно пытаясь оттолкнуться от него ногой.       Дилюк сглотнул — собственный член еле заметным бугорком возвышался среди чужого плоского живота — и теперь Кэйа казался ещё более хрупким, чем раньше.       Этот вид придал возбуждению особый привкус — пикантно сладкий и ароматный — словно острые специи дальних земель.       Он толкнулся на пробу — размашисто глубоко, почти до самого конца; и собственный член дрогнул сладкой судорогой — внутри чужого тела было непозволительно комфортно — чужая заледенелая аура сжимала его колкой прохладой изнутри.       Дилюк не сдержал тихого довольного стона и толкнулся вновь — грубо и до самого конца, и тело под ним сжалось — дрогнуло и издало очередной болезненный всхлип.       Что-то внутри него рассыпалось на части — рушилось обугленными руинами сознания от чужой боли, и это же что-то не давало ему отступить. — Может быть это научит тебя пить меньше, — Рагнвиндр толкнулся вперёд с характерным шлепком кожи о кожу — совсем резко; и Кэйа коротко взвыл. — Ненавижу, ненавижу тебя, — беспорядочности шептал он, судорожно пытаясь свести ноги; и чужие руки исполнили его прихоть — свели ноги вместе и подняли вверх — и чужой член заскользил в нем под новым углом, болезненно задевая комок нервов.       Альберих заскулил и постарался отпрянуть, как чужая ладонь ухватилась за его кисть руки и потянула на себя.       Его член болезненно дрожал не то от боли, не то от подобия возбуждения, да только это не могло быть оно — в этом не было ничего приятного — лишь одна всепоглощающая и пропитывающая насквозь боль.       Крупные слёзы сами собой сорвались с глаз — его брали совсем безжалостно и на сухую — и безысходность давила на него неконтролируемым потоком отчаяния.       На секунду ему показалось, что все могло быть ещё хуже; что он должен поблагодарить брата за.. за остатки уважения к себе — за попытку быть хоть немного добрее. И он всхлипнул, когда кожа ударилась о кожу вновь.       Чужая рука схватила его за подбородок и заставила вскинуть голову. — Смотри на меня, — прохрипел Дилюк, вколачиваясь в чужое тело — и толчки его становились все болезненнее с каждым разом.       Кэйа постарался отвернуться, но чужие пальцы лишь сильнее впились в его подбородок и щеки. — Я сказал, — он толкнулся с размаху, вырывая из лёгких стон боли, — Смотри на меня.       Альберих постарался плюнуть в чужое лицо снова, и, не успел он этого сделать, как раздался звук пощёчины — его щека заныла, и сам он зашёлся в рыдании — достаточно громком и шумном; и чужая ладонь накрыла его рот, придавливая крепко.       Кэйа шумно втянул воздух через чужие плотно сомкнутые пальцы — он постарался укусить его за пальцы, и Дилюк чуть отвлёкся; и, одним отточенным движением, Кэйа все же умудрился пнуть его носком ботинка в колено, и Рагнвиндр зашипел; и схватился за тонкую шею, сжимая пальцы. Альберих захрипел, и чужая рука не отпускала его до тех пор, пока он не рухнул на прохладный деревянный пол коленями, пока его не поставили раком.       Он навалился на него всем телом, вжимая лицом в душистое дерево, и вошёл в уже растянутое колечко мышц с хлюпающим звуком — собственной смазки было предостаточно; и тело под ним содрогнулось — Кэйа не сдержал болезненного стона. — Признай, тебе это начинает нравиться, — Рагнвиндр оттянул назад чужие волосы и резко толкнулся до конца, выбивая жалобный всхлип. — Пошёл ты к черту, Дилюк, — злобно выплюнул где-то вперемешку со стонами боли Кэйа.       Это было почти первое, что он смог сказать целиком — должно быть, прошёл остаточный шок. И Дилюк лишь ускорил движения — размашистые толчки стали жёстче и короче, и под чужие всхлипывания он почти дошёл до пика.       Рагнвиндр сделал ещё пару толчков, и щедро излился вовнутрь — его семени было настолько много, что оно тут же стало вытекать из чужого входа. Он вышел из него с характерным хлюпающим звуком, и оно полилось с новой силой. — Я тебя ненавижу, — прошипел змеей Кэйа, и поджал ноги — чужое семя все ещё стекало по его бёдрам куда-то вниз. — Я тебя тоже.