Ten

Кир начинает жалеть, что из всех людей обратился именно к этим двум. – Ты в холодильнике смотрел? – В каком холодильнике, Серый, у тебя всё нормально с головой? – То, что у меня с головой не всё нормально, мы ещё лет шесть назад выяснили, а варианты банально заканчиваются – я уже не знаю, где это малолетнее чудовище может быть! – Я слишком стар для этого дерьма… Может, правда стоило оставить его у себя? Подумаешь, сессия, Анька с потока так и вообще беременная сдаёт – ничего, не жалуется же! – Волче, а ты оружейную проверил? – Там электронный кодовый замок – мелкому до него ещё допрыгнуть надо, да и откуда бы он пароль вычис… Бам! –…лил? Бам-бам-бам! – Шура! Бам! В оружейную, естественно, открытую, Кир, Серёжа и Олег вваливаются всей толпой, чуть ли не выламывая дверной косяк, а сидящий на полу Шура тут же замирает, вжимая голову в плечи, но всё внимание в основном оказывается приковано к пистолету в его маленьких ладошках. Полностью синхронизировавшись, Макаров, Разумовский и Волков медленно переводят взгляд с оружия на стену, где обнаруживаются несколько дыр. «Пять», – думает Олег. «За что?» – думает Серёжа. «Пиздец», – думает Кир. – Волков Александр Романович, положи пистолет! – вслух произносят все трое. Шура вздыхает, но пистолет послушно кладёт на пол, отходя от него на метр на всякий случай, и понуро опускает голову, однако во взгляде большущих небесно-голубых глаз за русой чёлкой из-под пушистых ресниц не видно ни капельки раскаяния. – И как ты смог сюда пробраться? – Олег складывает руки на груди и сурово глядит на мальчишку сверху вниз. Мальвина вскидывает подбородок, расправляя плечи, и едва ли сдерживает счастливую улыбку, когда гордо произносит: – Я увидел, как ты набираешь код, и запомнил его! Где-то в глубине души Макаров искренне восхищается тем, как Шура умудрился незаметно подкрасться к Волкову и спалить код от оружейной, но единственная клетка мозга, так часто упоминаемая Лерой, кричит, что, вообще-то, пистолеты десятилетним детям – не игрушка, поэтому Кир поворачивается, одновременно с Серёжей смерив Олега возмущённым взглядом. Пожалуй, стоит объяснить, что же здесь происходит… Это случилось три дня назад, во время очередной стычки с очередным же юным экспериментом Рубинштейна под покровительством трижды ёбаного Махаона, закончившейся ничьей, на которой и разошлись – Лера уехала отсыпаться, как и выступавший напарником, заместо раненого в прошлый раз Кризалиса, Шура. Обоим досталось, конечно, но, как они думали, не критично – подумаешь, в Мальвину молния прилетела! Жив, цел – похуй. С такими мыслями Шура вернулся к Киру, который всю ночь готовился к экзамену и был рад оторваться от конспектов и распечаток, сменив вид деятельности на что-то другое, пускай и на обработку ран своего горе-наёмника. Дальше всё просто – думая, что всё в порядке, они оба легли спать, а с утра Макаров обнаружил в постели пиздюка, отдалённо походящего на Мальвину. Применённые подопечным Махаона сверхъестественные способности всё-таки имели последствия на Шуру – того откатило к заводским настройкам десятилетнего себя без доступа к воспоминаниям будущего. То есть, настоящего. То есть… Киру было сложно ещё на моменте, когда маленький Мальвина – хотя русоволосого мальчишку Мальвиной назвать язык не поворачивается – посмотрел затравленно и спросил: – А где бабушка? Шестерёнки в голове у Макарова крутились со скоростью света, да и врал он, в целом, неплохо, так что легенду выдумал приличную: бабушка – в больнице, но ничего серьёзного, а пока за Шурой временно присматривает дальний родственник из Санкт-Петербурга с друзьями. Этому самому дальнему родственнику Кир и вручил мальчишку в восемь утра в воскресенье. Олег перспективе не особо обрадовался, но легенду