Отдай своё сердце

      Скажи мне, кто ты есть.       Хосок танцевал не для отработки практики. Позволял мелодии просачиваться сквозь вены и двигать его телом так, как чувствуется. Попадание в такт, воображение о высоком и громкая музыка, что заполняет всю квартиру — его успокоение и отдушина.       Скажи, о чём мечтаешь.       Ноги не могли запутаться, ибо хозяин своё тело знает лучше, чем собственного себя. Парень подхватывает бокал белого вина и отпивает глоток прежде чем приблизиться к окну на всю стену и опустить бокал на пол. Он продолжает танцевать подстать солнечным лучам, в которых купается и тонет. Которые лучше всего кричат о его необходимости жить.       Хосок сомневается.       Хосок верит.       И сегодня отпускает человека, который когда-то стал зависимостью вместо любви.       Хосок хочет любить и быть любимым.       Парень добирается в движении до дивана и падает на него с самой яркой улыбкой, на которую способен. Падает, а после заливается смехом. С журнального столика хватает бутылку за горлышко и заливает в себя новые порции спиртного.

__________

      — Мистер Чон, вы пропустили этот документ, — улыбается секретарша, войдя в кабинет. Кладёт приказ на стол и показывает пропущенные места. Хосок молча исправляет ошибки, кивает и отпускает сотрудницу.       Мужчина в кресле разворачивается к просторному окну и пальцами проводит по подбородку. Мир только просыпается, когда его компания уже во всю трудится для встречи важного клиента. Чон надеется, что ошибается, однофамилец и только. Ведь столько лет прошло, судьба обязана была их раскидать на разные концы вселенной. Или хотя бы планеты, на которой они родились в одно и то же столетие.       Но в то же время понимает, как себя же обманывает. Лицо, отчасти знакомое, отчасти тяжело режущее по горлу, никогда не оставляло его в покое. Журналы, интервью, новости — в течение последних шести лет напоминали о том, кого при всём желании забыть не получилось. О том, с кем пути разошлись обыденно, без ругани и символики. Разум взрослых людей оставил на обоих лицо, не задев и доли гордости.       В дверь постучались через несколько минут, предупредив о приходе клиента. Тот зашёл буквально сразу. Походка тяжёлая, но спокойная. Каблук ритмично отбивал по паркету, нарушая секунды тишины вместо звука стрелок часов. Хосок ненавидел тиканье. Хосок обожал ласкать уши чужими шагами. Его шагами.       — Ким Намджун, рад с вами встретиться, — Чон поднимается с места и протягивает руку, на которую отвечают и улыбаются.       — Я тоже рад.       Вести себя то ли незнакомцами, то ли яко бы отдалёнными по знанию друг друга, обусловливаясь рамками рынка — странно. Можно сказать, смешно до глупости. Кабинет без лишних глаз и ушей. С камерами, чьим просмотром занимается только хозяин кабинета. Место, где призракам если и известно прошлое мужчин, то они об этом не обмолвятся. Среди живых их не услышат, а после смерти уже и не так важно, с каким мнением тебя встретят любопытные зеваки.       Чон Хосок вежливо приглашает за стол, где подготовленные документы рассортированы по важности. Заостряет своё внимание на чужих пальцах, что касаются ближайшей папки, не открывают. Присаживаются. Ждут знака, благословения, молнии в окно. Ждут чего-то неконкретное, мнимое. Спасательное. И секретарша с двумя чашками кофе чем-то тем самым не стала. Словно и не было третьего человека. Связь ожидания не отступала.       Изменения произошли только в момент, когда две одновременные улыбки разбавили потоки воспоминаний и ощущений при встрече спустя столько лет.       — Хосок.       — Намджун.       Дело не в уважении, а в памяти. Та хранила ценное так долго, что впервые с облегчением распахнула ларцы из блестящих и тёмных камней нараспашку. Никакой мягкости или постепенного нарастания. Вспышкой пробрало, сразу все года по венам пустила.       Они оба любви хотели. Высот. Денег. Статуса.       Они оба перед чашами весов стояли. Своё выбирали. В жертву отдавали.       Друг другом пожертвовали. Замену так и не отыскали.       — Столько лет не виделись, возраст тебе к лицу, — по-доброму говорит Намджун. Прикрывается формальностью, истинность старается скрыть. Пусть и знает — единственный человек, что быстрее всех считывает и понимает, сидит напротив. Заметно расслабляется. Взаимность в ощущениях вместо успокоительных принимает.       — О тебе то же самое сказать не могу.       Оба смеются, глаза опускают, дают себе право секунды передохнуть, вновь взглядом встречаются. Позволяют теплоту самую малость проявить. Получить.       — Ладно, с годами ты стал куда мужественнее, — сдаётся Хосок. — Время тебя наградило.       — Мы сделали правильный выбор, только и всего.       Улыбки медленно растворялись. Не грусть пленяла, а пустота. Место хранящее в себе важное, что отдали в жертву самовольно, пусть и с сомнениями, так и не заполнилось. Никем не заменилось. Любовь, которая питала и вдохновляла, больше никакими руками не окутала, губами не обожгла.       Сердце по осколкам не склеило.       — Рад, что ты так думаешь.       Ибо сам Хосок после крайнего расставания дал возможность старому сомнению в мозг заползти. Следы оставить, тревогу пробудить. О правильности выбора глубоко задуматься. Похвалить себя за успех, скупать в океане злости за провал. Судьбу на колени поставить, а потом следом к ней склониться и главное узнать — почему нужно было столько потерять, человека себя лишить, забыть, как в отношениях тонуть. Крутиться в колесе и притворяться, что старые раны давно заклеены. Притворяться, что любишь, а не живёшь привычкой. Танцевать и напиваться вином в дни расставания с теми, кого хотел искренне полюбить. С глубокой печалью позже находить мужество отпустить. И отпускал, да ведь не тех, кого действительно надо. Не того, то есть.       Чон свои страдания запихивает глубже, воздуха набирает, мужчину напротив словно невзначай просматривает. И ловит, главными знаками чуть ли не захлёбывается. Намджун врёт. О правильности выбора врёт, о том, что время сыграло только в лучшую сторону. И если Хосок ошибается, потеряв срок в шесть лет наблюдать за Кимом, то смехом упьётся от шуток судьбы. Как та позволила досконально человека изучить, а после все старания расстоянием перечеркнуть, ржавым следом воздух пропитать и вручить всё на блюдце. Мраморном, до́чиста натёртым.       Намджун протягивает руку и берёт чашку кофе, на край стола внимание останавливает. Старается убедить, что пришёл сюда только ради одной цели. Важный контракт — первоначальное дело этого дня. Сердцем усмехается, ибо именно оно придумало прикрытие. Действительно важное одеялом укутало. Сквозь тёмные очки глаза спрятало, чтобы видно не было, как те главного человека дня насквозь проедают. Не в ручке вопрос, что обязана оставить подпись на свежих бумагах. Лучше руками напротив секунды насладиться. Хотя бы столько же секунд, сколько заняли бы закорючки в конце строчек текста.       Ким не врёт себе только в одном, осталась ли любовь к Чону. Ведь если сказать, что года никак не повлияли на истинные чувства — можно стать глупцом. Ибо есть большая поправка: года прошли по разным сторонам реки, оставляя за собой леса из важных воспоминаний друг о друге. Там дебри, поляны, цветы и болота. Там столько трудностей переплелось с успехами, о которых знают лишь двое. Только они в силах понять, через что пришлось пройти, чтобы добиться одни из поставленных целей.       Высот. Денег. Статуса.       Только они в силах признаться, что мечта об особенном мире, где нет понятия «ушёл» или «принял гордое одиночество» — осталась мечтой. Она была первой, она до сих пор гладит плечи в минуты печали. Ведь мечта это светлая, ласковая, всегда улыбается и поддерживает. Но какой бы добротой та не обладала, человек, глядя её в глаза, помнит суть этой доброты — иллюзия с потерей на право выйти в свет реальности. Она жестока просто потому, что существует. Просто потому, что требует слишком многого для современной действительности. И потому, что сейчас клюёт надеждой в висок, учуяв запах того самого, кто мечту перестал бы делать столь волшебной. Кто бы сам гладил плечи и дарил нуждающееся тепло.       — Признаться, я не думал, что ты заинтересуешься данным проектом, — отпивает горячий напиток Хосок, вспоминая подготовленную речь. Или хотя бы её часть.       — Мне ли неизвестно, как скрупулезно ты подходишь к своим идеям. Прежде чем выпустить в свет продукт, ты изучишь и продумаешь все нюансы. Поэтому за свои вложения я буду более чем спокоен.       — При начальном знакомстве тебя это раздражало.       — На самом деле, нравилось. Я хотел быть в этом на тебя похожим, Хосок.       — Поэтому при совместном студенческом проекте ты влепил мне подзатыльник, когда я вычитывал недочёты?       — Если бы. Это были твои седьмые списки недочётов, а тогда моё терпение не славилось особой стойкостью. Я хотел гулять и веселиться, а не только развиваться и зубрить. Ты же за один месяц лишил меня даже мысли, что выходные я проведу не среди книг.       Мужчины вновь смеются.       — Зато этот месяц нас довольно сблизил, — говорит Хосок о том, что оба подумали опустить. Чон считал, что тоже сумеет, но слова сами собой вырвались. А забирать их не так сильно и хотелось.       — Ты запал на меня куда раньше, поэтому и попросил преподавателя поставить меня в пару.       — Не зазнавайся. В любви признался первым именно ты.       — То, с каким взглядом ты встретил моё признание — я тут же хотел сказать, что пошутил. Ещё и недели меня избегал.       — Эй, я не верил, что мои чувства могут быть взаимными. И ты так резко сознался, что я поверил в поехавший мозг. Никаких намёков и тут здравствуйте.       — Намёков было сполна, просто кто-то их настоятельно не хотел замечать.       — Спасибо, спустя столько лет выставляешь меня виноватым. И не стыдно?       — Ни чуть. Ты до сих пор из-за этого мило улыбаешься.       Не то, чтобы Хосок чуть не подавился кофе. Скорее, горло самостоятельно решило перекрыть подачу воздуха и заставило хозяина замереть на долгие несколько секунд. Мужчина пару раз сконцентрировано моргнул, а после прищурил глаза, изучая ниспадавшую улыбку напротив. Ким Намджун пришёл слишком откровенный для долгой разлуки. У Хосока под рёбрами неприятно ноет, интуиция о чём-то подсказать хочет. Но не о любви же тот петь пришёл. Вернуть что-то — тем более. Здесь что-то большее, переменчивое. А если Намджун что-то и менял, то координально, чтобы след знатный остался. Хосок до сих пор помнит каждый из них. Даже те, что произошли до их встречи: рассказов хватило, чтобы повлиять так сильно.       Ким Намджун всегда сворачивает на новую дорогу резко и с визгом, обращая внимание на себя со всех сторон.       Чон Хосок смотрит на мужчину, через нос медленно дышит. От улыбки чужой тревогой не избавляется, но чувствует тепло предательское, которое по коже, как слабый ветерок, проходит. Под брюки лезет, рубашку, ни один участок не пропускает. Намёка не даёт, что позволит себе что-либо оставить. Хосок бы рад верить, как вырос и забылся, как время безжалостно новые стержни скрепило. Но за пятнадцать минут человек из прошлого столько эмоций заставил пережить, голову вскружил, трахеи своим присутствием забил, что те самые стержни наигранными кажутся. Может, и есть в них сила для любого прохожего или старого друга, но не для Намджуна. Помимо своих стремительных перемен, тот стал и вечным исключением Чон Хосока — от первой встречи и до последней секунды жизни. Мужчина в этом уверен стойко. Даже сильнее, чем в собственном имени.       — Не смотря ни на что, я благодарен судьбе, что когда-то встретил тебя, — спокойно говорит Намджун, отодвигает чашку и притягивает к себе первую папку. Открывает, взглядом по тексту бегает. — Я знаю, что финал у нас не для детских сказок был написан, но исключать из жизни опыт, который мы получили друг с другом будет глупым решением. Мы оба сейчас имеем авторитет в обществе, уверенное будущее, финансовую безопасность. Мы вытащили себя из бедных семей, когда вокруг нас столькие сдавались. И главные толчки, будем честны, произошли только благодаря нашим отношениям. Поэтому, прошу, не смотри на меня так, словно не знаешь, как себя вести. Мы чужие сейчас, в настоящем, но прошлое никто не отменяет. Нас в прошлом не вычеркнуть. Да и незачем, разве не так? Ничего нет постыдного в наших воспоминаниях, тем более когда в кабинете сидят только двое.       А главные отрывки прошлого, где начинается их история, всплывают благодаря любви Хосока двигаться и высвобождать эмоции.       