Кошка

Хаос, что творился в Министерстве, был физически ощутим на клеточном уровне. Первый этаж, конечно, так же был забит народом на приём, а помеха была выше, но даже они чувствовали, что что-то не так. Хотя чему удивляться? Исаак Вайнберг носился с этажа на этаж и орал, что конец! Всё пропало! Да и не только он, но и все остальные работники двадцать пятого этажа носились, пусть и не так быстро, но с паническими причитаниями, что всем конец, и яростными попытками как-либо решить возникшую проблему. Эван, методично проходя по коридору, в нужный момент, если кто-то обращал на него внимание, строил такую же шокированную рожу, как и следовало выглядеть в подобной ситуации. И, судя по всему, строил очень убедительно, потому что практически никто не мешал подниматься ему на новый этаж по лестнице. На фоне общего беспокойства ситуация подпортилась тем, что лифт заклинило и никак не удавалось привести его в норму. Не смея даже усмехнуться, Эван иногда не мог удержать уголки губ от порыва улыбнуться. Особенно когда Исаак нашёл его и начал тоннами сливать своё беспокойство. Слушатель ему попался настолько внимательный и искренне сочувствующий, что в итоге этот слушатель, так растрогав душу учёного, получил разрешение подняться на двадцать пятый этаж и попробовать войти. В конце концов, Эван сегодняшним днём до сего момента там не появился и никакую агрессию не проявлял, быть может, ему спокойно и сдержанно удастся разрешить возникшую проблему. По крайней мере, Вайнберг очень на это надеялся: как-никак новый стажёр доказал, что ему можно доверять, так пускай попробует свои способности, только не в науке, а в переговорах. Аккуратно открыв дверь чёрного хода на двадцать пятый этаж и убедившись, что никого из работников нет поблизости, Эван разразился звонким хохотом, разведя руки в стороны; а сколько наслаждения было в его глазах, когда он воочию увидел истинную картину. А "картина" состояла в том, что этаж был забит множеством клонов Карла со всех этажей, и не просто забит, а в боевой позиции, чтобы никто другой попасть сюда не смог. И всё бы ничего — подумаешь, клоны вышли из строя, отловить их всех и переключить в безопасный режим — если бы не... — Из вас вышли отличные охранники новых гостей Министерства. В ответ на тёплую улыбку Эвана и протянутую вперёд в дружелюбном жесте руку, к его ногам подошли несколько кошек и начали о них с удовольствием тереться. "Исаак настолько был шокирован появлением кошек, да ещё и в таком количестве, что даже не смог вспомнить номер директивы, которая запрещала их наличие в городе", — про себя вспомнив последний разговор с обеспокоенным Вайнбергом, Эван отметил, что на будущее стоит учесть такой момент утраты внимания начальника этажа. На самого Эвана клоны не обращали внимания, он для них словно не существовал. Больше их интересовало, помимо защиты этажа от непрошенных гостей, удовлетворение своих так и не выведенных привычек, а именно возможность обожать кошек в прямом смысле этого слова. Играть с ними, ласкать, гладить, кормить крошками откуда-то найденного печенья, обнимать, а когда кошка начинала у кого-то на руках мурчать, он вовсе падал на пол от удовольствия. Обогнув разбросанные столы, тумбочки и стулья и аккуратно перешагнув через оторванные провода, Эван скрылся за дверью в кабинет Исаака. Порадовать клонов — это, конечно, хорошо, только важным в первую очередь было нечто иное. Пройдя нужные коридоры и поднявшись по эскалатору в огромном зале, Эван подошёл к выпавшему из удерживающего поля Карлу Штейну, или Карлу Ноль, сидящему на коленях и, несмотря на пустой взгляд, уткнувшийся в никуда, методичными движениями гладившему трёхцветную кошку, что очень удобно устроилась у него на ногах. Удовлетворённо кивнув, Эван подошёл к большому компьютеру. Пальцы забегали по клавиатуре, звук сирен на этом этаже стих — сильно уж он напрягал, — а нужные команды были забиты в программу. Закончив работу с техникой, Эван, подойдя к Карлу, вколол тому в плечо какую-то сыворотку, вынутую из кармана пиджака в маленьком шприце, и внимательно наблюдал, как пустота взгляда рассеивается, а разум острожными шажками пытается вернуться