поддержал, добавив, что Шура вчера сильно ударился головой на скейте, – скейт и бинты с лекарствами мальчишка видел в квартире, где проснулся, – и, вероятно, потому ничего не помнит. Удивительно, но Шура вроде как клюнул. Может быть, он ничего и не помнил, но Киру, да и Олегу, доверял – чувствовал себя рядом с ними весьма комфортно. – К нам-то ты его зачем притащил? – недовольно косясь на мальчишку в гостиной прошипел Серёжа. – У меня сессия, и вообще это вы виноваты в том, что Шура в таком состоянии – вы его на миссию отправили! На самом деле, Макаров юлил. Да, сессия, да, некогда, да, косвенно вина лежит на Волкове с Разумовским, но ещё это невероятно неловко, когда твой парень внезапно возвращается в детство. В прямом смысле. Киру нужно… осознать и понять, как действовать. Таким образом голубоглазое маленькое счастье осталось жить на базе до тех пор, пока не вернётся в нормальное состояние сам, или Лера с Кризалисом и Томой не найдут того самого недоделанного члена психически нестабильных Людей Икс. Проблема заключалась в том, что вышеупомянутое счастье оказалось шкодливым до безобразия и размеры каждого нового безобразия превышали прошлое в несколько раз, а количество выходок росло в геометрической прогрессии. В общем и целом, ситуацию можно назвать стабильной. Стабильно доводящей до сердечного приступа всех в неё вовлечённых. Кроме, пожалуй, Шуры, в данный момент пыхтящего в углу гостиной. – Я скоро поседею, – шепчет Олег, устало потирая переносицу. Серёжа плюхается на диван рядом с ним и открывает – чисто ради снятия стресса – бутылку красного полусладкого. – Не ты один, Волче, не ты один. Прекрасно слыша их разговор, мальчишка хихикает из угла, явно довольный собой. – Шура! – прерывает его Кир. – От того, чтобы дать тебе по жопе, меня останавливают только две вещи. Во-первых, детей бить нельзя, а во-вторых… Память Макарова как нельзя кстати подкидывает ему картины из недалёкого прошлого, когда он шлёпал взрослого Шуру при немного других обстоятельствах, и под понимающими ехидными взглядами Волкова и Разумовского мигом становится откровенно неловко. – А во-вторых? – спрашивает Шура, чуть повернув голову заинтересованно, отчего Кир приобретает ярко-пунцовый цвет. – А во-вторых – не вытрёпывайся, я могу и передумать! – Пф! Олег и Серёжа без всякого стеснения откровенно ржут, чокаясь бокалами вина, и растягиваются на диване. – Смешно им, ага, – бурчит Макаров, – вас бы обоих за то, что за ребёнком не уследили, тоже… того… по жопе! От данного заявления дуэт гиен начинает ржать ещё громче, скатываясь на пол потихоньку. – Не переживай, mon cher, с этим мы с Волче справимся как-нибудь самостоятельно, – сквозь смех и слёзы заверяет Разумовский. Кир закрывает лицо ладонями, пытаясь орать про себя. За последние дни он нереально устал, если не заебался, впереди маячат ещё три сложных экзамена и недописанный курсач, а обстановка напоминает дурдом. И есть хочется ужасно – в животе предательски урчит на всю гостиную. – Ты ел сегодня? – строго спрашивает Олег, успокаиваясь тут же. – Да? Нет? Наверное? – Макаров правда не уверен и пожимает плечами растерянно. – Пойдём, хоть покормлю тебя. Волков направляется на кухню, и Разумовский идёт за ним следом, поддерживая мужа: – И с собой надо положить! – Спасибо… – смущённо произносит Кир, до сих пор не привыкший к подобному. Иногда Макаров в семье Волковых-Разумовских чувствует себя комфортнее, чем в своей родной несмотря на то, что эта состоит из террористов, наёмников и маньяков. Но вряд ли Олег с Серёжей смогут внятно объяснить причины своих действий и отношения к Киру. Уже вставая с дивана, Макаров поднимает взгляд и застывает на месте: – А где Шура? Три пары глаз обращаются к давно опустевшему углу. – Шура!

