***
Кан был прав: лето выдалось слишком знойным и засушливым для Вороньего Гнезда. Айзаву, когда он только переехал сюда, встретил сильный дождь, который продолжался не менее недели. Климат здесь вечно перебивчивый и очень истеричный, прямо как дачники, которые приезжали лишь для того, чтобы целыми днями копаться в огороде, а в итоге сидели взаперти дома. Всегда, когда Шота, наскоро прихватив неизменную непромокаемую ветровку, выбегал из своего старого домика, больше похожего на сарай, и его встречали крупные капли дождя, в голове всплывали одинаково пессимистичные и одновременно довольно позитивные мысли: «если бы дождь был с градом, в посёлке определено остались бы только ярые авантюристы». Большая часть жителей, опять же, была типичными дачниками, заботившимися лишь о своих посадках, которые даже обычный ливень за такое количество времени успевал прибивать к земле. Особенно укроп. Когда в области кончались долгие дожди, с местного рынка резко пропадал укроп. Айзава работал… да черт знает, кем он работал. Разносчиком еды, доставщиком посылок из интернет магазинов и почтальоном одновременно. Когда он переехал, тётка устроила его «разносчиком» в их посёлке — Воронье Гнездо было расположено через лес от ближайшей станции, на которую раз в шесть часов прибывал один и тот же автобус, который мог доставить в город. До города — час езды, жителям Гнезда ещё повезло, потому что оно располагалось не так уж далеко, в отличие от других посёлков и деревень дальше по маршруту. Естественно, это было неудобно для всех жителей. Юный студент из Японии, только окончивший Технический Институт, который в принципе не мог найти работу по своей специальности и жить в городе — отличный вариант для почтальона, правда? Никто кроме него не желал этим заниматься — ежедневно доставлять вещи и продукты в самую глушь Московской области. Платили ему хорошо, точнее, платил каждый житель отдельно — это не было официальным трудоустройством — но Айзаве на жизнь хватало сполна. Зачастую в винтажных трехэтажных дачах жили исключительно состоятельные — и порой довольно щедрые — люди. Каждое утро Шота брал старую, видавшую виды семёрку Кана, старательно чистил внутренности багажника и отправлялся в путь, по дороге заезжая на заправку и покупая местный дорогущий кофе. Затем прогуливался по ближайшим пунктам выдачи популярных интернет-магазинов, в том числе и продуктовых, минут пятнадцать сидел на асфальте со списком имён и указаний, блоком для заметок и маркером в руках, а также с множеством пакетов и коробок рядом — пытался разобрать все посылки, расклеивая на каждую собственность определенного заказчика его имя соотвественно. Затем пихал это по всем углам, в багажник, на задние и передние сиденья, в бардачок и даже, возможно, себе на колени. Ехал обратно и тратил полдня на то, чтобы всем все развезти и дать им время на проверку. Иногда гонял на рынок по просьбе пожилых людей-домоседов, которые целыми днями сидели у себя во дворе, играя в шахматы и домашний гольф. А после — либо спал, либо помогал Кану по дому. Тот был каменотёсом, жил около кладбища и одновременно работал там сторожем, плюс изготавливал могильные плиты. Айзава, когда узнал об этом, ужаснулся. Он не боялся кладбища или типа того, но у него… были свои причины. В любом случае, деваться было некуда, ведь у Шоты не было ни денег, ни работы, а дорогой школьный товарищ Секиджиро всегда с радостью ждал его у своего полуразваленного и засыпанного каменной пылью очага. — «Сегодня — 11 июня, суббота. Температура воздуха по области — +22 градуса по Цельсию, дождя не обещается. Остерегайтесь сильных порывов ветра. Хороших выходных!» — немного надломленно прорезался голос молодой девушки из старых пыльных динамиков. Айзава припал губами к бумажному стаканчику и слегка недовольно сморщился — кофе был ещё горячим. Он вытер рот рукавом и отставил стаканчик в сторону, с ногами забираясь на лавчонку рядом с ларьком и складывая их крестом, так, что потрёпанная кожа сапог заскрипела от трения между ними. Сегодня заказов не было — выходные. Все отдыхали на природе или ездили в город самостоятельно. Половина