к хозяину. Много времени потребовалось, точно больше часа, потому клонам можно высказать огромное спасибо, ибо оборону они держали на ура и даже от амбалов-полицейских, несмотря на свой небольшой рост — сам Карл тоже высоким не был, — удачно сумели отбиться. Когда Карл нервозно замотал головой и задергался, как будто сбрасывая с головы полчище тараканов, Эван, присев напротив и скрестив ноги, ждал, когда тот переведёт фокус взгляда на него. — Что? Как?.. Где я? Почему?... Бессвязная речь постепенно приобретала понятность слов, и даже сам Карл, кажется, начал понимать, что говорил. А когда он посмотрел на Эвана настолько оживлённым взглядом, как будто он не тот человек, что перенёс уйму мучений и страданий в жизни, а затем стал образцом для клонов для удовлетворения прихотей Министерства, у которого отобрали даже разум в совокупности с воспоминаниями, что уж говорить обо всём остальном, Эван сглотнул, поражённый тем, настолько очевидно стало, что перед ним живой человек, а не бесполезная кукла в руках науки. — Рад, что тебе лучше. Сейчас не место и не время это обсуждать, к тому же вакцине нужно дать время подействовать. Я Эван, и я предлагаю тебе выбор. Карл, прижимая к себе кошку, настороженно уставился на Эвана; пустота ещё порой мелькала в его глазах, что не удивительно, вместе с опасным интересом к прозвучавшим словам. — Какой?.. Кошка ластилась к руке Карла, так и прося продолжать гладить её, хотя можно было не переживать — Штейн и не думал ей отказывать. Выждав нужные несколько секунд, Эван учтиво заговорил с таинственными нотками: — Помнишь, чуть больше месяца назад ты общался со своими родственниками, и они тебе сказали, что умерли? — на последнем слове Карл издал тихий плаксивый писк. — Патрик, непутёвый сын; Анна, уважающая тебя супруга; Марта, любимая дочка. Помнишь? — Карл утвердительно кивнул. — Учёный, занимающийся твоим клонированием, указал мне разведать информацию об истории твоей жизни с максимальной придирчивостью, и я это сделал. Я был голограммой твоих родственников, но слыша знакомые упрёки и рассказы, твой мозг представил их, как и услышал их голоса. — Зачем?.. Да, это была не слишком хорошая идея — вываливать столько информации на только что пробудившийся мозг, к тому же вроде бы только что было сказано, что обо всём потом, но Эван был уверен, что именно это нужно рассказать именно сейчас. — Исаак Вайнберг, главный учёный этого этажа, свято веровал, что таким образом узнает твои болевые точки и благодаря этому сможет исправить дефекты в программе. Думаю, ему как минимум начало это удаваться, судя по гениальности его мозгов, вот только, — Эван деловито помотал указательным пальцем из стороны в сторону, — вместе с этим он рассказал мне и о других особенностях клонов, а раз клоны — это ты, то и особенности должны быть твоими. И... — Клоны? А они возможны?.. Эван грустно усмехнулся. Насколько же часто клонировали этого человека, а он даже не знал об этом. Да и правда, с чего бы? Для клонирования человеческий разум главного образца только мешал. — Ещё как. А теперь скажи — ты хочешь остаться здесь и забыть всё, что когда-либо было, или быть с ними? — и Эван кивнул в сторону кошки. Лихорадочного кивания и ещё большего обнимания кошку, да так, что та даже в итоге выразила неудовольствие слишком сильным объятиям укусами по пальцам, оказалось достаточно, чтобы убедиться в достоверности собственных выводов. Поднявшись на ноги и стряхнув со штанов небольшое количество шерсти, что успело к ним прилипнуть, — ну а как же, на двадцать пятом этаже чуть больше сотни кошек, не удивительно — Эван протянул Карлу руку с посылом-просьбой следовать за ним. Карл не заставил слишком долго ждать своего ответа на этот жест и, взяв Эвана за руку слабой до невозможности ладонью — как ему ещё удавалось гладить кошку и не упасть в обморок, когда та его укусила, — он проследовал за ним. * * * Пока Эван пытался выключить телевизор, который по самоличному желанию захотел включиться и зашипеть ребристыми волнами на экране, Карл Штейн, сидя за столом в квартире Эвана, которую ему выделило Министерство, и попивая напиток, очень отдалённо напоминающий