***
Когда она просыпается, солнечный свет пробивается через открытый люк над ней, и Вай одна. Справа от нее два факела, розовый и синий, пустые и наполовину вдавленные в цемент. Во впадине между ребрами ощущается заметная боль. Она касается этого места пальцами, прежде чем посмотреть, и они темнеют от крови. Когда Вай смотрит вниз, над пупком виднеются четыре пореза. Улыбка с двумя крестиками вместо глаз._
2 июля 2022 г. в 12:00
Примечания:
Надеюсь, вы влюбитесь в эту работу так же сильно, как я
Защелка заржавела, и с третьей попытки Вай удается дрожащими пальцами вырвать ее из зарослей и отодвинуть.
— Они смогут узнать, где ты? — спрашивает она через плечо, бросая взгляд на застывшую фигуру Паудер, сжимающей еще дымящийся автомат.
До сих пор странно смотреть на нее, слышать ее голос и не видеть беспокойную, неуклюжую десятилетнюю девочку, которую Вай так хорошо знала. Новая версия сестры совсем не похожа на Паудер, образ которой она хранит среди мимолетных воспоминаний о годах, украденных тюремным заключением и ее собственным предательством.
Мышцы Вай болят от напряжения, когда ей приходится толкать плечом тяжелую металлическую дверь. Она наваливается изо всех сил, пока та не поворачивается по часовой стрелке, ударяясь о крышу заброшенного здания с оглушительным лязгом. Большая часть архитектуры выглядит так, будто вот-вот обрушится, но это лучшая альтернатива по сравнению с башней, из которой они с Паудер сбежали, — заваленной телами и обломками, дымящейся зеленью и ставшей самым ярким самонаводящимся маяком из когда-либо существовавших.
— Я потеряла его, — говорит Паудер позади.
Вай размахивает лодыжками, ища какую-нибудь опору, может быть, лестницу, но нащупывает только воздух. Паутина прилипает к ее ботинкам.
— Что потеряла, камень? — спрашивает Вай, но обрывает себя. — Что бы это ни было, сейчас это не имеет значения, Паудер, — говорит она, опираясь на ладони, пока руки не соприкасаются с телом.
В ней вспыхивает искра храбрости, что-то вроде инстинкта защищать, даже несмотря на то, что она практически лишилась роли старшей сестры. Она по-прежнему считает, что должна идти первой. Проверяя свой вес, Вай соскальзывает на животе в люк, удерживая нижнюю часть тела только за счет силы рук.
Она встречается взглядом с Паудер, а затем опускается, пару секунд висит на пальцах и отпускает их.
Падение длится достаточно долго, чтобы Вай засомневалась в своем решении и задумалась, неужели она добровольно бросилась в бесконечную пропасть, но затем ее ноги касаются дна. Потеряв равновесие, она падает на задницу и болезненно откатывается на несколько футов назад. Звук выходит таким громким и тревожным, что Паудер окликает ее по имени и высовывает голову в люк.
Вай по-совиному моргает в темноте, надеясь, что глаза привыкнут, но этого не происходит, поэтому она встает на ноги и с некоторым смущенным раздражением прерывает следующее паническое «Вай?».
— Я жива, Пау.
Она вздыхает и пытается стряхнуть пыль со штанин.
— Твоя очередь, — кричит Вай, прижимая ладони ко рту. Она едва различает силуэт Паудер. — Я ничего не вижу.
— Ну, не знаю, — кричит Паудер в ответ, находясь за тридевять галактик. — Не хочу отбить себе задницу, как ты.
— Ты издеваешься надо мной, — ворчит Вай. — Моя задница в полном порядке, Паудер. Просто спустись сюда, пожалуйста. Тебя могут увидеть.
Это весомое замечание, поэтому сестра исчезает из виду. Вай несколько секунд стоит в тишине, пока сверху не слышится различимое движение и звук чего-то тяжелого, волочащегося по крыше. Затем раздается оглушительный грохот.
Ее винтовка падает первой.
Звук такой громкий, что Вай отшатывается назад, подальше от грохота и звона патронов, покатившихся вслед за оружием и ударившихся о носок ее ботинка. Свист теплого воздуха, еще один глухой стук, и похожая на пещеру комната наполняется тихим звуком чиркающей спички, а затем появляется Паудер и забирает автомат.
Она перекидывает оружие через плечо с привычной легкостью. Немного пугает то, как она наваливает его на свое тело, которое на контрасте кажется похожим на скелет. В этом движении видятся сотни повторений, многолетний опыт, и Вай сглатывает горький привкус во рту при мысли о том, сколько раз сестра сама выбирала использовать оружие.
Паудер зажимает спичку между зубов, как будто прикуривает сигару, пламя танцует в опасной близости от ее кожи. Она достает факел из заднего кармана, и Вай видит, как косятся голубые глаза, пока она поджигает его. Он вспыхивает светом. Из факела вырывается дым, окутывающий пространство розовой дымкой.
Вай отвлекается от сестры и осматривается. Она может видеть только на несколько футов перед собой, но этого достаточно, чтобы разглядеть детали. Здание представляет собой заброшенную фабрику с заколоченными окнами и сломанным оборудованием. Вай переводит взгляд на место, где недавно приземлилась, разглядывает уклон, сформировавшийся упавшими досками и металлом. Ей повезло, что она не напоролась на них при падении.
Над головой их тени танцуют в розовом дыму, искаженные лабиринтом опорных балок. Голос Паудер нарушает тишину.
— Думаешь, мы здесь одни?
Вай оглядывается на Паудер, выдохом погасившую спичку. Слабый намек на беспокойство играет на ее лице, она отпихивает доску у ног, отправляя ее во тьму, и встречается взглядом с Вай. Она выглядит моложе. Такая похожая на ребенка, которого Вай защищала от теней, и в то же время такая чужая. Часть ее хочет преодолеть разделяющее их расстояние и прижать руку к ее щеке. Предложить любую помощь, на которую способна. Но другая, рациональная сторона, удерживает ее на месте.
Эта версия Паудер трогает струны ее сердца, но несмотря на сестринское желание поддаться чувствам, Вай все еще опасается волновать ее. Она действительно угрожала выстрелить в себя и в Кейтлин, и Вай хочет ограничить триггеры и сохранить стабильное состояние ради их безопасности.
— Похоже на то.
Пыль едва успевает осесть вокруг, как Паудер пересекает комнату, удаляясь от нее. Факел освещает пространство вокруг нее, но уводит Вай из поля зрения, и когда она смотрит вниз, то едва видит свои ботинки.
