Руки убрал!

Грянуло на редкость неожиданно, во время боя, когда Людвиг гнался за Хеви и заряжал его в добрый путь, когда Миша разбивал неприятелей, и толстых, и тонких, в окровавленный суповой набор. С носа едва не упали очки; медик гаркнул в ответ на хихиканье, мол, "запотело" - и слился цветом лица с халатом. Догадались. "Запотело" так, что скосило на один бок и что по-другому посмотрел медик на неуклюжего, но необычайно мускулистого и наивного Хеви. Что называется, echter russischer Mann... И плюнул: "майн Гот", и скрылся в тёмной галерее в остервенелых поисках забытой в углу аптечки. Без Инжи и его раздатчиков в это время и жизнь в тягость... У того парня началось на порядок раньше Людвига, и он отошёл; вернётся к товарищам не скоро. Без его милых сердцу раздатчиков медику снова придётся запираться в кабинете, пока остальные будут отплясывать казацкую, и сочинять глупейшие предлоги, выкапывать обезболивающее и тошные блокаторы из закромов, скрипеть на кушетке без сил и бестолково заглядываться на вражеских снайперов и солдат. И с ужасом коситься на всегда готового Тавиша, на его широкую улыбку, на его вечно открытые и пьяные позы... Кому-кому, а ему Людвиг ни за что не доверился бы, - но Тавиш один и принимал медика со всеми его заскоками. Хищный и заманчиво нежный, изворотливый как Шпион, лукавый и пронырливый - и с неиссякаемым острым запахом этила изо рта. Специально охаживает его на виду у всех и забрасывает его возможных убийц боеголовками, как бы напоминая о себе, ежеминутно, публично. Отлынивает от сражений, прокрадывается в медицинскую комнату и хватает течного Людвига за узкую талию: "Чего-то голова разнылась, посоветуешь что?.." Медик поёжился. Он, сам того не осознавая вполне, льстился к приятелям как мать родная, к слепому и немому Пиро и к Джереми особенно. Тому плевать было, он не чувствовал запахов дальше своей газировки, скакал как прежде и оставлял хворающего Людвига далеко позади, - веселился, одним словом. А медик ходил за ним, рассыпался на жизненные советы и воспоминания, постанывал, надеялся на его дальнозоркость да озирался сам, нет ли поблизости злосчастного Тавиша или Шпиона - тот завсегда прошепчется. "У Людвига опять крыша поехала, лечимся как-нибудь без опоры на него, дорогого. Инжи придёт там или потерялся?" "Учёным, в спирту мочёным, болеть позволяется", - хмыкал Тавиш. Медик скрючивался на общественной кушетке и дожидался, когда открытое окно и блокаторы развеют ненавистный дух, когда Архимед садился ему на голову и старательно общипывал висок, волос за волосом. Людвиг даже не шевелился, не сдувал голубя уголком рта; всё лежал. И молился, чтобы не вошёл Тавиш и не воспользовался его слабостью. Завтра он никуда не пойдёт, без него отлично сдюжат. Явись к нему в лабораторию кто-то кроме Демо, как бы отозвался медик? Согнутый в три погибели, обслужил бы, - засмотрелся бы в глаза и обнаружил в них либо бескрайнюю ласку, либо хитринку, дескать, "эге, феромонный ты наш". Казалось, до окон кабинета доносились вопли и тщетные крики: "Ме-еди-и-ик!" Людвиг не отзывался и страдал в своё удовольствие с голубятней над головой. Когда Архимед спикировал ему на плечо и мельком прислонился к небритой щеке, он чуть не разрыдался от умиления. Жалок он стал, сил нет. Попросил бы медик Инжи соорудить турель у входа в кабинет, чтобы его вообще никто не тревожил, - ну да что, Шпион и в оконную щель протиснется... А не нужно ли распахивать окно? Учуют... с улицы. А не откроет, учуют в доме!! И Тавиш убедится, что суетный, но податливый Людвиг на рабочем месте, - норовит и попроситься к кому-то на ночь, и перебить всех и вся из шприцемёта, чтобы за три мили не приближались и не смущали его тонкую душевную организацию... Он аккуратно поймал Архимеда в кулак, заглянул ему в самые глаза, круглые и необычайно глупые. Архимед пикнул, с интересом свернул голову вбок и ущипнул медика за палец. "Фак!" - и