***
Спустя три года — Господин Цзюнь, мы пришли, чтобы… А, ой… — Се Лянь отшатнулся и натолкнулся спиной на грудь мужа, который тут же заботливо придержал верховное божество за плечи. Цзюнь У лениво поднял голову с тыла Няньцина, на котором вполне себе уютно лежал, вчитываясь в какие-то свитки. Услышав голос Се Ляня, советник заворочался и проснулся, не открывая глаз, протянул руку, нашарил голову своего господина и мягко погладил, приветствуя. — Мой свет, уже утро? Мы так мало спали… Мне снилось, что Се Лянь пришел так рано… Слитные смешки Хуа Чэна и Бай Усяня разорвали уютную тишину комнаты. Се Лянь залился краской и поспешно отвернулся, утыкаясь мужу в грудь, когда сонный советник поднял голову от подушки и взвизгнул, пытаясь выдрать одеяло из-под хохочущего демона. Поднявшись, Цзюнь У, не обращая внимания на собственную наготу, заслонил широкой спиной обнаженного супруга, покрытого следами бурной и явно плодотворной ночи. — Ого, весьма неплохо, — с непроницаемым лицом оценил одаренность Великого бедствия Хуа Чэн, вжимая гэгэ рукой в свою грудь, чтобы Се Лянь даже случайно не увидел ничего лишнего. Сам он, что показательно, отвернуться или перевести взгляд даже не попытался. — Бесстыдник. Ты же помнишь, что женат? — белозубо усмехнулся Цзюнь У, все же нашаривая на полу тонкие нижние штаны и рубашку. — Ты тоже. Не забыл? — Хуа Чэн скользнул рукой на талию Се Ляня, бережно поглаживая спину и бок. Собиратель цветов перевел все свое внимание на мужа, склоняясь к розовому горячему ушку, что-то в него шепча, от чего верховное божество покраснело и зарылось в его грудь еще сильнее. — Почему вы так рано? — полностью облачившийся в привычный наряд советник выступил из-за спины супруга, мягко коснувшись его плеча по пути. Он подошел ближе и совершенно бесстрашно поклонился Собирателю цветов, получив ответный уважительный поклон. Се Лянь его попросту обнял, отлипнув от демона. — Уже полдень, наставник, — неловко улыбаясь, ответил принц и поправил на учителе вышитый мелкими изумрудами пояс. — Простите. Мы немного увлеклись ночью, признаю свою вину, — покаялся мужчина и снова попытался поклониться, но спереди его вежливо придержали руки любимого ученика, а сзади за талию ухватили наглые и широкие ладони не менее любимого мужа. — Я ни за что извиняться не собираюсь, — сразу обозначил демон, целуя возлюбленного в мягкую щечку. Няньцин заворчал себе под нос, но вырваться или уйти от прикосновения даже не попытался, полностью доверившись супругу. — Пойдем уже, гляну, что и как можно сделать, чтобы его вернуть. — Мы благодарим вас за помощь и знания, которыми вы так щедро готовы делиться, — в голосе и позе Се Ляня больше не было напряжения, боли или тоски. Он буквально светился рядом с демоном, облаченным в алое, и советник не удержался, поправляя выбившуюся из простого пучка каштановую прядь своего лучшего ученика, глядя на него с отеческой нежностью и искренним теплом. Снаружи, возле небольшого ухоженного садика туда-сюда ходил нервный, раздерганный Лан Цяньцю с огромными иссиня-черными мешками под запавшими глазами, бледным лицом, трясущимися руками и небрежной прической. Рядом с ним стоял все еще смертный, но вполне прилично одетый и слегка лохматый Ши Цинсюань, пытающийся словами и мягкими касаниями утихомирить водоворот чужих чувств. На камне рядом одиноко стоял фонарь, в глубине которого тлел тусклый зеленый огонек. Гуцзы поблизости не было — видно, Цяньцю решил пока не говорить приемному сыну про попытки вернуть Ци Жуна, но его собственное волнение никуда не делось. — Тайхуа. Ты сможешь удержаться и не убить, если все пройдет гладко? Заслышав голос своего бывшего владыки, Лан Цяньцю мгновенно обернулся на пятках, и в его миндалевидных темно-карих глазах отразилась гамма самых разнообразных чувств: от глубинной, застарелой ненависти до растерянности, от страха не удержаться и все же убить — до твердой уверенности, что не тронет и пальцем, потому что пообещал сыну. Но сильнее всего были опасения, что ничего не получится, и Лазурный фонарь в ночи так и останется бестелесным призраком. — Смогу, — почти прошептал молодой бог, страдальчески заламывая густые брови. — Тогда не мешай, — осклабился Бай Усянь, подошел ближе к фонарю и переглянулся с мужем и Хуа Чэном. — Все готовы? Дождавшись утвердительных кивков, мужчина глубоко вдохнул и одним резким движением разбил фонарь на десяток разнокалиберных осколков, одновременно с тем перехватывая энергию Хуа Чэна и направляя ее в нужное русло, выпрядая из чистого потока силы новый образ, до боли похожий на старый облик неполноценного великого бедствия. Они провозились почти до вечера, но когда порядком уставший Бай Усянь опустил руки, на невысоком широком плоском камне перед ним уже лежало стройное и вполне человекоподобное тело, сплетенное из энергий демонов и небожителей. Лан Цяньцю отпустил плечо Цинсюаня, которое неосознанно сжимал последнюю палочку благовоний, и подошел ближе. Замер прямо над Лазурным фонарем, всматриваясь в по-юношески мягкие и нежные черты, так похожие на облик его учителя. Присел рядом, протянул руку и тут же отдернул пальцы, не смея коснуться белой, словно лепестки хризантем, кожи. Как зачарованный, не отрывая взгляда от прекрасного лица, стянул плащ и прикрыл