Четыре бетонные стены и десятки историй

      Двенадцать этажей, два лифта, две пожарные лестницы. Сто восемь квартир, в которых стены будто из картона. Каждый сосед может услышать, что происходит у других. Огромный муравейник, в котором потолок, окна, огромный ковёр на стене. Что каждый раз, будучи маленьким, я разглядывал его перед тем, как заснуть. Всё это было пропитано ненавистью. Ненавистью к жизни, к когда-то любимому человеку, к коту, к погоде. Ко всему, что существует.        Например, в пятидесятой квартире живёт мальчик Коля, с которым я часто вижусь в лифте, когда еду на первый этаж. Мы учимся в одной школе, но он младше меня на шесть классов. Родителей у него нет, хотя они есть, но живёт Коля со старшим братом. Отец их умер от рака. По слухам, лёгкие были поражены сигаретами. Бабушка Люся, которая жила по соседству, жаловалась, что на лестничной клетке всегда пахло табаком. А про мать мы знали только то, что она умерла при родах. Больше о его семье ничего не известно. Но брат, если верить слухам, тоже пьёт, но он хотя бы работает и содержит мальчика.        На первом этаже, в шестой квартире живёт бабушка. Вроде бы Вера, а может Вика или Влада… Женя! Точно. Бабушка Женя. Говорят, что у неё шизофрения или что-то в этом роде. Мне даже самому удалось увидеть это! Однажды я к ней спустился, чтобы отдать пирожки, а она положила один на пол и начала гладить воздух.       — Кушай, Барсик. Ты чего не ешь? Дурной кот! — она резко поменялась в настроении и кинула в стену, рядом с которой был предлагаемый кот, кружку с кофе. По обоям грязно-фиолетового цвета стекали тёмные капли напитка. Я чудом отскочил от осколков фарфоровой чашки. Она правда сумасшедшая!       В квартире семьдесят восемь живёт семья Мичуриных. Отец просто алкоголик, а мать работает в школе учителем русского языка. Дочку же папа постоянно насилует. Ну а маме, видимо, плевать. У них странная семья. Женщина пашет, а мужик ничего не делает. Я неоднократно слышал, как Мичурин бил жену и ребёнка. Никогда не понимал, почему они не уйду. Лидия, дочка Мичуриных, говорит, что раз бьёт, значит любит. До нас частенько долетают их крики. А ещё в комнате Лиды разбито стекло в дверном проёме. Представляю, как она дрожит, лёжа в своей кровати. Думаю, что у неё серое постельное белье и ковёр на стене, как у бабушки Жени.       А вот в моей квартире всё совершенно по-другому. Нет ковра, нет ссор, нет воображаемых котов и разбитых кружек. Нет осколков от дверного стекла и нет меня. Вспомнил про то, что у соседей есть проблемы, которые серьёзнее моих, я только тогда, когда верёвка затянулась на моей шее. Судорожно дёргая ногами, я думал о том, как хочу жить, но на втором плане у меня была ещё одна мысль. Почему Лидия не повесилась? Или её мать? Почему брат мальчика из пятидесятой квартире до сих пор жив? Почему бабуля не наложит на себя руки или её родственники не увезут в больницу для психически нездоровых?        Я понял причину. У бабушки был воображаемый кот, которого нужно кормить, гладить и любить.       У матери Лидии был муж и дочь, которым нужно покупать еду, помогать с проблемами и любить.        У старшего брата есть только Коля, который совсем недавно пошёл в четвёртый класс. Ему нужно давать деньги, чтобы он ел в школе и не ходил голодный. Коле нужно покупать канцелярию и одежду, чтобы его не гнобили одноклассники. Брата нужно любить.       Даже несмотря на всю эту ненависть. Двенадцать этажей, два лифта, две пожарные лестницы, сто восемь квартир, в которых стены будто из картона. Любовь здесь всё равно была, просто я решил сдаться. Завтра мою квартиру вскроют, снимут повешенное тело, опечатают дверь, а через несколько месяцев сдадут какой-нибудь молодой парочке. Он будет русым и кудрявым, а она с рыжими волосы и россыпью веснушек. Может, им будет нравится двенадцать этажей, два лифта, две пожарные лестницы. И сто восемь квартир, в которых стены будто из картона.