Баскетбол

— Мазила! — Игорь, отскочив в сторону отрикошетившего мяча, выставил руки в позицию и подхватил его на лету. Серёжа, утирая рукавом намокший лоб, по-детски сердито посмотрел на Игоря, завладевшего мячом. Заметив, как его бурят взглядом, Гром, держа мяч одной рукой, подошёл к недовольному другу. — Да ладно тебе, научишься ещё, — он легонько ткнул его кулачком в плечо. — Ага, в следующей жизни, — отвязался Серёжа. — Давай, подавай. Целься в прямоугольник и кисти рук усиль, — Игорь положил мяч в чужие пальцы, аккуратно сгибая их до нужной постановки, — всё получится. Отойдя в сторону, он перевёл взгляд на табло с кольцом. Октябрьский ветер задувал за шиворот и поднимала жёлтый ворох с асфальта. Игорь, поёжившись, убрал руки в карманы. Раскрасневшийся, тяжело дышавший и намокший Серёжа выставил руки, как его учил товарищ, прицеливаясь и прожигая взглядом дурацкий прямоугольник на табло. — Давай же, ну, — взмолился про себя Серёжа, выбрасывая мяч пальцами. Тот, очертив траекторию, попал на дугу кольца, сделал полукруг и свалился внутрь. Гром рассмеялся от неожиданности и подбежал к другу, тряся его за плечи: — Вот видишь! А ты говорил: у меня не полу-учится, я безда-арный, отста-ань,— передразнивал он,— а ты у нас будущий Джордан! Обрадованный Серёжа и сам улыбался, видя, как простое попадание в кольцо может развеселить Игоря, что, в свою очередь, радовало его больше, чем дурацкий мяч, угодивший в дурацкую корзину. — Давай ещё раз, надо закрепить успех! — подначивал Гром, снова отходя в сторону к корзине. Закатывая глаза и нервно вздыхая, Разумовский поинтересовался: — И надо тебе возиться? Время-то, — он глянул на наручные дешёвые часы, — без десяти девять! — Надо, конечно! Тебя в запасные поставили вообще-то. А вдруг Ковальчука холера свалит или он ногу подвернёт? И вся надежда на тебя! Серёжа, крутя мяч в руках, не унимался: — Да и пусть. Кому я должен там? Даже если провалю, мне вообще всё равно,— он показушно фыркнул, отводя взгляд. — Серёг, октябрь-месяц на дворе. Сколько у тебя новых знакомств? Ноль без чирика. А в универе это первым делом нужно. И то, что физрук тебя поставил в запасные, только на пользу. — Он это сделал, потому что я каланча,— упирался Разумовский. — Да бросай уже! — ответил Игорь, махая рукой. Серёжа, постаравшись поймать ту же волну, что и при предыдущем броске, выпустил мяч в воздух. На этот раз мяч взмыл высоковато и в мгновение ударился в верхушку табло, отскакивая в Игоря. Тот, быстро сориентировавшись, подхватил мяч до того, как он угодил бы ему в голову. — Сдурел бросаться так? Ты же не на трёхочковой, ну, — недовольный Игорь возвращался с мячом к товарищу. Серёжа, насупившись, обхватил себя руками, пытаясь согреться. Перед глазами оказался Игорь и тут же легонько запустил руку в рыжую копну, легко потрепав и тут же выпустив. — Зато у тебя сила удара — зашибись! Просто поувереннее надо, понимаешь? Ты в себя не веришь, вот и получается — то слишком высоко, то слишком сильно, то ещё как. Перестань ненавидеть себя и мяч,— он постучал пальцами по грубой резине,— и всё само пойдёт как надо. Серёжа, залившись неловкостью, перевёл тему: — Слушай, у тебя же зачёт по стрельбе завтра? Готовиться не надо? — Надо, конечно. Так тир у нас до пяти работает, я уже ходил. В десятку бью, чтоб ты знал! — Не удивлён! — А тебе, кстати, выспаться надо. Пары, матч потом ещё… — Игорь, я на скамейке запасных! — И тем не менее! — махая рукой в воздухе, — ладно, пошли давай, не буду тебя мучать больше. До общаги твоей дойдём хоть, — хватаясь за узкое Серёжино