Несданный зачёт

И снова одно и то же: слово за слово, Хёнджин встаёт со стула и оказывается у Минхо на коленях. Каждый раз, как приходит время зачётов, происходит это. Первый раз был самый волнительный, там даже не произошло ничего толком. Хёнджин пошутил о вариантах сдачи материала, но преподаватель этого не оценил – и сменил направление зачёта. В тот день Минхо сам встал со стула и, уперевшись руками в стол, за галстук притянул горе-студента к себе. Они долго целовались, никаких иных действий не происходило, оба боялись, что их обнаружат. Их взаимоотношения весь педагогический состав университета называет неоднозначными. Сказанные вскользь подкаты, которые выведены в шутку, двусмысленные намёки и то, что Хёнджин слишком часто посещает допы у этого преподавателя. В один момент до него доходит: а зачем учить программу, если все сводится к этому, а Минхо просто за смелость выставляет Хёнджину хорошую оценку? И преподавателя такое отношение бесит до жути. Минхо тяжело вздыхает, смотря в карточки с вопросами. Вроде и валить студентов не в его политике, но тут прямо видно, что к сдаче не готовились ни минуты. А у Хёнджина лицо довольное – он, с хитрой улыбкой развалившись на стул, ничуть не волнуется. Знает, что делать. — И как это понимать? — голос Минхо спокойный, но даже так в нём сквозит раздражение, как бы Ли не старался этого скрыть. — За такую ужасную подготовку обычно ставят два и выгоняют из аудитории, а я ещё что-то пытаюсь спасти... Ещё один тяжёлый вздох. Минхо поднимает глаза на Хёнджина, чья довольная улыбка в одночасье доводит агрессию до пика. — Ну знаете, так в жизни бывает, ну не подготовился, — Хёнджин смотрит преподавателю своему в глаза, взгляда не сводит. — Тогда я могу сказать "два" и разойдёмся? — уставший Минхо откидывается на спинку стула. — Ну что вы, — отвечает Хёнджин ласково и со стула встаёт, обходя преподавательский стол сбоку. — Разве мы не умеем с вами договариваться? Хёнджин наклоняется ближе. Из-под не застёгнутой до конца рубашки становится видно ключицы и даже слегка грудь, но Минхо не сдаётся: упрямо смотрит в глаза. — За эти две недели вы ужасно посмелели, Хван Хёнджин, — Минхо выгибает одну бровь и, в очередной раз вздохнув, нарочито скучающе отводит взгляд. — А вас что-то не устраивает? — Я могу отправить тебя на годовой, вот тогда хоть каждый день сюда приходи после занятий, — Ли усмехается, вновь смотрит в сторону студента. Хёнджин в этот момент склоняется ещё ниже, одной рукой упираясь в поверхность стола. Такая наглость невероятно бесит, но вместе с этим также невероятно заводит. В случае Минхо всё относительно очевидно: запал. Запал на смех, на эмоции, на мимику, на всего-всего Хёнджина запал, пусть и корил себя, ведь отношения со студентом – такое себе занятие. Хёнджин же ведёт себя непонятно. До сегодняшнего дня вся инициатива была в руках Минхо, сам Хёнджин вёл себя слишком пассивно, что первого бесконечно беспокоило. Его не отталкивают, но и не делают ничего в ответ. Вдруг он на следующий день настучит на него в деканат? Но самое страшное – если он делает всё ради оценок. Ведь чувства Минхо, всплывающие на поверхность достаточно редко, оттого и самые искренние, что не расходуются на кого попало. — Я даю тебе десять секунд уйти, если ты просто хочешь оценку, — из последних сил держась, Минхо говорит спокойно, хоть и от такой непозволительной близости сносит крышу. — И забудем про всё. Хёнджин молчит. Долго, кажется, думает над словами преподавателя, взвешивает все за и против. Действительно, а для чего он пришёл на зачёт? Тем не менее, отсчитав в голове десять секунд, Хёнджин решительно никуда не двигается. — Эти десять секунд закончились, — Минхо начинает говорить в полголоса, рассматривая Хёнджина, ненарочно задерживая взгляд на губах, пальцами одной руки проводит по его галстуку. — За всё происходящее дальше ответственность перекладывается на тебя. — Прекрасно, — Хёнджин лишь довольно облизывается, когда чувствует, как чужая рука вновь плотно ухватилась за его галстук. Но вместо того, чтобы быть притянутым, он