— Мы должны убедиться, — усмехается Паудер. Вай не успевает спросить, что она собирается делать, как сестра бросает факел вглубь фабрики, эффектно погружая их обеих во тьму — классика.
Удивительно, но при столкновении со стеной их источник света не гаснет и, что более важно, не взрывается, как другие любимые безделушки Паудер. Он просто фыркает несколько раз, окрашивая землю искрами, и шипит громче на расстоянии нескольких десятков ярдов. К облегчению Вай, он действительно светится ярче.
Паудер рыщет в темноте, как будто рождена для этого. Вай морщится. Она не может точно различить очертания размытого пятна, слыша быстрые шаги то здесь, то там, и вот она снова появляется рядом с южной стеной.
Ее силуэт резко возникает позади, отбрасывая длинную тень на кирпичную стену. Она похожа на теневых марионеток, которых Вай научила ее делать в подвале бара, когда в выходные они оставались без присмотра и засиживались допоздна, перешептываясь и хихикая. Порой Вай создавала какое-нибудь пугающее творение, слишком реальное, слишком страшное для ее возраста, и Паудер съеживалась под одеялами и плакала. Вай паниковала, и иногда требовалась целая вечность, чтобы убедить сестру выйти из своего кокона, но это всегда того стоило. Потому что тогда Вай сочиняла истории о том, как побеждала злодеев, а Паудер цеплялась за нее с широко открытыми, полными обожания глазами.
Когда Вай снова поднимает взгляд, расправив плечи, Паудер ступает на одну из диагональных балок.
— Ты боишься темноты? — спрашивает сестра. Ее тон любопытный и легкий, как и ее поза: она широко раскидывает руки, продвигаясь дальше по балке.
— Нет, — говорит она, с опаской поглядывая на Паудер, которая идет по конструкции, словно по канату.
Паудер хмыкает в ответ, шагает, пока не оказывается почти вне досягаемости света факела, а затем спрыгивает с бруса. Она снова практически невидима, и хотя Вай не ожидает удара в спину, она чувствует, как волосы на затылке встают дыбом.
Вай щурится и пытается подойти к сестре, шумно шаркая ногами. Она держит руку перед лицом, прикрывая глаза от густого пурпурного облака. Что бы Паудер ни добавляла в эти факелы, это определенно не принесет пользы. Что-то скользит по полу и сталкивается с носком ее ботинка, и когда она смотрит вниз, то обнаруживает пачку спичек.
— Паудер? — зовет она, нерешительно сжимая коробку в ладони. Вай осторожно оглядывается, когда справа от нее видится резкое движение, и что-то твердое прижимается к ее груди. — Чт…
— Фонарь-близнец, — говорит Паудер и снова уходит, на этот раз дальше. Ее голос звучит так, будто она может находиться в самом дальнем углу фабрики или прямо за спиной, и отдающееся эхо никак не успокаивает нервы Вай.
По весу и форме объекта Вай догадывается, что это еще один факел, и когда она снова выходит на свет — где она чувствует себя в наибольшей безопасности, — ее предположения подтверждаются. Она чиркает спичкой без присущей сестре претенциозности, почти ломая ее пополам о подошву ботинка, но, тем не менее, та зажигается. Затем она выставляет факел перед собой, немного беспокоясь, что он взорвется и разнесет все вокруг, но, сделав ровный вдох, поджигает фитиль.
Этот шипит громче своего собрата, и на пугающую секунду Вай беспокоится, что совершила ужасную ошибку. Но ее факел оказывается намного ярче, чем у Паудер. Он вспыхивает синим цветом, ярким, как цвет волос сестры, и освещает вдвое больше пространства. Дым также становится гуще, поднимаясь и окружая ее, и когда Вай смотрит на свои руки, она не удивляется тому, что пальцы окрашены.
Следуя по голубому пути, Вай сжимает свой факел, как спасательный круг. Она прикладывает ладонь ко рту, готовясь окликнуть сестру, когда внезапно Паудер возникает прямо у нее за спиной:
— Приветик.
Вай вздрагивает, разворачиваясь так быстро, что удивляется, как не попала Паудер в челюсть, но та уже уже находится за пределами досягаемости, задержавшись возле чего-то, похожего на сломанный бильярдный стол.
— Ты когда-нибудь бываешь нормальной? — ворчит она от испуга.
Паудер предпочитает не обращать на нее внимания и водит пальцем по уцелевшему краю стола. Некоторые шары все еще валяются в углу, и Вай наблюдает, как сестра проводит ногтем по их поверхности.
— Помнишь, как мы прятались в похожем месте?
Она толкает, костяшками пальцев отправляя восьмерку в один из немногих функционирующих карманов. Должно быть, что-то проело дно, потому что шар проваливается прямо сквозь него и со стуком ударяется о цемент. Они обе смотрят, как он катится прочь.
— Я продвинулась в этом мире, Вай, — говорит Паудер, но потом хмурится. — Или уже нет.
Пытаясь спасти свое бешено колотящееся сердце, Вай едва не говорит, чтобы сестра придержала монолог или, по крайней мере, поумерила театральность, но это большее, что она услышала от Паудер за всю ночь. Определенно прогресс после крыши, где состоялось их первоначальное воссоединение, момент, так внезапно украденный у них появлением Кейтлин. Поэтому она прикусывает язык и наблюдает, как Паудер берет со стола шар и катает его по ладони. Она продолжает, как будто разговаривает с невидимой аудиторией.
— Не могу вернуться сейчас, правда. Пока нет.
— Почему? — спрашивает Вай, зная, что заглатывает наживку. Она прислоняется к цементной колонне, скрестив руки на груди, а потом вспоминает заявление сестры, сделанное ранее. Ее беспокойство. — Из-за камня?
В глазах Паудер мелькает вспышка негодования.
— Нет, я получила повышение за хорошую работу, — язвит она, оживленно вертя мяч в руках. — Конечно, из-за камня.
Возникает заметная пауза, когда… что-то привлекает внимание сестры, и в этот момент она выглядит дикой, как будто готовой рвать на себе волосы. Ее голос прорезает тишину, как нож, острый и обезоруживающий.
— Заткнись, она это знает, она не настолько глупа.
Беспокойство ощетинивается в груди Вай, но слов Паудер недостаточно, чтобы задеть ее самолюбие. Пальцы сгибаются от желания протянуть руку и прикоснуться к сестре, чтобы успокоить то, что терзает ее разум. Она напоминает себе, что нужно оставить сантименты до лучшего дня, и лишь крепче сжимает кулаки.