Чон танцевал, много и отчаянно. Не для наград или желания показаться миру. Напротив, его спасение должно было оставаться личным. Не для глаз, а для души. Чтобы только он понимал, как важны для него движения под любимую музыку. Как танец влияет на настроение, зажимы в поведении, в проглоченных слезах. Даже сидя за семейным столом, Хосок пропускал шутки мимо ушей или те же самые нотации, как бесполезным занятием кусок хлеба домой не притащишь. Парень не спорил, отчего-то и соглашался с некоторыми высказываниями. Но забросить всё ради того, что так правильно — не собирался. Танцевал и падал, вставал и погружался дальше. И когда любопытные глаза заставали за занятием — не смущался и не прекращал. Плевать. Ему хорошо — вот главное.       Да вот именно в таком важном эмоциональном отдыхе Ким Намджун впервые вступил на список своих исключений.       Тогда Хосок танцевал в спортивном зале университета, когда группа ушла переодеваться, а следующее время было свободным из-за окна в расписании. Он сам не сразу понял, почему дождался на полу у стенки выхода всех одногруппников, как поднялся и шаг за шагом пустился подстраиваться песне, что играла в голове. Слова наизусть пропечатывались на губах студента. Ноги отбивали по деревянном полу, сохраняя ритм движений. Те были единственным напоминанием, что спортзал не пуст, что оставшийся танцор чувствует больше, чем обыденную тишину. Но не чувствует, как единственный зритель замер возле дверей. Прикрыл их, но не отходил. Наблюдал, как вкопанный.       Вот тогда, заметив знакомый силуэт, Хосок впервые остановился из-за кого-то. Точнее, из-за парня, что разбил принятый ему идеал симпатий к девушкам. Ведь широкие плечи и отсутствие груди не совсем вязались со вкусами, принятыми для парня. Не то, чтобы Хосок в тот момент уже не знал, как жить без него, но чувство симпатии колко ударило. Пусть и слабое, но чувство это осозналось так невовремя, застукав в личном освобождении. И плевать, что зритель этого на ту минуту и не знал, куда действительно вторгся. Даже плевать на то, что все доводы Хосока по поводу, что симпатия ему только кажется, она надуманная, вдруг окрепла и откинула все оправдания в сторону. Прям к ногам Ким Намджуна.       — Вау.       — Вау?       — Ты круто танцуешь.       — Спасибо?       — Пожалуйста?       Затем Намджун вылетел из зала, как застуканный ребёнок в поедании спрятанных конфет. Хосок так и не продолжил выпускать эмоции через танец. После мимолётной встречи и разговора эмоций практически и не осталось. Правда, восполнились они куда быстрее, чем думалось.       Чон после стал больше наблюдать за Намджуном. Не в сталкера превращался, но порой и на этой мысли себя ловил. То, как тот кофе себе покупал, как с друзьями смеялся или строчил со скучным лицом лекции. Невзначай привычки запоминались, впервые ямочки на щеках заметились. Что улыбаться он предпочитал не размыкая губ: сжимал сильнее, когда смех просился наружу. И лишь изредка сдавался. Заметил, что пишет исключительно чёрными чернилами, всегда имел их в запасе.       Заметил, как симпатия крепко в сердце засела. Испугался. Что с этой вещью делать вообще? Подойти и дураком выставиться? Заставлять смотреть на другие фигуры? Несложно, но зачем, если знает, какая фигура интересует. Себе противоречит чаще, чем утро за окном встречает. Зато копается в себе круглые сутки, не замечает, как врезается во что-то. Например, в того, кто причиной этих самых противоречий и стал.       — Ты в порядке?       Чужие руки за плечи придерживали, улыбка на лице красовалась, голос искреннее беспокойство выражал. Хосоку и не нужно было до глаз взглядом подниматься, чтобы и без слов дураком себя почувствовать. Гениальные поступки его преследовали лучше, чем внимательность и логика. Как он ещё чудом с лестницы не повалился — не понимает.       — Да, спасибо, извини.       — Меньше об учёбе думай, ты и так на потоке лучший. Убьёшься столько учить и повторять.       — Да, конечно.       Гениальный поступок был и в том, чтобы сбежать теперь Хосоку. Две неоднозначные встречи и с каждой кто-нибудь, да сбегал. Намджун своим существованием покоя лишил. А ведь он просто нравится. Только нравится, но отчего же мозг так плохо работает. Как люди тогда справляются, когда в сердце всем известное, более глубокое чувство пробирается?       — Ты в порядке?       Пусть и сказал «да», а верил в слова с тяжестью. Хоть и спрашивали его о другом.       — Почему ты не выступаешь? — застал Намджун танцующего Хосока в кабинете, который остался дожидаться учителя для дополнительных заданий.       Чон громко вздыхает и проклинает незваного гостя. Не потому, что тот раздражал, а потому что каким-то хреном всегда находил его среди стольких корпусов за единственным успокоением. Мёдом его танцы что ли намазаны или магнитом приправлены.       — Не нуждаюсь в зрителях, — хмурится и накаляется Чон, запихивая в рюкзак учебные материалы. Преподавателя можно и завтра найти.       — Удивительно.       — Что? — отрезает Хосок.       — Ты в себе столько талантов собрал. Но показываешь лишь малую часть. И то, скорее, не по своей воле.       Намджун своими словами застал парня врасплох. Он его хвалит что ли? Вот так просто? Удивительное в нём что-то находит? И опять улыбается, да сколько можно. Весь накал, что так старательно собирался, одним движением осыпался. Этот парень не может быть настолько хорошим, у всех есть недостатки. Но он как сбор идеальных манер и изысков собрался в одном теле и теперь терроризирует бедного Чон Хосока.       Нет, так дело не пойдёт. Хосок обязан найти в Намджуне минусы и вычеркнуть ненужные чувства, как случайно написанное слово. Не просто минусы, а чтобы смотреть больше желания не было, чтобы голос его слышать не захотелось.       — Ты ничего обо мне не знаешь.       Намджун лишь плечами пожимает, мол, а что я должен на это сказать. Молча худощавого парня мимо себя пропускает, ближайшие две недели его толком и не видит.       Хосок же чёткую цель выставил: есть учёба, вот что стоит всего внимания. Она ему успех в жизни пробьёт, финансовой подушкой обеспечит. Это то самое, за которое родители им гордятся, верят в силы сына, последнюю монету на учебники отдают. И однажды признаются, что здоровье последнее готовы отдать, лишь бы извиниться за те скупые условия, в которых рос их ребёнок. Хосок же ладони им гладит и твердит о том, как не отступит от цели, так разбогатеет, что счёту деньгам не будет. Счастье за порог после не выпустит.       А потом вновь видит Намджуна и готов лбом стену расшибить. За что такое терпит — себя спрашивает, злится. Учёба. Намджун. Перекликаются, изводят. Да вот учёба целью с детства была, а Намджун и в знакомые с трудом годится. Зато как ярко себя в жизнь Чона вписывает.       — Данные работы повлияют на семестр. Семестр учитывается мной в конце года на экзамене. Помним, что мне мало ваших бессонных ночей перед экзаменом, когда весь год я вас не слышал и не видел. Желаем выпуститься — включаемся. Темы и списки пар передам старосте. Срок — один месяц.       Преподаватель заполнял аудиторию приятным и громким голосом, с идеально проработанной дикцией. Хосок за каждое слово цепляется. Всё ещё видит, как Намджун в кабинет заходит, мимолётный взгляд на него бросает и садится далеко, больше внимания не обращает. Считает, что оно и к лучшему. Бесится, что не может предъявить, какого лешего не с ним сел. Не может так больше. Глупый план в мозг пропускает, глаз с преподавателя не сводит. Чуть ли не улыбается. Место старосты сейчас на руку играет, нужные карты подбрасывает.       В конце пары ещё десять раз прокручивает, как желание в пару конкретного студента себе получить. Чем оправдать, за что уцепиться. Взрослый мужчина понимающе кивает, списки достаёт, протягивает. Хосок внимательно вчитывается, первым Намджуна с однокурсницей находит, после себя со старым знакомым. Тему дважды перечитывается.       — Мистер Ким.       — Да?       — Извините, а вы можете мне пару поменять?       — С чего вдруг? Я не по прихоти вас расставлял, а следуя предыдущим трудам.       — Понимаю. Просто я хотел бы выданную мне тему с Намджуном в паре проработать.       — Он тебе угрожает, чтобы ничего не делать?       — Нет-нет. Мы как-то разговаривали, и эта тема всплывала, долго обсуждали. Думаю, с теми выводами, что нас тогда преследовали можно будет глубоко копнуть. Мы же в первую очередь не ради галочки берёмся за проект.       Ким Сокджин тишиной сопровождает, а после усмехается. Единицы не ради галочки трудятся, Хосок к ним относится, с лучшей стороны себя проявляет, дополнительную нагрузку берёт. Его бы хватку и мозг в бизнесе, да равных не найдётся, многого добьётся.       — Не думал, что вы с Намджуном близки. Умный парень, потенциала хоть отбавляй, да ленивый. Словно выгоды в собственных талантах не замечает, — говорит мистер Сокджин. — Ладно, переставь пары. Но ожиданий теперь к вам больше, не разочаруйте.       — Благодарю! Только не говорите, пожалуйста, никому об этой просьбе.       Ким Сокджин вновь усмехается, но кивает. Лезть глубже себе запрещает, ещё запутается неволь. Каждое поколение студентов всегда своими особенностями удивляло, развитие по-своему на окружающих влияло, отчего разбираться в этом — только нервы портить. Лучше за научными материалами время проводить.       Хосок списки намеренно перепечатал, распечатал, чтобы никаких подозрений не возникало. Намджун и вопроса не задал, к выбору партнёрам по учёбе относился нейтрально. Лишь бы совсем дерево не попалось, в чём чудом везло. А сейчас и вовсе человек попался, что черновую работу миру не покажет, пока все недочёты не вычитает. Намджун даже слегка обрадовался, найдя главные плюсы, но с каждой встречей о силе успокоительных вспоминал, названия в Интернете проверял, какие точно подействуют без нужды врача отмечал. С собой всегда в кармане деньги таскал — вдруг как накатит, за ними бежать придётся. Тем более Хосок домой к себе никогда не звал, всегда нейтральную территорию находил, а там люди. Позориться ещё меньше хотелось.       Чон знает, каким дотошным бывает и прекрасно замечает, как на Кима действует. Оно в чём-то даже помогает для основной цели, зачем вообще ему нужен Намджун для научной работы. Всё просто: общаясь вблизи, куда легче найти в человеке качества, которые могут оттолкнуть. Что симпатию взмахом руки в порошок сотрут, да повод подарят посмеяться над самим собой — каким глупцом, оказывается, был. Только план на деле работал туго, со значимой натяжкой.       Самое серьёзное, что получилось откопать — его безразличный подход к своим же навыкам, об этом и Сокджин дал понять. Его идеи блестящие; зацепиться за что-то и может план действий на годы вперёд прописать. Да вот на этом и тормозится, кандалы успехам надевает, босыми ногами по пустыни пускает. Хосоку у виска покрутить хочется, закричать: «да что ты творишь? Одним сотни часов необходимы, чтобы навык особый развить, а ты на нём крест ставишь». А потом сам же в кресле сидит и размышляет: Намджун нелогичный, но как о жизни говорит, как глаза светятся при слове «свобода». Так Хосок не умеет, он везде сплошные препятствия видит. Намджун же — поводы повеселиться, душу развеять.       Хосок искал причину избавиться от Намджуна. Хосок нашёл причину не отпускать от себя Намджуна. И вместо того, чтобы раздражением упиваться, парень незаметно открыть глаза одногруппнику пытается. Сделать приятное, о себе что-то в памяти оставить старается.       — Твои рассуждения бессмысленны, — выписывал из учебника Хосок формулы расчёта. — Любовь по сути лишь мешает, как соринка в глазу. Ты видеть хочешь, а она издевается, от себя избавиться с трудом даёт.       — Ты просто не любил по-настоящему, поэтому так и говоришь. Чувство это создано для благих целей. Как минимум, найти родственную душу, с которой тепло будет даже с катетером в старости.       — И не подумал бы, что ты романтик. Такую ересь и в романах не встречал.       — Сомневаюсь, что ты вообще их читал.       — Ладно, хочешь сказать: влюбись ты в кого-то, то сразу в омут этот сиганёшь? Даже не задумаешься, а надо ли тебе вообще с таким человеком связываться? Что будет, если не прыгнешь? Тебя последствия вообще не трогают?       — Ты много анализируешь, Хосок. Нельзя всё сразу распланировать, где чувства играют важную роль. Я могу хотеть одного, а обстоятельства сделают иначе.       — Всё равно ты несёшь какой-то бред. Лучше подвинься ближе и помоги красиво текст подать.       По окончанию месяца и сдачи проекта Хосок был доволен отметкой и расстроен, что поводы для встреч сошлись к нулю. К тому, как цель найти отрицательные черты в Ким Намджуне привели и вовсе к результату: Чон поймал себя на мысли, как обычная симпатия переросла в нечто большее. Не то, чтобы Хосок за ручку с Намджуном и на край света бы отправился, но вот в кафе бы точно. Или в парк. И плевать, откуда деньги придётся брать — компания бы того стоила, чтобы в конце расплатиться за обоих.       