двигается навстречу и сам начинает поцелуй. В тот же момент рука Минхо дёргает за галстук. Хёнджин знал, что это случится, и не очень-то он против: сам охотно восседает на чужие колени. Была-не была: Минхо, отпустив его галстук, ту же руку кладёт на поясницу, но его прикосновения почти не заметны. Однако Хёнджин обвивает его шею руками, прижимается ближе, и Минхо чувствует свободу. Теперь его рука уверенно сжимает чужую талию, а вторая проводит тонкую линию меж лопаток парня. И Хёнджин выгибается. Несильно, но заметно. В поцелуе Минхо быстро звереет: кусается, иногда даже больно, языком нагло пробирается сквозь ряд белых зубов. Хёнджин не сопротивляется – и это их первые относительно активные действия за все подобные встречи, длящиеся уже на протяжении месяцев двух. Когда воздуха уже явно не хватает, Хёнджин отстраняется, а одну ладонь укладывает на чужую щеку. Смотрит чуть ли не влюблённо, голову набок склоняет, весь запыхавшийся и покрасневший. Прекрасен вдвойне. — Ты виноват, что это происходит, — приговаривает Минхо, плавно переходя поцелуями с уголка губ на щёку, с щеки – на шею, в то время как одна его рука расстёгивает ещё больше пуговиц на чужой рубашке. — Да-да, я понял, — Хёнджин запрокидывает голову и прикрывает глаза, довольный собой. Он с самого первого раза вёл к этому, но не просто из-за желания переспать, и к зачётам он не готовится не потому, что ищет выгоды. Просто слушать лекции Ли Минхо ему не представляется возможным, когда всё, что он делает на его парах – рассматривает очарованным взглядом, не в силах сфокусироваться ни на одном слове по теме. Хёнджин уходит в свои мысли и не сразу замечает, что Минхо своими поцелуями с шеи перебрался на ключицы и что его рубашка остаётся застёгнутой лишь на одну, последнюю пуговицу в самом-самом низу. Через несколько секунд он возмущённо ахнет, почувствовав, что с поясницы чужая рука уверенными движениями спустилась на его бедро. — Ах, вы могли бы быть понежнее... — Хёнджин жмурится слегка и, мелко шевеля пальцами, плавно стягивает с преподавателя пиджак. — Ты на полугодовом в прошлом году также говорил, — отвечает Минхо и налегает на Хёнджина, заставляя его спиной упереться в стол позади. — Правда? — Тогда я даже подумать не мог, что эта фраза приобретёт иной смысл... У них действительно никогда так далеко не заходило. Всё заканчивалось на глубоком поцелуе, чаще всего одном. Подходило время сдавать другому студенту, и Минхо, в очередной раз коря себя за эту авантюру, слепо ставит "зачтено" в ведомость. Но сегодня Хёнджин пришёл самый последний из группы, которая и так стоит последней в расписании. Хёнджин усмехается. Взяв лицо Минхо в свои руки, он по-особенному нежно целует его в скулу и уголок губ. А Минхо, в свою очередь, припадает к его губам с новым поцелуем, чтобы через несколько секунд, придерживая парня за бёдра, окончательно завалить на стол.

***

Минхо утыкается Хёнджину в шею лицом. Дышит тяжело, опаляет кожу горячим дыханием. Он слепо мажет руками по тонкой талии и бёдрам, открыто щупает. Он слишком долго терпел, а в реакции Хёнджина, состоящей только из шумных выдохов, закатывающихся глаз и негромких постанываний, видит зелёный свет своим действиям. На столе жутко неудобно, но оба терпят, ведь другого варианта нет. Хёнджин ловкими пальцами принимается за рубашку преподавателя, Минхо же в это время срывает с него мешающуюся ткань – упс, кажется слышен треск улетающей пуговицы – и начинает покрывать шею и ключицы поцелуями-полу-укусами. — Я в последний раз тебя спрашиваю, — говорит Минхо бархатистым низким шёпотом Хвану на ухо, — ты уверен в том, до чего довёл наши отношения? Хёнджин молчит. Во рту скопилось слишком много слюны, он шумно сглатывает; с мыслей сбивает собственное рваное дыхание, а также возбуждение, пульсирующее во всём теле и особо ярко концентрирующееся в паху. — Вот только учти, чем дольше ты молчишь, — продолжает шептать Минхо, оставляет влажные поцелуи на мочке уха – он готов поклясться, что видит, как Хёнджин от этого выгибается, – ведёт ими вниз до шеи и на подбородок, а