***

В старой квартире с лепниной на потолке, арочными деревянными окнами – на некоторых даже есть витражи! – и огромным количеством дверей Шуре нравится. Дядя Серёжа, который не устаёт повторять просьбу не называть его дядей, уже целый час рассказывает об истории дома и жильцах этой квартиры, пока Шура пьёт какао на полу у самого настоящего растопленного камина. Какао в меру сладкий и горький, с большим количеством сливок и шоколадной стружкой – с таким напитком, приготовленным Олегом, слушать истории вдвойне интереснее. Шура облизывает губы, счастливо щурясь, и косится на кухню, где на столешнице стоит тарелка с чак-чаком. Можно незаметно ускользнуть и стащить… – Я всё вижу! – хриплый голос заставляет мальчишку вздрогнуть. Похоже, Олега больше так просто не провести. А вот в первые дня четыре было куда веселее. Шура вздыхает, отворачиваясь к камину. – Обломщик. – На слух я тоже не жалуюсь! Впрочем, судя по тону Олег совершенно не злится. Внезапно большая тёплая ладонь ложится Шуре на голову, ероша волосы, и это прикосновение мальчишке кажется таким знакомым… Когда Шура впервые говорит про свои ощущения, дядя Серёжа называет их заумным словом «дежавю». Дежавю посещает мальчишку довольно часто, например, стоит тому почувствовать дым от сигарет Олега или вступить в перепалку с его рыжим другом. Хотя Шура не уверен насчёт степени их дружбы – разве друзья целуются? Однако даже подглядывая за Олегом и Серёжей, мальчишка испытывает то самое дежавю и, пожав плечами, отправляется на поиски чего-нибудь интересного. А интересного в квартире очень много! Здесь есть настоящая оружейная, тренировочный зал и – святая святых дяди Серёжи – серверная, где на куче экранов весь Санкт-Петербург как на ладони. Некоторые места, особенно тёмные закоулки и крыши, для Шуры тоже выглядят знакомыми, хотя в этом городе мальчишка ни разу не был. Не был же? …Погулять одному не удаётся, сколько бы Шура ни говорил, что он взрослый. Пару раз он удачно убегал от Олега и Серёжи, стоило тем отвлечься, однако его находили и… нет, не кричали, но так смотрели, что становилось стыдно, хотя стыд у Шуры, как говорит бабушка, атрофировался до рождения. Вообще Олег и Серёжа гулять почему-то не любят, так ещё и одеваются странно, будто маскируются, как шпионы в фильмах. Поэтому гуляет Шура обычно с Киром, который заходит если не каждый день, то через день. Кир – одно сплошное дежавю. Его запах, его руки, его объятия, его тембр голоса, его смех, даже глаза цвета грозового неба – всё походит на забытый сон, такой короткий, но самый сладкий. Во время очередной прогулки Шура кидается к Макарову в объятия, как в омут с головой, прижимается в попытке поймать за хвост ускользающие воспоминания, и не отпускает долго-долго. Мальчишка вдыхает запах, касается сильных рук, льнёт всё ближе, вслушивается в речь Кира, но вспомнить никак не выходит. Всё, что остаётся Шуре – бесконечное тепло, что разливается под кожей и скапливается в груди от того, что Кир рядом. – Шур, ну ты чего? – шепчет Макаров, гладя по русоволосой голове мальчишку. – Давай на базу возвращаться, а? Шура, ты слышишь? Сашенька… Странно. Шура терпеть не может сокращение в виде «Сашеньки», но когда так зовёт Кир, то обращение звучит по-родному, естественно, и сердце от этого бьётся всё чаще по какой-то неизвестной причине. Странно. Окончательно запутавшись, Шура елозит у Кира на коленях и поднимает голову, заглядывая в серые глаза. Дежавю захлёстывает огромной волной, и маленькое сердце, кажется, не выдерживает, ведь гроза смотрит на мальчишку с пронзительной, неизъяснимой нежностью. Странно. Не до конца осознавая, что делает, зардевшийся Шура резко выскальзывает из объятий Макарова и пытается бежать, однако наступает на развязавшийся шнурок и падает, разбивая колени. – Merde! – неизвестное слово само срывается с губ. Мальчишка шипит от боли, пытаясь подняться, но перед ним всё такое расплывчатое из-за слёз. – Шура, ты как? Пока Кир помогает подняться и обеспокоенно разглядывает грязные кровоточащие ссадины, Шура замечает залёгшие под глазами Макарова тени от студенческого недосыпа. Мальчишка хмурится – от осознания, что Кир себя настолько не бережёт и что из-за него, Шуры, перепугался к тому же, просыпается вина одновременно с желанием отчитать парня. Впрочем, последнего сделать мальчишке не удаётся – Кир подхватывает его на руки и несёт в сторону