- Игорь, а почему Сереня?

Снова сентябрь. Снова начинается проклятый всеми школьниками день неоднократно. И снова начинается 9 кругов ада для каждого месяца свой персональный.   Первое сентября.   Этот день встречали с улыбками на лицах первоклашки и с кислой миной средние и старшие классы. Лишь индивиды в виде ботанов, как Дубин, улыбались некоторым учителям (хотя кого обманывать, Дима был в таком же хреновом настроении, как все остальные). А остальной 11-й класс был не в самом лучшем расположении духа. Конечно, все понимали, что это их последний год, что нужно наоборот радоваться. Но поймут они тот факт, что перешли в последний год своего обучения здесь, только после линейки.   Гром «соизволил прийти» как любила говорить Ольга Михайловна, их учительница по русскому, только за 5 минут до начала, на что, конечно получил выговор от Сергея Дмитриевича.   Сергей Дмитриевич…   Сереня, так ласково в глубине души называл его Игорь, значил для последнего многое. Они познакомились год назад, как и весь его класс, когда Сергей пришел на линейку прямиком с педагогического института. И уже тогда Гром потерял голову: от этих хрупких плеч, которые хотелось обнять, тонких рук, которые так и хотелось согреть и самое прекрасное — рыжие, как маленький огонек, волосы. В них каждый раз, при виде Сергея Дмитриевича, хотелось зарыться либо рукой, либо носом, вдыхая шампунь. Игорь правда пытался контролировать себя, но иногда могло выскакивать парочку фраз, от которых он ловил милейший стеснительный взгляд в свою сторону, за который и душу было не жалко продать. Школьник мог подойди к Сергею близко, от чего учитель практически чувствовал запах его вкусного одеколона. А Сережа только и мог, что повернуться, поднять голову (ведь этот «подросток» был выше его на голову) и стеснительно произнести повышенным тоном:   — Гром, о личном пространстве тебе в детстве не говорили?     На что сам парень ухмылялся, подмигивая и одаривая двусмысленным взглядом. А Сережа продолжал стоять, как истукан и пялится в одну точку, смущаясь и краснея, но все равно блаженно улыбаясь, потирая шею.   Всю линейку Сергей Дмитриевич ощущал лишь один единственный взгляд темно-карих глаз на себе. Учитель правда пытался не улыбаться, но живот настолько приятно потягивало, что он не мог уже под конец мероприятия по-дурацки улыбнуться, закусывая губу. Гром не оставил эту сцену без своего личного внимания и, пока все смотрели на милых первоклашек, которые старались вспоминать свой текст, что должен был выучен наизусть, аккуратно протиснулся между парней из своего класса и томно прошептал своим красиво-бархатным голосом, который мог делать только он, прямо на ушко Сереже   — Сергей Дмитриевич, так сексуально закусывать губу не стоит, иначе я не смогу удержаться   Сергей, против своей воли, отошел от приятного ощущения в области живота только после 10 секунд, когда Гром вновь вернулся на свое место, вновь, уже видимо традиция, подмигивая старшему, впервые закусывая губу.   Он никогда не закусывал губу при Сереже.   От этого действия Игоря, Сережа чуть не потек прямо во время пения детей. Рыжий старался стойко держаться, пытаясь даже не смотреть в сторону парня, а младший наоборот, все продолжал свои игры, иногда поправляя воротник рубашки, трогая свою шею и, вишенка на торте, вновь закусывая губу. Но все эти действия ничто, по сравнению с тем, что он сделал после всех этих настоящих кругов ада.   Он снял пиджак и расстегнул первые две пуговицы, раскрывая еще больше свою шею и часть ключиц.   И тут все. Терпение Сережи кончилось моментально.   Он тут же ринулся к Игорю и взял его за руку, пытаясь прошмыгнуть мимо директрисы, учителей и других, сопровождая и парня вместе с собой. В первом попавшемся кабинете они закрылись, как тут же Сережа почувствовал на своей талии чьи-то грубоватые и огромные ладони. Гром шаркал по всему телу Разумовского, как животное. Как просто ненормальный. Хотя, он и был ненормальным. Он свихнулся любовью уже тогда, когда увидел в первый раз Сережу на этой гребаной линейке, при поступлении в 10-й класс.   Кое-как нащупав лицо руками, Игорь прикоснулся своими губами, которые были все в трещинах, к Сережиным. Внутри школьника будто все перевернулось. Он испытывал такое чувство эйфории и попросту кайфа, что не мог остановится. Рыжий сразу же ответил, укладывая свои тонкие руки на огромные плечи будущего полицейского (В последние дни учебы в предпоследнем классе, брюнет случайно сказал про свою мечту, а Сережа его только поддержал), мыча что-то нечленораздельно. Гром решил узнать, что же хотел сказать Разумовский, поэтому отстранился всего на несколько сантиметров, тяжело дыша   — Что ты сказал? — даже не думая о том, что это его учитель и что с ним нужно обращаться на «вы», торопливо произнес Игорь, уже расстёгивая пуговицы на рубашке говорящего. — помедленней… — вновь закусывая свою нижнюю губу, ответил Сергей, не теряя времени и расстегивая ремень на брюках школьника.   