чай, а точнее, большее время смотря на него тяжёлыми от дум глазами, переваривал всю ту правду, что ему рассказали. Прошло больше двух недель с момента побега Карла из Министерства. Каким образом на его место поставили одного из клонов и убедили всех, что это и есть настоящий Карл Ноль, зачинщик побега не рассказал, как и не сознался, куда пропали все кошки из Министерства. Все клоны, как по мановению неизведанной программы, в единый момент пришли в себя и начали привычно выполнять возложенные на них обязанности. Сотрудники Министерства - а о ситуации в итоге узнали все этажи - очень показательно выпали в осадок. Работники двадцать пятого этажа упорно пытались выяснить, как такое могло произойти, но в итоге большинство признало, что случился программный сбой, а кошек на самом деле не было — это всё, мол, муляж и кривая поделка. Периодически, конечно, возникали попытки снова поискать несостыковки в обстоятельствах и всё разведать, но обычно запал быстро проходил, потому что никому не удавалось узнать ничего нового, а обязанностей по работе никто не отменял. Эван, как работник, уважающий работу и ещё больше своего босса, всячески пытался помочь великим умам этого этажа разведать загадку чудовищно непонятных обстоятельств, но от его помощи часто открещивались. Он, дескать, всего лишь клерк, а не учёный, хотя сам факт его давешнего перевода на двадцать пятый этаж говорил об обратном. Когда телевизор всё-таки удалось выключить, механик-недоучка облегчённо вздохнул и сел напротив Карла, залпом выпив свой остывший недочай. Тяжёлое дело — сражаться с непослушной техникой, а уж сколько сил оно отнимает. — Почему? Монотонную тишину, возникшую в просторной по городским меркам квартире класса "Д", первым нарушил Карл. Тепло, уютно, и даже нет тараканов или клопов. Действительно, можно спокойно поговорить. А хозяин дома обходил сегодня квартиры в других подъездах, дабы попытаться найти компромат на своих жильцов через оставленные не запертыми на ключ квартиры. Таковы были правила проживания в домах данного типа. Почесав подбородок, жуя при этом сухой кусок чёрного хлеба, Эван заговорил неторопливо, как бы растягивая слова, то ли потому, что устал и хотелось спать, то ли потому, что обдумывал, что сказать. — За недолгое время работы в Министерстве я многого насмотрелся. Правильно боялся отец, как бы я не потерял сам себя в этом паучьем логове, и я старался помнить об этом, но, честно, быстро стало не до этого. Я больше стремился пробиться всё дальше по служебной лестнице, в свободное время помогая скромному романтику признаться в любви обожаемой им девушке, помочь уважаемому мафиози наконец-таки сбежать из Министерства, а иностранке, захваченной нашими войсками когда-то давно в плен, освободиться от своего насильника-охранника. Слишком их истории цепляли меня за живое. А когда я узнал твою историю... Эван замялся, следом за чем дожевав злосчастный сухарь, словно он помогал ему набраться уверенности. — Когда я узнал твою историю, а затем увидел тебя, меня одолела такая злоба, что... Не знаю, как правильно пояснить, но не дело создавать клонов из человека, пережившего столь тяжёлые испытания в своей жизни. В нашей стране и так слишком много боли, потому незачем увеличивать её искусственным путём. — Вождю не понравились бы такие слова. Эван пожал плечами. — При всём уважении к нему, тебя он не видел и твою историю вряд ли знает. Перебирая пальцы, Карл утвердительно кивнул. А кому ещё знать историю очередного из миллиона несчастных, которую теперь хранили те несколько человек, что остались жить в доме, в котором Карл когда-то работал проверяющим? Плюс Эван, Исаак и, наверное, ещё пара учёных. Ничего особенного, ну кроме того, что Исаак и без неё посчитал Карла отличным подопытным. Информация о жизни Министерства, людях, что там работали, и клонировании, а то и движении некоторых учёных к светлой мысли заменить клонами людей в качестве лучшего способа достижения высокопоставленных целей поступала постепенно, небольшими порциями, потому недавно пробудившийся разум успевал переварить и обработать полученную информацию, чтобы спокойно принимать на неё новую. Редгрейв, бывало, мог