базы, не обращая внимания на то, как косятся некоторые прохожие. Шура почему-то улыбается. Шуре почему-то плевать на них. Шура не может объяснить, из-за чего так тянется к Макарову, но не в силах остановиться, обнимая парня за шею крепко. Чуть позже, тщательно промыв ссадины мальчишки, Кир садит Шуру на кровать и заклеивает пострадавшие колени цветными пластырями, – те на базе появились недавно, вместо обычных «взрослых», благодаря подозрительно ухмыляющемуся дяде Серёже, – потому что Шура вечно умудряется то порезаться, то удариться, сам того не замечая. На подобные мелочи мальчишка не стремится обращать внимание – гораздо интереснее следить за тем, что происходит вокруг него. А вокруг Шуры носится Макаров, чьи брови сведены к переносице – по его лицу вообще легко читать мысли. Заметив на себе пристальный взгляд, Кир поднимает голову и смотрит так серьёзно, что Шуре хочется рассмеяться. – Болит? – спрашивает Кир. Понимание неприятно колет – всё же Макарову не идёт эта серьёзность. Или же, точнее, его хочется видеть беззаботным, а не обрабатывающим раны, хоть они и пустяковые. – Немного, – признаётся Шура, но заметив, как Кир хмурится сильнее, не улавливая, что же подразумевает мальчишка, неожиданно для них обоих добавляет тут же, – а поцелуешь? Чтоб быстрее прошло. Вот таким парень Шуре нравится куда больше – распахнутые большие глаза, в удивлении приоткрытый рот… Макаров вот-вот зависнет и, кажется, сам осознаёт это, и потому наклоняется вперёд – прикосновение губ к пластырю на коленке длится меньше секунды, но болит действительно куда меньше. – Чтоб быстрее прошло, – бормочет Кир, явно повторяя для самого себя. Забавный этот Макаров. Шуре он нравится, как и нравится чувство правильности происходящего – раньше он уже испытывал подобное, однозначно. Кир при виде ухмылки на лице мальчишки отворачивается, мотая головой и приводя мысли в порядок, а затем говорит спокойнее, но с докучающей ноткой поучения: – Серьёзно, Шур, будь осторожнее, а? Весь в пластырях ходишь уже. – Ты прямо как ба говоришь. Кир вздрагивает, хоть и пытается скрыть реакцию за ободряющей улыбкой – так улыбалась Шуре бабушка, когда он часами ждал мать в надежде, что она не забыла о дне рождения сына и скоро придёт. – Она тебе ещё и не такое скажет, да и мне тоже, если вернётся и увидит тебя залепленного с ног до головы. Хотя сначала вернётся Олег и выдаст нам пизды… ой, то есть… Макаров не умолкает, убирая пластыри и перекись, а Шура молчит. Шуре не нравится, когда ему врут. Но за прошедшие дни он понял, что ему абсолютно точно нравится Кир, да и Серёжа с Олегом, поэтому мальчишка прощает им каждую ложь, даже если она касается самого важного человека в его жизни. Бабушка не вернётся. Шура уверен в этом, потому что на висящем в коридоре календаре напечатан 2022 год, люди ходят со смартфонами вместо кирпичей и раскладушек, по улицам ездят крутые машины, а Шура умный мальчик, который умеет считать, думать и анализировать. Бабушки, скорее всего, уже давно нет в живых.

***

Спустя двадцать минут очередных безуспешных поисков маленького недониндзи, свалившегося им с Олегом на головы, Серёжа окончательно теряет терпение: – Александр, или вы немедленно притаскиваете свой зад на кухню, или вместо игры в приставку у вас будет двухчасовая лекция на тему Боттичелли от меня лично! – Нет уж, спасибо! – доносится до Разумовского детский голосок. Серёжа вертит головой по сторонам, пытаясь вычислить, где находится его обладатель: – Ну и откуда ты это сказал? На помощь, как всегда, приходит Волков, высунувшийся в коридор с кухонным полотенцем на плече: – Шура, поверь мне, это будет очень душно! Спускайся давай, мой руки и садись ужинать. – Ла-а-адно… Подпрыгнув от неожиданности, Серёжа разворачивается как раз в тот момент, когда мальчишка забегает за угол, напоследок показав язык. Паршивец уже в десять лет умудряется скрываться и передвигаться незаметно для других. Неудивительно, что спустя годы тот стал лучшим в шпионаже и слежке. По словам Олега, конечно. Разумовский фыркает и прикрывает дверцы антресоли, с которой спрыгнул Шура, а затем направляется на кухню, где воздух пропитан ароматами сливочного крем-супа с пряными травами и крабом, рагу по-ирландски в горшочке и шоколадного мусса с перцем чили – Волков мальчишку балует только так. А вышеупомянутый мальчишка сидит за столом, как ни в чём не бывало, и