Бредни Намджуна о высоких моралях притягивали, с ним хотелось спорить и дискутировать. Чону нравилось, что их противоречия не приводили к ссорам или обидам, ибо Хосок старался добраться до истины, когда Намджун забавлялся и не грузился лишним. И всё же, что-то, да у Хосока точно получилось. В один из вечеров, когда Ким пригласил на занятие к себе домой, Хосок дал отличный повод для размышлений. Тогда его одногруппник впервые задумался, какие инструменты упускает из своей жизни. Что и как можно сделать, чтобы добиться большего.       В целом, Намджун сильно не жаловался на достаток семьи. Лишнего они толком позволить не могли, дом им достался от покойных родителей матушки, когда те сами пропадали на работе при любом удобном и неудобном случае. Но еда, пусть и не всегда разнообразная, была в холодильнике. Спал парень исключительно на чистых и выстиранных простынях, самая необходимая одежда аккуратно была сложена на полках в шкафу. Намджун не голодал, в холоде не дрог. Но и купить себе лишний раз банальное мороженое или газировку не мог. Это входило в раздел растрат, когда их лучше отложить на чёрный день. А последний наступал довольно часто: то заболеет кто, то пособие задерживают, то налоги возрастут. Потому и задумался, что плохого в том, чтобы силы отдать на стремление заработать. Много заработать, чтобы второй холодильник только с мороженым и газировкой заполнить, прихоти внутреннего ребёнка позволить.       — Значит, твоя цель в деньгах? — заключал для себя Намджун.       — Ещё в славе и уважении. Но деньги первостепенны.       — А другие мечты есть?       — Что ты имеешь в виду?       — Банальное что-нибудь, не знаю. Завести собаку, к примеру.       — Будут деньги — будет всё. Купить станет лишь вопросом времени, когда я решу заняться походом в магазин. Включая ту же самую собаку.       — Звучит довольно грустно.       — Нет. Целеустремлённо — куда лучше подходит.       Хосок не знал, что такое раскрываться вот так просто перед кем-то. Хосок самовольно в список исключения заносит Намджуна и говорит. Говорит о том, что может украсить не в лучшем свете. О том, что знали потолок и подушка. И даже если и слышит смех или видит улыбку, то отчего-то ясно осознаёт: его понимают даже тогда, когда понятия не состыкуются. Когда глупыми, детскими рассуждения считают. А если не понимает, то пытается, на ветер слова не пускает. На мимолётное доверие отвечает.       Чон на землю спускается, когда Намджун только здороваться стал, к друзьям подсаживаться. Дни летели в прежнем режиме, но от того и бесились внутренности. Должно быть иначе, хотелось просто и рядом. Хотелось стереть влюблённость и дальше радоваться одиночеству.       Отпустило бы сердце. Не ныло бы так странно и отчаянно, словно в будущем другого человека принимать не собирается.       Намджун же назло ко всем куда приветливее кажется, чем к Хосоку. Других он и обнять может, волосы потрепать, кофту поправить. По плечу в эмоциях ударить или сам же получить порцию тесного внимания. К Чону и прикоснуться не тянется, как от заражённого увернуться пытается.       Хосоку бы поделиться печалями с кем-нибудь. Уверен, что родители не осудят, гляди, и подскажут. Да вот язык не поворачивается, в стороннюю тему уносит. Единственный, с кем поделиться желает — другим улыбку дарит, дураком себя чувствовать заставляет. Намджун, может, и не подозревает об угрызениях Хосока, но последнему это не мешает всю вину лишь на Кима сбрасывать. Не будь Намджун таким, каким есть — Хосок бы и не запал, а остальное уже череда последствий.       Парень долго себя мучает, пока Намджуна с преподавателем в аудитории не застаёт. В шоковом состоянии в дверях не замирает. Намджун мигом оборачивается, улыбается, под лампой ямочки демонстрирует. Сокджин же от доски не отрывается, мысль теории завершает, а после мелом точку ставит. Заметную, недовольную, что излишние зрители появляются и пялятся. После уже и сам преподаватель улыбается, когда очки поправляет и видит любимого ученика.       — Не знаю, что вы сотворили с Намджуном, но этот парень приятную тягу к знаниям теперь проявляет. И всё после вашего совместного проекта. Признавайтесь, давно план придумывали?       Сокджин по-доброму отзывается, больше благодарность голосом вызывает, чем просто обстановку разбавляет. Пусть не у преподавателя получилось студента в предмет завлечь, зато староста с этим отлично справился. А результат многого стоит, умных учеников нехватка. Точнее, желающих и дальше с великим терпением грызть то самое сокровенное, что называют наукой.       — Что? — чужим голосом переспрашивает Хосок и прокашливается.       — Вроде, умный, а чтокает через фразу, — усмехается Ким и поворачивается к учителю. — Благодарю вас, вашим объяснениям цены нет, всё разом запоминается.       — Но рекомендуемые мною книги всё же прочтите, из них выгоды не меньше извлечёте.       Парень кланяется и прощается, бедного Хосока из кабинета вытаскивает, лямку рюкзака поправляет. Чон и не сразу понимает, какое именно внимание получает. От кого — уж подавно. Послушно подстраивается, да рот на замке держит, ляпнуть лишнего боится. Спугнёт ненароком.       — Эй, ты живой?       Намджун рукой перед лицом машет, щёлкает пальцами и в глаза заглядывает. Тот и моргает, вроде, да не шевелится излишний раз. Губы размыкает и тут же обратно возвращает.       — Ладно, окей, первым скажу. Ещё раз спасибо, ты правда во мне новый потенциал открыл. Я так свечусь, когда у меня что-то получается. И в первую очередь — это твоя заслуга.       — Я ничего не сделал.       — Ага. Как скажешь.       Намджун подмигивает и первым уходит, окончательно в себе и моменте путается. То он здоровается для приличия, то восхищением осыпает. Это как вообще возможно? Что же он за человек такой? Видимо, тот самый, который так из головы и не вышел.       Я попал.       Намджун не просто Хосока поблагодарил, он глупую улыбку для ночей вручил, свои слова красным цветом выделил. Бедного парня с понятием «ревность» столкнул, ведь теперь тот не просто на приятелей и друзей Намджуна смотрит, он хочет биту взять и по черепу взмахнуть. Последствия представляет, себе билет к психологу прописывает. Не знает, как правильно вести и куда вообще деться. Ибо Намджун не ему принадлежит, а мозг извращается, с сердцем в опасные игры на пару играет. Дикое желание заполучить тропой прокладывает. Влюбленность своими запретами в больные ходы перевоплощает, по краю обрыва ходит.       Хосок во взгляде меняется, старается другие объекты исследовать, да не получается. Всё не то, без доли интереса и необходимости. Зацикливается лишь на учёбе и Намджуне, понимает, как сам себе крышу сносит, зависимость в каждое блюдо добавляет. От того и не выдерживает, в комнате по стенке скатывается. Впервые за долгие годы себе всхлипнуть позволяет. Рыдать — ни за что. Но вот слабость — её парень стенам родным доверяет, те всегда молчат и принимают.       Неужели безответные чувства всегда в бурю безумства превращаются? Вот так легко в кандалы запихивают и кислород ядом пропитывают? Хосок искренне себя понять пытается. В фильмах не так: там поплачут или побесятся, да успокоются. Порой и вовсе на всё забивают. Почему же тогда Чон себя не узнаёт? Хочет своего одногруппника избить и к себе забрать, в личных объятиях от всех бед скрыть. Защитить даже от самого себя.       Хосок душой уверен, что не смотря на свои же угрызения и терзания, он на людях ничего не показывал. Намёка не подавал, что помимо учебников есть ещё интерес важный. Он волосы с лица зачёсывает, ручкой играется и думает с нескрываемой гордостью, словно в голове мир покоряет одним щелчком пальцев. Чон точно уверен, что этот интерес за занавесом плотным во тьме прячет.       И ошибается.       От Намджуна скрыть всё так просто не удаётся. И пусть не разговаривали они больше после встречи с преподавателем, Киму это не помешало утащить Хосока под лестницу, к стене по наитию прижать, ладонями о стену опереться по обе стороны головы парня, что с испугу едва ли не закричал. И пусть их привычное «привет» или «утро доброе» единственной близостью осталось, это не стало препятствием теперь вот так близко стоять, в глаза, как в зеркало, вглядываться. Сквозь затемнённый участок что-то лишь в Намджуне понятное искать.       — Какого хера? — всё же возмущается Хосок. Остатки гордости находит, чтобы к нему уважение в одно название не оставили.       — Могу спросить тебя о том же. Ты запал на меня?       — Что? Нет, конечно. Даром ты мне сдался.       — Поэтому на парах меня глазами сожрать пытаешься?       — Фантазию приглуши. Второсортных романов перечитал или совсем рехнулся?       Хосок увернуться пытается, сбежать как можно быстрее. Он не мог так оступиться, так легко на блюдечке себя неосторожными действиями разложить. Тем более тому, из-за кого вообще в этой каше варится, свою оринтацию кувалдой бьёт. Но Намджун крепче прижимает, настойчивостью чуть ли не по лбу стукает. Отпускать сейчас не собирается. Хосок и вовсе заикается в мыслях: точно ли сбежать хочет. На минуту сдаётся, шумно выдыхает.       Противоречия проклятьями осыпает.       — Ты не сумеешь сейчас меня обдурить, можешь не стараться.       — Намджун, свали. Я сделаю вид, что ничего этого не было, окей?       — А если я не хочу так? Если мне надо, чтобы мы оба помнили этот момент?       — У меня серьёзные ощущения, что я в каком-то розыгрыше. Что я должен сделать, чтобы ты отвалил? Мы сдали проект, наши дороги разошлись. Хули теперь ты зажимаешь меня, словно мы парочка из начальной школы — искренне не врубаюсь.       — Потому что ты мне нравишься?       — Чего, блять? Я что, на педика похож?       — Он из клоуна совсем выбираться не собирается, — больше себе говорит Намджун, нежели парню напротив. Головой слегка машет, усталость скидывает. — Ладно, «не педик», иначе поступим, раз признаваться не хочешь.       — О чём…       Не так Хосок представлял себе первый поцелуй с парнем. Даже не так, он вообще себе его не представлял. Ни губы сухие, что к его прижимаются. Не давление грудью, чтобы шансы сбежать к нулю упали. Ни тем более необходимость самому к этому нулю свалиться. Даже малейшего предположения в голове не маячило, что после заполучения Намджуна — с ним целоваться придётся.       Хосок не врал, когда говорил, что не считает себя принадлежащим к голубым кровям. Он просто на Намджуне завис, а это совсем другое. От этого избавиться можно. Наверное. Чон застонать готов, как во время чертова поцелуя серьезно об ориентации думает. И в себя не сразу приходит, словно добро на такую нахальность даёт.       — Намджун!       Ким передышку даёт ровно в две секунды, от услышанного имени лишь сильнее улыбается, уверенностью вдоволь упивается. Он в свои выводы верит больше, чем в название своего пола. Ибо если Хосок думает, что за ним не наблюдали, то глубоко ошибается. Намджун тоже в себе копался недели последние, изучал реакцию, когда Чона в толпе не замечает. Но итог принимает легче, даже с энтузиазмом. Такие зубрилы впервые так интерес цепляют, зубами в кожу впиваются. Намджун впервые за все свои отношения агонию в атомах тела чувствует. И нравится она — крышу сносит.       Хосок не просто зубрила, что к себе внимание привлёк. Он своим поведением и словами новые двери в Намджуне открыл, возможные стремления показал. Он тот, кто огнями в глазах желание обнимать и не отпускать зажёг. Намджун не мог ошибиться: ревность Чона даже затылком ощущалась. Здесь не может быть «а вдруг» или «но». Лишь взаимность. Хоть на кон сердце ставь.       И вновь целует. Настаивает, чтобы признание вслух с двух уст слетало. Тогда Намджун знает, что делать. Он насладиться этой связью до краёв. И хватит недели, если это единственное время, пока другу другу они до вскипающей крови не надоедят. Надо — и двумя днями. Просто пусть признается, не зароет связь ненужными стереотипами или гордостью.       Хосок же сильнее упирается, руками так усердно в плечи давит, что в итоге от себя нахала отпихивает. Тыльной стороной губы вытирает. Не брезгает, но и в восхищении не купает. Он своими чувствами и дальше готовился давиться, так на кой чёрт он в такой ситуации оказывается. Почему от Намджуна слышит то, в чём себе долго не мог признаться? Издевается кто или судьба развлечения ищет?       — Ты мне нравишься.       — А вот ты мне — нет. И не смей, слышишь, больше не смей целовать меня. Даже не подходи, извращенец хуев. Возомнил из себя не пойми кого.       — Ты мне больше, чем нравишься.       — Заткнись бога ради.       — Хосок.       — Намджун.       Чон больше не ждёт, с места срывается и на пары больше не возвращается. В родной комнате сотню раз ситуацию прокручивает. В районе девяносто пятого даже самую малость признаётся, как понравилось. Не восторг, конечно, но явно не выдумка разума. Хосок теперь может признаться. Ким поймёт его, Чон просто испугался. А потом по лбу себя бьёт — ну и зачем начинать что-то? К чему всё приведёт? К тому, что поцелуи между ними станут нормой?       