Ни души. Под ногами жалобно хрустит снег, заставляя погрязнуть в нем и кое-как выбираться, хватаясь только за другой снег. Солнца не видно из-за густых деревьев, деревья — белые. Белые, как и всё, на что падает взор: сугробы, лес, камуфляж, патроны, белый флаг с синим крестом, поющий о смерти.
×××
В советском лагере было принято решение разделиться: территория большая — толпа только врага привлечёт. Солдаты, только заслышав приказ, разошлись группами кто куда, исчезая в чаще заснеженного леса, на кой они наткнулись случайно, двигаясь в сторону потенциальных вражеских баз.
Сам же Маршал, СССР, второй месяц явно недовольный стечениями обстоятельств, не собирался сидеть в компании нудных генералов, только и твердящих о доме и своих «волшебных» жёнах, посему, повесив автомат за спину, взял с собой финского союзного мальчишку и отправился по отдельной тропе, стараясь быть максимально незамеченным.
Союз часто хмурится и «гм»-кает на всё это дело: весьма неохотно участвует в военных обсуждениях, не особо радуется продвижению по территории врага и даже созданию марионеточного государства. Генералы, пытаясь прочесть мысли генсека, ломали себе голову — тот же сохранял пустоту и серьёзность во взгляде, пронзая строгим взором душу человека перед ним, что аж сердце сжимается и горло пересыхает. Усмехнется над твоей речью и продолжит испепелять, опуская на колени; требует повиноваться, не сказав ни слова, пугая и твердя о своем величии одним лишь видом.
Вот и сейчас: с неба и верхушек деревьев падают снежные груды, разбиваясь о потертую ушанку, изредка на глаз бросаются вороны, беспокойно голосящие о чем-то. Стряхивая с плеч накопившийся снег, СССР шёл с тяжелыми вздохами, периодически заправляя волосы под шапку. Не думал он, что дорога будет такой нелегкой: идут только пол часа, а по ощущениям — все пять. Увы, жара и серьезности его взгляда не хватает, чтобы растопить тут все сугробы и очистить путь.
Финский паренек, коего увели из родной деревни, дабы служил ориентиром, плелся по следам Маршала, проваливаясь по самый пояс. Отстав на метр, жалобно тихо скулил на своем и с опаской оглядывался вокруг — невесть из-за чего сердце было полно беспокойства и хотелось уйти отсюда как можно скорее, но мозг понимал: дрогнешь — по самое не хочу дадут. Ведь и так повезло, что не убили вслед за остальным.
— Herra, odota! O-odottakaa minua!.. — вот опять за спиной раздался плаксивый голос, режущий звучанием, как лезвием по металлу.
Значение этой фразы Союз уже заучил — вновь приключилась беда. Нехотя, с характерным цоканьем он обернулся: зовущий на помощь отчаянно пытается выкарабкаться из громадного сугроба, без твердой опоры барахтаясь и истошно крича, словно вниз его утаскивает нечто ужасное. Напуганный неизвестно чем, с замиранием сердца он отплевывается от снега и с глубоким вдохом вздирает красное от холода лицо к небу.
— Срань господня, на что меня тобою жизнь наградила! — СССР был разъярен очередной проблемой: настроение итак из ряда вон идёт. Как хорошо, что паренек знает русский так же хорошо, как Генсек — финский.
Плотно упираясь ногами в землю, за плечи Союз стал вытаскивать страдальца. Тот, цепляясь за старшего, словно за последнее спасение, только тянул его за собой.
— Ради всего святого, угомонись ты!
Одним резким движением вырвав мальчишку из ловушки, СССР сбалансировал сам и резко прислушался, нахмурившись. Помимо порывистого кашля и нытья под боком, среди деревьев послышался громкий шорох, не похожий на птицу или какого зверя. Обстановка уж очень сильно Генсеку не нравилась: еще на самом входе сердце необычайно потяжелело, отговаривая и посылая свою тяжесть в ноги, чтобы те кое-как двигались; по телу пробежала дрожь, совсем не от холода — идущая из глубины души, резкая и трусливая. Может, это лишь самовнушение на нервной почве? Даже если и так, автомат со спины перешел в оборонительно-боевую готовность в потертых и сухих от холода руках.
Пихнув вперед вытряхивающего из-за шиворота снег парня, Союз медленно двинулся, внимательно оглядываясь по сторонам. К сожалению, как показывает следствие, Маршал и вправду не способен расколоть суровость вражеских земель, иначе бояться было бы нечего. Но может ли сам Союз Советских Социалистических Республик страшиться обычного леса? В котором тебе не по себе, даже будучи вооруженным современным новейшим оружием, а внутри все так и кричит о возвращении. Чепуха.
Паренек впереди, похлипывая носом, вновь начал что то тихо и быстро рассказывать, так и не поняв, что язык его знают только он сам и переводчик в лагере. Союз, не замечая больше ничего подозрительного, поднял голову вверх. Солнце. Тусклое и негреющее, совсем не такое, как на родной земле. Здесь всё не такое, и сколько еще с этим мириться — знает только нечто высшее. Вот поскорее бы оказаться у себя в кабинете с свежемолотым кофе в кружке и бутылочкой коньяка под столом для особых случаев… Сначала нужно закончить начатое.