— Ладно, ладно, — шепчет она успокаивающим, но тревожным тоном. Она переминается с ноги на ногу. — Что это вообще такое? Казалось, это очень важно для тебя.
Паудер выглядит почти пораженной, если не оскорбленной. Она смотрит то на Вай, то на бильярдный шар, который держит в ладонях, свободно перекатывая его, а потом отвечает, невозмутимо, словно обращаясь к собственным рукам.
— Может, ты и правда настолько глупа?
Вай не успевает оскорбиться, как сестра продолжает.
— Представь… — начинает она с мечтательным, но не вдумчивым видом. Такое же выражение лица было бы у любящей матери, которая пытается объяснить сложное предложение своему пятилетнему сыну. Паудер запрыгивает на стол, аккуратно подобрав под себя ноги, и начинает перекатывать шар по голени. — Представь себе волшебную батарейку. За исключением того, что эта батарейка может питать… скажем, любое оружие, о котором только можно мечтать, и даже больше.
Внутри у Вай все сжимается, и она выпрямляется. Паудер ложится ровнее. Пауза.
— Этого достаточно, чтобы стереть с лица земли всю верхнюю часть.
Она жестикулирует, как будто пишет картину, Вай помнит, как Паудер рисовала в детстве. Немного успокаивает то, что ее фанатичное поведение не полностью порождено травмой.
— Силко узнает, что я его потеряла, и… — она выпускает шар из рук, и он падает на пол. В отличие от прошлого, он разбивается при ударе о цемент.
Вай ощущает, как поток чувств проносится сквозь нее. Гнев, может быть. И тонкий намек на обиду. Напоминание о том моменте десятилетней давности отравляет первоначальную реакцию, но она подавляет ее, прогоняет. Аналогия с шаром, разбитым на куски на полу, наполняет ее паникой. Одна проваленная миссия не должна стоить этого. Но сестра выглядит искренне взволнованной. Обеспокоенной. Предвидит последствия, когда появится с пустыми руками.
Если Паудер не слишком напугана, Вай может поволноваться за них обеих. Она отталкивается от стены и беспокойно переминается с ноги на ногу.
— Тебе это не нужно, Паудер, — вырывается у нее раньше, чем она осознает, что говорит. Ее сестра выглядит воинственно, открывает рот, как будто собирается возразить, но Вай продолжает. — Тебе не нужно возвращаться к ним.
— Нет, — качает головой Паудер. Вай задается вопросом, посещала ли Паудер кого-нибудь еще из их детства, потому что ее ответ кажется отрепетированным, как будто она уже говорила это раньше. — Ты не понимаешь…
— Нет, понимаю. Что бы у них ни было на тебя, просто… оставь это. Мы уйдем к утру.
Вай звучит достаточно убедительно, потому что слова застают сестру врасплох. Ее взгляд почти пугающе открыт, челюсти напряжены. Она хмурится.
— Это просто слова, — отвечает Паудер тише, чем раньше.
— Нет, обещаю. Мы закончим здесь и пойдем.
Вай смотрит на нее с твердостью, надеясь, что каждая капля искренности, которую она может собрать, виднеется в словах, просачивается сквозь все трещины в фундаменте их отношений. А потом руки обвиваются вокруг ее живота, и твердое, крепкое тело прижимается к ее груди.
Паудер грубо обнимает ее. Крепко, как будто пытается задушить. Вай чувствует отпечаток ногтей на своей спине, легкое давление там, где Паудер сжимает рубашку. Она прижимается плотнее, и ткань начинает намокать.
— Я всегда хотела, чтобы ты вернулась. — Говорит она приглушенно, утыкаясь лицом ей в плечо, затем в шею. Вай требуется несколько секунд, чтобы понять, что происходит. Это кажется опасно нормальным — держать Паудер в иллюзии безопасности.
Ощущение не такое, как раньше, а какое-то инстинктивное, как будто все тает и остаются только они. Она вся такая острая. Ее голова уже не лежит аккуратно на сгибе руки, и от нее больше не пахнет Вандером. Это Вай заметила, когда они были младше, после того, как погибли родители. Паудер каким-то образом сохранила запах отца, где бы они не находились. Запах дома оставался с ней, а теперь она совсем ничем не пахнет, но Вай ловит себя на том, что привыкает к изменениям быстрее, чем осознает их.
— Тебе больше никогда не придется их видеть, Паудер, — шепчет Вай ей в волосы. — Никого из них.
Наступает мгновение тишины. Паудер замирает, а всхлипывание прекращается. Именно этот момент Вай запомнит навсегда: как сестра не отвечает, как ослабевают пальцы на ткани ее рубашки. И в следующую секунду все меняется.
Руки, которые были на ее талии, внезапно оказываются на подбородке, и Вай не открывает глаз, чтобы посмотреть, что делает сестра. У нее нет времени на раздумья, потому что внезапно неподвижный воздух сменяется теплым дыханием у рта.
А потом Паудер прижимается губами к ее губам в темноте.
В этот момент в разуме Вай всплывает старое воспоминание о теневых марионетках. О том чувстве. Неподвижная тишина, от которой перехватывало дыхание, ощущение спокойствия, утешение, которое Вай испытывала как защитница, когда у нее был выбор все исправить в мире Паудер. Идея сделать что-то правильно и вызывающий привыкание эгоизм.
Вай чувствует такое же облегчение. Оно длится всего секунду, достаточно долго, чтобы ресницы рассеянно затрепетали. Но затем Паудер меняет положение, и руки, скользящие по шее, внезапно становятся удушающими, когда сестра прижимается губами к ее губам во второй раз.
Вай отстраняется, и глаза Паудер медленно открываются, расфокусированные. Из люка на ее лицо по диагонали падает столб лунного света, и, будь Вай другим человеком, она сказала бы, что сестра выглядит неземной, выкрашенной в серебристый цвет.
Но Вай — это Вай, и ее глаза сужаются, когда она немного отстраняется, глядя на руки сестры. Ее голос хрипит в горле.
— Что ты делаешь?
— Что? — На лице Паудер медленно проступает замешательство. В нахмуренных бровях видна неподдельная обида, как будто она не понимает, почему Вай сопротивляется.
Вай сглатывает, продолжая.
— Это не то, что я, — делает еще один прерывистый вдох. — Я…
Ее пульс учащается от стыда и лихорадочного ощущения, отчего уши становятся ярко-красными. Она зажмуривает глаза до тех пор, пока больше не может держать их закрытыми, и когда она снова фокусируются, взгляд падает на сестру. Она выглядит так, словно ее предали. Вай пытается говорить мягко.