А почему нет?       Кто-то явно сбрендил.       И этот кто-то Намджуна избегал, как опасного вируса. Рядом дышать не смел, отсаживался куда подальше. А тот, как назло, встречи искал. Но взгляд Хосока в миг маршрут сменял, новые дела находил. На четвёртую неделю вообще подходить перестал. Кажется, Хосок своего добился: признаться не решился, Кима на свояси отправил. Чем не счастье.       Всем. Так коротко ответить хочется. И к Намджуну рядом сесть, долгожданное «да» ответить. Выкинуть подозрения и неверие; что чувства да, взаимные — признать. На самом деле не такое уж и тяжкое занятие, а не поддаётся власти. Чон честно дважды пытался сам подойти, даже несколько шагов навстречу делал, а потом так резко сворачивал, что чуть добавь и шею сломать можно было. Если не сразу и позвоночник. А лёгкие и те устали так часто тяжко вздыхать. Организм уже сам кричит «угомонись и смирись». Да кто только слушать будет. Мазохизм нынче в моде, видимо.       Только на пятой неделе в голове что-то не так щёлкает. Сидя за родительским столом и елозя рис по тарелке, парень слушал споры. Что нужно было за богатых замуж выходить. Но нет, по любви хотелось. Родители так долго спорили, что Хосок не сразу заметил, как тебе обниматься и извиняться начали. Время нервы потрепало, в кризисы отношения бросало. Но спустя столько лет вместе оставила, ни чем дороги не развела. Родители до сих пор испытания выносят, плача, но шагают дальше. Вместе и за руку, не оставляют кого-то позади. Зато Хосок, не попробовав, уже тропы в разные стороны уводит, никого шанса не даёт.       Не то, чтобы Хосок в принципе каждому встречному объятия расскрывал, а Намджун такой особенный нарисовался, которому никак и ни за что. И отношения у Чона тоже в опыте имелись: две милые девушки и тепло дарили, и поддерживали. Просто химию слабую имели, зато понимающе друг друга отпускали, да на поиски истинного счастья отправлялись. Но с ними было как-то просто, естественно, всё согласно негласным этапом. А Намджун резко стереотипы гасит. Дышит, ходит, учится и живёт, а Хосоку словно горло сжимает и намеренно в омуты затягивает. Чону неуютно, непривычно и неправильно. Хосоку любопытно, интригующе и немного, с океан примерно, адреналином приправлено.       Парень смотрит на родителей и осознаёт простое: жалеть же будет. Возможно, уже сегодня, потому что подойдёт, а в глазах больше надежды не увидит. Или холодное «поздно» услышит. А, может, ему и минуту не выделят, отвернутся и забудут, как прохожего очередного. И Хосок заслужит любой итог, вряд ли сам больше месяца худощавого и странного парня ждал, тем более, что кричал о натуральности своей этакой. Последняя и вовсе до одного места для счастья. Любовь не знает пола, эти гадости с зависимостью путают и установкой мозга на что-то якобы важное, от общества навязанное. А Хосок волю дал. Гомофобством никогда не занимался, а тут вдруг заделался. Защитную реакцию не в той сфере достал.       Чон еду бросает, наспех маму целует, отмазывается опозданием выдуманным и летит скорее в здание, где встретить лишь одного сердце требует. Только того на первой паре не оказалось, на второй тоже, третья и та без надежды пролетела. Мотивация и настрой заметно подугасли. Парень к выходу из здания и знаке судьбы размышляет. Как так, в день осознания Намджун неожиданно из вида пропадает. Хосок точку решился поставить. Никаких запятых или троеточий. Точку, что всё по местами разложит. И либо главу заставит новую начать, либо освободит от надоедливого «а что, если».       По дорожке идёт, убедить себя пытается, что всё порядке, да и хрен значит с этим парнем. А потом гудки возле уха слышит, как сам номер набрал — не осознаёт, позже и не старается. Вслушивается и губы облизывает. Намджун то ли намеренно игнорирует, то ли телефон в преисподней прячет, что и не дозвониться. На второй звонок уже сам сбросить собирается, как голос с той стороны подавиться повод дарует.       — Да?       — Да.       — Хосок, что-то случилось?       — Да.       — Что да? Ты можешь яснее изъясняться.       — Почему тебя сегодня не было?       Хосок смешок тихий слышит, но дурость из головы выкидывает, следом и идею звонок завершить. Точка рядом, он чувствует, интуиции с невозмутимой охотой доверяет. Но губу он нервов всё-таки покусывает, хочет время ускорить и к результату прийти. И так столько недель убито, что в месяцы самокопаний превратились. Куда ещё больше. Да и зачем — вопрос поважнее.       — Ревнуешь? Иль волнуешься?       Ладно, как бы не придушить нахальную рожу при следующей встрече — вопрос на первое место выскакивает. Телефон в руке сильнее сжимается.       — А нормально отвечать не судьба?       — На свидании был, так лучше? Ты же динамщик первоклассного разряда. Победил, поздравляю. Больше зажимать под лестницей не буду.       Чон и подумать не мог, что какая-то фраза про лестницу столько неприятного оставить может. Даже слово «свидание» как-то неожиданно померкло. Ведь там в гипотезе кто-то, в другом восприятии и обстоятельствах. А здесь Хосок фигурирует, да с Намджуном сразу. В молчании затянувшемся больно улыбается: оправдания детского уровня, вот с чем поздравить стоит. Здравствуй, точка, так сказать.       — Хорошо.       — Хорошо?       — Хорошо.       А что ещё Хосоку ответить? Песенку спеть или сказать, как рад за Намджуна? Но Хосок ни черта не рад. Точка глухо отдаётся, над парнем пылко усмехается. Вот твои ожидание и сомнения. Вот они: гипотезы и время подумать. К лучшему всё? Смех и только. Потому что не отпустит, ещё долго спрашивать будет «что бы было, если в Хосоке храбрости побольше хранилось?».       — Почему ты позвонил?       — Это уже неважно.       — Мне важно.       Голос менее счастливым отзывается, серьёзность в права вступает, как долгожданный король на престол. Ни один Хосок чёртов телефон зачем-то сжимает, неозвученные слова фантазирует. Намджун ждёт, но тишиной Хосок этого не понимает. Или не хочет, ведь больше и не старается.       — Я хотел тебя увидеть.       — Зачем?       — Сказать, что заебался быть динамщиком. Но опять же, смысла в этом нет. Теперь.       — Ты где?       — О нет, на тебя с твоей парочкой я глазеть не собираюсь. Веселитесь как-нибудь одни.       — Нет никого, свидания тем более. Побесить захотел, ибо ты достал, признаться. Поэтому лучше ответь, где ты или одной лестницей не ограничишься.       — Угрожать было лишним.       Хосок улыбается и Намджун это слышит. Ну и заставил же гадёныш мелкий стольким терпением запастись.       — Игнорировать в заправду было лишним.       Парни встретились спустя полчаса после разговора, так и не обронив и слова. Намджун об одном думал, Хосок о ином. Но мысли все связывались друг на друге, скрепляя идиллию невидимой нитью. Чон губу искусал, словно та круг спасительный: тишину продлит, на расстояние больше не откинет. Ким же природой любовался, боковым зрением на одногруппника поглядывал. Шаг за шагом вглубь парка привёл, где народу меньше и природы больше.       Хосок взгляд по сторонам бросает, выжидает пути прохожих. Насколько безрассудной идея кажется — не анализирует. Видимо, отношения между ними такие: сначала убегать по очереди, а потом целовать.       Ибо Чон не выдержал, развернул к себе Намджуна и в губы вцепился, придерживаясь за чужую кофту. Зима только в права вступила, а внутри так горячо всё, кипит и пылает. Парень чудом думает ещё жив остаётся, не один скелет существовать продолжает. На секунду размышляет, как поцелуй слаще сделать: девушку представь или человека из памяти стереть. Но всё глупостью выходит. Вкуснее становится только если Намджун перед ним, пусть и замерший, теперь сам неуверенностью исходящий. Необходимей только когда понимает, как близко человек находится, от которого столько месяцев убегал.       Но тревога злосчастная под ложечкой бьёт: Намджун довольно долго не отвечает, скорее, никак не реагирует. Словно увидев вновь того, кто понравился — передумал. Кому нужно столько нерешительности под боком. И на что Хосок надеялся. Лучше и правда миром закончить, каждого по своей дороге пустить. Парень отстраняется, миллиметров несколько успевают по губам холодом ударить, как крепкие руки успевают за лицо Чона схватиться, обратно к себе вернуть. Намджун не отпускает, из транса выходит и поцелуй в миг углубляет. Травяной зубной пастой давится, но кайфу отдаётся безмерно. Это не просто зубрила перед ним в лёгком морозе кутается, это чудо, которое в душе бетонной кладкой засело. Странно так, зато чувства в эйфории купаются, тонут даже.       И если Хосок решится вдруг передумать, решит всё ошибкой прикрыть, то Ким готов поцелуй этот в вечности скрыть. Здесь хорошо, родным пахнем. Пусть и мнимая, но защита ощущается. И себе доверяет: человек с тёмно-карими глазами — важный для него этап в жизни. Возможно и окончательный, с кем старость переживёт и последний раз улыбку подарит. Намджун точно не знает, надолго или коротко их жизни сплелись. Но сейчас чувствует, фантазии надежду питать не запрещает.       — Я не уверен.       — В чём?       Во всём — хочется сказать Хосоку, но слова более правильные подобрать пытается. В глаза заглядывает, щурится. Радуется холоду, на который можно румянец на щеках спихнуть. Ко всему сразу не привыкнешь, да и на деле от всего не убежишь. Хосок тому прямое доказательство, ведь пытался, со всех сил старался судьбу под себя подмять. А та наоборот всё сделала, Чону своё место показала.       — В том, что делаю.       — Тогда зачем поцеловал? И увидеть захотел?       — Потому что нравишься.       — Значит твоя неуверенность не обоснована. Тем более когда я первый сознался. В чём страх? В том, что у меня нет груди третьего размера?       — Нет.       — Хосок.       — Я просто не привык к тому, что мне человек в принципе настолько сильно нравиться может. Ты не знаешь, через что я прошёл и прохожу. Мне нужно было убедиться, интересен ли я тебе до сих пор или ты больше во мне не нуждаешься.       — Убедился?       — Да, нет, я не понимаю.       Намджун невольной улыбкой лицо украшает. Та тёплая, как утренее весеннее солнце. В ней скрывается нечто, что спасибо говорит: за честность и прямоту. Пусть и сказанную в формулировках затруднительных. Боже, Ким и правда влюбился, как подросток. Так мало знать о человеке и так жадно цепляться за него. Взаимность и в этом насквозь читать.       — Давай просто попробуем.       — Что?       — Довериться друг другу. Никто не заставляет всю жизнь вместе мучатся, если не сойдёмся. Но лично я точно жалеть буду, не решившись к тебе последний шаг сделать.       И Намджун делает, крайне маленький, ибо расстояние и так многого не позволяет. Терпеливо ждёт, надеется, но не настаивает. Обещает себе, что отпустит, ту самую надежду под свинец спрячет. Больше на манящее лицо взгляд не бросит. Но свинец в долгий ящик откладывается, едва заметный шаг к шансу на счастье приближает. Хосок шагнул, молча, слегка голову опустив. Но вперёд, не назад.       — Безумие какое-то, — говорит Хосок. — Куда я ввязался.       Ким молча руки расставляет, собирается сам обнять или хотя бы попытаться, но его сразу же опережают. Чон так вжался, что равновесие с толку сбил, Намджуна на землю повалил, сверху собой придавил. Панику включить не успел, как снизу смех такой звонкий просочился. Настоящий, яркий, ему посвящённый. Парень не сдерживается, сам обхватывает и окончательно бледное тело на себя валит.       — Идиот.       — Зато не скучно.       И Хосоку в действительности не скучно. Познавать человека не со стороны, а в открытую, зелёный свет получив — восторг вызывает. Можно спросить, уточнить. Для Чона Намджун стал тем, кого он познаёт каждой молекулой. Никакие изменения от глаз не спрячутся.       Хосок не стеснялся своих чувств, лишь изредка сам себе удивлялся, как его мог привлечь другой парень. Одно, когда ты лежишь ночами и предполагаешь, местами даже фантазируешь возможные вариации своей личной жизни. Представляешь, как себя будешь чувствовать, завлеки твой интерес тот или иной человек. Но Чон не занимался подобным, всю жизнь строил на достатке, где семейная жизнь когда-нибудь сама образуется. А потом неожиданно, как яркий цветок среди пустыни, Намджун естественные планы под тонной песка прячет, взор на себя переключает. И разве можно к подобному подготовиться? Хосок лично готов не был. Но счастлив ли? Бессомненно. Неподготовленность лишь оттянула момент, когда запросто чужая улыбка самого улыбаться заставляет. Когда неделя без зрительного контакта по сумеркам под руку водит, свой главный источник света видит.       