чужую наготу, оттеняя насыщенным бордовым цветом нежную белизну кожи и черный шелк длинных, на тон темнее, чем у Се Ляня, волос. — Он и правда был таким? — тихо-тихо спросил он то ли у Се Ляня, то ли у Няньцина, внимательно рассматривая убийцу своих родителей. — Правда. У советника Мэя прекрасная память на лица, это действительно тот Ци Жун, которого я знал в юности, — отозвался Се Лянь, наблюдая за бесплодными попытками Его Высочества Тайхуа пересилить себя и все-таки коснуться такого невинного и мягкого сейчас Лазурного фонаря. — Почему он не просыпается? — То, что осталось от его души, спит в этом теле. Я не могу его пробудить, никто не может, только он сам, — отозвался Цзюнь У, боком обнимая советника, который заботливо стирал своими фиолетовыми рукавами испарину с его лица. — Несносный ребенок, как только твой отец тебя терпит! — на горе стало еще более людно — полыхнула печать сжатия тысячи ли, и из ближайшей пещеры широким шагом вышел Черновод, волоча за собой одиннадцатилетнего ребенка. Завидев приемного отца, Гуцзы бросился к нему, тут же обнимая двумя руками. Однако, заметив рядом с растерянным небожителем своего второго «родителя», мальчик замер, внимательно рассматривая новый-старый облик демона. — Так папа выглядит по-настоящему? — Да, котенок. Гуцзы, вернее, уже три года как Лан Фэн, присел рядом с демоном и бесстрашно протянул ладошку к его лицу. Погладил скулу, коснулся носа, потряс за плечо. — Папа, просыпайся! — Прости, малыш, твой папа скорее всего… — Гуцзы? — Демон заворочался и открыл глаза, почти сразу натыкаясь осоловелым взглядом на сына, которого за плечо придерживал его злейший враг. — Не трогай ребенка! — Никто и подумать не мог, что Лазурный фонарь в ночи, избалованный, жестокий, гордый и яростный демон, первым делом выдернет ребенка из чужих рук и загородит собой, шатаясь от слабости и бессилия. — Это я их убил, меня наказывай. Он ничего тебе не сделал. Было видно, насколько сильно Ци Жуну плохо — его шатало из стороны в сторону, голос хрипел как после сильной попойки, руки-ноги не слушались, но он продолжал упрямо пытаться подняться, все еще загораживая своим новым телом Гуцзы. — Кого ты убил, папа? — Его родителей, — не задумываясь ответил Ци Жун, напряженно всматриваясь в растерянного Лан Цяньцю. Гуцзы спокойно вышел вперед, несильно пнул демона в живот, заставив согнуться, и схватил за ухо, безжалостно и сильно дергая на глазах у ошарашенных таким поступком демонов и небожителей. — Как ты мог так поступить? Папа, отец ночей не спал, чтобы тебя вытащить, а ты… Умные глаза Лан Фэна блеснули осознанием, и он медленно повернулся к Лан Цяньцю, все еще не выпуская многострадального уха Ци Жуна из цепких и ловких пальцев. — Только не говори, что ты его вернул для того, чтобы убить. — Нет. — Цяньцю уже давно смирился с буйным и проницательным характером приемного сына, и сейчас даже не пытался увиливать или спорить. Только устало прикрыл глаза, чтобы не сталкиваться взглядами с Лазурным фонарем. — Я хотел, чтобы ты был счастлив. Моя месть не вернет мне родителей, малыш. На этот раз сквозь зубы выдохнул Черновод, бросая мимолетный взгляд за спину Хуа Чэна, куда мгновенно забился Цинсюань, стоило Водному гулю переступить порог пещеры. — Ты должен извиниться и покаяться. — Гуцзы повернулся обратно к демону и окинул его суровым, почти злым взглядом. — Я знаю, что у тебя наверняка были мотивы так поступить, но что бы ты чувствовал, если бы кто-то забрал твоего самого дорогого человека? Ци Жун осторожно вытащил ухо из пальцев сына, взял его за руку, прислонился поясницей к камню и поймал наконец взгляд Цяньцю. — Когда мне было восемь, мой отец — пьяница и бездельник, богатенький ублюдок и золотой мешок, выходец из прекрасной и величественной Юнань, избил мою мать за вскользь брошенный на другого мужчину взгляд. Он вообще ее часто бил, а мама молчала, потому что в ее семье было принято подчиняться мужу во всем. От полученных ран она умерла. Я видел, как закрываются ее глаза, как она перестает дышать, как жизнь покидает ее тело. В этот момент я держал ее за руку. А он пришел, как всегда пьяный и злой, и плюнул на ее тело, прямо в лицо. В тот день он поколотил меня так, что я неделю провалялся в бреду и пропустил ее похороны. Меня забрали к себе родители Се Ляня, но что-то во мне в тот день умерло. В тот день, когда открылись ворота города, и люди Юнань хлынули на улицы моей родной страны, что-то важное снова умерло во мне. А потом, когда люди твоей страны истыкали меня стрелами и изрезали мечами, изнасиловав толпой и бросив умирать в трясине болота, умер я сам. Когда стал демоном, первым делом я нашел их всех и убил, поступив с ними так же, как они поступили со мной, чтобы поняли каково это — задыхаться в липкой вонючей жиже, не имея ни шанса на спасение. Потом нашел моего отца, он был как всегда пьян и зол, но теперь я был куда сильнее и мог дать сдачи. Я резал его на куски заживо и кормил его плотью мелких демонов, получившихся из тех солдат, что убили меня. Я вырвал ему язык, отрезал руки и ноги и смеялся, впервые за много лет искренне смеялся, но что-то умерло во мне в третий раз, когда я раздавил его бьющееся сердце в руке. — По лицу Ци Жуна уже давно катились слезы, но он стоял и смотрел на