×××
Хруст снега начинает раздражать, отдаваться в голове ужасным грохотом, разрывая мозг на части; белый цвет то и дело рябит в глазах, заставляет их чертовски болеть и слезиться похлеще, чем после работы круглую ночь. Глушь давит на сознание — то для успокоения посылает голоса и звуки, что помогает только сойти с ума.
Странно было то, что за два часа ходьбы им не встретился никто из отряда, хотя следы переплетались, но по итогу попросту обрывались. А может, это они бродят кругами? Дорогу назад ведь никто не запоминал. Казалось, что с каждым шагом путь лишь удлинялся — конца этому попросту нет.
С нервов СССР поджигал третью сигару: он уже потерял смысл в том, зачем они сюда пришли. Сугробов под ногами, к счастью, стало меньше, отчего страдалец-мальчишка несся впереди, прочухивая дальнейшую местность, пока генсек плелся где то сзади, оглядываясь по сторонам. Там не было ничего нового: деревья, за ними — деревья, за ними — ещё, и ещё…
— Herra! Herra! — раздалось откуда-то издалека, а через минуту прибежал запыхавшийся самопровозглашённый разведчик. — Tuolla!.. Tuolla on aukio! Pieni sellainen.
Наконец осознав, что напарник его ни слова на финском не смыслит, он попытался объяснить свою находку на пальцах, а после убежал обратно. СССР, пожав плечами, без угрызения совести выкинул сигарету в снег (земли то все равно вражеские) и ускорил шаг.
Впереди стала виднеться маленькая полянка посреди леса, и Союз сразу же замедлился, недоверчиво оглядывал пространство перед собой: было странно не сколько то, что это единственное такое место, встретившееся им, а то, что снег здесь был словно притоптан и очерчивал идеальное круглое поле. По телу прошла дрожь, и генсеку стало не по себе: вновь ощущение взгляда в спину, пронзительного и холодного, и того, что нужно уходить отсюда, бежать как можно скорее.
Малец же резвился, на остатках сил радуясь свободному пространству и отсутствию «снежных ловушек», весело в пол голоса кричал на своём и бегал из стороны в сторону. Он остановился, чтобы подозвать напарника, маша тому рукой. Лицо парня впервые за долгие два с половиной часа было веселым — свободное место и правда было огромным везением.
— Yksi, kaksi, kolme…
Только успел СССР сделать два шага вперед на поляну, как выражение лица мальчишки поменялось: глаза выпучились, а радость сменилась шоком и животным страхом. Схватившись рукой за шею, он упал на колени, а после и всем телом на снег, не двигаясь и пропитывая белое одеяло под собой алым пятном. Смерть. Быстрая и внезапная. На ресницах застыли слезы, на губах — непроизнесенный крик боли. Пустой, ранее яркий и задорный, взгляд устремился прямо на Союза, в самую душу, что по телу пробежал холодок. Ходит суеверие, что на кого первого глаз мертвого упадёт — тот следующим умрёт.
Маршал был в оцепенении пару секунд, а после намеревался перейти в боевую готовность, потянувшись за автоматом, но того времени хватило, чтобы враг успел взять второго зайца: резкая боль в левом плече, и СССР прячется за деревом. Скрывшись в тени густых ветвей, болезненно зашипел и выругался, сжимая обильно кровоточащую рану и сползая по стволу на землю. С поляны же сначала донеслись шорохи, легкие шаги по снегу, затем насмешка и протяжное пение:
— ♪♪ Taistoihin tiemme kun toi,
missä luotien laulu vain soi,
emme tienneet kun läksimme silloin,
kuka joskus palata voi. ♪♪
Голос мужской, мелодичный, с ноткой издевки. Генсек готов поставить голову на отсечение, что знает, чей это голос — всем богам он молился, чтобы больше его не слышать. Звучание, словно песнь сирены, пробирает до самой глубины, переворачивает все вверх дном, заставляет сильнее прижаться к стволу и затихнуть.
Казалось, сами земли внимали пению: деревья закачались, и очередное батружье упало на Союза. Зажмурившись, он закусил губу, сильнее сжимая рану, на которую также попал снег. Пуля пришлась прямиком в кость, отчего всю руку парализовало, а по телу разлилась острая, пронизывающая боль, отдающая ударами в мозг. Сердце громко стучится, крича об опасности. Нужно найти в себе силы и развернуться: одной рукой из автомата не выстрелишь — полная беспомощность.
Подъем был тяжёлым: чем сильнее СССР старался быть тихим, тем сильнее шумел. Слава богу, ноги не отказали, и он мог спокойно передвигаться.
Как было пройдено пару маленьких шагов, на глаза легли ледяные руки, а в шею ударило контрастное горячее дыхание. Союз застыл; по телу прошла дрожь, сердцебиение вновь участилось, а у самого уха раздался тихий голос:
— Куда ты торопишься, мой друг?