Сидя рядом с Намджуном во время пар, Хосок стал замечать любопытные взгляды. Не то, чтобы их и ранее никогда не было. Но тогда они особо не трогали. А сейчас неудобно, задвинуть невидимую штору хочется. Иногда за ней и Кима оставить, но в итоге всё равно желание ближе придвинуть — побеждает. Намджун же шуточки мимо ушей пропускает, от подходящих друзей отнекивается. Замечая напряжённость Хосока, старается медленно поглаживающими движениями успокоить. Тот первое время дёргался от прикосновений среди учебных стен, позже мысленно просить их стал. И, кажется, Хосок так привыкать к Намджуну начал, что мысли о возможных разрывах вдаль ушли.       — Можешь меня поздравить, — радостно говорил Намджун, когда нашёл своего парня в коридоре. — Мои труды пошли окупаться. Идея, о которой я рассказывал — её приняли. На днях составят договор и выкупят её. Понимаешь? Я получу деньги за то, что придумал мой мозг.       Хосок замер в начале, а затем так широко улыбнулся, как только мог. В Киме заметные перемены произошли, их невозможно не заметить. Пусть в учёбе он и не стал лучшим, но отбирает всё самое нужное и за стенами ВУЗа себя отмечает, как перспективного парня. Даже Хосок, у которого такая цель была изначально — ещё не добился подобных результатов. Страшно представить, где бы был сейчас Намджун, включи свой мозг он годами ранее. Где-то на вершине, на которой Хосок бы точно до него не добрался.       — Это же здорово. Я не зря тебе говорил, что ты топишь свои таланты.       — Знаю. Благодаря тебе я и начал двигаться. Поэтому с первой выручки веду тебя в ресторан.       — Ты с ума сошёл? Какой ресторан. Это ненужные траты.       — Так говоришь, словно ты для меня пустое место, на которое страшно пару вон потратить. Если я до этого не водил тебя по подобным местам, то это явно не из-за отсутствия желания.       Хосок напрягся заметно, щеку между зубов втянул и жевал. С Кимом откровенным лучше всего стоит быть, он понимает, как никто другой. Но стыд так едко пожирает, органы все выворачивает, что признаться в страхе с трудом даётся. Он безумно хочет в ресторан не из-за еды, а из-за человека напротив. Он сам бы непрочь за счёт заплатить, ценными подаркам одарить. Но всё, что сейчас удаётся — это своим присутствием награждать.       — Джун, давай без ресторана, хорошо? Купи себе что-нибудь. Ты давно хотел себе крутой костюм или телефон. Не знаю.       — В чём дело? — в ответ молчат. — Хоби, — Намджун за руку парня берёт, большим пальцем по ладони гладит, возможные взгляды в преисподнюю шлёт. — Почему ты не хочешь, чтобы я на тебя тратился?       — Мне не в чём идти. У меня нет вещей для таких мест.       Хосок неохотно руку отдёргивает, длинный рукав оттягивает. Сквозь землю первым делом провалиться желает. Какие вещи, когда из-за задержки зарплаты, парень вторые сутки водой питается, серенады желудок по вечерам слушает.       Намджун же на время смотрит, оглядывается. Под локоть Хосока подхватывает и уводит подальше от учебного здания. Чон, что за пропуски трясётся, и не замечает, как прогуливает пары на лавочке в парке. Рядом пруд искусственный, совсем небольшой. Рядом Намджун сидит, одним присутствием успокаивает.       — Я знаю, как тема денег тебе важна. Первые разговоры ты только к ним и сводил, — первым прервал Намджун тишину. Чужую ладонь он снова к себе забрал, на колени положил и теплом одаривал. — Ты и домой к себе ни разу не пригласил. Но мне откровенно не нравится, что ты себе цену, как обычным вещами выставил. Словно тебя можно купить на любом рынке.       — Я…       — Хосок, ты загоняешь себя до синяков под глазами, учишься, как проклятый. Единственный отдых, который себе позволяешь — это когда со мной видишься. И то, потому что без вариантов. Дай волю, ты бы и при мне только и делал, что учился. Главное, чтобы я рядом где-нибудь сидел.       Хосок невольный смешок выпускается. То ли плакать, то ли смеяться хочется. Не думал он, что к таким разговорам вообще придёт. Но, видимо, у Намджуна терпение тоже не бесконечное. Видимо, Намджун о нём беспокоится куда больше, чем Хосок представить мог. А, вроде, только недавно Чон и никем для Кима был.       — Может, ты сомневаешься и на счёт меня?       — Что? Нет, Джун. Больше нет.       — Но ты явно доверяешь мне не до конца. Стесняешься, словно твой статус выше моих чувств к тебе.       — Прости.       Если Хосок и влияет на Намджуна с заметными результатами, то обратное влияние идёт медленным ходом. Чон много думает, взвешивает все за и против. Ищет в любом своём действии подвох, пути решения. Придя домой, миллионы раз прокручивает разговор в парке.       — Я хочу проявлять к тебе внимание разными способами. Не лишай меня возможности позаботиться о тебе. Мы пошли навстречу друг к другу без гроша в кармане. Завтра я смогу тебя в ресторан сводить, через неделю могу провалиться. Странно лишать себя возможности хотя бы изредка осчастливить любимого человека не только красивыми глазками.       Чон в подушку стонет. Намджун по желаниям его куда стремительнее опережает. Видимо, мало старается, много времени на ерунду тратит. До утра так глаз и не смыкает, идеи досконально изучает и прописывает.       С каждым следующим днём Намджун всё больше беспокоится. Голос Хосока не поменялся, холодным взглядом не скользит. Но поведение по интуиции звонким ударом надоедает, что-то неладное чует. Чон реже на встречи соглашается, кожа и без того бледная, в прозрачную превращается. Синяками вокруг глаз можно космос украшать. А если и заговорить пытается, то делами в семье прикрывается.       Удачный контракт и тот столько радости не приносит, как хотелось. И даже сумма, превзошедшая ожидания, особый отклик не вызвало. Будь сейчас парень его рядом — может, и услышал бы город счастливый визг. Но Намджун один по улицам, в кармане купюры гладит. Возможно, парень и правда с заботой переборщил, гордость задел. И теперь Хосок и не знает, как приличней отвязаться. Поэтому Ким деньги прячет в комнате, на парах больше за словом не лезет. Тонкое полотно из льда между ними взаимным бездействием утолщается.       — Прости.       Хосок не подсаживается, а плюхается рядом с Намджуном. Чуть ли тогда с места не сбивает. Голову опустил, зрительный контакт не решается возобновить. Больше воздуха в себя набирает, яйца в кулак старается взять. Либо храбрость сейчас, либо угнетение потом.       — Прости?       — Я вёл себя, как придурок.       — Не спорю.       — Джун, я знаю, что не подарок. Во мне тараканов на всю Галактику хватит. Но все, как один, думают лишь о тебе. А я сам чепуху творю, прячась от тебя самым тупым образом.       — Продолжай.       — Я люблю тебя.       — Уверен?       Хосок брови хмурит и по плечу парня бьёт. Единственную вещь, в которой он уверен, вдруг под сомненье ставит. Нет, здесь не ударить хочется, а отпустить, чтобы и мысли больше такой не возникало. Намджун от такой картины не сдерживается, смеётся и чужие волосы ерошит. Обиженный Хосок навсегда в его сердце особое место занимает. И другого туда уже не пустит.       — Бесишь.       — А только говорил, что любишь.       — Одно другому не мешает.       — Я заметил.       — Как твой контракт? Я из-за своего идиотизма и с ним не поздравил. Херовый из меня бойфренд.       — С последним соглашусь. Договор удачно заключился. Но я передумал тебя в ресторан вести.       Чон губу прикусил. То ли добился того, чего хотел, то ли откинул от себя парня за три версты. Один кулак в другой спрятал. Удивительно, что его ещё не послали далеко и надолго. Одним отказом от свидания ограничились. Хосок косым зрением за Намджуном наблюдает. Тот не двигается сначала, а потом в рюкзаке возится. Достаёт небольшую коробку в изумрудной упаковке. Без бантика, зато с надписью из чёрного маркера — его имя аккуратным почерком написано.       — Что там?       — Альтернатива.       Хотелось бы поспорить ещё, но пальцы сами к коробке потянулись. Секунды и упаковки нет, зато удивление по всему лицу читается.       — Нравится?       — Ты сдурел? Зачем ты столько…       Осекается, виновато улыбается. Сведи он опять всё к деньгам — точно разозлит Кима. Такие подарки не ради звучания чека дарят. Хосок с тяжестью в сердце противоречия топит. Замедляется в распаковке. Новый телефон от света аудитории в глазах сверкает. После включения уже глупую улыбку вызывает. На главном экране их общее фото, где оба на фоне красивой кофейни: Ким в камеру ямочки демонстрирует, Хосок влюбленными глазами от Намджуна не отрывается. Сон на яву, больше никак объяснить у Чона не получается.       — Себе я купил такую же модель, но вместо серебристого корпуса у меня фиолетовый.       Старший из-под книги свой достаёт, точно такое же фото на экране показывает. Что-то про видеозвонки рассказывает, интернет оплаченный. Но Хосок не знает, как сдерживается, чтобы от счастья случайно парня не придушить. Парные телефоны? Вот так просто?       — Нам сегодня полгода. Хотел запечатлеть эту дату.       Не просто.       Хосок даже фантик не подготовил. Лучше, он и про дату эту совсем забыл, когда Намджун помнил всё прекрасно. Подготовился, постарался. Не смотря на недоссору — подарок с собой принёс.       — Но как? Откуда ты знал, что я сегодня подойду и извинюсь?       — Я не знал, — пожал плечами тот.       — То есть?       — То есть я так или иначе всё равно бы тебе подарил телефон. В крайнем случае, на прощание сошёл бы. Только фото нужно было б удалить, с ним не в тему бы получилось.       Какое прощание, Хосок бы даже из уважения не согласился. Намджуну лучше смириться с заскоками Хосока, потому что тот сейчас отчётливо осознаёт, что так легко не отпустит. Даже если и делает вид, что запросто.       — Не хотел торопиться, но ещё один мой проект заинтересовал инвесторов.       — Ты так быстро продвигаешься.       — Тебе тоже стоит рискнуть.       — Рискну.       — Когда внуки вырастут?       — А ты выбрал, кто из нас рожать будет?       — Ой, дурак. Ясное дело, что ты. Ряды добытчиков я уже занял.       — Охренеть, спасибо.       Намджун и правда в заработке стал преуспевать. Не давить, и всё же подарки для Хосока остались в приоритете. На заключение четвёртого проекта, когда июль вступил в свои права, Намджун исполнил сразу три цели. Во-первых, не слушая отговорки, сводил Хосок в торговый центр, где оплатил несколько новых вещей. Во-вторых, сводил в ресторан, о котором заикался. В-третьих, сидя за столом под конец вечера, решился на главный подарок.       Хосок от вкусноты старается не сорваться. Есть, как приличный человек, а не наглядный пример без манерного посетителя. Разговоры с Кимом помогают отвлекаться. Только вот приглушенный свет так по-новому на лицо парня падает, что живот сводит далеко не от голода. Всё заведение на романтическую атмосферу располагает. Черты скул и челюсть острее кажутся, голос куда ниже, да и глаза тёмные, со зрачками расширенными.       — Хосок, я видел твой проект, — начал издалека, стараясь не вызвать негативных эмоций. — Тот, что ты постоянно прячешь и расписываешь подетально.       — Ты лазил в моих вещах?       — Заметил однажды твои схемы среди домашних работ. Потом заметки в телефоне. Я не имел возможность от и до изучить, но мне достаточно того, что видел. И того, что я знаю тебя.       — К чему ты клонишь?       — Осуществи его. Не продавай, а сам реализуй.       — Не смеши, ладно? Откуда я возьму деньги или инвесторов для старта? Я ещё зелёный для таких шагов.       — Я стану твоим первым инвестором.       — Прости?       Намджун осторожно признаётся о деньгах, что откладывал. Родители ни об одной удачной сделке не в курсе, когда Хосоку рассказывал о куда меньших суммах. Крайний договор переплюнул три прошлых. И Намджун правда думал, что сможет семье отдать, себя любыми прихотями побаловать. Но как только в руки получил итог своих стараний, то перед глазами один Хосок стоял. Его реализация и успех. Намджун не знал, будет ли вести дальше, но он уверен в парне, который рот от слов приоткрывает. Что возмутиться пытается, а в итоге только и делает, что слушает. Своим ушам не верит, реальности тем более.       Ким Намджун не может быть таким. Отдавать всё и даже больше лишь для одного Хосока.       Намджун же об одном молчит. О снах, где оба на дне сидят, из грязи выбраться пытаются. Что все старания стёрты в прах. Подсознательный страх в проекциях фантазию будоражит. Это всего лишь последствия того, что финансовая свобода в жизнь зашла, показала на собственной шкуре, как бывает без ограничений. Как может быть и дальше.       — Нет, ты не отдашь все свои накопления мне. Я не приму.       — Хосок.       — Даже не заикайся больше. Ты понимаешь, что проект может прогореть? Все твои сбережения уйдут в никуда. Ты останешься ни с чем. Из-за меня.       — Мне тебя будет достаточно.       — Прекрати. Тебе не пять лет, хватит всё так романтизировать. Ты наши отношения ставишь выше всего. Сними эти чертовы розовые очки.       — А куда ты ставишь наши отношения?       — Не на первое место.       — Хорошо, — Намджун говорил спокойно, встал из-за стола, вытащил несколько купюр и оставил на столе. — Снять розовые очки, — головой усмехающе дёргает. — Поступим так, как в хочешь, без проблем. Приятного аппетита.       Ким не слушает больше, в гардеробной забирает куртку и на улицу выходит. Достаёт пачку сигарет и закуривает по другую сторону дороги, подальше от выхода. Плохую привычку он долго от всех прятал, никаких подозрений или догадок. Ибо позволял себе крайне редко лёгкие травить. Но сейчас так всё равно. Пусть хоть по новостям покажут, главное чтобы никотин свою задачу выполнил, успокоение вместе с кислородом по артериям пустил.       Хосок медленно кусок мяса отрезал. Но вместо того, чтобы съесть его, столовые приборы на тарелку бросил. Локтем о стул облокотился и потёр переносицу. Любая перепалка так быстро вскипает, что мысли в секунду путаются. Намджун не тот, кто принизить Хосока пытается. Зачем так Чон выставил, хоть и считает иначе — не знает. Себя же не понимает. Но осознаёт, как словами про отношения за живое задел. Он не просто их связь принизил, он место Намджуна указал. Неверное.       Намджун всё на дверь подглядывает, сигарету в ногах тушит, а после отворачивается, шаг в сторону делает. Ещё несколько, как чужая рука за локоть хватает, резким рывком к себе разворачивает.       — Я идиот.       — Давай в следующий раз поговорим, — Ким устал, впервые за долгие месяцы домой хочет. На эмоциях особо ничего не решится. — Тебе всё равно обдумать надо. Неделя? Месяц?       — Ничего мне не нужно. Я неправильно выразился. Намджун, ты важен для меня, ладно? Я не отношения ставлю на первое место, а тебя. Потому что я просыпаюсь с мыслью о тебе и засыпаю точно так же. Сколько бы формул за день не выучил, они и на долю тебя из головы не вытеснят.       — Не знаю, зачем ты сейчас это делаешь, но прекрати. Выглядит, словно ты играешься.       — Джун, нет. Пожалуйста, — Хосок обе ладони в свои прячет, от глаз ни на секунду не отрывается. — Пожалуйста, не думай так обо мне. Я не могу тобой играться. Мне просто страшно стало. Я испугался, что разочарую тебя. Для кого-то это мелочи, и я знаю, что ты не тот, кто сбежит при провале. Я… Я просто… Мне тяжело даются мысли, что я всё-таки провалюсь. Не столько признание общественности хочу, как видеть гордость в твоих глазах. Именно твоих, даже не родителей. Хочу так же розовые очки надеть и знать, что оттенок у них такой же, как у тебя. Чтобы ничего нас не разъединяло. Но я трус, ладно? Мои противоречия и вечные размышления все из-за страха построены. И если ты… Если ты всё же захочешь избавиться от меня со столькими недостатками — я пойму, правда пойму, — голову опускает, голос приглушает. — Просто не хочу.       — Теперь меня пугает, что ты за раз в стольком признался.       Намджун не дразнил и не издевался, также честно своим состоянием делился. Он просто подбирал поведение, как реагировать стоит правильно. Но вместо дополнений чуть ближе подходит, ладонь на лицо Хосока перемещает, большим пальцем по скуле проводит.       — Помоги мне, — сглатывает Чон. — Если ты не передумал, то я буду только рад, что ты станешь моим первым спонсором.       Вместо ответа Ким порывается вперёд и тепло на губах чувствует. Благодарит вселенную за такой простой, но действенный способ высказать чувства лучше, чем сочинить романы на сотни страниц. Вы языками сплетаетесь, доверие мокрым скольжением доказываете. Рука Кима сильнее сжимается, ближе к затылку перемещается. Чон не медлит, в порыв соединения быстро вливается. Здесь никто ложью не окутается. Напротив, оголяются, истинных себя показывают.       Ближе только следующий шаг. Там одежде и правда места не будет.       Период, когда Намджун в уверенности спрашивает, гостиницу на шестом этаже оплачивает и к комнате доводит — в туманные воспоминания превращаются. Хосок детали эти не запоминает. Зато как чутко и с жадностью в перемешку его тело мокрой дорожкой изучают — помнит посекундо. Как чужие руки аккуратно и с напором по телу проходят — ещё чётче в мозг впечатывает. Как способность думать и анализировать, наконец, за дверью оставляет — облегчение приносит. Он не пожалеет. Не на утро, не тем более к старости. Перед ним человек, который должен был в жизни появиться — живой и настоящий. Ему смело три слова говорит, что так долго откладывались.       — Я хочу тебя.       Чон не дурак, он знал, что рано или поздно придёт к тому, как в кровати вместо привычных женских форм будет наслаждаться крепким парнем. Он с любопытством, когда один дома оставался, порно с тихим звуком включал. Где бровь от поз изгибал, где представлял на месте актёров себя с Намджуном. Статьи читал про растяжку и последствия. И всё таким неестественным казалось, непривычным. Интуиции хватало ненадолго. А когда узнал, что у Намджуна он и не первый парень — напрягся. Не будет ли выглядеть совсем неопытным.       Только он и подумать не мог, что столько за и против сдвинется на план четвёртый. Не ближе. Ближе лишь Намджун, что знал отчётливо, как подступить. Как любым касанием показать, что доверие оправдается.       Просто стоит отдать себя.       И сердце собственное.       Ведь чужое, что бьётся громко, он в собственных руках чувствует. Ему подарок важный сделали куда раньше. Не страшно взаимно подарить такой же.       — Я люблю тебя.       Намджун говорит не между делом. В интимном уединении признание как нечто важное вырывается. И телом признаётся, и мозгом. Лёгкую кофту с Чона стаскивает, и вновь повторяет. Как мантру для ушей возводит. В ответ точно такую же слышит.       Одежда вся на пол летит, та, что за край цепляется, в итоге всё равно к паркету присоединяется. Им обоим хотелось увидеть друг друга в новом свете, в том самом, что открыт не для всех. Где взглядом изучать можно сантиметр каждый, если и не миллиметр вовсе.       — Я и не знал, насколько ты действительно красивый.       Хосок не врёт. Их петтинги или переодевания при друг друге и рядом не стоят с тем, что сейчас открыто. Намджун крепок, когда Хосок просто худой. Его подтянутость лишь благодаря недоеданию обоснована. Напротив него же вид куда более собранный, без внимания не оставленный.       Ким особо не спешит, Чона на спину укладывает, сам рядом на бок ложится. Длинные пальцы по рёбрам проходятся, когда шершавый язык к уху приближается. Намджун давно реакцию на касания в том месте заприметил. Хоть Чон и не признаётся, но заметно напрягается, подёргивается от замедлений старшего, от того, как губы мочку обхватывают и непринуждённо посасывают. Звуки лёгкие, с паузами, добивают отсутствием монотонности. Хосок пошлым себя ощущает, пусть и толком в гостиничном номере ещё ничего не произошло.       Намджун ниже руку спускает, рисует узоры в виде плетущей розы, а после к возбуждённому члену приближается. Хосок и дышать забывает как: вместо рук собственных чужие ласку приносят. Здесь не проконтролируешь, не выдержишь темп, чтобы освободить напряжение. Ты во власти совершенно другого человека, что правила игры свои подставляет, своего партнёра через условия наглядным образом познаёт. И Чону настолько нравится новая роль, что ей отдаётся без промедлений. Лишь нетерпение всё большего просит.       Пыткой кажется, что Намджун словно и не собирается полноценный процесс в жизнь осуществлять. Член обхватывать не спешит, большим пальцем поглаживает где-то в середине, постоянно направление меняя. И лишь когда головка полностью себя показала, старший к ней приблизился, смочив с громким звуком собственные пальцы.       — Джун, возьми меня, наконец — не выдерживает младший. Чужое запястье хватает, темп пытается воссоздать. — У меня почти год нормального секса не было, это тяжело.       — Любовь моя, ты предварительные ласки сильно недооцениваешь. От них весь процесс зависит, — шепчет и не думает на уступки идти. Слишком ждал долго, чтобы несколькими толчками ограничиться.       Ким к ключицам внимание перемещает, кончиком языка по выступающей кости ведёт. К кадыку приближается, что нервно дергается вниз. Слюна на языке заканчивается, когда тот на изгиб подбородка переходит. Хосок новое ощущение ловит от такого перехода. Он думал, что и до этого возбуждением успел напиться, но сейчас понимает, как ошибался. Нет в глазах фейерверков, тело невольно само подаётся, хочет всего и сразу. Хочет на паузу поставить и передохнуть. Желание самому контроль над ситуацией взять — терпением гладит. Ты не думаешь, как правильно поступить. Интуиция и реакция сами знают, где включить яркое восприятие, а где наслаждаться и не более.       Чон мало к сексу тянулся просто потому, что не получал того, о чём в книгах писать любят, потому что фильмы сильно приукрашают, верить в несуществующее заставляют. Секс в ячейку потребности отправлял, от того со временем к нему тяга и притупилась. Намджун же к несуществующему сам подводит. Для галочки секс его не интересовал ни разу: он ждал в глазах то самое желание, которое приведёт Хосока к обрыву. Там спасением будет только Намджун. Там чужие в яд превратятся. Ведь Ким умеет любить, он понимает все аспекты её прелести. И старается это показать Хосоку, у которого любовь куда ниже по восприятию. Он считает Намджуна особенным, но не чувства к нему. А подсознательные действия и тяга — последствия.       Последние сейчас кажутся куда более значительными.       Поцелуи проходятся вдоль скулы, и Чон закидывает руки на плечи Намджуна, слегка сжимая и массируя. Парень расслабляется и невольно поддаётся бёдрами вверх. Члены сталкиваются, давая секундное помутнение. Хосок замирает и намеренно елозится, всё чаще задевая друг друга в чувствительных точках. Ким воздух глубоко хватает, в ответ поддаётся. Когда ткань больше не мешает, возбуждение куда ярче по разуму колышет. Привычные движения, долгожданное трение. Парням кажется, что до главного процесса и не дойдёт: предварительные ласки весь спектр на себя заберут, в пучину оргазма с метанием молнии затянет.       — Блять, у нас с собой ни смазки, ни презерватива.       Голос Намджуна тучей прошёлся, мог и не акцентировать так сильно. Хосок метнулся взглядом по комнате в поисках чуда, но того не оказалось. Заканчивать сейчас — договор по издевальству самолично подписать и в подвешанном состоянии выйти из гостиницы. Чон к такому не готов. Не сейчас.       — Если ты предлагаешь остановиться и метнуться в аптеку — я сверну тебе шею, — словно невзначай бросает Хосок. — Намджун, — настараживается тот, когда у Кима улыбка довольная мелькает на лице.       — У меня есть вариант поприятнее.       Хосок спросить не успевает, как старший подхватывает его и переворачивает на живот. Поцелуями вдоль позвоночника проходится.       — Намджун?       — Просто расслабься.       Намджун останавливается в зоне копчика и зубами кожу цепляет, правую руку под живот заводит и утягивает худое тело вверх. Чон на колени становится, нижнюю губу прикусывает. Отчасти радуется, что лица не видно: румянец предательски на щеках просыпается. Хосок старается не думать, прежнее спокойствие вернуть. Но стоять голым на коленях непривычно. Тем более когда чужие глаза сзади намеренно по нему бегают.       Ким ладонь на правое бедро опускает, сжимает, слегка оттягивает. И как только кольцо мышц с языком встречается, из рта Хосока гортанный звук вылетает. Вопросы? Их много. Только заканчиваются они на полуслове, ибо шершавый орган проходится круговыми движениями. И лишь после прикосновения губ влагу чувствует. Слюна прохладный след оставляет, вниз между бёдер спускается.       — Расслабься, — напоминает.       — Я бы на те… чёрт.       Намджун надолго не останавливается, кончик языка внутрь проникает. Выходит. И вновь со слюной возвращается. Чуть глубже, медленее, с задержкой. Хосок край подушки сжимает и вместе со стыдом назад поддаётся, сам пространство увеличивает. Намджун бёдра сжимать продолжает и вылизывает активнее. Когда язык полностью заходит, парень кончиками пальцев к яичкам спускается и по ним проходится. Из-за волны новых ощущений Чон стонет резко и громко, лбом подушку прижимает.       К языку через минуту старший палец добавляет, затем второй. В манере ножниц мышцы растягивает, пока выше вылизывать продолжает, дорожку слюней пускает. Хосок только и может, что маты пропускать и стонами комнату заполнять. На разумные фразы мозг не сразу переключается.       