своего злейшего врага, на человека, который буквально отдал половину своих с таким трудом накопленных сил, чтобы его оживить. Мягкая, сожалеющая улыбка скользнула по совершенным губам Лазурного фонаря, от него так и веяло грустью и смятением. Он прокашлялся, но все же продолжил, с трудом удерживая свое тело в вертикальном положении. — Люди твоего народа забрали у меня все: маму, детство, мою страну, моего брата, мой народ. Что мне еще оставалось делать? Из его носа тонкой струйкой побежала кровь, и Цяньцю мгновенно сорвался, подбегая к нему и подхватывая за талию. Ци Жун поднес ладонь к лицу, только сейчас увидел на себе чужой плащ и попытался отшатнуться, но Тайхуа не дал, наклоняясь и подхватывая демона под колени и спину. — Пойдем домой. Тебе нужен покой и хорошая еда, — выдавил молодой небожитель, с легкостью удерживая демона на руках. — Я… Ты… — Я не забыл того, что ты сделал. Но нельзя всю жизнь прожить в прошлом, у нас есть общий сын, это ведь что-то да значит, правда? Не упрямься, Сяо Цзинь, тебе нужно поесть и отдохнуть. Ци Жун дернулся как от удара и уставился на уже более-менее спокойного и уверенного в себе Лан Цяньцю широко раскрытыми глазами. — Мы позаботимся о тебе, веришь нам? — Почему? — беспомощно, жалко переспросил Ци Жун, стирая кровь, все еще бегущую из носа своей ладонью, в то время как вторая его рука неосознанно вцепилась в крепкую шею небожителя. — Потому что на твоем месте я поступил бы так же. Я и поступил, — Его Высочество Тайхуа бросил короткий, полный тоски и мольбы о прощении взгляд в сторону Се Ляня. — Пойдем домой, Ци Жун. Демон с глухим всхлипом прижался ближе, обессиленно вытягиваясь в надежных руках и пряча лицо на широком плече младшего. Цяньцю переглянулся с Гуцзы, очень низко поклонился всем присутствующим и вернулся на небеса, обнимая демона и придерживая сына. — Ты молодец, мой свет, я оценил работу, это было ювелирно. — Советник встал на цыпочки и поцеловал мужа в подбородок — выше он даже в таком положении не дотягивался. — Если бы не твой план, мы бы не сделали этого так быстро, солнце, — ответил Бай Усянь, наклоняясь и уже по-настоящему целуя возлюбленного, одновременно с тем лаская рукой его талию. — Гэгэ, а я разве не молодец? — ревниво заметил Хуа Чэн, всем телом напрашиваясь на ласку и похвалу. Се Лянь рассмеялся, легко и воздушно, и подхватил мужа под скулы, наклоняя к себе и нежно целуя лоб, щеки, кончик носа и губы. — Мой Сань Лан самый лучший и очень хорошо поработал сегодня, — от чистой души похвалил он, и в его мелодичном голосе очень ярко и живо чувствовалась твердая уверенность в сказанных словах. — Меня ждет награда? — лукаво улыбнулся демон, не мешая своему возлюбленному принцу рассыпать по его лицу и рукам мелкие поцелуи. — Ты и так можешь просить чего угодно, родной. Ты же знаешь, я весь твой. — Какие же вы приторные, — проскрипел Черновод, о котором все порядком подзабыли, погруженные в амурные дела. Демон выбросил вперед руку и поймал за рукав Цинсюаня, пытающегося тихо свалить, пока никто не видит. — Поговорить надо. — Г-господин Хэ решил п-продолжить мстить? — Цинсюань разом обмяк, огромными от неудержимого страха глазами глядя на демона, без жалости и сожалений убившего его родного брата. Черновод поморщился, как от сильной боли, и покачал головой. — Пойдем, я объясню. Цинсюань кивнул и понуро поплелся за злейшим врагом, одним взмахом небольшой ладошки остановив бросившегося было к ним Се Ляня. — Гэгэ, пойдем домой? — спросил Хуа Чэн, беря принца за руку. Се Лянь еще раз недоверчиво покосился на пещеру, куда удалились «два Сюаня» для сохранения приватности разговора, и кивнул, разрешая демону бросить кости. — Как думаешь, мой свет, они не устроят нам на горе пожар? — задумчиво спросил Мэй Няньцин, удобно прислонившись затылком к плечу возлюбленного. — Учитывая способности Черновода, скорее утопят. Но это мелочи, баобэй, они сами могут в этом разобраться, пойдем лучше в библиотеку, я нашел «Свиток о состязаниях двух лучников на горе Цинъян». — Мой свет, что ж ты раньше молчал! — И Няньцин, подобрав подол своих одежд, резво бросился в сторону их дома, общими усилиями отстроенного до уровня сносного жилья. Бай Усянь лишь усмехнулся, с любовью и принятием глядя любимому мужу вслед.***
Хэ Сюань смотрел на съежившегося в углу пещеры Цинсюаня со смесью стыда, сожаления и ярости. Веселый и приветливый даже со вшивыми нищими на социальном дне столицы, рядом с ним он превращался в испуганного и забитого зверька, дрожащего от ужаса под внимательным взглядом янтарных холодных глаз. Заметив его дрожь, Хэ Сюань медленно развязал пояс своих одежд, и Цинсюань, в этот момент как раз набравшийся храбрости, чтобы на него посмотреть, всхлипнул, мгновенно бледнея. — Вот, значит, как. — Его голос был мертвым и тихим, а сам Ветер неожиданно успокоился, прекратил плакать и встал, твердыми, послушными руками развязывая свой пояс. Под непонимающим взглядом Черновода он склонил голову, пряча выражение лица, и спокойно разделся догола, обнажая худое, истощенное лишениями и частым недоеданием тело. Когда-то молочно-белая изнеженная кожа стала грубой и местами шершавой. Колени, икры и пальцы на руках были покрыты синяками и порезами, кое-где кровоточащими от резких движений. Губы