после заглядывает студенту в глаза, — тем сложнее мне будет остановиться в случае отрицательного ответа. Хёнджин красивый, и Минхо не может этого отрицать. Хёнджин, со своими длинными конечностями, тонкой талией и относительно широкими плечами, выглядит невероятно. И вот он сейчас лежит на учительском столе кабинета Ли Минхо, выгибается от любого касания и ёрзает нетерпеливо, смотря на самого Минхо потемневшим от возбуждения взглядом. Как произведение искусства – идеален. Невыносимо, блять. Хван Хёнджин – это личное произведение искусства Ли Минхо. Но Хёнджин все ещё молчит. Его пухлые, иногда подрагивающие губы растягиваются в слабой ухмылке, он облизывается; тонкие пальцы уже успели расправиться с пуговицами рубашки и скинуть её к чёрту, открывая своему владельцу вид на шикарное тело. "Ох ты ж блять", — думает Хёнджин, когда касается кончиками пальцев выпирающих мышц пресса Минхо, повинуясь усилившемуся возбуждению. Он медленно ведёт ими вниз, едва ли дотрагиваясь до низа живота, и видит, как Минхо вздрагивает от этого, судорожно хватая носом воздух. Минхо уже не ждёт ответа на свой вопрос: для него всё стало очевидным тогда, когда он взглянул Хёнджину в глаза. В его тёмные, бездонные и бесконечно красивые глаза, в которых ему хочется безбожно потонуть, как последнему утопленнику. Хван пальцами поднимается выше, мягко начинает мять упругую грудь, прикусывает губу; Минхо наклоняется ниже, и делать это становится удобнее. Пока его шею снова покрывают поцелуями, Хёнджин зажимает меж пальцами сначала один сосок, медленно вертит его, потирает меж подушечек, наблюдая, как Ли терпеливо поджимает губы, затем делает тоже самое со вторым. Минхо это надоело. Его нагло ощупывают, в то время как сам он сдерживается из последних сил. Когда по его соску проводят языком, Минхо в отместку укладывает руку Хёнджину на пах. Он чувствует натяжение в его штанах, гладит член через ткань брюк, только за глаза представляя, как у парня сейчас стоит. Хёнджин тут же отзывается первым протяжным стоном, который прозвучал вместе с выдохом, будто с облегчением. Он начинает елозить на столе, пытаясь показать своё нетерпение и одновременно с этим толкнуться в чужую руку. И для Минхо это было последней каплей, чтобы перестать думать здраво. Минхо тут же напористо целует студента, изредка кусаясь, давит на пах сильнее, вырывая очередной стон, но в этот раз громче, и, пользуясь моментом, просовывает свой язык меж пухлых губ. С Хвана сразу же слетают штаны – Минхо очень рад, что ему не пришлось возиться с бляшкой ремня, поскольку у Хёнджина его не было. Ли с напором раздвигает чужие ноги, сжимает руками бёдра, а сам устраивается между ними. А Хёнджин, специально дразня, обхватывает его талию ногами, рывком прижимается бёдрами к чужому паху и стонет, стонет негромко и бесстыдно трётся. — Ты выглядишь, как перевозбуждённый девственник, — лепечет Минхо ему на ухо, отстранившись, и прикусывает мочку, вырывая у Хвана очередной стон. Он готов коллекционировать эти стоны как свои маленькие достижения, хотя что-то ему подсказывает, что в ближайшие несколько часов он услышит их не один раз. — Однако для девственника ты слишком наглый и поразительно умелый. — Просто порнуха помогает, — ухмыляется Хёнджин, но тут же давится стоном, когда ему вновь давят на пах. Член неприятно трётся о ткань трусов, и от них хочется поскорее избавиться. — Ладно, я давно на вас смотрю уже… Поэтому и не оттолкнул тогда, когда мы первый раз целовались, поэтому пришёл сейчас... Минхо нетерпелив; он действует быстро, торопливо массирует один сосок двумя пальцами, другой рукой стягивает с Хёнджина боксеры, получая ещё один довольный стон, но уже громче. Его ладонь тут же сжимает упругую ягодицу, и Хёнджин бесстыдно прогибается под его руками. — Мх-х, вы... вы бесподобны, господин Ли, — заявляет Хёнджин, и кажется, будто за него это говорит даже не затуманенный разум, а изнывающий без ласки член, ведь Хёнджин понимает, что такой фразой только раззадорит учителя сильнее. — Я в который раз в этом убеждаюсь. Как и ожидалось, Хёнджин