Ангелы не летают Они там разбиваются равнодушно Даже Боги пугаются высоты
Химера никогда в жизни не видела ангелов. Слышала о них от матери, в детстве представляла, какими они бы могли быть, но никогда по-настоящему не видела. По крайней мере до этого момента. Сидя на зашторенном от любопытных глаз подоконнике — единственном месте, где соседки её не доставали — она увидела его. Он стоял на самом краю крыши. Ветер развевал его рыжие волосы и, что более важно, крылья за спиной. Он был совсем не такой, какими ангелов описывала мама. По её рассказам, они были идеальными, сияющими от чистоты и невинности, с белоснежными крыльями. Он таким не был. Он был самым обычным — если в Доме такие вообще были — и, несмотря на яркие волосы, казался до того серым и невзрачным, что в любое другое время Химера вообще не обратила бы на него внимания. Он был одного цвета со стенами Дома. Единственное, что выделялось из общего образа — крылья. Да и они были не такие, как у «маминых ангелов». У этого ангела они были мятые, как у больных голубей, и посеревшие, потоки ветра срывали с них пёрышки и уносили с собой, словно пожелтевшие листья осенью. Ангел готовился вернуться на небо. Сорваться вниз с крыши, разбиться камнем о землю и затем взмыть туда, куда ни галочки-птицы не долетают, ни шпили Расчёски не дотягиваются. Он стоял на самом краю, такой маленький и потерянный. Казалось, что вот-вот ветер дунет посильнее и ангела сметёт с крыши этим потоком воздуха, слишком холодного для лета. И тогда он полетит. И тогда она увидит, как ангел покидает этот мир. Химера была уверена, что этот процесс тоже не такой, каким его описывала мама. Что не будет никакого Божественного света, что не покажутся из-за туч никакие руки, и не заключат они душу ангела в объятия, и не прозвучат над городом тихие слова молитвы. Ничего такого не будет. Всё это слишком сильно пропитано духом тех нереально-идеальных ангелов, чтобы быть правдой. Нет, этот ангел растечётся по асфальту бурым пятном, как и все, кто уже прыгал с крыши Дома. Единственное отличие лишь в том, что все, кто был до него, покинули либо мир Дома, либо в принципе этот мир. Он же оставит после себя не жалкое скорбное воспоминание у тех, кто был с ним знаком. Он оставит осознание того, что ещё один потерявшийся ангел вернулся к себе домой. Но ангел всё медлил и это её озадачило. Он просто стоял там, не решаясь сделать ещё один шаг. И Химера подумала, что даже ангелам, наверное, сложно заставить себя сделать что-то такое. И эта мысль тоже перечёркивала все понятия о маминых ангелах, которым чужды человеческие страхи и тревоги. Да и сам этот ангел не казался чем-то далёким и непостижимым. Скорее тем, на что можно смотреть не снизу вверх, и тем, что можно понять. И она поняла. Когда, оступившись, он всё-таки сорвался вниз. Смотря на то, как в последний момент он схватился за край крыши и как отчаянно за него держался, она поняла, что у этого ангела есть то, чего он боялся, и то, чему радовался, и то, когда он грешил, и то, что не хотел отпускать. В нём было гораздо больше всего, чем просто снисходительно-добросердечная вычурность, которую приписывала ангелам мама. У этого ангела было слишком много всего того, что ломало и перечёркивало его ангельскую сущность. И всё это — все его страхи и грехи — приковано к нему цепями, и если он полетит, то только потащив их за собой. И они упадут вместе с ним, и они упадут на него, и придавят к земле, и размажут по ней, и вобьют в неё с такой силой, что расколется под ним асфальт и поглотит его земная твердь. И она поняла: бывают ангелы, которым слишком далеко до неба. Ангелы, которым не место на небе.Мой милый ангел задумался над грешком, а что Если вырвать себе бы каждое пёрышко?