— Не таким образом, Пау…
— Тогда каким? — Паудер делает шаг назад, не веря своим глазам. Ее голос потрясенный, кипящий. — Знаешь что? Нет.
Всего за несколько секунд ее сестра радикально трансформируется. Исчезает девушка, хрупкая и льнущая, которую несколько минут назад баюкала на руках Вай, и ее заменяет тень. Внезапно убийца из прошлого становится более знакомым.
Глаза Паудер становятся темными и холодными.
— Что, если я не хочу идти с тобой? Ты вообще думала об этом?
В ее голосе слышится нотка недоверия, что-то такое, что разжигает в ней огонь дерзости. Паудер глухо смеется.
— Ты хочешь, чтобы я бросила все, чтобы сбежать и начать новую жизнь, ради чего, тебя? Ради старых времен? Оставить… все, чего я добилась, в мгновение ока? Звучит знакомо, да?
Вай ошиблась. Она беззвучно открывает и закрывает рот, не готовая к реакции Паудер. Делает шаг вперед, чтобы приблизиться, но Паудер обходит ее стороной.
— Нет. Хочешь, чтобы я пошла с тобой, Вай?
Вай знает, что это ловушка, но все равно попадает в нее. Она отвечает искренне.
— Да, Паудер, больше всего на свете.
— Тогда исправь все.
Тишина.
— Как?
— Сделай для меня одну вещь, Вай, — произносит Паудер, и то, как она это говорит, заставляет пульс в груди Вай ускориться, намек явно сквозит в ее тоне.
— Если ты… если ты это сделаешь, — продолжает она, — я тебе поверю. И я прощу тебя, — добавляет она, — за все.
В груди Вай растекается болезненное ощущение: вина и ответственность за все, что она сделала. Апогей чувств. На языке отчетливый горьковатый привкус, когда она качает головой, приближаясь к Паудер.
— Ты не можешь требовать такого, — ее щека теплая, когда Вай касается ее. Паудер выглядит дикой, как будто вот-вот выйдет из-под контроля, ее глаза горят отчаянием.
— Могу. Ты сказала… ты сказала, что ты серьезно, — хмурится она, и Вай чувствует вибрацию на своей ладони. Есть резкий контраст в том, как Паудер прижимается ближе к ее руке, а ее голос пронзает воздух. — Докажи это.
Кажется, все замирает в голове Вай. Отчасти из-за нерешительности, но еще и потому, что это Паудер.
Ей тревожно, потому что это Паудер, и потому что это не совсем она. Ведь так? Девушка перед ней так отличается от той, которую она знала десять лет назад. Пострадавшей от собственного прошлого, в которое Вай внесла свой вклад, и практически сдавшейся. На ее лице выражение, которое Вай может определить как что-то между предвкушением и опасением, но если посмотреть глубже, видно, что она чертовски напугана. Она продолжает сгибать пальцы, скрестив руки на груди, как будто заставляет себя оставаться неподвижной.
Вай чувствует призрак касаний на том месте, где несколько минут назад были ее руки, ощущает вспышки жара на шее. Она может только догадываться, что происходит в голове Паудер, и в этой паузе взгляд сестры потухает в признании поражения.
— Не могу поверить, что я действительно начала тебе доверять.
От этих слов чувство вины пронзает Вай до глубины души. Она чувствует себя бесполезной, ни на что неспособной. Если хотя бы подумать об этом, Боже. Предложение шокирующее, да. Но оно настолько в духе Паудер, и хотя Вай думает, что сестра выглядит, словно вот-вот развалится, она поразительно дерзка. Это все еще заставляет ее задуматься. На самом деле Вай знает, что легкого решения всех их проблем не существует, особенно со стороны Паудер. Весы однозначно склоняются в ее пользу, даже если на другой чаше моральные принципы.
…Станет ли она это делать?
Теперь все так… по-другому. Паудер перед ней совершенно неузнаваема. Если закрыть глаза, Вай испытала бы то же, что и с незнакомцем.
Если она уступит только один раз… Боже, она действительно обдумывает это? Правда? С ее позиции становится понятно, насколько Паудер повзрослела за десять лет, но Вай все равно старше. Это для безопасности Паудер, говорит она себе.
Большой палец Вай нерешительно соскальзывает со щеки Паудер, проводит по краю челюсти. Чтобы просто почувствовать. Она острая, и Вай чувствует, как преодолевает что-то.
— Я серьезно, — говорит она с бешено колотящимся сердцем.
Проблеск надежды в глазах ее сестры поражает серебристым лунным светом. Паудер смотрит сквозь ресницы, голос понижается.
— Докажи мне.
Вай требуется на удивление меньше усилий, чем она ожидала, поэтому, когда она целует сестру, ей хочется верить, что она целует не Паудер, а Джинкс.
Губы Паудер раздвигаются, словно прилив, а поцелуй — мягкий, медленный. Пытливый. Она чувствует резкий вдох у изгиба своей верхней губы и то, как мягко Паудер прогибается под натиском, такая хрупкая под ней.
Паудер издает звук во время третьего поцелуя, писк у рта Вай. А затем она как будто выпрямляется, ее руки ложатся на талию и грудь Вай. Это выбивает Вай из ритма, но то, как нос соприкасается с ее собственным, заставляет сосредоточиться на моменте. На вкус она теплая, сильная, как будто на губах остался намек на машинное масло от многочасовой работы в мастерской.
Паудер вздрагивает от ее прикосновений, от ее ответных движений, и когда Вай вслепую делает несколько шагов назад, она осознает, что они как будто срослись живьем, как будто умирают с голода.
Вай должна удивиться тому, как легко она втягивается, и хотя их поцелуи неуклюжи и безрассудны, дурнота разливается в груди. Ее мир расплывается, превращаясь в ничто, — есть только они, сталкивающиеся зубами; Вай притягивает Паудер к себе за талию, прижимает ее руку к своей щеке.
У нее кружится голова.
Черт, это не должно быть так. Это не должно быть приятно или правильно, но то, как ногти Паудер впиваются в ее живот, вызывает у нее головокружение. Она чувствует болезненное желание сказать Паудер, чтобы она вонзила их и давила, пока не проткнет кожу, пока кровь не скопится под ногтевым ложем и не испачкает лак. После долгих лет разлуки вот оно. Вай не может сказать, ей смешно или страшно от мысли, что это кульминация ее гибели — она целуется с младшей сестрой в импровизированном убежище под предлогом благих намерений.