Гром сразу же уловил все вышесказанное и медленно, и неторопливо начал свои мучения в виде поцелуев. Все началось со скулы, затем красивые и такие манящие губы, дальше не больно укуся подбородок, от чего в ответ получил тихий стон.   Боже, Игорь чуть сам не простонал от такого звука.   А дальше, продолжая расстегивать красивую белую рубашку Разумовского, медленно, будто реально мучая своего учителя, целуя правый сосок, а затем и левый, в процессе заигрывания с маленькими розовыми бусинками Сережи, снимая его бархатную вещицу. Он целовал их, иногда кусая, от чего вновь из Рыжего вырывался красивый стон, но Игорь продолжал, вытягивая их, но сразу же зализывая, извиняясь.   Наигравшись, парень переместился к впалому животу, удерживая его за бедра так, чтобы Разумовский не двигался. Гром выцеловывал каждую родинку старшего, иногда устремляя свой взгляд прямо в его, снова ухмыляясь.   Это ухмылка когда-нибудь сведет Сережу с ума.   Игорь поднялся вновь на ноги, снова возвращаясь к тонким губам учителя, прислонясь и тут же пытаясь пропихнуть свой язык в его рот. А Разумовский и не против, наоборот, снова отвечает и окончательно снимает кожаный ремень с Грома, а затем и его черную рубашку, немного удивляясь настолько накаченному телу Игоря. Младший вновь улыбнулся, прекрасно осознавая, что старший даже не осмелится на то, чтобы потрогать его торс, хотя по его глазам очень видно, как Сережа этого хочет, поэтому вновь берет все в свою руки и перехватывает одну ладонь преподавателя, кладя на свой пресс, оставляя ее там, вновь начиная поцелуй.   Это было мокро? До жути. Грязно? Совершенно точно. Но стыдно ли? Ни капельки.   Они просто кайфовали друг с другом, будто сливаясь в одно целя и дополняя друг друга, как черное и белое. Они не следили за временем, за дверью и даже за окнами. Им было так глубоко наплевать на правила, принципы и стереотипы. Просто они жили моментом. Здесь и сейчас, прислоняясь друг к другу как можно ближе и плотней.   После того, как все части одежды были сняты, Игорь перевернул Сережу спиной к нему и лицом к стене. Разумовский точно смущается, Гром уверен на все сто. Последний вновь сел на корточки, положил свои ладони на красивые, белые и упругие ягодицы, поцеловал одну из них, немного прикусывая, после чего услышал тихий стон, от чего и член Игоря вновь дал вспомнить о себе, двигаясь и вставляя свой язык в розовенькую и такую маленькую дырочку Сережи.   Учитель почувствовал сразу же и постонал в руку, буквально мучаясь от этой приятной пытки. Ощущение, будто школьник вылизал там все, но на самом деле он просто боялся навредить возлюбленному, поэтому использовал как можно больше слюны.   Конечно, Игорь не забыл о растяжке с помощью пальцев и протиснул первый, тут же нежно целуя учителя, поддерживая одной рукой за бедра. Эта растяжка убивала, так и хотелось ссунуть член полностью, резко начиная двигаться, но Гром прекрасно понимал, что навредит Сереже. Он никогда в жизни не будет делать плохо ему, ведь Игорь его любит.   Игорь любит Сережу.   От этой мысли, орган младшего вновь налился кровь, а выделяющееся смазка так и текла прямо на красивые ягодицы.   Уже после третьего пальца, Сережа начал слезно умолять Игоря, а последний даже и не смел думать об отказе. Пальцы резко вышли, оставляя Разумовского без чувства заполнности, и в ту же секунду вставляя свой член также резко и до конца, очень медленно двигаясь. Сережа отвечал на каждый небольшой толчок стоном и мычанием. Гром же тихо шептал самое любимое имя на свете.   — Серень, Сереня…- будто в бреду повторял Игорь, притягивая за грудь и тут же обнимая за талию, начиная вновь мокрый и страстный поцелуй.   А Сережа в ответ только может лишь притягиваться еще ближе к себе, зарываясь пятерней в черные и короткие волосы. Гром не мог успокоится и остановится, желая наполнить Разумовского полностью, перевернул его, усиливая темп. Рыжий только и мог, что подмахивать бедрами, и обнимая ногами талию младшего, постанывая и из внятного произнося лишь: «Игорь». Школьник поддерживал учителя за ягодицы, сминая их, еще более шире раскрывая его. Гром, как мог, выцеловывал каждую частичку лица и шеи Разумовского, иногда в перерывах мыча от тугости вхождения в старшего.   Сережа и Игорь кончили одновременно, только Разумовский с сильным и громким стоном, а Гром с диким рыком, в последнюю секунду вынимая член, кончая также, как и учитель, на живот. Младший снова притянул старшего за талию с новой порцией поцелуев, а учитель и не жаловался.   — Почему Сереня? — первое, что взбрело в этот момент Серёже в голову, спросил он.   — Потому что ласково я называю только тех, кого люблю — Игорь поцеловал в висок рыжую голову — а я люблю тебя, Серень