потрескались и обветрились, на руке и ноге виднелись следы переломов, ребра криво срослись, а прямо под нижним дяньтянем виднелась свежая неглубокая рана. Бедра с внутренней стороны были густо исчерчены мелкими царапинами, будто от куста шиповника или малины. Заведя руку за голову, Цинсюань выплел из волос простую грязно-серую ленту, и густые каштановые пряди, спутанные и запыленные, упали на его узкие, покатые плечи, прикрывая их широким плащом. На сквозняке его маленькие розовые соски затвердели и встали торчком, аккуратный небольшой корень янь, наоборот, уменьшился, а по все еще нежной коже пробежали крупные мурашки. Бывший небожитель переступил через тряпки босыми израненными ногами и поднял на демона взгляд, в котором не было ничего кроме отрешенной усталости и верности выбранному пути. — У меня нет масла, но мы можем использовать слюну, если господин Хэ сочтет это приемлемым для этого недостойного. — Идиот, — рыкнул Хэ Сюань, до которого наконец дошло, к чему было это внезапное раздевание. — Я бы никогда тебя не тронул, я бы никогда не посмел сотворить с тобой такое. Глупый мальчишка! — Черновод таки стянул с себя красивое, вышитое серебром черное ханьфу и накинул на поникшие плечи ничего не понимающего Цинсюаня. — Но Хэ-сюн, разве ты не для этого раздевался? — Я хотел тебя закутать, потому что ты замерз. Вот же недоумок маленький, — разозлился Хэ Сюань еще сильнее, грубыми и жесткими движениями растирая замерзшие ладони Ветра. — Пошли, накормлю. — Хэ-сюн, не надо. Я не голоден… — У тебя ребра торчат, — заметил демон, сосредотачиваясь, чтобы вернуться в свой дворец. — Это ничего, ха-ха, мелочи. Я в порядке, Хэ-сюн, я в полном… — Нет, — отрезал демон и схватил Цинсюаня за руку, утягивая за собой. Демон привел растерянного Ветра в небольшой подземный грот. Помог вымыться в чистой, чуть прохладной воде, бережно касаясь воспаленной и поврежденной кожи, вымыл притихшему Цинсюаню волосы, выдал чистую одежду, отмечая про себя, насколько красиво и утонченно смотрится младший Ши в черных одеждах, расшитых серебром. Отведя непривычно молчаливого «друга» в свою спальню, нанес на все повреждения соответствующие мази и притирания, заставил выпить горькую настойку для скорейшего восстановления нормального кровообращения. Накормил Ветра сытной мясной похлебкой, оставшейся с вечера, и вновь привел в свою спальню. Усадил на кровать и опустился на колено на пол, подхватывая узкую и изящную стопу Цинсюаня, чтобы внимательно осмотреть все повреждения на лодыжке. — Хэ-сюн? Зачем ты все это делаешь? Это мое наказание, да? — Молчи, — грубо бросил Хэ Сюань, который очень не любил, когда его отвлекают от серьезных размышлений праздной болтовней. Цинсюань послушно притих, сжимая в кулаках покрывало на широком и просторном ложе Черновода. Продумав план в общих чертах, демон решил переспросить, что такого от него хотел Цинсюань, и натолкнулся на руку Ветра, которой тот пытался погладить его волосы. Вместо головы рука прижалась к тонкой шее, Цинсюань от неожиданности сжал пальцы, и Хэ Сюань невесело рассмеялся, пугая парня. — Так ты меня не убьешь. — Я и не собирался, — покачал головой младший Ши, пытаясь убрать руку, но Черновод не дал, перехватывая запястье и прижимая ладонь Ветра к собственной шее, нитка пульса на которой не билась уже несколько столетий. — Что ты с ним сделал? — неверным голосом спросил Цинсюань, не отрывая задумчивого взгляда от места, где его ладонь — худая и узкая, крепко обхватывала тонкую, но крепкую шею демона. — Похоронил. Я покажу, где.***
Он, как и обещал, привел Ветра на могилу Ши Уду на следующий же день, едва Цинсюнь поднялся с широкого ложа, на котором ночевал один. Облачившись в одежды, выданные Хэ Сюанем, и заколов волосы изящным костяным гребнем, младший Ши, хромая, сам дошел до могилы, находящейся в отдаленном и тихом уголке острова, напротив другой могилы с короткой, но четкой надписью «Мин И». Упал на колени, бережно поглаживая могильный камень, на котором были небрежно, но вполне разборчиво выбиты иероглифы «Ши Уду». — Дагэ… Я так рад, что ты смог обрести покой. Мы так виноваты перед ним, а он все равно был так добр, что позволил тебе упокоиться с миром. Дагэ, я люблю тебя, я так скучаю. Больше никто не ругает меня, если я забываю поесть, никто не надевает на меня шелка и не дарит мне гребни… — Цинсюань осекся и медленно повернул голову к замершему в отдалении Хэ Сюаню, чей демонический слух легко различил его неясный бубнеж. — Ты это специально сделал? Чтобы заменить его собой? Хэ Сюань подошел ближе и присел рядом на корточки, кладя руку на камень с другой стороны. — Нет. Он мертв и не вернется, мне не за что больше с ним соревноваться. Я увидел тебя израненного и в обносках, и мне не понравилась эта картина. Я был неправ. — Ты убил моего брата, — голос Цинсюаня звенел от обиды и злости, как туго натянутая тетива, но Хэ Сюань и бровью не повел. — Убил. Он отобрал у меня жизнь, мать, отца, невесту, любимое дело и потенциальное вознесение. Сейчас мне плевать на небеса — это тот еще гадюшник, но все равно обидно за сам факт. Более того, столетиями он отбирал у меня тебя. — Как будто я настолько важный человек, а не тупое орудие твоей мести. — Цинсюань пожал плечами и перевел взгляд на небольшой холмик, заросший травой. — Важный. На самом деле, только ты и был важен, глупый беспечный бог. Вот только пока он был жив, я не мог не то что рассчитывать на твое тепло, но твердо знал, что вся твоя любовь достанется ему. Ты всегда выбирал его и никогда меня. — И ты просто решил не оставлять мне выбора? — горько улыбнулся Цинсюань, переводя взгляд на бездонное бело-серое небо, нависшее над ними равнодушным куполом. — Я не знал, что видеть тебя сломленным будет так больно. — Эгоист, — ударили под дых тихие слоги, легко слетевшие со все еще шершавых губ. — Как и ты, — так же горько улыбнулся Хэ Сюань в ответ. Они еще немного посидели у могилы Ши Уду, а затем вернулись в холодный и мрачный дворец Водного гуля.***