понёсся к антисептику. И по крови подрывник распознает, непременно... -За что ты птичку так? -А-а-а-а-а-а-а-а! Так и есть: Демо стоит и лыбится, распечатанная бутылка шлёпает в качающейся руке, через плечо перекинут гранатомёт; он сорвался на середине боя. Людвиг припал на ногу и тыкнул в него, - вроде не Шпион. "Ты идиот?" - спросил он себя, озвучив немой вопрос в голове Демо, и фыркнул от запаха заинтригованного альфы. -Свободен? Я всё застать тебя не могу. -Зачем пришёл? -Попроще со мной, я не чужой, по стене не размажу, - он скинул шапку и водрузил бутылку на стол, она упала, он наклонился и поднял, растёр ботинком алкоголь, - по делу я. Сердце Людвига так и рухнуло, от хлынувшего ужаса он не сказал ничего. -Печёнка барахлит. А ты, помнится, красного подрывника разбирал на запчасти. Не подлатаешь? "Сломанное на сломанное менять... Сойдёт. Может, расклеишься лет на пятнадцать быстрее да меня стеснять перестанешь". Демо развалился на кушетке как дома, и Людвиг отряхнулся: на ней свободно поместятся они вдвоём. Нарочно слишком долго возился в холодильнике и перевязывал палец, чтобы голуби покусали обнажённые потроха Демо, - но он не ожидал, что сдержанные хрипы от этой щекотки запутают Людвига ещё сильнее, возродят в нём подавленное чувство. Давно не было, нечего и... -О чём думаешь... счастье моё? "Scheiße". Без последнего выражения его речь не была бы его речью, не состоялась бы вовсе, Людвиг начал бухтеть про себя и рыться в давно изъятых органах. И с противным трепетом предвкушать, как будет впихивать печень на присуждённое её место. -У тебя есть прич...? -Заткнись! -Что такое? Медик качнул головой и притворился, что занят операцией. "О наркозе совсем забыл". -Сколько помню, никому его не назначал. -А неплохо бы! -Забей. Никакой ты не врач и волен творить с нами что угодно. - Он говорил в потолок своим самым обыкновенным расслабленным, чуть комкающимся от пьянства голосом, таким приятным, таким знакомым, и ноги Людвига подкашивались. Демо усмехнулся, не отводя взгляда ни разу; "понимает... ещё бы ему не понимать!" -Не больно? - скрежетнул он сквозь зубы. -Мне одно удовольствие приносит сегодня... Куда ты? а зашить меня? Всё же высыплется!.. Мне самому зашить?.. -Доделываю и проваливай!! - воскликнул Людвиг из-за угла, нервно допил таблетки под безудержные хлопанья крыльев и подкрался обратно к недоумённому Демо, и организм, показалось, снова изменил ему, потребовал слияния душ... Тьфу! Не с ним!! -В такие кризисные дни... - "Умолкни, пожалуйста". - Ты прогоняешь от себя кого ни попадя. -Оно мне не нужно, оно никому не нужно. - Рука с иглой билась о соседние ткани, Тавиш кряхтел, и Людвиг изнемогал. -Успокойся. - Он успел-таки положить руку медику на предплечье... и тот приготовился бросить всё и помчаться в душ. Лицо налилось краской. - Могу помочь. Нет: хочу помочь. -Отстань. И убери липк... -Я готов умыть всё тело антисептиком, - медик убоялся представить это тело, да полностью нагое, да над ним, - лишь бы... -И ты отвяжешься от меня навсегда? -Совру, если поклянусь, ты прекрасно меня знаешь. - Людвиг щёлкнул ножницами и каркнул: -Тогда уходи! -Одну минутку. Одну только минутку... - и поторопился говорить по существу, пока медик не закричал караул: - Я купирую любую твою боль... - И заткнул его ладонью, и смахнул слёзы крайнего недовольства. - Признайся, согласен же? Не признаешься, а так ведь и есть. Не упирайся. Людвиг, нам обоим это не повредит. -Ни в коем случае. - Он сбавил громкость, но это не могло значить, что он не повысит её обратно. -А к кому ты пойдёшь, если не ко мне? Кто примет тебя таким? Пока Людвиг перестраивал своё мышление, но ещё держал ногти востро, Демо вздёрнул полы белого халата. Медик решил не упрямиться; грешное чувство пересилило. Он растаял от единственного движения костяшкой пальца по оголённой шее, уселся без посторонней помощи, - даже боль утихла, и он