Когда Вай проскальзывает языком между зубов, она вспоминает картинку из прошлого. Это внезапная вспышка перед ее мысленным взором, когда Паудер держала спичку между зубов, как будто курила. На короткое время, под стон своей сестры, когда она долго и медленно лижет ее рот, она представляет себя этой спичкой, резко и внезапно вспыхнувшей между губами Паудер.
Этого образа достаточно, чтобы подтолкнуть ее к действию, прижать Паудер к цементной колонне, поймав в ловушку между ее телом и холодной стеной.
Паудер смотрит на нее из-под ресниц, зрачки расширены, глаза блестящие и дикие. Она выглядит растрепанной, челка прилипла ко лбу, и Вай старается не смотреть на то, как ее грудь вздымается при дыхании.
Она наклоняет голову, как будто собирается поцеловать еще раз, но Вай обрывает ее на полпути, прижимаясь губами к ее уху. Ее голос низкий, размеренный.
— Могу я прикоснуться к тебе?
Она чувствует, как сердце бешено бьется в груди, пока она ждет ответа. Вай приходится призвать на помощь все остатки здравомыслия, чтобы выйти из этой ситуации на случай, если Паудер скажет «нет», но тогда…
— Пожалуйста.
Вай, не колеблясь, накрывает рот Паудер своим. Она проглатывает произвольный звук, когда раздвигает коленями бедра, а затем решительно проводит пальцами по шву брюк, отбрасывая всякую сдержанность. Вай касается места, где полосатая ткань стала мокрой, прямо в центре шва, и Паудер издает задушенный звук. Звук, подозрительно похожий на имя Вай.
Их поцелуи становятся глубже, грязнее, быстрее. Это слишком сильное, яркое ощущение — прижимать Паудер к стене, но затем Вай чувствует давление на бедра, и они отступают назад.
Вай позволяет вести себя, слепо, торопливо, пока что-то твердое не упирается ей в спину. Она опирается на конвейерную ленту, цепляясь за талию Паудер и потерявшись в чувствах, затем внезапно ее центр тяжести смещается, и все становится горизонтальным.
Паудер наваливается всем весом и опрокидывает ее. Сначала Вай ударяется задницей о раму конвейера, а затем падает на спину так резко, что удар выбивает воздух из лёгких. Вай смотрит в пустоту, где только что была, но потом Паудер перекидывает ногу через край и ползет к ней в темноте.
Она крадется в тени, как кошка. Вай смотрит на Паудер, затаив дыхание, пока та не переносит свой вес на колени и не садится на нее верхом, устраиваясь на бедрах.
Радужек глаз ее сестры почти не видно, и Вай чувствует, что начинает тонуть в глубине расширившихся зрачков, когда Паудер снова целует ее. Поза, в которой они находятся, позволяет Вай мягко толкнуться коленом между ног сестры, и изумленный звук, вырвавшийся изо рта Паудер, говорит ей, что это хороший признак того, что они в полной заднице.
От этого у нее задирается рубашка, и Вай чуть не вздрагивает.
Они обе смотрят вниз.
Вай замечает уродливую рваную отметину, пересекающую живот по диагонали. В ней есть что-то странное, неестественное, и когда она откидывается назад, чтобы рассмотреть при лучшем освещении, она понимает, что рана слегка светится розовым. Удивительно, как быстро она заживает — совсем не похоже, что она получила ее всего несколько часов назад, поскольку порез почти полностью зарос мягким слоем рубцовой ткани. Паудер легко скользит пальцами по отметине, а затем проводит ногтем две параллельные линии прямо над ней, как будто рисует улыбающееся лицо.
— Кто это сделал? — спрашивает Паудер неожиданно хриплым голосом. Вай понимает, что она, вероятно, оправляется после того, как старшая сестра засунула язык ей в глотку, и сдерживает свой комментарий.
— Севика, — говорит она, наблюдая, как гипнотизирующий взгляд ее сестры темнеет и превращается в хмурый, — сегодня утром, когда я искала тебя.
Паудер моргает, отвлекаясь от упоминания имени, и Вай приходится сдерживать себя, чтобы не поежиться, когда Паудер проводит ногтем по губам улыбки.
— Ты искала меня?
— Да, как только вышла. Со вчерашнего вечера, в общем. Я думала, что мне конец в переулке рядом со старым баром, но мне помогли.
Она так близко, что Вай чувствует тепло ее смешка на подбородке. Она может видеть свое отражение в глазах Паудер, и на мгновение Вай задается вопросом, не отразилось ли отстраненное изумление сестры в ее собственных. Не увидит ли его Паудер, когда в следующий раз решит посмотреть на нее.
— А миротворец?
— Кейтлин, — кивает Вайн, рассеянно отмечая, как ее сестра ощетинивается в ответ. — Она спасла мне жизнь. Без нее я бы не добралась до тебя.
Глаза Паудер заметно сужаются, и она проводит большим пальцем чуть ниже кожи пупка.
— Она идиотка, раз дала тебе это.
— Я жива, не так ли?
— Пока, — соглашается она, — но тебе понадобится больше. Так всегда происходит.
Что-то в ее голосе заставляет Вай поверить, что она знает больше, чем говорит, как будто она устала от многолетнего опыта из вторых рук или, может быть, даже из первых. Паудер не похожа на тех, кто вкладывает деньги в подобные вещи, но она также не похожа на тех, кто стреляет по своим или заигрывает с собственной сестрой, так что Вай не знает, на самом деле.
— Теперь я здесь, — говорит Вай, кладя ладони на колени сестры и скользя вверх. Она массирует мышцы успокаивающим движением. — И ты здесь. И все будет хорошо, Пау.
Когда Паудер встречается с ней взглядом, в нем такая откровенная честность, что у Вай перехватывает дыхание. Какая-то отдаленная часть ее души потрясена тем, как Паудер кивает, принимая утешение, и на мгновение она чувствует, как что-то, возможно, удовлетворение, пробегает по венам.
Следующий поцелуй короткий и сладкий, почти целомудренный по сравнению с предыдущими, но он дает Вай возможность прислониться лбом к лбу Паудер и просто перевести дух на секунду. Просто наслаждаться ощущением того, что она рядом с ней, измерять каждый выдох, а затем она снова терзает рот своей сестры с упоительной настойчивостью.
Губы Паудер должны быть в синяках от таких поцелуев, влажных, голодных и глубоких, и какой-то инстинкт в глубине сознания Вай требует, чтобы на них было меньше одежды. Не то чтобы на Паудер было что-то еще, кроме брюк, но материал достаточно тонкий, а укороченный топ, который она носит, практически ничего не скрывает.