посёлка была не то писателями, не то художниками, которые запирались на всю неделю со своими мемуарами в огромных пустых домах, а на выходных выползали из нор и уезжали подальше от опостылевшего селения. На станции ровно к семи-сорока пяти собирался народ, который не имел личного транспорта и любил толкаться в душной маршрутке, открывался киоск с газетами — возьмите, возьмите, будет, что почитать в дороге!!! Открывались засовы на ларьках с различной неполноценной едой, сигаретами и кофе. Шота тоже в это время всегда приходил на станцию, чтобы ощутить эту приятную утреннюю суету сполна. И увидеться с родной тетушкой, которая тоже была из тех, кто сидел над мемуарами всю неделю, а потом работала в ларьке на станции. Ну, и кофе она варила отменно. — Не лезь с ногами на лавку! — отругала его тётушка, и Шота вздохнул. Сапоги грузно стукнулись о тротуар. Народу сегодня было действительно много. Айзава играл в игру «найди всех ближайших соседей» и всегда проигрывал — Кан никогда не появлялся на станции, и в то же время был для Шоты ближе всех — мастерскую Кровавого короля и его дом разделяли всего несколько метров и оградка тридцать сантиметров в высоту. А зачем человеку с личной машиной в шесть утра стоять посреди перелеска и поля на платформе? Вон — местная библиотекарша разговаривает с какими-то подростками, рядом — пожилая женщина, которая постоянно просит Шоту заварить Улун — если он японец, это не значит, что у него получится лучше! Вот к его лавке подходит ещё одна старушка, которую под руку бережно ведёт юная девушка. Они направились прямо к его лавке, и Шота лениво поднялся на ноги, уступая им место. Мужчина поднял свой стаканчик с края и начал рассматривать необычную парочку — девушка аккуратно усаживала старушку на лавку. Их он вблизи видел впервые. Заселились, кажется, год или два назад — Шота этот момент не застал, был в Мексике. (Впервые Кан уговорил его, и Айзава пересилил себя, пускай всей душой не желал этого делать. — О Шота, это будет правильно! — театрально начал Секиджиро, и Айзава уже драматично вздохнул. — Химэ! — Взмолился Кан и возвёл очи к небу. Шота всегда бесился с его «Химэ!». Со старших классов — ему постоянно приходилось краснеть за друга. Кан всегда умел оказать на него верное влияние абсолютно магическим образом. Он опять вздохнул. И поехал). Айзава, отвлекшись на воспоминания, не заметил, что спутница пожилой дамы тоже на него смотрит. Шота усмехнулся, а та выразительно нахмурила брови. — Извините, какие-то проблемы? — Я вас до этого никогда тут не видел. — Айзава решил проигнорировать вопрос. — Мы живем здесь не так давно, — согласилась она. — Меня зовут Жанна. — Д’Арк? — Айзава протянул руку в знак приветствия. Девушка слегка смягчилась. У неё были очень живые и весёлые глаза, в радужке которых происходило непонятное месиво: зеленоватые оттенки смешивались с голубыми. Чёрные волосы аккуратно заплетены в косу — Шота помнил, что у Орлеанской Девы (по крайней мере, судя по фото в сети) тоже черные, вот только гораздо более короткие волосы. Может, девушку бесят постоянные сравнения с Д’Арк? Вряд ли Айзава один такой «интеллектуал». На мгновение он даже проникся сочувствием к незнакомке… точнее, уже знакомке. Вряд ли русские употребляют такое выражение, да?.. — Айдзава Сёта. Точнее… все постоянно коверкают мое имя, поэтому для Вас — Айзава. Ну, или местный Печкин, — он улыбнулся глупой попытке провести похожее глупое сравнение с самим собой, чтобы Жанна с этим Д’Арк не обиделась, на секунду забыв о том, что его улыбки частенько пугаются. И юмор у него определенно довольно посредственный. Но нет, видимо, это девушку не смутило. К тому же, Шота явно удивил новую знакомую тем, что неудовольствие местным произношением его имени он выразил чистейшим русским языком без акцента. — Приятно познакомиться, — кивнула девушка и повернулась к старушке, которая все это время абсолютно не была заинтересована разговором молодых людей, но при упоминании Печкина повернулась к Айзаве со сверкающими глазами. — Вы — почтальон? — ни «здравствуйте», ни «доброе утро». Сразу: почтальон? Обидно. Раздался первый