Намджун голову приподнимает и равновесие полностью на свои ноги переносит. Одной рукой растягивать продолжает, пока другой к своему члену тянется и дрочить начинает, выпуская довольное мычание. Хосок в спине сильнее прогибается, заставляя Кима ускориться. Терпение постепенно слабину даёт, швы распускает, большего жаждет. Но если первый секс в смесь неприятных воспоминаний превратит, то ещё надолго лишит себя адекватного удовольствия — помнит. Намджун отлично это понимает, ибо сам пережил подобное, а затем долго своё отношение к сексу с парнями в приятное русло возвращал. Для Хосока всё хотелось сделать правильно, чтобы тянулись оба, а не одностороне.       — Джун-а.       Тянулись оба. Только имя так звучит сладко, что внутри особенные струны натягиваются. Хосока сильнее хочется, рука попросту не спасает. Лна жёсткая, она своя. Не то дарит, что желается.       Намджун головку с растянутым мышцам прижимает, ноги Хосока дальше раздвигает. Тот замирает и на спину Чона смотрит, слюну сглатывает.       — Не готов?       — Не думаю, что до старости откладывать будет лучшим решением. Просто начни.       Роль успокаивающего явно поменялась, ибо напрягался теперь Ким и всё же головку заводит внутрь. Паузу делает. Но над растяжкой так хорошо постарался, что Чон лишь тепло чувствует, к новым ощущениям с приятной тягой в животе привыкает. Это не пальцы, и не язык даже. Куда нежнее проникновение, чем представлялось. Поэтому стоило старшему глубже зайти, как стенки сжимаются от нового давления. По Намджуну тепло разливается, плечи приподнимаются и воздух в лёгкие проникает с жаром в лёгких.       Добравшись до первых толчков, Хосок в начале вперёд рвётся, хлопковую ткань между пальцев перебирает, сжимает. Хочет вместо простыни в Намджуна вцепиться. И когда поза меняется — не сдерживается. Намджун целует, много. Намджун толкается, глубоко. И услышав стон звонкий — понимает, что попал удачно. Пальцы на ногах Чона сжимаются, волна удовольствия по телу бьёт. Совсем что-то новое. Яркое. То, из-за чего остановиться хочется и отдышаться; то, что требуется не отпускать и продолжать чувствовать.       Хосок на простыне нежется ещё долгие минуты, пока рядом Намджун его обнимает. Остатки оргазма в небытие дорожку показывает. И не сразу до обоих доходит, что день этот всё-таки настал. Ближе некуда кажется. Но дальше большее ждёт. Именно там, где они оба рядом. Где град из проблем не останавливает, препятствия лишь помехой временной будут.       После душа и ленивых поцелуев с такими мыслями и засыпают.       Этим летом произошёл в голове Чона ни один переворот. Помимо того, что Намджун превратился в крепкую и неотъемлимую часть жизни Хосока, его ждал неожиданный разговор с родителями. Перебирая на завтраке лапшу, он слушал мать о её вчерашних приключениях на работе. Отец не отрывался от новостей из телевизора. И прояви Хосок чуть больше внимательности, он бы точно заметил неладное. Ибо родители вели себя довольно тревожно, хоть и скрывали это за масками болтовни и интереса к будничным программам. Наконец, матушка взяла полотенце в руки, чьё поглаживание успокаивало и присела рядом с мужем, устремляя сосредоточенность на сына.       — Дорогой, — стукнула та по колену мужчину, и тот резко прокашлялся.       — Сынок, нам нужно поговорить.       Хосок оторвался от пересоленной лапши и посмотрел на родителей. Вилкой всё так же постукивал по тарелке, привычно перебирая еду.       — Милый, ты же знаешь, что можешь нам доверять? — начала мама, стараясь плавно подступить к главной теме.       — Да, я что-то сделал не так?       — Нет-нет. Просто… Мы прекрасно пониманием, что лучшими родителями нас не назвать. Часто пропадаем на работе, от усталости лишний раз не спросим, как у тебя дела. И много акцента делаем на учёбе, словно она единственная, что нас интересует.       — Мам, всё в порядке. Я привык. Да и знаю, почему вы хотите, чтобы я учился. Нет никаких проблем.       — Да, но…       — Сын мой, матушка и я хотим сказать, что чтобы не случилось — мы всегда останемся на твоей стороне. И примем в тебе всё.       — Например?       — Кто для тебя тот мальчик, который часто к тебе приходит? Намджун, если правильно помню.       Женщина всё больше поглаживает полотенце и поджимает губы. Хосок на секунду замирает, не торопится раскрывать все карты, ибо не знает, на какие именно намекают два взрослых человека. И если поспешить, то можно сознаться не там, где ждут ответа. Честно говоря, ему вообще не нравился сам аспект затронутый с Намджуном. Портить что-либо сейчас — самая дикая идея из тех, которая всплывала за последнее время.       — Он хороший парень, — говорит Хосок, отметая возможность прекратить с ним общения.       — Мы не сомневаемся, людей к себе ты так просто не подпускаешь, — улыбается женщина. — Но ты точно больше ничего нам сказать не хочешь?       — Твоя мама хочет сказать, что из-за своего графика мы не сразу могли что-то заметить. А когда появились догадки — надеялись, что ты сам нам скажешь.       — Скажу что? — опустил вилку парень.       Женщина дважды набирает воздуха с громким вздохом и пересаживается ближе к сыну, кладёт свою руку на ладонь парня и мягко поглаживает. Полотенце с ног не убирает, боится не той реакции, на которую столько дней расчитывали. Боится, что сын попросту оттолкнёт родителей, не выслушав больше и слова. Она переглядывается с мужем и всё же решается.       — Ты гей?       Будь во рту Хосока хотя бы кусочек пищи, тот бы первым делом им подавился. Но вместо этого ощутил лишь неожиданную сухость, как язык к нёбу прилип, позабыв о возможности двигаться. Об этом разговаривать с кем-либо, а тем более с родителями — казалось неправильным. Чуждым.       — Мам.       — Сын мой, в первую очередь — это твоё дело, — мужчина говорил куда спокойней из присутствующих. — Мы не выбираем, кто нам нравится. Будь так, твоя мать выбрала бы другого себе мужа, и жизнь выдалась менее проблемной. Но она выбрала меня, потому что не могла иначе. Мы думаем, нет, мы уверены, что и у тебя так же.       — Нам обязательно об этом говорить?       — Намджун же не просто друг, верно? — не отступала женщина.       Хосок поднялся со стула, поблагодарив за завтрак. Спрятаться в комнате и переварить ситуацию — необходимо до боли в висках. Но мать подрывается следом и сразу обнимает парня, быстро говоря о том, что всё нормально, нет ничего плохого. Что в любом случае — Хосок остаётся их сыном. И Чон так потерялся: искал помощи у человека, которого и вовсе не было в комнате.       — Ты только учёбу всё же не забрасывай, ладно?       Конец разговора прошёл, как в вакууме. Но присев на кровать и закрыв дверь, Чон резко облегчение почувствовал. То самое, на которое и не рассчитывал. Родители не то, что скандал не устроили, они порадовались искренне. Отец и тот посоветовал любимого человека ближе держать, так часто они не встречаются.       Но от Намджуна от новых новостей улыбку он получил с тенью печали. Пил кофе на улице возле кафе, слушал с особым интересом и радовался за Хосока. Только последний хорошо парня изучать стал и заметил недоговорённость. Что-то не так. И свои подозрения аккуратно спросил. Намджун ещё пару раз напиток помешал и сознался в своих намерениях.       — Мои родители не обрадовались новости, что мне и парни нравятся. Второй месяц дома скандалы, квартиру подыскиваю.       — Почему ты раньше об этом не говорил?       — За стенами дома не люблю думать о криках. Да и мне всё равно, что они думают.       — Было бы всё равно — так не загрузился.       — Хосок, я не собираюсь меняться лишь потому, что меня не хотят принимать. Мне не четыре года, чтобы ссорами перевоспитывать.       — И всё же, ты совсем не собирался со мной об этом поговорить?       — Собирался, потому что хочу на квартиру переехать не один.       — То есть?       — Хосок, ты будешь жить со мной? Я не заставляю, просто предлагаю. Ты всегда вправе отказаться.       Конечно, в праве. Но Хосок смотрел на Намджуна так, что тот на стуле заёрзал и в ответ бровь изогнул. Залепетал о понимании личных границ, что не всем хочется общий быт делить, пока в голове Чона одна картина стояла: он и Намджун, Намджун и он. Вместе под общей крышей. Даже если мозг закричит «нельзя», то изо рта всё равно единственное «хочу» произнеслось. Ким опешил раньше, чем оправдания закончились.       — Правда?       — Намджун, мне уже кажется, что мы местами поменялись. Это я бояться должен и сомневаться, а не ты.       Тот плечами пожал, мол, не его вина. В отношениях это норма. Также норма ругаться, кто тяжёлые коробки нести должен, после за недовольства подзатыльники ловить. И немного, самую малость удивляться, как гармонично вместе уживаться получалось.       Намджун куда меньше за вниманием тянется. Пространство для личного времени всегда предоставляет. Хосок себя сам приставучим ощущает, хотя второй и глазом не дёргает, улыбку с ямочками дарует. Намджун такой же тёплый и заботливый, просто новый для восприятия. Чон не сразу привыкает, местами думает, как вести себя правильно.       Но больше удивляет, насколько Ким в дела свои погружён. При отдельных встречах столько не заметишь, как может ночами пропадать за работой и учёбой. Как на звонках часами может сидеть, вести переговоры. Теперь Хосок лучше понимает, почему проекты Намджуна так выхватывают. И не верит, что именно Чон в нём это пробудил. Периодами кажется, что сам Хосок недостаточно вкладывается. Особенно когда старший на радостях влетает в комнату и говорит, что накопил нужную сумму для Хосока. Последний уже и не уверен, что нужно в первую очередь вкладываться не в Намджуна.       — Может, лучше свой план развивать начнёшь.       — Мы это обсуждали, прекрати. Тем более ты знаешь, что мне приятно будет стать твоим первым инвестором.       Хосок спорить дальше не смог — его в объятия утянули, ласковые слова на ухо прошептали. Ему подарили то, о чём мечтать вредно, чтобы не разочароваться. А когда стоны под собой услышал — совсем пропал. Намджун точно недооценивает своё влияние на бледного парня. Худощавым уже особо не назовёшь, питание под контроль взяли.       — Я люблю тебя.       Хосок слова эти слушал каждый раз с особым трепетом. Но во время отрезания ленты в честь открытия здания, прочитав признание по одним лишь губам — они словно новыми красками покрылись. Все труды Хосока только что силу обрели. В стороне родители аплодировали, гости поздравляли. И среди всех лишь два глаза, что внимание отбирали, гордость всеми фибрами показывали. Даже вечером, когда двое людей остались наедине — взгляд не поменялся. Вино, бокалы, приятная усталость. Всё происходящее случилось лишь благодаря одной встречи.       Но Чон и подумать не мог, какой этап придётся пережить, когда оба стали не только студентами, но и молодыми биснесменами.       Время. Его стало чертовски не хватать.       И если поначалу старательно не обращали на это внимание, то позже заметили, как ночи в отелях из-за отстутсвия сил ехать домой, вдруг привычными стали. Лишний раз и вопрос не напишут, где кто-то пропадает. Скрытие отношений от общества и то добавляло расстояние в их связи. Близкие друзья — официальное и клейминовое название.       — Как день прошёл?       — Бумаги, встречи. Твой?       — Также.       Дальше секс, утро, и вновь перед людьми мистер Чон и мистер Ким. Удачные сделки, промахи, командировки. Реальность вальяжными и неторопными шагами отбирала их друг у друга, усаживала по разным креслам, превращала прошлое в нечто размытое и далёкое. В конце концов, отобрала и самые близкие прикосновения под подкровом ночи. Нет секса, поцелуев. Нет и взгляда, от которого настроение поднималось. Всё затмилось мечтами, что встали на первое место.       Деньги, статус, уважение.       Возможно, если бы они не спешили, если, хотя бы иногда, останавливались и задумывались, что им действительно важно — к такому результату не пришли. Они бы не забыли, что на самом деле больше всего хотелось не счета с нулями. А оставаться любимыми и любить до последнего вздоха. Что процветающий бизнес — это не то, ради чего по-настоящему хотелось жить. Ибо приелось, стало обыденным.       Но вместо «услышать себя» на четвёртую годовщину они встретили друг друга в общей квартире последний раз. И у каждого в непрозрачном пакете имелся подарок. Никаких улыбок или слёз. Вместо студентов с горящими идеями стояли взрослые парни, прекрасно понимающие, к чему пришли.       Они протянули пакеты и впервые за долгое время улыбка озарила их лица. Прощальная, о чём-то даже напоминающая. В руках обоих лежали по телефону. И вместо общего фото на экране телефона была чёрная картинка. Через время однажды кинутая фраза про подарок вдруг ощутимая стала. Пальцы ведут по стеклу, приложениям. Но больше ничего. Новая ступень и разрыв.       — С нашим праздником.       — И тебе за всё спасибо. Будь счастлив, Хосок.       — Будь счастлив, Намджун.       Пожатие руками, всё те же телефоны с чёрными экранами. Пустая квартира с видом на зеленеющий парк. Тишина.