лишь самодовольная ухмылка выдаёт его с потрохами. Шура всегда слушается Олега, иногда – Кира, и никогда – Серёжу. Порой Разумовский думает, что всё Мальвина помнит и водит окружающих за нос, параллельно испытывая лично его терпение, иначе как объяснить подобное поведение? То ищешь его по всей квартире, когда он, сдерживая смех, крадётся позади тебя, чтобы напугать, то наступаешь на детальку разбросанного будто бы специально лего, выходя из ванной, то за сердце хватаешься, стоит мальчишке начать кидать твои же любимые ножи в мишень для дартса, повешенную на стену между прекрасных картин… Ничего-ничего, вот вернётся в прежнее состояние – Серёжа на первой же совместной тренировке вставит Шуре по первое число. Будет знать потом! Воодушевлённый планом будущей мести, Разумовский садится напротив мелкого Мальвины, используя в игре в гляделки самый холодный и высокомерный взгляд из своего арсенала. В ответ Шура показывает средний палец. – Я вас обоих в угол поставлю, честное слово! – ворчит Олег, ставя на стол тарелки с супом. В следующий миг пристыженные Разумовский и Мальвина утихают, обращая всё своё внимание на вкусный – что неудивительно, так как готовил Волков – ужин. Несколько позже Шура вызывается помочь Олегу с посудой, а Серёжа продолжает сидеть за столом, поглядывая на них со стороны. Парочка выглядит буквально как мем «большой Волков и вообще маленький Волков жесть», что не может не вызвать улыбку у Разумовского. Признаться, несмотря на откровенно гадкий характер мальчишки, Серёжа находит невероятно уютными некоторые моменты. Например, когда Шура шебуршит с Олегом на кухне, готовя вместе или вытирая посуду. Разумовский специально старается почаще заходить к ним, вслушиваясь в тихий смех и оживлённые разговоры, в которых тема скачет с одного на другое. Или же когда Шура старательно делает вид, как не заинтересован в том, что рисует Серёжа в скетчбуке, устроившись на диванчике на балконе. Мальчишка напоминает кота, который подбирается всё ближе и ближе, пока хозяин не замечает, и вот Разумовский уже чувствует, как Шура кладёт подбородок ему на макушку и нет-нет да восхищённо прощебечет что-то. Отчасти, маленький Мальвина гладит эго Серёжи. Отчасти, Серёже приятно осознавать, что ему легко показывать свои рисунки кому-то, кто не Олег. Отчасти, шурина дурацкая улыбка до ушей создаёт иллюзию, что всё нормально, по-человечески, а наглые менты, кровожадная хтонь, мафия, сверхлюди и бог-знает-кто-ещё не рыщут в поисках двух террористов и их друзей по всему Петербургу. И это хорошо. – Палишься, – констатирует Волков, стоит мальчишке убежать в сторону гостиной. – Тц, – закатив глаза, Серёжа прячет улыбку в кружке с чаем. Олег не комментирует, хотя ему есть что сказать. За последние дни Волков видел достаточно, чтобы точно заявить – Разумовский к Шуре прикипел. Впрочем, мелкий Мальвина обладает особым очарованием, так что не попасть под него было довольно сложно. Олег даже не пытался сопротивляться. Ему нравится проводить время с мелким Шурой, обучать его каким-то штукам, которые взрослый, разумеется, знает. Той же стрельбе из пистолета – строго в тире Игрока по мишеням, а если с глушителем, то на крыше по бутылкам – или рукопашному бою. Последний Волкова немного изматывает, потому что мальчишка бешеный, с огромным запасом энергии. Перебранки Шуры с Серёжей Олег находит уютными, так как они почти не отличаются от тех, что рыже-синяя парочка устраивала раньше. Волков легко разнимает их, включая какое-нибудь всратославное шоу, во время просмотра которого Разумовский и мелкий Мальвина преображаются в недовольный дуэт диванных критиков на уровне «некрасиво – мне тоже не нравится». Олег присоединяется к ним, заваливаясь между Серёжей и Шурой и включая Гарри Поттера или что-то из неплохого российского кинематографа, вроде Караморы и Вампиров средней полосы, на которых Разумовский почти не фыркает. Мальчишка каждый раз умудряется заснуть у Волкова на плече, как и сегодня – одна рука Шуры сжимает спадающий клетчатый плед, вторая же покоится в полупустой миске с попкорном, а сам Мальвина презабавно посапывает. Олег по привычке осторожно подхватывает мальчишку и относит в выделенную спальню, укладывая на незаправленную – бесполезно просить, пытались – постель. – Он такой милый, когда спит! – говорит Серёжа, появившийся в дверном проёме. Олег шикает на него и бережно