плечо. Второй только кивнул головой. Небо, неожиданно для середины осени, сегодня порадовало ясностью. Уже давно стемнело и можно было разглядеть пару-тройку сияющих брызг в небе. Серёжа, запрокинув голову наблюдал за ними, испытывая не совсем приятную ностальгию вперемешку с надеждой. Отключившись от вселенной, он не заметил, как пальцы левой руки соприкоснулись с тыльной стороной Игоревой ладошки. Очнулся он только от осознания, что чужая ладонь даже не шелохнулась в сторону от его пальцев. Словно окаченный из тазика с холодной водой, он отдёрнул руку и опустил голову, вжимаясь в воротник куртки. — Задумался о чём? — поинтересовался Гром. — Да, есть немного…Смотрю на эти звёзды, а во рту вкус мерзкой манки на воде. — Почему? — легонько усмехнувшись уточнял Серёжин друг. — Вспомнилось просто, как в нашем детдоме-дурдоме я перед сном пялился в окошко. Смотрел на звёзды и надеялся, что выберусь когда-нибудь отсюда. Что заживу по-другому. — О, это даже я помню! Мы ещё с Олегом тебя лунатиком дразнили,— он осёкся. Серёжа тревожно глянул на него, с какой-то тоской и навязчивой мыслью в глазах. — Да ладно тебе, это ж Олег — везучий человек! Вернётся он с армейки, зуб даю. — Забыл? Он пишет постоянно, что хочет после армии в горячие точки, типа там не траву красить надо, а людей спасать. — Серый — человек с повышенной тревожностью,— Игорь ухватился за его плечи, — ты, видимо, начинаешь забывать нашего Давидыча. Он сам любого положит и от любой пули увернётся, как Нео, — он отстранился, чтобы показать замедленный выпад в мостик, размахивая руками. Остановившись и наблюдая за Игоревым представлением, Серёжа невольно рассмеялся. Хорошо-хорошо на душе было от шуточных громовских дуркований, которые не унимались ещё с детдомовских времён. И Игорь смеется, улыбается, выходит из роли и поправляет куртку, шмыгая носом. Он смотрит на Серёжу, смеющегося, повеселевшего и кажется, что это только ему — Игорю и нужно. Он бы и красный нос нацепил и физиономию разрисовал, и упёр у Щукинских смешные башмаки, чтоб Разумовский вернул себе свою улыбку, замечательную, на самом деле, улыбку. — Смотри-ка, уже и общага твоя виднеется. Проболтали всю дорогу, — заметил Гром. — Ага, это круто, — Серёжа опустил взгляд, будто выдал что-то не очень приличное. — Это точно. Кстати, ты звони почаще. С вашими кодами я, конечно, не разберусь, но если докопается кто — я им покажу, кто кого в воздушного змея сложит,— Игорь смешно насупился, выставляя кулаки вперёд. — Гром, у тебя двадцать четыре часа в сутки кулаки чешутся, да? Кто докопается, такие же ботаны, как я? — А мало ли! Это я ещё не видел вашу команду, там-то бугаёв найдётся небось. — Ты бы о себе так заботился! — Так я и позаботился, когда по секциям бегал. Теперь о других позаботиться надо. Серёжа остановился посреди дороги, не доходя пятидесяти метров до ворот. Игорь, прощеголяв ещё пять шагов вперёд него, притормозил и обернулся: — Ты чего? — А ты чего? Не поняв претензии, Игорь убрал руки в карманы и уставился на второго. Подойдя ближе, Разумовский ткнул пальцем в грудь напротив: — Ты носишься со мной, и с посвята заберёшь, и быстрый экскурс в мир баскетбола проведёшь, и рукава уже закатал, чтобы вмазать кому-нибудь. Мы же не в детдоме больше, не надо так печься. Я уже взрослый, ты понимаешь? Игорь помедлил с ответом, только покачивая головой. — А если я хочу? Если мне кажется это правильным, а? Мне просто хочется, чтобы ты в безопасности был, Серёг. Если хочешь, я могу не заходить так часто, не докапываться, но ты должен понимать — меньше за тебя