Поп-корн

Она всегда приходила ровно в двенадцать дня, и всегда в её руках находилась бумажная упаковка в красно-белую полоску с горячими светло-золотистыми цветками. Такими же неуловимо-золотистыми, как и её волосы. И нежный аромат ассоциировался у него лишь с одним. Поп-корн. Она была такой же маленькой, лакомой и незащищено-вкусной. Любимой. Она всегда сначала подходила к их вольеру, несмотря на убеждения родителей, предлагающих посмотреть на более интересных жителей зоопарка, нежели скучные пингвины. Она упрямилась и шла в его сторону. И подолгу стояла возле ограждения, ожидая появления кого-то из них. На её лице расцветала неизменно-искренняя улыбка полная радости, стоило ей заметить чёрную стремительно плывущую спину в воде. Она становилась на цыпочки близко-близко к решётке и протягивала маленькую пухлую ладошку полную угощения. Для него. И, чтобы получить его, не нужно разрабатывать хитроумных планов, выдвигать какие-то идеи и выстраивать цепочку возможных вариантов. Только подплыть, подпрыгнуть и съесть. Отчего-то он был уверен, что приходит она именно к нему. Ни к гению Ковальски, ни к забавно-неуклюжему Рядовому, ни к строгому, и вечно напряжённому Шкиперу. А именно к нему. Психу, от которого нельзя ждать ничего определённого. Это было странное ощущение, разливающееся непривычным теплом где-то внутри. Она всегда заливисто смеялась, если он случайно задевал её мягкие пальчики. Иногда она умудрялась скользнуть ими по лоснящимся гладким перьям, и тело содрогалось от неощутимого прикосновения. Это пугало, ведь он ничего не мог сделать с тем горьким тягучим ожиданием, сопровождающим время от долгожданного посещения до следующей встречи. Ему нужно было увидеть, почуять и ощутить. И с каждым разом всё сильнее. Он не нуждался в подачках людей. Остальных людей, но не её. Ковальски нашёл психологический термин для того, что он испытывал. Он назвал это - привязанностью. При-вя-зан-ность. Слово перекатывающееся на языке подобно морской воде после ловли рыбы. Он помнил её первые и единственные слова. «Я обязательно буду приходить каждую субботу». И каждая суббота становилась тем праздником, что не сравнится ни с каким иным. Тем, что разжигало надежду с утра воскресения и до вечера пятницы. Но просыпаясь раним субботним утром, он, в глубине души, даже не признаваясь себе, боялся, что в этот раз она не придёт. Что ожидание напрасно. Однако засыпая, он крепко сжимал в ласте зелёную пуговицу её сарафана, и отметал все дурные мысли. Она бы никогда не солгала. — Рико, к тебе гости... — позади раздался вежливо-смущённый голос Рядового и он улыбнулся. Она снова пришла. Она ведь обещала.