Какао со звёздами и лапша с перьями

      Эра Леди Костяного Демона стала для Рэд Сана настоящими эмоциональными качелями: сначала ему пришлось сражаться с собственным отцом, потом он, Макак знает, зачем, притащил к себе домой своих злейших врагов, чтобы те не умерли в пустыне, а под конец и вовсе обучал Драконшу использовать Огонь Самадхи и помогал ей в финальной битве. Но кто же знал, что всё это было только началом его абсолютно новой жизни, непохожей на прежнюю. И в этой новой жизни было столько всего нового, что первое время у него просто взрывалась голова.       В этой новой жизни было два ветра.       Первый бил в лицо, пока белоснежный с зелёными деталями байк рассекал улицы с такой скоростью, что со стороны могло показаться, что он летит по воздуху, подобно величественному дракону. Рэд летать не любил, но он любил прижиматься к обладательнице этого прекрасного бело-зелёного дракона. Было страшно, но ему даже нравился этот страх, потому что уверенность его подруги всегда вселяла в него крупицы спокойствия. И этих крупиц было достаточно, чтобы эта смесь из страха упасть и уверенности в том, что не упадёшь, приносила не дискомфорт, а странное удовольствие. Это было то, что испытывала сама Мэй, разгоняя байк до максимальной скорости. Просто у неё уверенности было гораздо больше, чем страха. Но пропорции здесь были не так важны. Важно было само чувство.       Первый ветер Рэд Сан любил. Второй ненавидел. Во время второго ветра он твёрдо стоял на земле, и не было никаких «если я упаду и разобьюсь, то воскресну чисто ради того, чтобы утащить тебя с собой в ад» и «да ради Макака, я за тобой хоть куда готова утащиться, только разбиваться для этого необязательно» Не-е-ет, второй ветер приносил кое-что похуже. Он приносил холод. Холод, на который самому Рэду, по понятным причинам, было наплевать. Но на что ему было не наплевать — это то, что некоторых плебеев — а если точнее, одного конкретного плебея — этот холод довольно сильно подмораживал. И всё бы ничего, мёрзнет и мёрзнет, подумаешь? Вот только способы согреваться у этого субъекта были крайне странными. Именно поэтому во время этого ветра были «ну, дай об тебя руки погрею, ты же тёплый» и «убери от меня свои ледяные лапы, ни то я их сожгу» Мкея, тем не менее, такая угроза нисколько не пугала, так что Рэду приходилось терпеть объятия, потому что, ну, не сжигать же в самом деле? А не сжигать было не просто, и становилось ещё не проще, когда тот утыкался ему носом в шею, а когда в край обнаглевший мальчонка просовывал свои руки под его рубашку, становилось совсем невыносимо. Но Рэд терпел. Терпел и ненавидел этот ветер, потому что тот преследовал его везде. Потому что у него уже создавалось такое чувство, что Мк мёрзнет абсолютно всегда. Или же просто притворяется?       В этой новой жизни так же были два вида вечеров.       Первые состояли из звёзд и какао. В такие вечера наругавшись из-за буквально всего, начиная с «битых молью тряпок, которые мне не нужны, чтобы не замёрзнуть» и заканчивая «привкусом отравы в какао», они очень тихо и долго сидели на балконе и смотрели в ночное небо. В такие вечера у Рэда тоже появлялось какое-то чувство, подобное тому, какое он испытывал, катаясь с ней на байке. Только это чувство было более тёплым и родным, и вгоняло в сон. Мэй всегда пыталась что-то рассказывать про звёзды, а Рэд всегда пытался её слушать. Хотя оба они понимали, что познания Мэй в астрологии заканчиваются на «смотри, это созвездие Лев, но, как по мне, больше на гуся похоже» и что Рэд к утру ничего из этого не вспомнит. Мэй была не против, Рэд Сан тем более. Он просто любил вот так лежать на её плече, подогревать остывший какао, когда она просит, и постепенно засыпать под её тихое бормотание и ещё более тихое потрескивание Огня Самадхи у неё в груди.       