Паудер, кажется, думает о том же, потому что в перерыве на глоток воздуха Вай чувствует, как ее пальцы вцепляются в переднюю часть куртки. Она поддается, пока ткань не соскальзывает с кожи, падая на пол, и, очевидно, этого достаточно, потому что руки сестры массируют ее плечи и руки. Пальцы Паудер задерживаются на очертаниях мышц так благоговейно, что Вай смеется в поцелуй и останавливается.
Ее руки идеально обхватывают талию Паудер, и если постараться, она наверняка сможет соединить пальцы сзади. Она вся стройная, с крепкими мышцами, подтянутая и гибкая. Паудер ахает, внезапно и потрясенно, когда Вай резко дергает ее вниз, на бедро, и чувствует, как дрожь пробегает по всему позвоночнику.
— Ох.
Ее голос — низкое хныканье, вырвавшееся откуда-то из глубины горла и прервавшееся на выдохе. Вай двигает бедро, твердо и уверенно прижимая его между ее ног, и Паудер внезапно падает вперед, обеими руками обхватывая плечи Вай.
Она выглядит пораженной, как будто не может поверить, что Вай прикасается к ней так, но когда она начинает двигать бедром, Вай клянется, что видит намек на улыбку на ее лице.
Наблюдать за Паудер — все равно что смотреть театральное представление, как будто Вай одна из зрителей, восхищеная и сосредоточеная, готовая смотреть этот спектакль снова и снова. Вай откидывается назад на раму, выпрямляясь, а Паудер смотрит на нее сверху вниз, замерев, как будто ждет указаний.
Она держит Паудер за ребра, ее ладони сдвигаются вверх, а в глубине сознания таится мысль, что следы на ее коже выглядят как синяки — пятна от ее окрашенных пальцев расплываются фиолетовым под дымкой цвета фуксии. Они усеивают нижнюю часть живота, размазаны по талии, и какая-то первобытная часть Вай — хотя она и знает, что это не постоянные следы — горит при мысли о том, что Паудер явится к Силко в таком виде.
— Вай…
Голос сестры возвращает ее к настоящему, к тому, чтобы сосредоточиться на том, как Паудер все еще сжимает губу между зубов. Нетерпеливо нависает над ее бедром.
— Ты потрясающая, — выдыхает Вай, почти пораженная тем, насколько искренне звучат слова.
Она говорит это, и глаза Паудер расширяются, как раз перед тем, как она берет ее за бедра и плавно и медленно двигает по своему бедру. Паудер не может сдержать звук, вырвавшийся изо рта, и Вай сгорает от него, хочет глотать, пока не опьянеет.
Кожа ее бедра снова становится влажной, а пульс Вай учащается. Движения сливаются в беспорядочный ритм, когда она изучает Паудер, выясняет, что ей нравится, удерживает ее, направляя, пока движения не становятся отработанными и размеренными.
Дыхание Паудер становится чаще. Что-то сбивает ее с ритма, и она сопротивляется рукам Вай и дергает бедрами, словно что-то ищет. Вырывается из хватки. Когда Вай поднимает глаза, ее брови нахмурены, а на лбу блестит пот.
— Не хочешь снять? — полным любопытства голосом спрашивает Паудер, теребя пальцами низкий пояс своих брюк. Хочет. Вай хочет, чтобы сестре было хорошо, даже сквозь густой туман ее сознания, находясь на грани срыва от возбуждения.
А затем Паудер поднимается на коленях и, не успевает Вай моргнуть, зацепляет пальцами край пояса и стягивает штаны до середины бедер.
Волна адреналина захлестывает ее при виде кожи — столько кожи, все сразу и слишком много вещей, которые нужно запомнить. Паудер, похоже, совсем не против того, как сильно темнеют глаза Вай, как напрягаются и замирают ее мышцы. Как ладони парят над кожей, как будто она ошеломлена. Ее сестра глубоко мычит, накрывая руки Вай своими и нажимая. Заставляя коснуться ее талии.
Несмотря на то, что они из одной плоти и крови, Паудер абсолютно не похожа на нее. Ощущается совсем по-другому.
Она не знает, где остановить взгляд.
На самом деле у нее нет времени на то, чтобы выбрать между просторами кожи и бледными бедрами с изящными татуировками. Она гладкая везде, везде, и когда Вай проводит ладонями по татуированной коже, та оказывается мягкой и теплой. Ничего схожего с замысловатыми шестеренками, нанесенными на ее спину, в татуировках Паудер каждый цвет имеет разную текстуру, линии слегка выступают над кожей — доказательство того, что работа была выполнена слишком быстро, но достаточно удовлетворительно.
На коже Паудер нет следов несовершенства, в отличие от тюремных татуировок.
Дым достаточно детализирован и привлекает внимание к острому абрису ее тазовых костей, торчащих, как лезвия.
Она тонкая, миниатюрная настолько, что назвать ее худенькой — не сказать ничего. Изгиб ее живота отчетливо выражен, и когда Вай смотрит на него достаточно долго, она понимает, что он состоит только из мышц. Вай чувствует, как у нее пересыхает во рту, когда она замечает на теле Паудер четкий набор линий, которые ведут на юг, почти как неоновая стрелка вниз к…
Вай поднимает взгляд одновременно с Паудер, их взгляды встречаются.
Первое, что она замечает, это то, как вздымается грудь Паудер, не слишком быстро, но сильно. Она дышит глубоко, как будто вздыхает, и когда Вай открывает рот, чтобы заговорить, Паудер заставляет ее замолчать, приложив палец к губам.
Она выглядит голодной. Словно наблюдая, как Вай рассматривает ее, она разжигает собственный огонь, ее бедра и живот напрягаются от предвкушения.
Голос Паудер ясный, тихий, когда она говорит:
— Смотри.
Не теряя ни секунды, Вай следует по тому же пути обратно к бедрам, переводя взгляд чуть дальше пупка. Только на этот раз она не останавливается.
Облака образуют интересный узор на изгибе ее правого бедра. Рисунок становится более замысловатым и в то же время более свободным, как будто исчезает как раз в начале лобковой кости. Он внезапно обрывается там, прямо на ее лобке, и контраст между темно-синим и кожей настолько разителен, что делает ее беззащитной.
Эта кожа словно создана, чтобы на нее смотрели.