гудок. До отхода транспорта пять минут. — Да… могли бы Вы назвать своё имя? — Айзава постарался выглядеть вежливым и обходительным, но заинтересованность новым знакомством он изобразить не мог — скоро отходит автобус, а он все ещё не насладился как следует субботним утром! Ещё и почтальон. Женщина продолжила, не обращая внимания на Жанну, которая легонько коснулась её плеча — они могли упустить момент отъезда! — Мне нужно отправить письмо. Подожди, Дорогая, это важно! — Давайте я дам Вам свой номер, и мы обсудим это позже, — предложил Айзава, видя сдвигающиеся к переносице густые брови (молодой) новой знакомой. Женщина охотно согласилась и взяла из рук Шоты визитку — ну, как визитку, обыкновенный кусок дешёвой бумаги с его номером. Он же просто сельский почтальон, в самом деле, и этих «визиток» носил с собой не более пяти штук на всякий случай. — Меня зовут Кохако Такано, — она вспомнила просьбу Айзавы и виновато улыбнулась, — извините, что не сказала ранее. Айзава кивнул и махнул рукой им вслед, когда Жанне удалось уговорить Кохако бежать к автобусу, точнее, ползком ползти, потому что пожилая женщина передвигалась также медленно, как тетя Мотя из детского мультфильма. Шота медленно поднёс к губам стаканчик с уже остывшим кофе и задумчиво проводил взглядом уезжающий автобус. Какова здесь концентрация японских эмигрантов на квадратный километр? Затем кинул пустую тару в мусорку издалека, но стакан отскочил от металлической кромки и упал на пол. Айзава цыкнул и пошёл подбирать его под хихиканье тетушки, выглянувшей из ларька, а после ушёл восвояси — настроение после этого разговора почему-то упало.***
Вечером того же дня Такано ему позвонила. Правда, в тот момент Айзава агрессивно колол дрова и громко ругался с Каном — точнее, Кан ругал его, в то время как активно работал дрелью по граниту прямо за окном, периодически выключая инструмент, чтобы вбросить очередную колкость. Айзава, натирая тряпкой лезвие топора после заточки, проворчал что-то неразборчивое, и Секиджиро счёл конфликт оконченным. Топор должен был блестеть, а от слов друга начинали трястись руки. Кан просто очень любил свои инструменты. Возможно, это было одной из причин, почему местные звали его Кровавым королем. Основной, естественно, было то, что он сторожил кладбище и работал с красным гранитом. Айзава за эти десять лет всего лишь пару раз мельком глянул на местное кладбище — сначала отказывался даже смотреть в его сторону, а потом Кан огородил двор забором, чтобы особо не беспокоить друга. То, что происходило с ним в приюте… Секиджиро не мог по-настоящему в это поверить, не увидев что-то подобное своими глазами, но о моральном состоянии Айзавы в тот момент нужно было позаботиться. Так вот, в тот момент, когда Шота впервые посмотрел на кладбище, он увидел, что большинство памятников сделаны из красного камня — излюбленный материал Кана пользовался популярностью, как и само Воронье кладбище — многие городские жители выкупали фишку местной флоры и лелеяли свои заранее купленные участки до самой кончины. Слава Богу, это было при свете дня. По ночам Шота закрывал все ставни, дверь (ключи были только у Секиджиро) и читал книги допоздна. После у него оставалось всего несколько часов сна, остальные Айзава досыпал днём, если была такая возможность. Дети на улице его шугались — Шота сам от недосыпа выглядел словно какой-то призрак, одного из которых он, казалось, остерегался, открывая форточку, выглядывая в окно и ныряя в вечерние сумерки, когда звал кошку домой. — Добрый вечер. Вы что-то хотели? — в девять Айзава наконец нашёл минуту, чтобы перезвонить Кохако. — Здравствуйте, Айдзава-сан. — начала женщина, голос у неё старчески подрагивал. — Вы живете вместе с Секиджиро-куном, верно? — Да. — откликнулся Шота, нахмурившись. Как же долго он эти официальные суффиксы не слышал. Ну, не считая «Химэ».. — Вы живете рядом с местным кладбищем. — потихоньку Кохако подводила к сути. Айзава счёл невежливым ее торопить, пускай где-то в душе уже ворочалось чувство приближающихся неприятностей. — Мне нужно, чтобы Вы отнесли письмо… на могилу. У Шоты по телу побежали мурашки.