Вторые вечера были совершенно другими. Они были шумными, яркими, полными эмоций. В этих вторых вечерах вместо какао были пластиковые тарелки с лапшой, вместо балкона Мэй — захламлённая комната Мкея, а вместо звёзд — видеоигры. В такие вечера никогда не бывало тихо, потому что даже если тишина осмелиться повиснуть, буквально через несколько секунд она будет прервана радостными выкриками Мкея, победившего Рэда в очередной игре. Выкриками, которые тут же глушились запущенной в него подушкой. Потом эта подушка, сопровождаясь смехом Манки Кида, как правило, прилетала уже в голову Рэд Сана. После этого обычно вход шла и другая подушка, и вот они обе летают по комнате туда-сюда, врезаясь то в демона, то в его друга. И всё это очень весело, но длится недолго, потому что либо в комнату заходит Пигси и любезно сообщает им, что если они продолжат так орать, то могут идти ночевать домой к Царю Демону Быку, либо Мк, увлёкшись подушечным боем, наступит в миску со всё ещё горячим бульоном от лапши. Но ни то, ни другое никогда не портило такие вечера.       Но самое главное в том, что в этой новой жизни было два поцелуя.       Первый из них случился внезапно. Вечер на балконе Мэй проходил, как обычно за исключением того, что в этот раз девушка добавила в какао «апельсиновую карамель для десертов и выпечки» и хотела узнать его мнение. Несмотря на то, что какао не было ни десертом, ни выпечкой, для которых предназначалась названная Мэй специя, Рэд всё же решился попробовать. И как бы сильно ему не нравился вкус, вслух он смог позволить себе произнести только «лучше, чем та бурда, которую пьёт Мк, но всё равно цвет какой-то странный и если ты, не дай Макак, пытаешься меня отравить, я…» Дальше продолжать ему не пришлось, потому что остальную часть про воскрешение и последующее за ним затягивание её в ад, Мэй уже научилась договаривать за него. А потом она его поцеловала. Вот так просто, как нечего делать.       Второй поцелуй произошёл, как не странно, не менее неожиданно. Вечер в комнате Мк тоже шёл своим чередом, даже необычно долгая и полная задумчивости — что для Мк было, ну, вообще никак несвойственно — тишина выбивалась из общей картины. Но, как догадался Рэд Сан через какое-то время, у задумчивости Мкея были крайне веские основания. Манки Кид был занят тем, что вычислял, насколько болезненными будут последствия перемещения нескольких лапшинок из миски Рэда в свою уже опустевшую миску. Затея была рискованная и требовала тщательного обдумывания и взвешивания всех за и против. И, к сожалению для Рэда, его попытка вмешаться в мыслительный процесс Мк — только попробуй, я тебе обе руки поджарю — не увенчалась успехом. Одна лапшинка всё-таки была бессовестно украдена. И всё бы ничего, но, как обычно бывает в самых глупых романтических фильмах, лапшинка, которую ел Рэд и лапшинка, которую стащил Мк оказались одной и той же лапшинкой. Поворот сюжета, достойный Голливуда. А вот поцелуй, уже вышел не такой, каким его показывают в глупых фильмах. Быстрый и смазанный.       На почве всего этого «новая жизнь» никак не умещалась в голове Рэд Сана. Происходящего в ней было слишком много. Ему нужно было что-то одно. И он думает, выбирает. И не может выбрать. Потому что…       Он любит лететь с первым ветром, но и оставаться на земле со вторым тоже любит.       Он любит какао с отражением звёзд, но и лапшичный бульон с перьями от подушечного боя он тоже любит.       Он любит такое чуждое и одновременно с этим такое родное чувство долгожданной целости, но любит и чувство слишком сильной целости, когда вот, вроде бы, целый, но как будто есть что-то ещё, без которого ты вообще-то можешь нормально прожить, но вообще-то нет, ни разу можешь.       Он любит своего идиота номер один и своего идиота номер два тоже.       И всё бы хорошо, но два идиота — это слишком много для одного Рэд Сана. И ему надо… нет, ему просто необходимо выбрать какого-то одного. Но ему уже начинает казаться, что с течением времени смысла выбирать становится всё меньше и меньше. Что они уже выбрали за него. Выбрали его. Оба. Вместе. Сговорившись.       Его зовут Рэд Сан и у него есть девушка, с которой он катается на байке и парень, с которым он играет в видеоигры. Проще говоря, у него есть два идиота, которых он безмерно любит. И все они втроём по вечерам пьют какао со звёздами и едят лапшу с перьями.