сумел обхватить туловище подрывника ногами. Опрокинулся поперёк кушетки и тихо засмеялся. Встрепенулась вся голубятня, Архимед истерически забился и заворковал над макушкой Тавиша. Рассудил птичьими мозгами, что если его непутёвый хозяин вскрикивает и хватает гостя за волосы в попытке доказать, что он здесь главный, то это означает беду. Людвиг, раз поддавшись искушению, больше не смог сопротивляться ни секундочки. Он влюбился в Тавиша если не на этот период, то на данный отрезок времени точно, - до тех пор пока их не потревожат. К великой его радости, лохматые и жилистые руки Демомана добирались до любых уголков подвластного тела омеги, как тот ни изогнись под ним, и отзывались на малейший стон, будто искали наиболее чувствительную точку, чтобы Тавиш сорвался и зацеловал её всю. Людвиг загорался от толик фантазий об этом, но не торопил события. С непривычки он не отвечал на ласки и молчал как рыба, не нашёптывал даже на немецком, и чтобы ненароком не обидеть Тавиша, звал его по имени, когда волна удовольствия омывала его целиком. "Что?" - говорил всегда Демо и, что ужаснее некуда, прекращал работу. "Прекрасно, - спешно запускал он механизм на прежние рельсы. - Schön, gut..." - и снова улыбался, ныл от истомы, запрокидывал голову. Альфа будто тоже истязался, когда он подбивал ему - не клинья, а скальпели, а течный омега не давался в объятия и не позволял прикоснуться к себе. Словно питал стойкую неприязнь к нему. "Пугливая робкая пташка, как Архимед, - лопотал он, задыхаясь, и отмахивался от назойливого голубя. - И зачем тебе блокаторы нужны, зачем ты ими пользуешься... - Он вдруг наклонился ниже: - Может, хочешь отрикошетить?" Высказался как нельзя нелепо, но Людвиг уловил намёк. Вырвал запястья из мертвецкой хватки Демо, приобнял ладонями его скулы, попытался уставиться в глаз напротив через линзы съехавших набок очков, почти оторвал курчавую немытую голову в порыве, притянул её к себе - и сам инициировал первый в жизни глубокий поцелуй. И не мерзко было ему от пышущего спиртом горячего дыхания, от чужих слюней и языка; он никогда бы не представил себя лежащим под Демо и сливающимся с ним так. Очки звякнули о пол; кажется, не разбились, иначе Архимед сошёл бы с ума. Тавиш оцепил могучими руками тело под халатом в знак взаимности, - более могучими, чем, пожалуй, руки Хеви или того же Инжи. -А если кто-то войдёт? - прервался Людвиг, погладил подрывника по его чёрной щетине. - Который час? -Не войдут, я запер дверь, - отрывисто утешил Демо. Прежде чем проникнуть в его рот снова, медик, не заботясь больше о санитарии и гигиене, любовно изучал вмиг преобразившееся тёмное лицо. Как он смел остерегаться Демо, этого несравненного мастера! Вот в чём его истинное призвание; тьфу... "Где ты хочешь, чтобы я гладил?" - "Около живота". - "Фи, как просто. Но я тебе этого не дам, сперва помучаю. Как ты меня, фриц". Они передохнули, отдышались, и Тавиш набросился, и раздразнил пылающего омегу бережными царапаньями, и забрался шаловливыми пальцами под ремень брюк. Архимед возопил и с разлёта укусил подрывника за ухо. Людвиг оглох и, когда внезапно поднялся на жалобный хрип, увидел голубя на полу в неубранной луже крови. То ли живого, то ли больше нет. Тавиш не навёл прицел на белоснежную тушку, но оставил на минуту медика, слез с него и застучал ботинками по плитке. Подал целые очки Людвигу, - и тот вырвал их из рук так стремительно, что чуть не уронил опять. Сполз с кушетки и укрепился на дрожащих ногах, оперся на дрожащие руки. Лицо снова покраснело, но не от конфуза и не от наслаждения. -Убирайся! -Людвиг. -Убирайся!! - Он достал шприцемёт, перезарядил, и после негодующего, визгливого "Schnell!" Демомана и след простыл. Медик приземлился на кушетку, вспомнил, что не сменил бельё. Поднял в обеих ладонях контуженного Архимеда, и вместе с несвернувшейся кровью Тавиша почему-то закапали слёзы. Жалкий, ничтожный омега...