Змеи всегда всё портят. Уж Химера-то знает. Она сама змея. У неё длинные зелёные волосы, струящиеся по плечам, словно чешуя, липнущая к плоти. У неё яркий вырвиглазный наряд, так и кричащий «не подходи, я ядовитая!» И целая куча «ты всё только портишь», «как я от тебя устала» и «лучше бы тебя не было» за спиной. Змеи всегда всё портят. Химера знает. И тоже портит. Не нарочно, просто так вышло. Так вышло, что один маленький ангел не смог улететь на небо и, трепеща бесполезными крылышками, свалился прямо в лапы — лапы? — большой, страшной змее. А всё потому что эти самые крылья, казавшиеся ей — змее — когда-то лишь слегка потрёпанными, на деле оказались невероятно хрупкими, уже начавшими гнить изнутри. И Химере безумно интересно, что же испортило этого ангела. Что такого произошло до того, как с ним произошла она? Но чем бы оно ни было, она закончит его дело. И тогда из зелёных ноготков сквозь пух перьев прямиком под кожу просачивается яд. И вовсе уже не важно, что начала это не она, и что ряды грязных перьев начали редеть гораздо раньше. Важно, что его крылья гниют дальше. И в конце концов на землю падают они. Они, пропахшие сигаретным дымом и пропитанные лимонным соком. Они, забрызганные кровью и запятнанные страхом. Падают-падают-падают. Кружатся и своим замысловатым танцем провожают крупицу неба, что умирает в ангеле каждый раз, когда они приземляются, окропляя пол его кровью. Она любит смотреть на то, как они медленно плывут по воздуху, с каждой секундой теряя последние капли своей исключительности. На то, как наконец опустившись на дощатый пол, они уже и вовсе перестают быть какими-то волшебными и становятся совершенно обычными, ничем не примечательными. Так что даже застрявшие в его крыльях рыбьи кости, изредка выпадающие вместе с перьями, вызывают у неё больший интерес. И пусть темнота чердака будет единственным безмолвным свидетелем того, как проливается на пол чёрно-бордовая ангельская кровь. Потому что эта темнота из тех, что повидали слишком многое и научились не раскрывать тайное и никому, ничего и никогда не рассказывать.Ах, какое счастье гнить, в два раза больше Счастья — гнить вдвоём
Химера знает, что это не может продолжаться вечно. С каждым покинувшим ангельские крылья пером, перьев на них обязательно станет меньше. А любое перо, что кружится в воздухе, обязательно опустится на землю. Так что, как ни крути, однажды с его крыльев упадёт последнее пёрышко. Но это её не расстраивает. Наоборот, она этого ждёт. Ей в каком-то смысле даже не терпится увидеть результат её неповторимой в своей испорченности работы. Но, в очередной раз перечёркивая все её ожидания, в тот момент, когда последнее перо срывается с того, что когда-то было крыльями, и последние чёрно-красные капли падают на уже и так пропитанные кровью доски, она не видит шершавых, почерневших костей, она видит — даже скорее чувствует — нечто алое. После этого его крылья больше не шуршат оперением, заглушая еле слышный звон цепей. Теперь они поблёскивают ярко красным в тишине чердака. И она думает, что, может, это даже хорошо. Ведь драконы тоже немного змеи. Они жгут деревни, похищают принцесс и питаются наивными рыцарями. А значит, они не такие уж и чужие ей. И пусть тишина чердака будет единственным молчаливым свидетелем того, как танцуют свой странный, скрипящий половицами вальс змея и дракон. Как вместе гниют неудавшийся человек и неудавшийся ангел. И как они одним только своим существованием, наверное, что-то где-то и кому-то портят.Дьявол не подлец, а продавец И он даёт лишь то, чего желаешь ты И он даёт лишь то, чего желаю я И он даёт лишь то, чего желаем мы вдвоём Однажды я желал за нас двоих
Сегодня Химера на чердаке одна. И вчера одна, и завтра, наверное, тоже одна. Её дракон не бывал здесь уже давно и неизвестно, когда будет. Сейчас он летает меж облаков или ходит среди чужих серых лиц, или, может, где-то ещё. В любом случае, где бы ни было это «где-то», оно вне её досягаемости. Она ждёт его и на чердаке, и на том самом окне, и вообще везде, где никто посторонний не догадается, зачем она здесь. Но ничего не меняется. Тем не менее, её это не пугает. Больше нет. В какой бы вышине не летал её дракон, она знает, что он вернётся. Для этого ей не нужны цепи. Она уже оборвала ему крылья, когда он был ангелом, так что теперь он не улетит. Потому что только ангелы разбиваются о землю, чтобы взлететь выше небес. Драконы же взмывают так высоко, что почти растворяются в небе, но не исчезают, а возвращаются на землю. Вот и её дракон никуда не делся. Всё ещё где-то рядом и вот-вот вернётся. А до тех пор змея будет его ждать. От этих мыслей её отрывает непривычный кипиш. Ей не слишком-то интересно, кто и из-за чего опять поднял шум, так что она старается не вслушиваться. Но прорвавшееся сквозь несколько голосов, галдящих одновременно, слово «пожар» заставляет её улыбнуться. Потому что никто из них никогда не узнает истинную причину этого самого пожара. Потому что никто из них никогда не узнает, что не бывает белокрылых ангелов, зато бывают огнедышащие драконы. И уж точно никто из них никогда не узнает, что она — маленькая счастливая змейка — наконец-то не испортила, а исправила. Но им этого знать и не надо.