оказывается прав. Его вновь целуют, напор ещё больше. Они оба кусаются, языками друг у друга вырисовывают непонятные узоры. Хёнджин цепляется руками за широкие плечи Минхо, как за спасательный круг, когда сильные руки гладят его вход, заставляя выгнуться дугой навстречу и позорно заскулить. Он действительно хотел большего, и хотел давно. Ещё тогда, когда в первые разы засматривался на учителя в обтягивающей водолазке, думал, как приятно будет щупать его упругую грудь до красных следов; когда на паре ловил себя на мысли, что Минхо свой рот использует совершенно неправильно – вместо скучных и никому не интересных лекций мог бы, устроившись, как сейчас, над развалившимся Хваном, ставить на его теле многочисленные засосы, терзать сосок, сомкнув губы вокруг его горошины; когда осознал, сидя на первом зачёте, что стол Минхо чрезвычайно маленький, и то, как он склоняется ближе к студенту, оперевшись подбородком о руки, заставляет его придвинуться к человеку напротив чуть ли не вплотную, а также собственный стояк от такого, казалось бы, небольшого и простого жеста. Кажется, именно с того дня жизнь Хёнджина пошла наперекосяк, ведь ощущение такого неправильного, но донельзя приятного возбуждения стало преследовать его перманентно почти на каждой паре. И теперь он добился желаемого: Минхо над ним, теребит его соски пальцами и легко кусает кожу внизу живота, вызывая бесконечный табун мурашек, стекающий вниз по спине и заставляющий вновь выгибать поясницу, а также судорожные вздохи и негромкие полустоны. Несмотря на все ласкания, с которых Хёнджина ведёт ещё больше, Минхо в некой издёвке специально обходит стороной его член и настойчиво тычется двумя пальцами в анус. Хёнджин с задержкой осознаёт, что от него хотят, но вскоре лениво вытягивает руку и указывает на свои джинсы, валяющиеся неподалёку от стола, примерно там же, где лежит пиджак Ли. У Минхо с мышлением всё ещё не так плохо, поэтому он отстраняется, оставляя Хвана с чувством неприятной пустоты и пробегающими от холода одиночества мурашками по всему телу, берёт в руки его джинсы и начинает шариться в карманах. — Ну что? — смущённо фырчит Хёнджин, замечая округлившиеся глаза Минхо, когда в одном кармане он находит тюбик смазки, а в другом – пачку презервативов. Он запрокидывает голову, пытаясь избежать зрительного контакта с Минхо таким образом. — Так ты изначально шёл сюда с этой целью? — один негромкий смешок в тишине, звучащий для чувствительного Хёнджина сейчас слишком громко, и всё удивление с лица Минхо мигом слетает. Во взгляд возвращается томность, губы растягиваются в ухмылке. Хёнджин зря надеялся, что он сможет избежать зрительного контакта с преподавателем, если запрокинет голову. Минхо идёт к нему обратно, щёлкая крышкой тюбика – Хёнджин в прострации этого не замечает, – нависает снова уже так глубоко, что спокойно смотрит в глаза развалившемуся Хвану. — Поэтому ты игнорировал мои вопросы весь этот день? — голос Минхо звучит необычно низко. Он раздаётся над самым ухом Хёнджина, заставляя его вновь зайтись мурашками. В этом всём Хёнджин не сразу понимает, как в него плавно вкручивается один палец. Свободная рука преподавателя слишком крепко держит его за талию – потом точно останется дорожка синяков на боках и рёбрах, – и Хёнджин от этого плавится. Осознаёт он всё только тогда, когда спустя около минуты осторожных продвижений и внимательной слежки за чужой реакцией Минхо не проезжается пальцем по простате. Хёнджин заходится стоном, вновь хватается руками за плечи Минхо и выгибается, царапая чужую спину. Для Ли всё более чем понятно; он выбрал нужный угол и собирается пользоваться им очень часто, наблюдая, как щёки Хёнджина краснеют сильнее, как он кусает пухлые губы, как ёрзает и сам толкается на пальцы. Ничего не соображающий Хёнджин приходит в себя и поднимает голову только тогда, когда его достаточно растянутый анус, в котором секундой ранее свободно двигались три пальца, эти самые пальцы покидают. Слышится треск фольги, звук расстёгивающегося ремня и молнии, но Хёнджина это от показательного фырчанья не