Вай следует за негативным пространством, пока не достигает затемненной тени ее щели. Слишком темно, чтобы разглядеть какие-либо детали, но мысль о том, что она находится в нескольких дюймах, вызывает у нее слюноотделение, противоречащее ее внутреннему компасу. Но мораль — это последнее, о чем она думает, и о чем думает Паудер, потому что Вай продолжает спускаться, пока не видит, что внутренняя сторона бедер ее сестры блестит от влаги, и что-то непоправимое ломается внутри нее.
В другое время в другой жизни Вай зажгла бы свечи и благовония и изучала тело младшей сестры, пока оно не стало бы продолжением ее собственного. Выяснила бы все, что делает дыхание Паудер более тяжелым и неконтролируемым и проводила часы, поклоняясь ее телу, как будто она сделана из чего-то божественного. Но они здесь, так что она соглашается на меньшее.
— Ты прекрасна, — вместо этого говорит она, встречая взгляд Паудер, и посасывает указательный палец сестры, проводит языком по мягкой подушечке, как по нарисованным чернилами узорам на ее бедрах. Она чувствует, как между ними начинает разгораться жар.
Этого достаточно, чтобы привести их к гибели, потому что через несколько секунд Паудер опускается вниз, пока колени не упираются в ее бока, и покачивает бедрами в томном, медленном движении, скользя по ее шраму.
От сладкого шока боли у Вай вырывается гортанный звук, повторяющий стон сестры. Она впивается пальцами в талию Паудер — она не удивится, если оставит настоящие синяки, — но Паудер снова стонет и покачивается во второй раз, подстегиваемая тем, что Вай держит ее.
То, как Паудер двигается, — эротично и почти собственнически, а ее взгляд настолько напряжен, что кажется, что Вай обожжется.
Жар на ее животе — сводящая с ума боль. Не слишком сильная, чтобы причинить реальный вред, но достаточная, чтобы заставить Вай глотать проклятия каждый раз, когда сестра двигается. Эти движения бедер — намеренные, но испытующие — и прикосновения кожи к коже сливаются в ощущение жара по всему телу, в нечто настолько интимное, что кусающиеся языки пламени пляшут вдоль позвоночника.
В конечном счете, именно скулеж Паудер, долгий, протяжный и полный желания, убеждает Вай стиснуть зубы, превозмогая боль, и позволить ей остаться на том месте. Она сжимает сестру так сильно, что боится, что та сломается, но Паудер говорит ей держать крепче: «…сделай так, чтобы было больно, Вай, да, блять…»; так она и делает, игнорируя чувство вины и сжимая тело до боли в костяшках.
Она только привыкает к безумному зуду, вызванному болью, когда чувствует, как Паудер скользит вниз по животу, оставляя горячий влажный след на мышцах живота, и останавливается у ее паха.
Шрам слегка светится, ноет при каждом вдохе и покрыт тонким слоем смазки Паудер.
— Я устроила беспорядок, — слышит Вай издалека, словно шипение сквозь зубы.
Но когда она смотрит на сестру, в ней нет ни намека на раскаяние. Вместо этого Паудер застенчиво улыбается, смотря только на шрам. Она выглядит восхищенной, удовлетворенной, даже несмотря на то, что она испачкала весь живот.
— Как будто часть меня внутри тебя, — шепчет Паудер, и это одновременно пугает Вай и заставляет ее дрожать.
В нетерпении Вай снова притягивает Паудер, крепко и настойчиво впиваясь ладонями в ее бедра. Это застает ее врасплох, но должно быть в этом трении что-то есть, потому что после нескольких движений помещение наполняется звуками вздохов Паудер.
— Вай, — выдыхает она, закрыв глаза. Вай мычит, делает следующее движение медленным и широким, наслаждается тем, что заставляет свою младшую сестру стонать.
— Ты можешь кончить вот так?
Паудер кивает. Очевидно, ей помощь вообще не нужна, потому что она садится прямее, так что руки Вай соскальзывают к ее ногам, а Паудер начинает быстрее вращать бедрами. Она трется клитором вверх по прессу, а затем снова вниз, и ей явно это нравится, потому что ее губы приоткрываются в беззвучном вздохе, и она двигается уже сноровисто. Научилась, думает Вай, и задается вопросом, со сколькими людьми она делала это, или, точнее, сколько ночей она провела, потираясь о свой матрас.
Предпочтения Паудер безрассудны и безумны, понимает Вай, учитывая, как сильно она прижимается к ней. Вай упирается подошвой в металл и слегка приподнимается, обеспечивая лучший угол трения. Крики Паудер, вызванные этим, эхом отдаются вокруг них обоих, и вид ее одной, бесстыдно получающей удовольствие, — это то, что Вай хочет запечатлеть в памяти.
Часть Вай хочет погрузиться в нее, войти на три пальца и брать, брать, брать. Другая хочет перегнуть ее через край конвейера и отлизать так, как будто не ела несколько дней. Однако Вай остается на месте, наблюдая, как ее младшая сестра балансирует на грани, запрокидывает голову и скачет на ней так, будто от этого зависит ее жизнь.
— Вай, Вай, Вай…
Ее собственный голос звучит глубже, чем она ожидала. А голос Паудер наоборот — высокий и отчаянный. Нестабильный.
— Ты молодец, Боже, ты так хорошо справляешься.
— Я так чертовски близко, что мне больно, сделай так, чтобы это прошло, пожалуйста…
На ее лице выражение, которое восхищает и пугает Вай: то, как она открывает глаза, и все на мгновение стихает. Паудер выглядит явно сумасшедшей и так отчаянно пытается кончить, что Вай не может больше оставаться в стороне. Она помогает поддерживать тот же ритм, плавный и настойчивый, когда Паудер сбивается, и в этот момент ее сестра наклоняется, чтобы прижаться лбом к ее лбу.
Вай очарована тем, как дыхание Паудер вырывается хриплыми прерывистыми стонами, как она смотрит на нее, как будто она единственное, что удерживает ее в этом мире. Она видит, как Паудер сжимает зубы и после особенно грубого движения, которое задевает ее шрам, она замирает, молчит, и, кажется, боль того стоила.
Вай вдыхает, выдыхает, и вдруг Паудер с отчаянной настойчивостью впивается в ее губы, а ее тело начинает содрогаться, и Вай чувствует, как несколько облегченных стонов щекочут ее губы и вибрируют на зубах.
Она отстраняется, чтобы посмотреть, послушать, и Паудер выглядит почти пугающе, но поразительно красиво. Оргазм обрушивается на нее с такой силой, что она выглядит дикой, все еще испытывая волны удовольствия, энергия то накатывает, то уходит из нее. Ее мышцы, кажется, расслабляются одна за другой, пока она не выдыхается, прижавшись лбом к плечу Вай и безвольно прильнув к ее телу.