проводит по русым шуриным волосам – спящий мальчишка и правда не выглядит как кто-то, кто поставит на уши всех вокруг за пару секунд. – Тебя тоже отнести на руках в кроватку? – прикрыв за собой дверь, спрашивает Волков. Он касается губами уха Разумовского и получает в ответ короткий прерывистый вдох. – Я очень, очень, очень хочу в кроватку с тобой, – Серёжа прижимается спиной к груди Олега, медленно плавясь от поцелуев в шею, – но я на дежурстве за мониторами. – Блять. Ах, да, точно, ведь поиски той самой жертвы махаоновских махинацией с мозгами, организовавшей Шуре возвращение в детство, всё никак не увенчаются успехом. Разочарованно простонав, Волков отстраняется. – Нет, можем, конечно, забить, – посмеивается Разумовский, – мелкая версия Мальвины меня вполне устраивает. – Вряд ли она устроит Кира. На это Серёжа лишь пожимает плечами. – Подумаешь! Если любит – подождёт лет шесть-восемь. – А ты злой. – Родной, я террорист, маньяк и аватар бога – мне полагается быть злым. Олег прыскает в кулак, но быстро становится серьёзным: – И всё-таки я надеюсь, что мы сможем поймать эту дрянь. Дойдя до серверной, Разумовский коротко целует Волкова в губы, отправляя того спать, чтобы завтра помочь Кризалису и Лере прошерстить подозрительные новые склады в Вещово. Глядя на то, как Олег скрывается в темноте коридора, Серёжа так и не решается сказать, что пойманный пациент Махаона не гарантирует возвращение Шуры в нормальное состояние. Но, чёрт возьми, самому о подобном исходе думать не хочется совершенно.

***

– Maledetto figlio di puttana! Кулаки с грохотом ударяют по клавиатуре – та чудом выдерживает вспышку отчаянного гнева Разумовского, вызванную безрезультативными поисками. Покрасневшие глаза болят чудовищно, но Серёжа продолжает переключаться с камеры на камеру во всех подозрительных местах, отмеченных недавно Кризалисом. Ничего. Ничего. Ничего. – Cazzo di merda! Где же ты прячешься вместе со своими мутировавшими подопытными крысами? – злобно шипит Серёжа сквозь стиснутые зубы. Бешеный пульс отдаёт в висках. Сколько ночей Разумовский не спит в тщетных попытках выйти на хоть малюсенькую зацепку, где искать Рубинштейна и компанию? Без разницы. Ведь если они не найдут махаоновского пациента… или если выяснится, что с каждым часом шансов обратить процесс всё меньше… – А что значит «cazzo di merda»? Серёжа подскакивает на стуле и резко поворачивается. Как давно Шура здесь? – Сколько раз просили – не подкрадывайся, – Разумовский устало потирает лицо ладонями, игнорируя вопрос, – у меня чуть ли сердце из-за тебя не остановилось. – Прости. А вот это уже что-то новенькое. Серёжа удивлённо поднимает взгляд на мальчишку, рассматривая худенький силуэт в полумраке серверной – Шура неловко переступает с ноги на ногу и тянет рукав огромной для него старой футболки Олега с «Арией». Губы у мальчишки искусаны, а кожа кажется бледной, почти белой. Возможно, это всё из-за света мониторов, но… – Можно, – Шура сглатывает и повторяет чуть громче, – можно с тобой посидеть? – Ну, посиди, – растерянно отвечает Разумовский, возвращаясь к камерам. Мальчишка оглядывается по сторонам, но свободного места не находит и опускается на пол. Обняв колени руками, Шура быстро трёт глаза кулаками и шмыгает носом – тихонечко и, как он думает, незаметно. Но Серёжа замечает. Кошмары, значит. Вспоминается сразу, как в детстве Олег так же приходил к нему и делал вид, что всё в порядке – просто спать не хочется. Первое время в детдоме кошмары душили Волкова куда сильнее, чем самого Разумовского. Позже Олег даже рассказывал про них – о прошлом, о чувстве одиночества и страхе быть оставленным, пока Серёжа обнимал его и прижимал к груди. Так делала мама, кажется? Он уже не помнит. Маленький Шура своими кошмарами не поделится, а допытываться… Нет, Разумовский не поступит подобным образом. Мальчишка пришёл к нему, не к Волкову. Значит, доверяет Серёже, и ломать хрупкое доверие – последнее, чего бы хотелось. Разумовский отчаянно перебирает в голове темы, которые можно обсудить с десятилетним ребёнком и отвлечь от засевших под коркой обрывков кошмарных снов, но уставшие шестерёнки отказываются крутиться, и неловкое молчание продолжает затягиваться. – Ты не спишь из-за меня? Вопрос Шура задаёт раньше, чем успевает подумать, и тут же вжимает голову в плечи, не зная, как поведёт себя дядя Серёжа – тот выглядел разочарованным, злым