обмолвиться о том, что что-то наверняка было лишним, и Карлу не стоило обращать на это внимание, но тот не рисковал с этим согласиться. Сейчас любая информация представлялась ценнейшим кладом, дабы жизнь могла стать более понятной и очевидной, чего разуму, долго время заточённому за нулями и единицами, очень на хватало. — Ты всё узнал. А дальше? Эван торопливо похлопал пальцами по ладоням, как бы прося не спешить. — Помимо требований выяснить всё о твоих слабых местах, Исаак обмолвился о том, что клоны по непонятным причинам обожают кошек, и убрать из прошивки это никак не удаётся. И это натолкнуло меня на мысль — раз для клонов так важны кошки, значит, они могут помочь пробудить тебя. А что? Я же смог разбудить твои воспоминания, дабы найти твои слабые точки, так почему это не может сработать в обратную сторону? — Но как ты смог найти столько кошек? По директиве же... — Да-да, по директиве их наличие в городе запрещено, и не заставляй меня пытаться вспомнить ее номер, и так голова забита. Но кто сказал, что их нет? А затем Эван рассказал, как его друг-мафиози прислал ему в благодарность письмо, очень хорошо зашифрованное, в котором было сказало, что его многоуважаемый спаситель от смерти под окнами Министерства — это он наверняка о тех других мафиози, которые его выследили и хотели с ним разобраться по-мужски — может просить его о чём угодно. И Эван попросил, так же соблюдая правила осторожности: переправить в нужный момент в Хельмер больше сотни кошек живыми и насколько возможно здоровыми и тайно доставить их в Министерство. А в это время хороший знакомый из биологов, который задаром отдал ему инсулин для больных детей из детдома, согласился обратиться к своим теневым знакомым, чтобы те подумали, как серьёзную программу в Министерстве можно на некоторое время перепрограммировать так, чтобы на них потом никто не смог выйти. Кошки были доставлены, программа сбита в угоду осуществления плана, а вакцина, которая помогла прийти Карлу в себя, была разработана учёной с двадцать пятого этажа, которая вздохнула с облегчением и будто бы отрастила крылья за спиной, когда "слишком добрый охранник" навсегда оставил её в покое. Это позволило ей втайне от всех остальных исполнить просьбу Эвана, а на любой вопрос других она лишь пожимала плечами, потому что ни она их не понимала, ни они её. Только тот, кто выучил её язык и помог ей, имел честь знать о том, чем она занимается. Идея удалась на ура. Были, конечно, свои косяки, но справиться с ними помогли бывшие работники-братья с двенадцатого этажа, которые, благодаря пытливости некоторых, спустя месяц после тайного заточения одного из них в дебрях секретной лаборатории для пыток, смогли вновь найти друг друга и желали хорошенько это отпраздновать. Вполне удачная идея — сделать это на территории Министерства, в котором они уже не работали, и именно так, чтобы от этой благодарности что-нибудь да разрушилось. Одним из самых тяжёлых моментов операции, а наверное, даже самым тяжёлым, был вопрос, как и где разместить кошек живыми и здоровыми, да так, чтобы их никто не тронул. Добрый самаритянин, который в первый рабочий день протянул руку в очередной раз за пятнадцать лет невнимательному работнику и помог собрать упавшие бумаги в одну кучу, в знак благодарности получил информацию, где этих кошек можно разместить — и так, чтобы с ними точно всё было хорошо. А влюблённая пара, так и оставшаяся на первом этаже, дабы этажи работы их не разлучили, согласились ухаживать за этими кошками до нужного момента. Про опасность и обязательность сохранения всех действий в тайне прекрасно понимали все участники, и соблюдали тишину не столько ради своей безопасности, сколько потому, что добрые дела не требуют громкого разглашения на всеобщие просторы о их наличии. — Пожалуйста, расскажи, как так? Почему кошки? Это же просто обычные животные, переносчики блох и всякой заразы, но именно их наличие в тот день помогло вакцине подействовать. А действовать она могла, если удастся пробудить самые тёплые воспоминания, и обязательно не связанные с твоей семьёй, иначе могла последовать обратная реакция. Карл, слегка опустив