__________

      — Ты прав, — вырвался из воспоминаний Хосок. — Прошлое нет смысла вычёркивать, оно так или иначе на нас повлияло.       Время близилось к обеду, освещая кабинет ярким солнцем. Лучи забирались на Намджуна, выражая острые черты лица. И Хосок рад, что находится в теневой зоне, ибо смотреть на мужчину в таком ракурсе тайное удовольствие, просыпающееся изнутри. Ким рассказывал мелочи о жизни, пока Чон подсознательно воссоздавал интерьер первой совместной квартиры. Нет дороговизны, зато уют по косточкам бегал, точно также успокаивал среди голоса старшего.       — Продать? — не сразу осознал сказанные слова Хосок.       — Всё верно. Это мой последний контракт перед продажей всех акций. Я хочу уйти с поля боя за вершины. Я устал, Хосок.       — Почему последний договор именно со мной?       На самом деле Хосок отчётливо понимал, почему и зачем. Для чего к нему пришли спустя столько лет. Я устал. Чон сам подтолкнул Намджуна в русло денежной конкуренции. Но всё не так. Спешка отняла слишком много сил, энергии и годы жизни.       — Я начал этот путь с тобой, так хочу его и закончить. Символично, так сказать, будет тоже, что вспомнить.       — И давно?       — Около полугода.       Намджун чувствует себя практически освобождённым, когда к Хосоку подбирался страх. Это что-то новое, неестественное. И так легко озвученное. Мужчины смотрят на остывшие остатки кофе и молчат несколько минут. Чашки запечатлили на себе следы от губ, пусть и ярче они отражаются на чужих губах. Там остатки поцелуев до сих пор колеблятся, все последущие их скрыть не смогли. Как бы не старались и не желали.       — Теперь не захочешь заключать договор?       Ким не волновался, своим мыслям усмехался. Все возможные варианты давно прокрутил ещё до стука в дверь. Когда в ванной лежал, когда в перерывах рабочего дня в одну точку смотрел. Месяцы раздумий дали отличную почву для уверенности — в этом решении он точно не пожалеет. Выпустит птиц из клетки, вместо огромного дома купит дом поменьше, подальше от суетливого города. Но двор оставит большим — сады возведёт, переодически будет с ними возиться и не бояться упадка валюты. А за садами, преодолев ограждение, ещё ближе к природе станет. И искренне надеется, что усталость давящая отпустит. Попрощается с ней, как с давним другом. Тепло, со вдохом свободы и чистого воздуха.       Он спасибо скажет не только Хосоку, но и двум бывшим, с которыми не сложилось. Нет виноватых, просто они не были теми, в ком душа нуждалась. О ком в тёмные ночи диким воем кричала. И тянулась к последнему подарку, на котором так и не сменился чёрный экран.       Намджун самую малость не договорил. Копаясь с цветами в рыхлой земле, он бы с радостью поглядывал на Хосока, что танцевал бы под пение птиц. Или утопал в качелях, где попивал вредный напиток и хмурился от непонятых строк книги. В сокровенной иллюзии — подошёл, чтобы помочь с непослушными растениями, а позже измазал лицо частичками грязи. Возможно, детский смех тоже утопией счастья станет. И Намджун улыбается. В фантазиях хорошо и уютно. Переписанный финал, для которого стоили все потраченные силы и нервы. А в атмосфере больше никакой спешки.       Красивые мечты. С ними легче будет, мужчина уверен. Они согреют в метели лучше отстроенного камина. Они к старости подведут и расскажут весь прожитый путь заново. Упокоят с сердцем лёгким, что вспомнило вновь, как любить умеет.       — Почему ты думаешь, что я откажусь?       — Хосок, это вполне может быть здравой реакцией. Я мог и промолчать, что собираюсь уйти. Но сказал. Впрочем, спасибо, что принял. Нам стоило увидеться еще раз.       Намджун поднимается с места и протягивает руку для прощального рукопожатия. Хосок встаёт следом, но свою руку резко отдёргивает. Мало. Встреча показалось безумно короткой, недостаточной. Ему нужно больше времени, чтобы вновь смириться. Ибо то самое время ни черта не лечит, лишь притупляет углы. А сейчас они снова острые, накалом обожённые. И отчего-то Чон уверен, что больше они не сгладятся. А попращавшись вот так — Намджун больше не появится. Уважение к Хосоку не позволит. Доля гордости поддержит.       Хосок метает взгляд на дверь, а после в чужие глаза заглядывает. Они подтверждают все догадки. От этого тошно не по-детски. Хочется ударить самого себя или в окно выйти за допуск к возможности оборвать последнюю просьбу Намджуна. Ибо в ней он нуждается не меньше.       — Мы подпишем контракт и только после этого разойдёмся до следующей встречи. У нас с обеих сторон выгода, глупостью будет так просто упускать возможность.       — Узнаю цепкость Чон Хосока, — светит ямочками старший. — Терять шанс заработать больше — грех чистой воды.       — Ты запомнил меня как маньяка за деньгами?       — Я запомнил тебя как перспективного парня. Поэтому тогда в студенческие годы мне и было важно отдать свои вложения тебе. Это твоя стихия, с ней ты можешь быть более чем гармоничен. Своего мнения не поменял.       — А что если причина не только в деньгах?       — Не давай ложных надежд на то, в чём сам не уверен. Некрасиво и жестоко.       — Намджун.       Мужчина взял ручку со стола, согнулся и оставил несколько своих подписей. Отдал решающее действие на плечи Хосока, ибо своё он принялся воплощать. Порой риск стоит многого, он в этом давно убедился.       — Продай мне.       — Что?       — Продай свои акции мне. Я заплачу сколько потребуется. Если тебя устроит моя работа, то не отдавай их другим. Любая цена, только скажи.       Хосок выглядит меркантильно? Он и сам считает, что именно так и смотрится со стороны. Нашёл повод надавить на больное и забрать остатки себе. Не Намджун, так бизнес останется в его руках, под полным контролем. Но Хосок пути отступления ищет. Не забрать, а сохранить хочется. Понадобится и за копейки отдаст обратно, если Намджун передумает. Снимет усталость и осознает, что иначе уже не может. Вместо сожалений второй шанс подарит. Хосок сам не понимает, хочет подсознательно извиниться или надежды какие тешит, но плевать так хотел сейчас на подсознание с высокой колокольни. Ему нужно уцепиться за Намджуна хоть чем-то. Понимает, что по-другому уже не сможет. Не хочет. Не допустит. Не на этот раз.       — Хорошо. Меньше возни с поисками будет.       — Намджун, пожалуйста. Не говори это таким голосом, словно ты разочаровался во мне.       — Нисколько, Хосок. Я рад, что ты не потерял хватку. Но, пожалуй, пойду. Дела, как говорится, не ждут.       Хосок в миг путь переграждает, лишнего шага сделать не даёт. Голову, кажется, и вовсе теряет. Кричать хочет, просить о многом. Вся уверенность и невозмутимость спадает под ноги, в горку пепла превращается. И понимает, страшное осознаёт. Он тоже устал. Искать, заменять, алкоголем желудок травить. Если любовь и правда существует, то именно она и движет. Привычка бы давно на нет сошла, мимолётное наваждение и не проснулось бы. Судьба значимое испытание подкинула, с которым тогда не справились. Не нашли достаточной храбрости. Зато сейчас, стоя между мужчиной и дверью пылает всё ярким пламенем. Исправить хочет, да только слов не находит. Молчит.       — Всё в порядке, правда. Я буду благодарен тебе всё продать и уйти. Ты оказываешь большую услугу. И спасибо ещё раз. Сколько бы ещё лет не прошло — я навсегда запомню тебя как важного и ценного человека. Но я хочу двигаться дальше. Мне нужно вернуться к тому, кого сердце давно заждалось.       Душа обрывается на самое дно, где лава зиживо сжигает. Невыносимо. Хосок ошибся так сильно, что струны ужасные ноты парирует. Не танцевать хочется, а на колени склониться. Осознание слишком поздно пришло, чтобы так просто всё исправить. Вновь без сожаления мягкую руку держать и знать, что всегда поднимут.       — Знаешь, я так с родителями и не помирился. Они пытались идти навстречу, но я ограничиваюсь переводами на их счета. Они не хотят принимать меня такого, какой я есть, тешут себя попытками меня исправить. А я хочу проще, без притворств. Честным оставаться. Поэтому позволь мне оставить здесь свои маски. Чужое поведение и мысли. Дай мне шанс вернуться к самому себе. Это же не так сложно, верно?       Намджун ближе подходит, кладёт ладонь на плечо Хосока и медленно ко лбу наклоняется, шанс даёт устраниться от эгоистичности поступка, и целует. Оставляет след на лбу, как успокоение. Уходит. Дверь тихо за собой закрывает, не смотря на то, что Хосок слышит лишь грохот. Возможно, на дно к нему сердце присоединилось. Потеряло смысл биться.       Но стук есть реальный. Хосок дверь открывает и до конца осознаёт, что Намджун ещё здесь. Стоит реальный, с доброй улыбкой и глазами горящими. В руке фотографию держит. Ту самую, что на экране телефона Хосока была. Когда подарок трепет и неверие вручил. Они такие счастливые и замершие, рядом, как единое целое.       — Ты позволишь мне вернуться к тебе? Без шанса на ещё одну ошибку. На этот раз до последнего. Ибо я хочу своё сердце отдать, которое, признаться, всё также твоим рукам принадлежит.       Хосок дважды себя щипает, а после цепляется за Намджуна крепкой хваткой. Боится, что мозг надумывает и сильне к себе мужчину прижимает. Сад, деревня, даже шалаш из веток подойдёт. Лишь бы вместе. И никакого расстояния в года. Потому что…       — Моё сердце точно также осталось в твоих руках.