и очень уставшим, когда мальчишка только зашёл в таинственную серверную. Кажется, все люди, появившиеся недавно в жизни Шуры, из-за чего-то переживают. Кажется, причиной является он сам. Как скоро они оставят мальчишку, потому что больше не выдерживают? Оставаться одному страшно. – Не «из-за», а «ради», – поправляет дядя Серёжа. Шура недоверчиво косится на него из-под влажных пушистых ресниц. – Что? – Я не сплю ради тебя, Шур, – повторяет Серёжа спокойно, – это другое. – А в чём разница? Разумовский откидывается на спинку стула, пытаясь подобрать слова. – Когда ты делаешь что-то ради кого-то, то ты делаешь это добровольно, потому что тебе важен человек и ты хочешь о нём… не знаю прямо… позаботиться? Помочь ему? Наверное так, да. – И ты помогаешь? Вопрос ставит Серёжу в тупик. – Я стараюсь, но либо стараюсь недостаточно, либо… либо я не знаю в чём проблема, – признаётся он. Шура думает, внимательно изучая лицо Разумовского – взгляд слишком пристальный и читающий как открытую книгу, отчего по коже ползут мурашки. Неплохо же ребёнка переломало, что он уже в таком возрасте считывает других людей. – Ты не можешь мне рассказать, что ты делаешь, – утверждает Шура. Отнекиваться глупо – поймёт, так что Серёжа тупо кивает, отворачиваясь к мониторам. Проходит минуты две, когда худощавые смуглые руки вдруг обнимают Разумовского. Мальчишка оказывается невероятно тёплым, потому Серёжа на автомате обнимает его в ответ. – Спасибо. Не знаю за что, но спасибо. «Ох, мелкий, если бы ты знал, кого благодаришь и как сильно я тебе должен», – думает Разумовский и ловит себя на очевидной мысли – он ведь помогает Шуре не потому что должен, а потому что хочет. Приехали. – Э-э-эм, а хочешь покажу тебе, как выглядят разводные мосты ночью? Сменить тему удаётся легко. По крайней мере, Шура делает вид, что ведётся и не замечает перемены в настроении Серёжи – он забирается к нему на колени и с интересом рассматривает изображение с камер возле набережной. Картинка качественная – Разумовский её специально улучшает с помощью специальной программы. – Это Благовещенский мост. Красиво? – Да… В небесно-голубых глазах Шуры отражаются и блики фонарей, и полосы света на воде – мальчишка жадно разглядывает каждую деталь, включая туристические катера и здания на заднем фоне. – А позади, вон там, – Шура тычет пальцем в экран, – что за здание? – Исаакиевский собор. Это самый крупный православный храм Петербурга, – рассказывает Серёжа, – на его возведение понадобилось сорок лет и двадцать три миллиона рублей. Тогда это были просто огромные деньги, если учесть, что… Шура устраивается поудобнее, слушая разные исторические факты сначала про Исакий, затем про Мариинку и Юсуповский дворец. Серёжин голос – тёплый, ласкающий слух –успокаивает, прогоняя остатки липкого кошмара, и постепенно мальчишка начинает клевать носом, почти не различая то, о чём ему говорят. В руках Серёжи спокойно и безопасно, но не так, как с Киром. Объяснить, в чём же отличие, Шура не может, не догадываясь в силу возраста. Да и стоит ли сейчас думать об этом…? В конце концов мальчишка проваливается в приятный сон, где он гуляет по набережной, держась за руки с человеком, который смеётся громко и смотрит с нежностью в глазах цвета грозового неба. Какое-то время Разумовский продолжает разговаривать сам с собой, пока не убеждается окончательно, что Шура спит. Серёжа умолкает и откидывается в поскрипывающем кресле, понимая, что и сам бы с удовольствием вздремнул часок-другой – глаза слипаются и сконцентрироваться на мониторах не выходит. Разумовский сдаётся и аккуратно поднимается со своего места, придерживая Шуру – тот неожиданно обвивает серёжину шею крепче, возмущённо бормоча что-то во сне. «Все вы Волковы одинаковые», – смеётся про себя Разумовский и заворачивает из серверной в их с Олегом спальню. Мальчишка явно заставляет пересмотреть систему ценностей злого террориста, маньяка и аватара бога. Стоит Серёже опустить Шуру на кровать, как старший Волков приоткрывает глаза и, оценив обстановку, вопросительно приподнимает бровь. Разумовский неловко разводит руками: – Вдруг ему снова приснятся кошмары? Олег издаёт хриплый смешок, но укрывает Шуру одеялом, после чего тянет Серёжу за футболку, чтобы тоже ложился. Едва положив голову на подушку, Разумовский отключается, надеясь, что завтра удастся хоть немного продвинуться с поисками.