С армейским рефлексом СССР развернулся и вслепую с последней силой ударил правым кулаком по человеку, отошел на пару шагов и чуть не упал: невесть откуда навалил снег, коего по пути сюда не было. Зато, наконец, открылся вид на снайпера: Финляндия — в белом маскхалате и винтовкой через плечо — на долю секунды удивился такой резвости, а после громко рассмеялся, расплываясь в насмешливой улыбке.
От звонкого голоса внутри в очередной раз все встало вверх ногами, а хрупкие деревья зашатались, сбрасывая снег на всё, кроме, как ни странно, хозяина этих земель. Союз попятился назад, но был стальным хватом взят за раненую руку, из-за чего вновь пришлось прикусить губу, дабы не издать трусливых звуков.
— Не покидай меня. Я скучал, — финский акцент бьет по ушам, ужасно спокойный тон словно пересчитывает тебе все косточки, — а ты разве нет?
— Сдохни, — держа себя в остатках сил, СССР глухо отрезал колкие речи.
Маршал пытался прожечь Финляндию взглядом, как это работало с остальными, но тщетно. Беспощадный огонь тлел, встречаясь с глубоким холодом блестящих синих глаз, ломающих все баррикады, недоступные для других.
— Грубо, — Фин вновь усмехнулся и потянул Союза в сторону поляны. Тот, шикнув, уперся ногами в землю, противясь, но поддался, когда больную руку сжали.
Посередине поляны все также лежало тело на багровой простыне, покрытое маленькой снежной коркой. Голова бережно повернута вверх, и безжизненный, пустой взгляд устремлялся в чистое небо. Небрежно застегнутое пальто, перчатки разного цвета и еще румяные щеки — всё говорило о том, что совсем недавно это тело радовалось жизни.
— Теперь ты бьешь и по своим? — СССР пытался насмехнуться в ответ, но вырвался лишь хриплый упрек. — Он так и бегал, поговаривая: «Суоми он котимани».
— То, что у меня забрали, мне больше не принадлежит, — Фин отпустил чужую руку, сбросил с плеча снайперскую винтовку и весело покружился на месте, не переставая улыбаться. — Как тебе мои владения?
— Ужасны, как и ты, — Маршал держал серьёзность и презрение, на что получил очередной заливистый смех.
Финляндия продолжал задористо кружить, — снег под ним словно таял, ибо Союз уже давно бы запутался в нем и упал — а после вновь затянул песню:
— ♪♪ Elo tää juoksuhaudoissa on
meille käskynä vain kohtalon,
ja kenties matkamme määrä
sodan melskeisiin kadota on ♪♪.
Деревья зашелестели, и на звук прилетела стая воронов, начиная гаркать и «подпевать». Сердце СССР сначала сжалось, а затем в ужасе забилось с немыслимой скоростью, норовя выпрыгнуть. В груди встала тревога, а боль в теле усилилась, что ноги стали тяжелыми и подкашивались. Упасть ему не дал Фин, вовремя нежно подхвативший за бока.
— Убери свои грязные руки… — дрожа от напряжения, Союз исподлобья смотрел на «спасителя», противоречиво вжавшись в его локоть, дабы не свалиться. И вновь в ответ весёлый смешок.
— Тебе нужно отдохнуть, kaveri, — ловким движением снял с СССР автомат, откинул его туда же, где винтовка. — Ну же, улыбнись!
И аккуратно взяв Союза за здоровую руку и лопатки, Финляндия пускается вместе с ним в неспешный пляс по вытоптанному кругу. Венский вальс, изящный и грациозный, не терпящий ни спешки, ни промедлений, но предавался ему один только снайпер: Маршал, оторопевший, повис на партнёре и плелся, путаясь в собственных ногах и чуть было не роняя их обоих, за что получил скромную подколку. В голове было пусто: он абсолютно не понимал происходящего, перед глазами — быстро меняющийся фон и веселое финское лицо, заглядывающее прямо в душу.
Снег разлетается в разные стороны под ногами, время застыло, любуясь неуклюжей, но прекрасной картиной; птицы исчезли, унеся из сердца и чувство волнения. Солнце начинало садиться, все больше окутывая лес в темень, и лишь мягкий ветерок гоняет белые хлопья, срывает ушанку с одной из голов и ворошит уложенные волосы, прибавляя задора и радости на лице одного из партнеров.
СССР смягчил тело и уронил голову на плечо Финляндии, не издавая ни звука, позволяя второму полностью рулить собой. Словно краской, за ними вырисовывался алый круг на месте
живого танца. Фин лишь нежно склонил голову на чужую, сбавляя темп, перешел на медленный вальс, кружась и аккуратно придерживая партнера.
Момент только для них двоих, когда гоняющий молнии Советский Союз стал легким и хрупким в руках финского снайпера, словно каштан, сбросивший колючую оболочку. Чертова война остановилась вместе со всем миром, дабы при утекающем закате насладиться моментом полной уединенности.
И только в последних лучах солнца отражается предательский нож, торчащий из груди.