Цинсюань остался жить у Черновода, читая трактаты о медицине, неожиданно увлекшись этим сложным, но интересным направлением человеческой деятельности, готовя еду прожорливому и крайне охочему до блюд Цинсюаня демону и помогая ему с уборкой обширных территорий. Хэ Сюань в меру своих сил пытался вылечить его руку и ногу, но если с рукой еще можно было обойтись простыми настоями и несколькими сложными талисманами, то ногу нужно было только ломать и заново сращивать. Цинсюань уперся и не позволял, от чего они с Хэ Сюанем несколько раз серьезно, едва ли не до драки, повздорили. Ветер не заходил в главный зал, в котором когда-то умер его старший брат, обходил его по дуге, не смея даже одним глазком заглянуть, но Черновод и не настаивал. Ветер с удовольствием гулял по лесу и пляжу, с восторгом и детской, чистой и яркой радостью кормил скелетов потрохами животных, ухаживал за чудиками, облагораживая их уродливый внешний вид. Демон не возражал, его вполне устраивала возня Цинсюаня на кухне — готовил тот так, что непревзойденный был готов съесть его еду вместе с мисками, в которых она подавалась, и в «библиотеке», комнатке, которую неожиданно хозяйственный и чистоплотный Ветер обставил полками со свитками и книгами. Спустя луну, видеть боль и кошмары своего дорогого гостя — ночевал Черновод на полу у кровати Хэ Сюаня, наотрез отказавшись как уходить, так и ставить вторую кровать или ложиться спать вместе — стало невыносимо. Потому с самого утра демон пришел к черным урнам в главной зале и низко, глубоко поклонился в сторону каждой, тихо молясь себе под нос. Зашел на кухню и замер на пороге, любуясь тем, как его ветреный и нежный возлюбленный, прихрамывая и неловко пританцовывая, двигается от стола к котлу и обратно. — Мне нужна твоя помощь, — обронил он, когда Цинсюань отложил черпак и готовился устало опуститься на стул. — Хэ-сюн! Конечно, дай только доготовлю. Еще совсем немножко подождешь? Закипит суп, и можно идти. — Подожду. — Цинсюань часто готовил его любимые блюда, еще по старой жизни помня, что именно особенно любил есть его «Мин-сюн». Такая забота странно грела холодного и мрачного демона, заставляя благодарить в ответ — красивым гребнем, подложенным под подушку, новой лентой на запястье, чтобы закрыть проклятую кангу, интересными свитками о медицине и травах, вкусным и старым вином. — Готово, Хэ-сюн, можем идти, — задумавшись о том, как он умудрился пропустить момент, когда влюбился в этого легкого и мягкого мальчишку, Черновод слегка вздрогнул, переводя светлеющий взгляд с кипящего супа на снимающего кухонный фартук Цинсюаня. — Идем. Он привел его в тот самый зал, но не остановился, даже когда заметил, как расстроенно поежился Ветер. — Мне нужно перенести эти урны в то место, где захоронен твой брат. — Ты хочешь, чтобы их нес я? — Да. Один я буду слишком долго их носить, а слугам я такое не доверю. — Хорошо. Эм… — Цинсюань перевел слегка прояснившийся взгляд на черные кувшины и быстро, но низко поклонился в сторону каждого, прося у мертвых прощения за беспокойство. — Простите меня. Он осторожно ухватился за круглый черный бок и понес, держа так, будто это не просто кучка пепла, а какое-то невероятно хрупкое и ценное сокровище. Они вдвоем быстро перенесли первые два кувшина, установив их возле могилы Ши Уду. Когда они вернулись за оставшимися урнами, Цинсюань приподнял свою ношу и перевел ничего не понимающий взгляд на демона. — Хэ-сюн… А почему этот кувшин намного легче, чем первый? — Моих родителей похоронили вместе с другими должниками в общей могиле. Когда я наконец нашел захоронение, то не смог отделить их прах от других… должников. В их урнах вместе с родителями тела еще пятидесяти человек. — Мне очень жаль, Хэ-сюн. — Ничего. Все уже давно прошло, — взгляд демона затуманился, когда он вспомнил былые, счастливые времена. — Как их звали? Не говори, если не хочешь, я просто… — Мама — Хэ Юйцзян, урожденная дева Цинь, отец Хэ Вэйфэй, сестренка Хэ Сяолянь, а невеста — Е Лай. Цинсюань замолк, поэтому оставшиеся урны они перенесли в полном молчании. Возле могилы старшего Ши Хэ Сюань замер, затем отошел и вернулся с двумя лопатами. — Если тебе больно, не копай, я справлюсь сам. — Нет! Я могу, Хэ-сюн, я могу! — Цинсюань ухватил лопату так резко, будто от этого зависела его жизнь. Хэ Сюань указал место по левую сторону от могилы Водяного самодура, и Ветер послушно начал раскидывать зыбучую землю нежилого острова. Хэ Сюань копал по правую руку. Вырыв четыре могилы — так, что могила Уду стала центральной, Черновод погладил