***

Просыпается Шура из-за того, что у него адски раскалывается голова, прямо как в тот раз, когда они выжрали со Славой ящик текилы и с какого-то хрена заполировали это дело несколькими шотами ерша – зачем, правда, они это сделали, никто из них так и не вспомнил. От яркого солнечного света, что проникает сквозь шторы, Мальвине и вовсе хочется укрыться одеялом с головой. Однако сильнее всего желание поесть хоть что-то. Странно, ведь Олег вчера устроил ужин из трёх блюд, почему же Шура настолько голодный? Стоп. Мозг подкидывает события прошедших дней, не особо церемонясь и мешая восприятие с позиции маленького и взрослого Мальвины, из-за чего тот резко распахивает глаза, садясь в кровати, о чём мгновенно сожалеет сразу по двум причинам. Во-первых, голова кружится, как аттракцион с чашками в парке развлечений, а во-вторых… – Экхем. Это ведь не то, о чём я подумал? Кир, прислонившийся к дверному косяку, смотрит на Шуру с нечитаемым выражением лица. Ещё бы – застать своего полуголого парня спящим в кровати с двумя мужиками. С двумя – здесь главное, чтобы Разумовский не прознал – симпатичными мужиками. Неловко-то как выходит. – Привет, детка! Это вообще не то, о чём ты подумал! По обе стороны от Мальвины начинается шевеление – Волков с Разумовским наконец-то проснулись, но объяснять Макарову ничего не спешат. Они зеркально облокачиваются на подушки и ехидно скалятся. «Нашли время для мести!» – мысленно паникует Шура и вновь обращается к Киру, медленно вылезая из постели: – Детка, ну не смотри ты на меня так, это всего лишь недоразумение! Правда-правда! Макаров, на самом деле, отлично знает, что ничего между его парнем и Олегом с Серёжей быть не может, но заспанный Мальвина в попытках оправдаться выглядит более чем забавно. Перебирая пути отступления и возможные ходы, память Шуры услужливо подкидывает своему обладателю пару воспоминаний и тот обворожительно ухмыляется, выставляя руки вперёд: – Ты только в угол не ставь опять – это скучно. Лучше… отшлёпай, да. Хотя так у меня будут не только колени болеть, но и задница. Но ты же поцелуешь, чтоб быстрее прошло? Затыкаться вовремя Мальвина не умеет – лицо Макарова, его шея и уши сразу же покрываются пятнами румянца, потому что несложно догадаться к чему конкретно клонит Шура. «Зараза синеволосая!» – мелькает в голове у Кира. – Беги, – на выдохе произносит он. Мальвине дважды повторять и не надо – стартует он быстро, перепрыгивая кровать, кресло и чуть ли не врезаясь в шкаф, но благополучно скрывается от бегущего следом Макарова в коридоре, задорно смеясь и сверкая босыми пятками. Одновременно повернувшись к настенным часам, Олег с Серёжей так же синхронно кивают и подползают ближе друг к другу – ещё слишком рано для всего этого безумия. Волков зарывается носом в рыжие волосы, втягивая солнечный запах Разумовского, и даже бровью не ведёт, когда из глубины квартиры до них доносится грохот, визг и подозрительные шлепки. – Ай, детка, ну я же пошутил! – Не переживай, я обязательно поцелую! Голоса понемногу замолкают, становясь неразборчивыми. – Ты всё ещё хочешь завести детей? – на грани сна спрашивает Серёжа. – Пока нет, – сонный Олег издаёт странный хрюкающий звук, – мы этих не вырастили до конца. – Справедливо. Рубинштейну с Махаоном кинуть ответочку они ещё успеют. А пока – всё хорошо, что хорошо кончается.