крепости.

они молчат. молчат, сидя на скамейке меж двух диорам, и смотря каждый на свою — на ставших им уже семьей других миниатюр, которые ещё не знали, что следующей ночью им уже не ожить. пусть доживут в счастливом неведении. маленькая ложь иногда лучше горькой правды. они молчат снова, когда уходит ларри. ему должно быть труднее. это он будет проживать каждый день, зная, что больше не сможет пожурить декстера, поиграть с рексом или научить неандертальцев чему-то новому. тедди, конечно, прав — он живой. он справится. он должен справиться, хоть сейчас ему и больно. но больно не только ему и эта боль ощущается так по-человечески, так по живому, что несуществующее сердце сжимается до настоящей боли. они чувствуют. когда октавиус прокричал «возьми мою руку!», он думал об одном — «я не хочу встречать конец без тебя». джедадия понял. и ответил кратким «зачем?», потому что «это ещё не конец, октавиус, вот увидишь». этот упрямый ковбой, с его упрямым желанием жить и упрямой надеждой, надеждой, которая начинает угасать с постепенно потухающим блеском таблички — конец наступит. он берет его за руку — хотел бы обнять, но сил не хватает уже даже на движение головы — они остаются лежать так, держась отчаянно, грея в прикосновении последние крохи веры, что все, может быть, и обойдётся. в этот раз. им везёт. а потом они решают уехать без скрижали. место молодого фараона здесь, с родителями, с его настоящей семьей, а ярко отливающая золотом волшебная табличка — его талисман. наверно, так же ярко светит и солнце. каждый из них, на долю секунды допускает мысль, шальную, неправильную мысль, что было бы лучше, если бы все закончилось тогда, с проржавевшей табличкой и двумя фигурками на снегу. тогда не было времени подумать. попрощаться. почувствовать. сейчас — есть. и сейчас они думают. чувствуют. а прощаться — невыносимо больно и они оттягивают этот момент, ближе, ближе к рассвету, когда не останется больше времени на пустые басни и можно будет сказать что-нибудь самое важное. все равно терять уже нечего. да и никогда не было. они ведь просто фигурки, миниатюры, ожившие благодаря необъяснимому чуду, теперь возвращающиеся к своему начальному предназначению. но тогда почему так ноет душа, которой у них не должно быть? почему в уголках карих и голубых глаз копятся капли прозрачной жидкости а по телу проходит дрожь? они молчат, сидя на скамейке меж двух диорам и смотря каждый на свою — потому что если посмотрят друг на друга, крепости рухнут.