пузатые черные кувшины и медленно опустил их в ямы, шепча про себя молитвы и просьбы о прощении. Цинсюань тоже о чем-то тихо молился, склонив голову рядом. Закопав урны, мужчины установили четыре небольших могильных камня. Черновод достал инструменты, чтобы выбить имена, и Цинсюань очень робко и тихо попросил и себе тоже. — Позволишь поучаствовать? — Хорошо. Я набиваю контур, ты делаешь остальное. Выбивая имя матери Хэ Сюаня, парень расплакался, и демон уже хотел отправить его в поместье, но Ветер собрался с силами, вытер мокрые щеки и продолжил, все еще что-то тихо проговаривая себе под нос — на этот раз Хэ Сюань изо всех сил старался не вслушиваться. Они проработали до самого вечера, а потом, измазанные в земле и грязные, как настоящие демоны, встали рядом возле пяти могильных камней. Прочитав надписи, Хэ Сюань нахмурился — не зря ему казалось, что над могилой невесты Цинсюань трудился упорнее и дольше. Помимо имени и лет жизни, выбитых на каждом камне, на надгробии Е Лай было выведено «молодая госпожа Хэ». — Зачем? — Ты любил ее и был верен деве Е долгие столетия. Она заслужила этот титул, — пожал плечами Цинсюань, прожигая взглядом выбитые на камне брата иероглифы «пятьсот двадцать четыре». — Хэ-сюн, мы… — У меня никогда не будет иной госпожи Хэ, кроме Е Лай. Зато будет еще один господин Хэ, — Черновод подошел вплотную и медленно, действуя очень аккуратно и почти торжественно, поднял больную руку Цинсюаня, оставляя на грязной ладони мягкий поцелуй. — Ты… Хэ-сюн, зачем ты здесь?.. — Именно здесь и нужно, Ветер. Я хочу, чтобы при наших семьях ты ответил на вопрос, станешь ли ты моим мужем? Я делаю это здесь не для того, чтобы тебя напугать или пристыдить, не для того, чтобы похвастаться перед могилой Ши Уду тем, что ты станешь навсегда и безраздельно моим. Я хочу, чтобы они видели, что мои намерения честны и искренни, что я действительно хочу назвать тебя своим мужем, и если бы они были живы, я все равно просил бы их об этом. — А как же?.. — Е Лай? Я действительно ее любил, но больше как подругу детства и хорошего друга, чем физически. Тебя я люблю во всех смыслах. — Хэ-сюн… — Цинсюань оглянулся на могилы, на выбитые на них имена, и упал на колени, не заботясь ни о больной ноге, ни о свежей мягкой и ужасно мажущейся обо все поверхности глинистой земле. — Меня зовут Ши Цинсюань, мне пятьсот двадцать два года, и я клянусь, что буду любить и почитать вашего брата, сына и жениха как возлюбленного мужа. Моя семья в неоплатном долгу перед вами, я постараюсь отплатить. Буду заботиться о Хэ-сюне так, как не позаботится больше никто. Он никогда не будет голодать, спать на холодном и носить обноски. У вас прекрасный сын, брат и жених, настоящая гордость семьи Хэ, и я сделаю все, чтобы он и дальше чувствовал себя хорошо. Вы можете на меня рассчитывать. — Цинсюань поклонился, касаясь лбом земли. Выпрямился и уставился на могилу брата. — Прости, дагэ, но я больше не хочу притворяться, что мне плевать. Я люблю тебя, но его я люблю не меньше. Будь счастлив, и давай в следующей жизни тоже будем братьями? Хэ Сюань молча опустился рядом с Цинсюанем на колени, и, едва обессиленный речью и слезами Ветер выпрямился, сам склонился в поклоне, негромко говоря: — Мама, отец, Лянь-Лянь, А-Лай, я нашел человека, которого едва по своей глупости не потерял. Он — причина, по которой вас не стало, но он же причина, почему я до сих пор не рассыпался в прах, коим, по сути, и являюсь. Я надеюсь, что вы поймете меня, что сможете простить. Я бы очень хотел снова почувствовать вас рядом, но знаю, что это невозможно. Зато я могу быть с ним, поэтому прошу у вас дозволения на этот брак. — Переведя тяжелый, грозный взгляд на могилу Ши Уду, Черновод зачем-то покосился на свои руки, но все же сумел перебороть себя и выдавил сквозь зубы: — Ты отобрал у меня все, Водяной ублюдок. А я даже брата у тебя забрать не смог. Но я обещаю заботиться о твоем глупом и легковерном диди, в конце концов, он — единственное, помимо стихии, что было в нас общего. — На самом деле вы очень схожи. Оба гордые, заносчивые, находчивые и умные. Хэ-сюн, мы правда это сделаем? — Правда. Готов? Цинсюань кивнул и сжал горячей потной ладошкой руку Хэ Сюаня. Они медленно и синхронно трижды поклонились надгробиям, после чего Черновод встал и подхватил Ветра на руки, выпрямляясь вместе с ним. — Пойдем, нужно вымыться, ты весь в земле. — Кто бы говорил, ты тоже весь чумазый, — пальцы Цинсюаня нежно скользнули по скуле Черновода, задевая уголок губ и оставляя на привлекательном, пусть и излишне холодном лице черную полосу. Вымывшись и отужинав приготовленным Цинсюанем супом, демон и небожитель остановились у кровати, которая по-прежнему была одной во всем дворце демона. — Пойдем, я обещал твоей семье, что ты не будешь спать на холодном, — Цинсюань отмер первым, заползая на ложе и утягивая за собой демона. — Тебе разве будет удобно со мной? У меня холодная кожа и нет сердцебиения… — Хэ-сюн, просто ложись рядом, ладно? Цинсюань не только затолкал демона в постель, он еще и перекатился ему под бок и смело устроил голову на худом плече, а ногу на демонических бедрах. Хэ Сюань от неожиданности обнял его за талию, прижимая к себе, запустил в прическу руку, лаская макушку и затылок кончиками пальцев. — Спи, Хэ-сюн, — сонно заворочался умаявшийся за день бывший небожитель, мурча себе под нос, как маленький пушистый котенок, вызвав этим целую бурю нежных чувств в замерзшей душе Хэ Сюаня. Поцеловав теплый чистый лоб, демон по привычке выдохнул и улегся поудобнее, давая Ветру еще больше места для комфортного сна. — Я люблю тебя, А-Сюань, — тихо-тихо прошептал он в сладко пахнущие пионовым маслом волосы. — А я тебя, Хэ-сюн. Спи… — пробормотал в ответ Цинсюань, удобно заворачивая себя в руку демона и приникая к холодной груди щекой, как мечтал сделать уже очень-очень давно.***