голову, тихо улыбнулся. — В детстве я много раз слышал о них, но никогда не видел. Думал, очередные переносчики заразы, и всё, и вроде даже недолюбливал из-за этого. Много лет спустя, когда сложности и проблемы навалились мёртвым грузом, как-то одним холодным днём я встретил на улице кошку. Облезлую, с порванным ухом и выцарапанным глазом, прихрамывающую на заднюю лапу и смахивающую с шерсти блох. И всё бы ничего, но... — Карл сглотнул. — В её глазах, несмотря на её страшный вид и ужасное состояние, я увидел уверенность и непоколебимую силу. Как будто бы ей не важны были раны, боль и травмы. Она гордо продолжала двигаться вперёд, в поисках еды, ночлега и возможности жить дальше. И я... Увидев, как из глаз Карла порываются потечь слёзы, Эван положил рядом с ним платок. Карл благодарно кивнул. — Я влюбился в неё с первого взгляда. В её силу, в её уверенность и непоколебимое желание жить. И все последующие годы, как только у меня опускались руки, я всегда вспоминал её. Да, я не она, и никогда не смогу смотреть на мир таким же бесстрашным взглядом, но... — и добавил уже шёпотом, сквозь слёзы, прикрывая лицо руками и протянутым платком: — Наша встреча помогла мне, а после я понял, что хочу помогать ей, её сёстрам и братьям. Разве это плохо?! Дальше Карл, понимая, что стесняться некого и незачем, расплакался. Из-за накопившейся внутри боли, из-за огня воспоминания, из-за неосуществлённых ранее задумок — нельзя было чётко ответить на этот вопрос, да даже его собственный разум наверняка не знал, от чего он плачет. Эван сидел смирно, не издавая ни звука. Соседям можно будет соврать, что он расплакался над очень трагической сценой в сериале, а хозяин дома и так знал о наличии Карла и всячески помогал сохранить это от всех остальных в секрете. А как же, у него же с Эваном сложились хорошие, пахнущие чем-то весомым и металлическим, отношения. Когда Карл успокоился, Эван откинулся на спинку стула и уставился в потолок, с застывшим, наверное, по местным меркам идиотским выражением лица, насколько не соответствовало оно возрасту взрослого человека. — Я плохо помню своё детство, но первое воспоминание, которое ко мне приходит — что я сделал что-то хорошее. Помогал маме почистить яблоки или пытался совсем маленький дотащить до рабочего стола чемодан отца, пока тот раздевался. И вот сейчас, вспоминая, я бы тоже назвал это любовью с первого взгляда к тому, что я делал. Особенно то, как светились глаза мамы от радости от того, что я ей помогаю, или как отец, пока он жил с нами, благодарно трепал меня по макушке. Это так... приятно? Мужчины синхронно улыбнулись, как и друг другу, так и прозвучавшим историям наравне с признаниями. Это было так... Чуждо? в атмосфере всеобщей паранойи страха и доноса на всех и каждого, оттого наверное, так уютно становилось на душе, и даже недочай перестал казаться редкостной гадостью. — Хорошая знакомая, которая работала на двенадцатом этаже, вернулась в психушку, потому можно считать, что там есть свой человек. Тебе стоит тайно туда лечь, и за добрую улыбку, приправленную сбережениями как раз на такой случай, я договорюсь, чтобы тебе выписались фальшивые документы, полностью переписав историю твоей жизни. И ещё чтобы хорошо поработали с твоей внешностью, дабы тебя никто не узнал. После ты сможешь поехать туда, где сейчас обитают кошки, и исполнить своё желание, а дальше, едва появится более безопасное место, отправлю вас всех туда, подальше от Министерства и помешанных на клонировании учёных. И да, если доведётся познакомиться с влюблённой, вернее, супружеской парой, что из Министерства, не выдавай себя. Как раз будет отличная практика поучиться хорошо отыграть роль. — Ты настолько уверен, что я хочу спрятаться за чужой личиной и дожить свою жизнь среди кошек? — Да. Вытерев лицо влажной салфеткой, как бы смывая волнение, Карл протянул руку, взяв в ладонь руку Эвана, и несильно её сжав, почтительно поклонился. — Не переживай, любая помощь — это эгоистичное желание сделать так, как считаешь нужным, — сжал его ладонь в ответ Эван. — И ещё лучше, если это желание совпадает с желанием того, для кого добро делается. — Именно. А как иначе?