Мама

Кошмары Эмиля начались, когда Лалли провалился в мутную воду, соскользнув по обледеневшей стене и не сумев зацепиться. В воде не было ни монстров, ни острых краев, зато в фургоне, куда их отряд спешно закинули для эвакуации, кашлял водитель. Эмиль укрыл Лалли своей относительно сухой курткой, но несколько часов на холоде в мокрой одежде, третьи сутки почти без сна и витающая в воздухе зараза свое дело сделали. Ночь они провели в плохо отапливаемой казарме, а утром Лалли куксился, кутался и отказался от еды. — Ну-ка иди сюда, — изловила его заместитель командира и подтащила к себе, прижимаясь подбородком к его лбу, - какой-то ты красный. Лалли зашипел, Эмиль позавидовал. — У тебя температура, малыш, понимаешь? — как можно четче произнесла она, заглядывая Лалли в лицо. — Не понимаешь? Эмиль, перевод. — Ты болезнь, — еще не нервничая, выполнил Эмиль приказ. — Где тут больница? — Нигде, это перевалочный пункт. Иди к нашему фельдшеру, пусть послушает, — неодобрительно покачала она головой. Фельдшер бегло осмотрел больного и неразборчиво написал «ангина». — Быстро она, да... Ну ничего, сейчас мы антибиотиков выпишем, назначим постельный режим... Лекарства и постель в теплой комнате нашлись, а сиделка — нет. — Следить за больным не сложно, — убеждал врач оставшегося с другом Эмиля. — Укрывай одеялом, если начнет морозить, давай пить. Меняй холодную повязку на лбу, очень облегчает состояние, — загадочно советовал он Эмилю, не понимавшему, какого состояния ждать. Свернувшийся в комочек Лалли трясся под всеми нашедшимися одеялами, хотя Эмиль набрал ему горячую грелку, и не отвечал, когда Эмиль пытался отвлекать, болтая всякие глупости. Хотелось пить, но глотать было тяжело, и Лалли морщился, словно в воде плавали осколки. — Ты как? — спрашивал Эмиль, но Лалли не знал, как и зачем объяснить, что тело стало тяжелым-тяжелым, и не стало сил сесть или сбросить одно одеяло, потому что лихорадка резко проходила. — Жарко, — жаловался Лалли, и лишнее одеяло исчезало. Очень хотелось спать, но вместо сна приходили тени. Бормотали по углам, и Лалли пытался закрыть уши слабыми руками. — Прогони их, — просил он Эмиля. — Здесь никого нет, тебе это снится. Смотри, кошка спокойна, — показывал он на спящую на подоконнике охранницу. Лалли снова засыпал, а, проснувшись, забывал, что говорил, и повторял просьбу. Днем ему становилось лучше. Он дремал, пытался пить лекарство, с трудом подтягивая к себе кружку, и не будил Эмиля, засыпавшего в той же комнате на раскладушке. — Сколько дней прошло? — спрашивал Лалли, уверенный, что больше недели, но Эмиль отвечал «один». Кошмары боялись света и приходили ночью. Метались по потолку в темноте. Это были тролли, совсем рядом, и Лалли пытался нащупать бабушкину винтовку, а потом понимал, что они ему мерещатся, а свет никто не выключал. Он снова засыпал, и сон повторялся заново, и вместо мира снов он бродил по лесу, в котором не было Эмиля. Эмилю было бы легче, если бы этот кошмар был как многие их сны — на двоих. Он бы мог прийти и сказать: «Все хорошо, ты просто спишь». Или сгрести Лалли в охапку, закрывая от того, что заставляло его метаться, как тогда, в поезде. Попытаться вместе убежать. Вместе всегда легче. Эмилю не нравилось сидеть возле кровати и слышать чужое бормотание. Лалли не улыбался. В его снах не было ничего веселого. — Мама... Эмилю стало неудобно, словно он подслушал что-то личное. А кого бы он звал в бреду? Сигрюн, как время атаки монстров? Но ее он звал точно не в качестве мамы. — Такая в угол поставит — мало не покажется... — пробормотал сам себе Эмиль, меняя на лбу Лалли мокрую повязку. — Ма-а-ам, — позвал Лалли. Эмиль помнил могилы. Он хотел разбудить Лалли, но тот неожиданно открыл глаза, посмотрел прямо на Эмиля, и, успокоившись, сказал: — А, ты тут. И снова заснул. Эмиль почувствовал себя очень-очень неловко. Утром вместо воды в кружке оказался кисель. Лалли исподлобья посмотрел на Эмиля. — Столовая варит для ты, — пояснил он, очень гордый собой. В столовой долго ворчали, что у них нет крахмала, но все-таки сжалились. — Нет боль? Глотать кисель действительно оказалось легче. Мама готовила для Лалли такой, когда он болел. Но мамин был вкуснее. — Хмх. *** — Да уже лучше. Да, как всегда, спит сутками, — Эмиль позвонил Онни, только когда температура больного спала. Тогда «сиделке» дался расслабленный тон «вовсе я не волнуюсь», чтобы не пришлось паниковать вдвоем, игнорируя заверения врачей. — Конечно, я бы позвонил, если бы случилось что-то серьезное. — Эмиль помялся, заставив старшего брата заподозрить, что простудой не обошлось, и от Лалли что-то отвалилось. — Я что, правда похож на его маму? На той стороне залива глаза Онни стали совсем круглые. — Я имею ввиду внешне! — рявкнул Эмиль так, что телефонистка подпрыгнула и перестала хихикать. — Я не бегаю вокруг с бульоном! Но он принимал меня за свою маму, даже когда бред почти прекратился! — У Лалли был бред?! — на одно ухо Эмиль все-таки оглох и отвел трубку подальше, опасливо косясь в ожидании вылета оттуда же финского заклинания. — И ты мне не сообщил?! — О, да он прошел раньше, чем я бы успел. И нельзя же было оставить больного без присмотра. Онни сердито попыхтел в трубку, вспомнил, что за международный звонок платить тем двоим и постарался воскресить в памяти образ своей молодой и красивой тети. — Пожалуй, есть немного... Особенно волосами... Не смейся над ним! — Онни попытался притвориться сердитым. — Лалли всего восемь было... Я точно ему ее заменить не смог. — Я никогда над ним не смеюсь, — слегка обиделся Эмиль и положил трубку, не дослушав указания заботливого братца. Солнце стояло высоко, пришло время поискать магазин и снова заменить недолюбленному разведчику всю семью.