Через двенадцать лет после возвращения Хуа Чэна — Не напомнишь, почему мы вообще согласились отмечать их свадьбу здесь? — ворча и строя недовольные мины, спросил Цзюнь У своего возлюбленного, едва они с Хуа Чэном закончили перетаскивать столы. — Потому что здесь природа, солнце, тепло, а еще ты можешь управлять погодой и точно не допустишь дождя, — отозвался Мэй Няньцин, с искренней нежностью наблюдая за притворной злостью демона. Несмотря на семь лет брака и редкие ссоры, возникающие то из-за упрямства Цзюнь У, то из-за неуверенности Няньцина в себе, они оба любили друг друга только крепче и ярче, раскрываясь друг перед другом совсем с других сторон. Советник Мэй, например, никогда и предположить не мог, что Его прекрасное Высочество будет так восхищаться его формами, каждое утро начиная с поцелуев в мягкий живот и бедра, а каждый вечер заканчивая тщательным расчесыванием Няньциновых волос. А демон в свою очередь растекался влюбленной лужицей, когда его маленький супруг царапал ему спину во время весенних игр и готовил вкуснейшие блюда, даром что демон мог совсем ничего не есть. Совсем рядом завозился Лан Цяньцю, пытаясь расправить скатерть так, чтобы на ней не было морщинок, но упрямая ткань не давалась в руки, ежась и сгибаясь в самых неожиданных местах. — Убожество какое. Дай сюда, — к нему подошел Лазурный демон, облаченный в зеленое ханьфу с красными нижними одеждами, и начал сам расправлять скатерть, перегибаясь через край стола. Его Высочество Тайхуа на несколько мгновений впал в ступор, разглядывая тыл демона, выгодно и плотно обтянутый легкой тканью, за что тут же получил недовольный взгляд Ци Жуна через плечо и скрипучее, колкое замечание: — На что ты там уставился? — На тебя, — совершенно честно ответил принц Юнань, и демон отвел взгляд, упираясь им в злосчастную скатерть, его уши и щеки покраснели, благо новое тело, сделанное из демонической и божественной энергии, вполне позволяло совершить подобное. — Злишься? — Тайхуа подошел ближе, протягивая руку, но так и не решаясь коснуться тонкой талии. — Если не хочешь, я не буду смотреть. Демон покраснел еще сильнее и чуть сгорбил плечи, будто пытаясь слиться со столом в единое целое. Но уже спустя пару ударов сердца кивнул своим мыслям, с явным усилием выпрямился, повернулся к принцу и поймал его за руки, уверенно располагая их на своей талии. — Смотри только на меня, бестолочь. — Взгляда не отведу, — пообещал Лан Цяньцю, подступая поближе и окидывая Ци Жуна светящимися от радости и счастья глазами. В постели, за закрытыми дверями спальни демон позволял ему очень многое, но проявлять свои чувства на людях только учился, продвигаясь вперед чуть ли не по цуню, но Цяньцю радовался и этому, ведь каждый такой маленький шажочек означал, что демон совсем не против их отношений и готов показывать это миру. — Хоть бы людей постеснялись, — пробурчал Хэ Сюань, перенося огромное блюдо с мясом, заботливо приготовленным Ши Цинсюанем. — Не ворчи, Хэ-сюн, они любят друг друга, это же здорово, — младший Ши шел след в след за мужем и улыбался от уха до уха. Облаченный в цвета Черновода, с изысканными костяными гребнями в каштановых здоровых волосах, парень ничуть не отличался от себя прежнего — разве что в уголках губ залегли горькие морщинки, да нога так и не исцелилась до конца. Зато под влиянием сурового и отстраненного Хэ Сюаня младший Ши перестал резать свои бедра в попытке успокоиться, ведь теперь успокоение ему дарили твердые и прохладные ладони мужа. — Ветер, а ты бы хотел такую свадьбу? — вскользь бросил демон, но Цинсюань знал его достаточно долго и хорошо, чтобы различать в обезличенном и мрачном голосе малейшие оттенки эмоций. Парень быстро пристроил свой чан на стол, шагнул вперед и вжался в тело возлюбленного, обнимая за талию двумя руками и утыкаясь лицом в шею. — Хэ-сюн, зачем мне другая свадьба? Ты был идеален и во время трех поклонов и после, в спальне. Я люблю тебя, а не мишуру. — Ты главное жениху о «мишуре» не проболтайся, а то тебя с потрохами сожрут, — по-доброму усмехнулся Хуа Чэн, поправляя на Бань Юэ изысканное красное буяо. — Скажите, а Пэй Су-гэ точно согласится? — голос девушки-призрака дрожал от эмоций и страха. — Милая, он любит тебя не меньше, чем я люблю гэгэ, конечно, он согласится. — Хуа Чэн удовлетворенно оглядел девушку и положил ладони на маленькие и узкие плечики. — Даже не думай о том, что мелкий отступит. И ничего не бойся, свадьба это совсем не страшно. — А у кого в первую брачную ночь руки дрожали? — беззлобно подколол непревзойденного Се Лянь, с любовью глядя и на особенно хрупкую и красивую сейчас невесту, и на возлюбленного демона. — Гэгэ, как они могли не