Гость

Спи, путник усталый, сном сомкнуты веки, уста — Да что там, за славой мы поторопились, устав. Сей жизни устава спеша, не успели – прочесть. И в пойменных травах — стреножить и славу, и честь… Несутся – не пойманы, не взнузданы, стремени без — Мы знаем, что вольные — на пастбищах вечных небес! Галина Нечаева

             В себя Илья приходит в подъезде.       «Как же я тут…», - думает он, но потом понимает, что это не совсем тот, ноябрьский подъезд, не совсем та ноябрьская Лобня, да и прошла уже чертова уйма времени.       А в подъезде тепло и полумрак, и сквозь пыльные окна светит то ли весеннее, то ли даже летнее солнце. И на душе у него легко и радостно, как будто сдал последний экзамен и впереди долгие каникулы. Такие долгие, что из этой точки времени и пространства они кажутся бесконечными.       Наполненный предвкушением, он взлетает по лестнице, открывает дверь и сразу понимает, что квартира – не пустая. Каким-то краем сознания он уже это знал, но все равно ему на мгновение вышибает дыхание.       А потом слышатся знакомые - какие же знакомые - шаги, и из кухни показывается она, и спрашивает:       - Добрался?       И он говорит:       - Да, добрался. Наконец-то добрался, мам.       Она смотрит на него с прищуром и улыбкой, как будто знает, что он от неё что-то скрывает, но не станет допытываться, что.       - Ну и хорошо, - говорит она, и тут только Илья понимает, что она изменилась.       Не стержень стальной теперь в ней, который она несла в себе всю жизнь, который не давал ей сломаться, спасовать перед трудностями, перед другими людьми. Который тяжестью своей каждый день подтачивал её, который в конце-то концов вонзился прямехонько в сердце.       Нет, теперь вся она – спокойствие и счастье, и уверенность, что теперь-то все будет хорошо. Не нужен он здесь, стержень этот.       - Ты пока передохни, - добавляет она, - а у меня щи уже почти поспели. Скоро позову.       Он идет в свою комнату. Там все те же книги, все то же окно, а за ним – солнце и поезда, и однажды он узнает, куда на них можно отправиться, но пока что – не хочет. Он ведет пальцем по корешкам и думает, что здесь, наверное, снова можно их читать, что здесь они будут, как в детстве, вызывать радость, а не насмешливую горечь.       А потом он находит старые рисунки и залипает, и думает, что можно бы еще вот так, и эдак, и вот здесь немного иначе… И в итоге он пропускает и звонок, и голоса в прихожей. Не обращает на них внимания, как в детстве, когда дверь открывают взрослые.       - Илюш, - в комнату к нему заглядывает мама, - к тебе тут друг зашел.       Какой ещё друг, думает он, Серега, что ли, или Саня? Да нет, рано им пока сюда.       А в комнату вваливается он, и бросаются Илье в глаза его курчавая шевелюра и улыбочка, и за какую-то минуту он находит общий язык с мамой, и заставляет её смеяться, и веселая уходит она на кухню.       Ну да, рассеянно думает Илья, действительно, умеет с людьми ладить, верно говорили.       - Привет, Горюнов.       С минуту они смотрят друг другу в глаза, застывшие и настороженные. Илья не может понять, чего ему хочется: то ли драться, то ли извиняться… Нет, драться точно не хочется, надрались уже, хватит.       - Х**во у нас с тобой вышло, - говорит наконец Петя.       Глаза у него, между тем, улыбаются. Он тоже изменился, понимает Илья. Больше не дерут его демоны в клочья, больше не мечется он, как ужаленный.       И я, наверное, поменялся, думает Илья. И хочется ему подойти к зеркалу, узнать, кто на него оттуда посмотрит.       - Х**во, - соглашается он.       Петя прохаживается по комнате, замирает напротив окна.       - У Нины дочка родилась, знаешь?       Дочка, ёкает у Ильи сердце. Дочка – это маленькая Нина, это мягкие каштановые волосы и теплые глаза. Может, у неё-то хоть хорошо все будет.       - Есть люди, - говорит Илья, - от которых что-то остается, а есть люди, от которых не остается ничего*.       - Горюнов, - морщится Петя, - ты совсем-то уж не прибедняйся. Сам знаешь, дочка там и из-за тебя тоже.       И протягивает ему руку.       «Так точно, гражданин начальник!» - хочется съерничать Илье, но он себя одергивает. Нет здесь больше ни ментов, ни зеков, ни бесправных граждан, ни генеральских сынов, ни судов, ни зоны. Есть Илья и Петя. А у Нины родилась дочка.       Илья пожимает руку.       - Мальчики, - кричит им с кухни мама, - щи готовы. Будете?       - Да, - не сговариваясь, в голос отвечают они.       - Только руки помойте.