волноваться я не стану. Вот и живи теперь с этой мыслью, компьютерный гений, блин. Разумовский уже открыл рот, чтобы что-то выдать в ответ, но не нашёл, что именно. Замявшись, он преодолел оставшееся расстояние и, остановившись, уткнулся лбом в чужое плечо. Игоря будто кипятком обдали и лопатой по башке засадили. Он инстинктивно протянул руки и сомкнул их вокруг Разумовского. Тот промямлил: — Прости. — Не за что прощать, — Гром, потерев чужие плечи и хлопнув, отстранился, поймав виноватый взгляд напротив. — Шапку тебе купить надо, — заметил он, устраняя тишину. — Я…я на комп откладываю, — Серёжа потупил взгляд. — С компом придумаем что-нибудь, а за шапкой сходить надо. Простудишься ещё, больным на пары ходить будешь, отбросишь коньки, а Россия лишится своего Марка Цукерберга — нехорошо. — Бро-ось, — не скрывая улыбки отмахивался Серёжа. — Пошли давай, Цукерберг, холод собачий, — Гром развернулся, растирая застывшие ладошки. У самых ворот они остановились, обдумывая, как бы попрощаться. Разумовский заговорил первым: — Спасибо, что помог с баскетом. Но я всё-таки надеюсь, что так и останусь на скамейке до конца матча…Да и вообще, спасибо, Игорь. — Обращайся. Но я-таки надеюсь, что нашего Джордана попросят на площадку, — он как-то ободряюще подмигнул. — Так, я всё-таки Цукерберг или Джордан? — Всё в одном флаконе. Два по цене одного. — Несмешно, Гром! — Иди уже. Пиши там, ну или звони, по ситуации, — он протянул руку. Серёжа протянул руку в ответ и тут же Игорь, ухватившись за него свободной ладонью и похлопывая, быстро приобнял. Серёжа, подняв взгляд, потянулся вперёд к чужому лицу. Игорь же, словно не заметив, выпустил его руку и, махнув, потопал к пешеходному переходу. Слегка разочарованный Разумовский залез в карман, ища студак и ругая про себя Грома, иногда непонятливого до невозможности. *** Разумовский, чувствуя как веки слипаются, потянулся за кружкой с остывшим нескафе, гордо названным кофе. Прихлебнув из кружки, он по третьему кругу запускал программу, и та снова выдала ошибку. Протирая глаза, он бегал по строчкам, не понимая, что мог упустить. Взгляд опустился на время внизу экрана — 2.33. Он тихо охнул, чтобы не разбудить соседей в комнате. Готовый молиться какому угодно богу, чтобы дедлайн перенесли, он упорно крутил код, как только мог. Кнопочный мобильник, лежавший под подушкой, зазвенел противной трелью. Выхватив его и нажав на «ответить», он поднялся с постели и шмыгнул в коридор, освещённый одной единственной лампой — кто-то недавно выходил. — Добрейший вечерочек! — пролепетал голос из трубки. — С дуба рухнул? Пол третьего ночи, меня подушкой соседи в комнате задушат за эти перезвоны. — Да ла-адно тебе, я их сам если чё — у! — Гром, ты выпил что ли? — Ну, было немного. Успешный зачёт по стрельбе с одногруппниками отмечали. — Ты же не пьёшь, у тебя непереносимость. — Э-это условно. Уносит быстро, но повод то есть! У тебя какие успехи? На игре был? — Был. — Ну? — Баранки гну! Ты что сделал с Ковальчуком? Меня на эту площадку долбаную выгнали на втором периоде. — Ха-ха! Здорово, и чего? Забивал? — Забивал. Нашу команду на межуниверский отправляют. Гром хмельно рассмеялся в трубку: — Вот видишь, Джордан. Рад за тебя. — Ага, спасибо. Ты до дома-то дойдёшь? — Я уже. Давай, спокойной ночи, пора и честь знать. — Добрых снов, Игорь. — Люблю тебя, Серый. — Чт…Я то!— договорить не успел, трубку уже сбросили. — Дурак, — улыбнувшись, ляпнул Серёжа вслух. Сообразив, он огляделся: тишина, никого. Постояв ещё в коридоре и надеясь стереть дурацкую улыбку, он повернул ручку двери.