останавливает. Ему слишком пусто, слишком мало того успокаивающего поглаживая по бедру от Минхо, которое ему пока дают. В отличие от Хёнджина, который от наслаждения поплыл настолько, что ему уже неважно, что и как происходит, Минхо не может действовать так расслабленно. Сейчас его главная задача – не сделать Хёнджину больно. Он ведь не знает его, не знает его реакцию, ничего не знает. И от этого становится только тревожнее. Поэтому Минхо долго медлит, приставив головку, облачённую в презерватив, к чужому анусу. У него только с выдохом получается немного расслабиться, а когда Хёнджин сам начинает ерзать и пытаться насадиться нетерпеливо, он все же входит в него, придерживая за бёдра. Входит одним движением и практически на всю длину, наблюдая, как Хёнджин выгибается навстречу с громким стоном. — Тш-ш, — Минхо наклоняется ниже и приставляет к губам Хёнджина указательный палец, в то же время замирая в нём и давая некоторое время привыкнуть. — Ты же не хочешь, чтобы нас застукали? Хёнджин отрицательно качает головой. С его стороны слышится тихое, немного вопросительное мычание. — Тогда веди себя тихо, — Минхо выгибает бровь, ухмыляясь уголком губ, выпрямляется, и Хёнджин почти готов кончить только от этого невероятного лица своего преподавателя. — Или мне придётся наказать тебя потом. Хёнджин прикрывает глаза и слегка отворачивается. Как именно его собираются наказывать в случае чего, Хван предпочитает не задумываться. Он чувствует, как Минхо выходит практически полностью и делает ещё один глубокий, плавный толчок, но в этот раз лишь сдержанно простанывает, слегка приоткрыв губы. Минхо наклоняется к нему, ставит несколько укусов на плече и чуть выше по шее, что-то шепчет Хёнджину на ухо. Из всего этого Хёнджин выцепляет одну фразу: "Хороший мальчик". О да, Хёнджин может быть хорошим. Хёнджин может безропотно исполнять все просьбы и приказы, быть той идеальной картинкой, которую человек сам себе нарисовал. Но разве это интересно? Для самого Хёнджина куда интереснее создать видимость послушания, а потом в какой-то удобный момент начать нещадно дразнить и наблюдать, как человек медленно сходит с ума и теряет самоконтроль. Вот только с Минхо это почему-то не работает. То ли у него слишком хорошо выходит держать себя в руках, то ли Хёнджин начинает терять форму, но от хвановых дразнилок хуже почему-то становится только ему самому. Каждый раз, пытаясь подразнить Минхо, он изводит себя, потому что Минхо любит издеваться в ответ. А Хёнджин, превращаясь в один комок чувствительных нервов, терпеть долго не может, в отличие от Ли. Минхо двигается, толкается глубоко и плавно, с каждым толчком набирая темп. Он не знает Хёнджина совсем, и потому, чтобы не рисковать, сдерживается, с особым трепетом и нежностью гладит его бёдра, прижимая ближе к себе за них. Но Хёнджину это быстро надоедает. Не то чтобы он поклонник грубого секса, но почему-то с Минхо хочется, чтобы он был именно такой: грубый, но не до боли, страстный, чтобы можно было чужую спину исполосовать ногтями. Он в прямом смысле начинает скулить, снова обхватывает чужую талию подрагивающими ногами и, стиснув бёдра, заставляет толкнуться резче. Своей собственной же махинацией он заставляет себя простонать громче, чем нужно. Минхо от неожиданности застывает, выпрямившись. Он рассматривает Хёнджина; кажется, тот сам не ожидал от себя такой яркой реакции. Поскольку это была только проба пера, Хёнджин берёт небольшую паузу, чтобы прийти в себя. Он тяжело дышит, откидывает голову назад, склоняет её чуть вбок. Минхо оглядывает его с ног до головы: на открытой шее виднеются скрывавшиеся до этого за волосами засосы и краснеющие укусы. Хёнджин раскраснелся весь-весь – от кончиков ушей и до яблочек щёк. Минхо отчего-то весь этот вид Хёнджина кажется бесконечно правильным. Он убеждается, что очень хочет увидеть Хёнджина таким ещё хотя бы раз, желательно не на своём столе и вообще не в университете. — Оу, так тебе нравится пожёстче, малыш? — Минхо приходит в себя, говорит это Хёнджину в шею, вновь склонившись ближе, а затем спускается