дрожать? Ты же красивый, как падающая звезда, этот недостойный демон просто поверить не мог, что такое сокровище досталось ему, — ничуть не смутившись, ответил демон, лукаво щуря хитрый черный глаз. Се Лянь заалел щеками и отвернулся, смущенно теребя рукав белых монашеских одежд. — При-тор-но, — закатил глаза Му Цин, как раз подошедший, чтобы поздороваться со всеми. Их с Се Лянем руки встретились на полпути, и глаза наследного принца Сянь Лэ мгновенно расширились, а лицо побледнело. — Что с тобой? Му Цин, твои силы… Генерал Сюаньчжэнь начал краснеть равномерно от лица к груди. Хуа Чэн, осознавший первым, весело расхохотался и показал одобрительный знак Фэн Синю. Се Лянь перевел взгляд со смущенного Сюаньчжэня на трущего шею Наньяна и улыбнулся так светло и радостно, что у двух генералов защемило сердце. В последний раз они видели эту широкую, нежную улыбку, обращенную к ним, еще лет восемьсот двадцать назад, когда была жива императорская семья, а все они были юными, беспечными и счастливыми. — Ты понимаешь, что он ослаб, хотя и раньше уступал тебе в силе? — слегка нахмурившись, спросил Се Лянь, озабоченный состоянием своего друга. — За кого ты меня принимаешь? Я никогда его не унижу таким образом, — отозвался Фэн Синь на легкий упрек, звучащий в теплом голосе Се Ляня. — Мы и так слишком часто обижали друг друга, чтобы продолжать это делать и дальше. Признаю, он та еще заноза в заднице, бесит аж до трясущихся поджилок, но от его красоты у меня замирает сердце. Му Цин, уже начавший злиться на речи Наньяна, замер, перевел сложный взгляд на Фэн Синя и подскочил, хватая его за руку и утаскивая к соседней горе, подальше от чужих глаз, по пути бормоча, что им срочно нужно поговорить о чем-то важном. Цзюнь У подмигнул растерянному Фэн Синю и кинул ему небольшой флакон, на что небожитель, поймавший подарок одной рукой, лишь с благодарностью кивнул головой. — Линвэнь, ты пришла! — Се Лянь обнял небожительницу, старания и трудолюбие которой успел за эти годы сполна оценить. Они стали если не близкими друзьями, то хорошими приятелями точно, однако сейчас за их нежностями с двух сторон внимательно следили два мощных демона. Вот уже три года как за богиней литературы по пятам ходил мрачноватый и высокий демон с густыми широкими бровями, пронзительно-черными глазами и узкими губами. Он с настороженностью и глухой опаской смотрел на всех вокруг, но едва его взгляд натыкался на совсем маленькую по сравнению с ним богиню, то неуловимо менялся, становясь мягким и влюбленным. Провернув трюк с воскрешением Ци Жуна, Бай Усянь без труда смог повторить подобное и с Бай Цзином. — Двойная свадьба это очень тяжело, не завидую тебе, Се Лянь. — Ничего, обе пары искренне любят друг друга, так что все дело в досадных мелочах и подготовке, — улыбнулся в ответ наследный принц, с теплом вспоминая их с Хуа Чэном простую и скромную церемонию. — Ваше Высочество, я же нормально выгляжу? — из печати сжатия ли вышли Инь Юй и Юйши Хуан. На горе моментально установилась густая и плотная тишина — видеть скромного, невзрачного Инь Юя таким ярким и выделяющимся было непривычно. Дева Юйши очень постаралась над образом одного из женихов — подкрасила и выделила тонкие губы, подрумянила бледную кожу, подчеркнула глубокие, похожие на темные колодцы глаза, уложила длинные черные волосы в изящную прическу. На правила все давным-давно плюнули, потому красная полупрозрачная фата болталась где-то сзади, закрепленная крупным гребнем на макушке. — Ты выглядишь великолепно, — Се Лянь подошел ближе, восхищенно осмотрел Инь Юя со всех сторон и осторожно обнял, касаясь бережно и едва ощутимо, чтобы не повредить изысканный красный наряд. — Красивый и хрупкий, как цветок. Мужчина вернул фату на ее законное место, чтобы жених раньше времени не увидел такую красоту. Вскоре к празднующим присоединились два генерала Пэя и Цюань Ичжэнь, горящий ярче солнышка в алом наряде жениха. У Се Ляня дрожали руки, когда он проводил обряд бракосочетания. Единственное, что удерживало его на месте — непоколебимо надежные руки супруга, касающиеся его талии. Пэй Су откинул фату Бань Юэ и замер от восторга, не дыша и не смея коснуться жены даже кончиками пальцев, так что заклинательнице змей пришлось самой брать его за руку и тянуться к губам. Цюань Ичжэнь разревелся как ребенок, бормоча «шисюн, шисюн», и Инь Юй тут же принялся его утешать, давая уткнуться в плечо и обнять себя за спину. — Надеюсь, наши дети будут счастливы куда больше нас, — с улыбкой наблюдая за бесплатным представлением, сказал Се Лянь, кладя руки поверх ладоней Хуа Чэна на своей талии. — Что ты, гэгэ, нет, и никогда не будет никого счастливее меня, пока моя драгоценная золотая ветвь с яшмовыми листьями осыпает меня своей милостью, — отозвался демон, наклоняясь и легко целуя свое высочество в щеку. — Я люблю тебя так сильно, что иногда мне кажется, будто мое сердце не выдержит и разорвется от этого чувства, — шепнул Се Лянь, поворачиваясь и приподнимаясь на носочки, чтобы прижаться к родным губам в сладком и совершенно бесстыдном поцелуе. Впрочем, на них никто особо и не смотрел — новобрачным было точно не до них, а гости наслаждались едой, выпивкой и компанией любимых людей, обретенных после стольких лет скитаний, лишений и отрицания.