Вай думает, что они подходят друг другу в каком-то маниакальном смысле.
Они лежат так несколько минут, Вай успокаивающе поглаживает сестру по спине. Считает ее позвонки, каждый отчетливый бугорок, когда ее прерывает голос Паудер.
— Я их не слышу, — шепчет она почти беззвучно. Благоговейно.
Это пробуждает что-то внутри Вай, что-то такое сильное, что она заключает Паудер в объятия и прижимает к себе. Она почти невесомая, думает Вай, когда соскальзывает с конвейера и меняет их положение, укладывая Паудер плашмя на металл. Так, чтобы продолжить с того места, где они остановились, проскользнуть внутрь, входить в нее, пока она не кончит во второй раз, а затем в третий, пока рука не начнет гореть от напряжения, а голос Паудер не станет хриплым и грубым, и фабрика не отзовется эхом от ее стонов.
Несколько часов спустя, после того как Вай избавилась от рубашки и последних остатков морали, они обе лежат потные и насытившиеся на старом брезенте в противоположном углу здания.
Она то засыпает, то просыпается, каждый раз встречая взгляд Паудер, наблюдающей за ней. Паудер не спит, ни разу.
На этот раз Вай просыпается от ощущения ногтей на спине, от того, что Паудер обводит замысловатый рисунок ее татуировки. Она уверена, что Паудер могла бы найти в них какой-то смысл, если бы попыталась внедрить их в один из своих механизмов, и эта мысль вызывает улыбку.
Вай оборачивается. Это движение заставляет ее осознать, насколько она обнажена, грудь открыта холодному, застоявшемуся воздуху склада. Она дрожит. Когда она поворачивается к сестре, Паудер сразу же ловит ее взгляд, как будто чего-то ждет.
Она не думает, что когда-нибудь привыкнет к тому, какая Паудер маленькая. Если смотреть на нее вот так, сверху вниз, она кажется еще меньше.
— Знаешь, кое в чем ты ошиблась, — бормочет Вай, проводя большим пальцем по ее щеке.
Глаза Паудер расширяются, а затем сужаются, как будто говоря: «Я укушу», и она рассеянно улыбается.
Вай тщательно взвешивает следующие слова, но вкладывает в них каждую унцию смысла, на которую способна.
— Паудер никуда не делась, — тихо, решительно говорит Вай, касаясь ее кожи у сердца. — Она здесь. Она всегда была здесь.
Паудер смотрит на нее непроницаемым взглядом, и на мгновение Вай опасается, что была слишком прямолинейна. Но затем ее глаза смягчаются, а радужки блестят свежим колодцем непролитых слез.
Голос у Паудер хриплый и тяжелый, когда она говорит, то ли от напряжения, то ли от чего-то ещё, она не может сказать.
— Я должна достать этот камень, Вай.
— Что?
Вай чувствует замешательство, и хмурится. После всего, Паудер все еще хочет вернуться… к ним?
— Я не понимаю.
Наступает пауза, прежде чем она снова слышит голос сестры. Встревоженная, но уверенная, она с трудом подбирает слова. Через мгновение она отвечает, прикрывая глаза.
— Я должна сделать это для них.
— Ты им ничего не должна.
— А тебе должна?
Вай молчит. Паудер ругается себе под нос.
— Я не оставлю тебя, — уверенно говорит Вай.
Вай ни за что не покинет Паудер. Не после того, что они сделали, и не после того, как она снова ее нашла. Она только что вернула ее, почувствовала вкус жизни спустя десять лет, и Вай будет бороться до конца, чтобы доказать, что это был не просто мимолетный момент.
Что-то вспыхивает в глазах Паудер.
— Не… говори так, Вай.
— Ты хочешь, чтобы я ушла?
— Нет.
— Тогда пойдем со мной, — серьезно говорит она. Вай придвигается ближе к ней, обхватывая ее лицо рукой. — Тебе не нужно уходить, не в одиночку.
Она напрягается.
— Только мы?
— Да. Кейтлин уже в пути. Если мы найдем ее вовремя…
Паудер отшатывается от ее руки.
— Я не стану помогать какому-то тупому топсайдеру, — говорит она, глядя вниз на живот Вай. — Особенно тому, кто сделал с тобой это.
Ее шрам жжется.
— На самом деле это сделал со мной один из твоих людей.
— Один из моих людей?
Как будто ее сестра внезапно становится недосягаемой, и хотя их разделяют считанные дюймы, они кажутся милями. Вай даже не знает, почему так беспокоится о защите чести Кейтлин, учитывая, что знает ее меньше суток. Наверное, потому, что чувствует, что обязана ей своей жизнью, но в данный момент это неважно.
Вай вздыхает.
— Прости, Паудер, я не это имела в виду.
— Конечно, — усмехается она.
— Нет, серьезно, — говорит Вай, смягчаясь. — Я тоже знала Севику раньше. Я знаю, что в них все еще есть хорошее, — продолжает она, — точно так же, как я знаю, что хорошее есть и в тебе.
Это не слишком помогает наладить ситуацию, но Паудер, по крайней мере, выглядит менее взбешенной. Или ей кажется, потому что, когда сестра снова заговаривает, она звучит отстраненно и не смотрит на нее.
— Я уже не та маленькая девочка, Вай.
— Я знаю. Ты не должна говорить мне. Просто… — Вай делает паузу, застряв между словами. — …позволь мне помочь, пожалуйста. Позволь мне помочь тебе.
Паудер смотрит на нее с выражением лица, которое так трудно разобрать, будто она находится под толщей воды. Вай не знает, качает ли она головой в недоумении или в несогласии, и только открывает рот, чтобы заговорить, как Паудер прерывает ее губами.
Сестра целует ее нежно, иначе, чем раньше. В этом нет стремления сделать поцелуй глубже или страстнее, и Вай сосредотачивается на том, как губы Паудер прикасаются к ее губам, мягко и неторопливо. Она находит это различие важным: наслаждается ее поцелуем, даже когда кровь не кипит от возбуждения.
Все заканчивается слишком быстро, и когда она отстраняется, в глазах Паудер появляется печаль, которой раньше не было. Вай не дает ей времени, подаваясь вперед, и ее охватывает тревожное чувство разочарования, когда Паудер отстраняется во второй раз.
— Ты уже помогла, — бормочет Паудер, грустно улыбаясь.
Это последнее, что видит Вай перед тем, как ее мир превращается в дым.