чуть ниже и ставит особо яркий засос куда-то на груди. Хёнджина от этого ведёт ещё сильнее. Он губы кусает, судорожно выдыхает, но в конечном счёте поднимает одну руку. Длинные пальцы впутываются в чужие волосы, тянут их, сжимая, но ладонь, напротив, тянет к себе ближе. Хёнджин осторожно заставляет Минхо поднять голову, вторая рука обнимает его за шею. — Очень даже может быть, — ухмыляется Хёнджин, шумно выдыхая в губы Ли, а затем, не дожидаясь никакой ответной реакции, сам затягивает в поцелуй. Минхо это нравится; кажется, он это обожает. Осторожно, но он позволяет себе меньше сдерживаться. Он кусает пухлые губы, проводит по ним языком, сминает в порыве страсти, и тут же вновь начинает двигаться в той манере, какую Хёнджин сам выбрал. Толчки такие же глубокие, но уже более быстрые и жёсткие. Конечно Минхо не даёт себе волю полностью, он следит, чтобы случайно не сделать Хёнджину больно, однако наперекор этому видит только то, что Хёнджину это нравится только больше. Надолго его не хватает: Минхо только вошёл во вкус и случайно двинулся как-то по-особенному, отчего по спине Хёнджина пробежала электрическая дрожь, в глазах заплесали разноцветные огни. Хёнджин всем телом к Минхо прижимается и выстанывает с придыханьем его имя ему же на ухо, а после этого кончает себе на живот. Минхо, впрочем, держится не дольше. Слишком уж красивое лицо у Хёнджина, его слегка нахмуренные брови, красные щёки и искусанные губы, которые подрагивают, приоткрывшись, как и всё его тело при оргазме. Он делает ещё несколько резких толчков и сам изливается в презерватив, опуская Хёнджина полностью на стол и ложась на него сверху. — Я даже представить не мог, что ты настолько бесподобен, Хван Хёнджин, — проговаривает Минхо негромко, отчасти самому себе, но от слуха Хёнджина это не укрывается. Он издаёт тихий, но до жути довольный смешок, пока Минхо помогает ему одеться и заботливо усаживает в собственное кресло после этого. Позаботившись о Хёнджине, Минхо начинает приводить в порядок себя: одевается, крутится недолго у зеркала, поправляя растрёпанные и взмокшие волосы, которые торчали сейчас пушистым ёжиком. После этого он убирает со стола всё разбросанное и собирает собственные вещи; рабочий день его подошёл к концу где-то час назад. — Может поедем ко мне? — внезапно бросает Хо, стоя к Хёнджину полубоком. Он прибирал какие-то бумаги на столе, которые ему завтра придётся заполнять. На Хёнджина он даже не смотрит, впрочем, да и звучит это больно отстранённо, будто в сценарии Минхо положительному ответу Хёнджина места нет. Хёнджин замечает эту перемену в чужом настроении. Буквально несколько минут назад Минхо выглядел самым счастливым на свете, а сейчас он кажется разбитым. Неужели надумал себе чего-то, пока собирал вещи? Кажется, его недо-преподаватель слишком много думает. Поэтому Хван аккуратно берёт Минхо за руку, ласково поглаживает его ладонь большим пальцем и смотрит слегка уставшим, но полным нежности взглядом. — Я только за, — тихо говорит он, расслабленно улыбаясь. Его улыбка становится шире, когда он чувствует, что Минхо сжимает его руку в ответ. Минхо отворачивается, кинув на Хёнджина один-единственный взгляд. Ему слишком хочется скрыть счастливую улыбку. — Хм, учитель Минхо, — проговаривает Хёнджин, когда уже стоит у стола, опираясь на него рукой, с хитринкой в голосе. "Как быстро он сменил обращение", — отмечает Минхо, копошась в сумке в поисках ключей от кабинета. — Что насчёт зачёта? – Ты мне тему сдай сначала, — безэмоционально говорит Минхо, закатывая глаза, но всё же слабо улыбается. — Ну-у, мы же прошли тему на практике, разве нет? — Хёнджин маленькими шажочками подходит к Хо со спины и кладёт руки ему на плечи, начиная нежно массировать. — Хван Хёнджин, напомните мне, какую дисциплину вы у меня посещаете? — Э-э.. — Хёнджин тушуется; на лекциях он настолько был поглощён Минхо, что не слушал ни секунды, что он там болтает. — История. Придёшь на пересдачу. С этими словами Минхо берёт его за локоть и выходит с ним из кабинета, а после, замкнув его, ведёт Хёнджина в свою машину.