Fish in a Birdcage

Золотой Страж, пойманный за недостойным Золотого Стража занятием, задохнулся от ужаса. Сам император. Дядя Белос. Хантер спрятал лицо в ладонях, поджал голые ноги к груди, мечтая исчезнуть. Он едва слышит и с трудом понимает, что ему было сказано. Его отчаянный отказ - захлебывающееся «нетнетнет» - относился к оправданию его существования, где он попытался расслабиться, а потом розовый дымок его фантазий сдуло шквальным порывом и сам дядя Белос… Светлая бровь приняла выразительный излом, и Хантеру показалось, что он слышит хруст костей внутри себя. Стыдить его Белос не стал. Ожидая оглашения своей участи, Хантер сжал кулаки, прижал их к груди и осмелился посмотреть дяде в глаза. Взгляд Белоса, скользнувший по плотно сжатым коленям, был задумчивым. Свет от окна падал мимо замершей фигурки Хантера на мятом покрывале. Затемнение делало его острое лицо еще больше похожим на лицо… Калеба. Калеб. Даже прозвучавшее лишь мысленно, это имя ввергло мысли императора Кипящих островов в смятение. Поверх старых шрамов пролегли свежие раны, изливающиеся раскаленной тоской. Белос жадно рассматривал племянника, прикидывая, как бы выглядел на его месте Калеб. Выше и взрослее – не важно. Влажный завиток у виска и стыд, проступающий под кожей даже на ушах – гораздо более волнующие детали. И ямочка жалобной улыбки на щеке. Эхо воспоминаний носится в замкнутом стеклянном лабиринте, отражаясь от зеркал. Сотня Калебов с небольшими изъянами внешности улыбается, смотрит встревоженно, косит глаза и сдувает с носа прядь волос, а потом разлетается осколками. И его имя затихает. Филипп тянется за ним и черпает лишь пустую равнодушную тьму. Император Белос вынужден упереться плечом в дверной проем, чтобы не упасть. Старший брат никогда не занимался … этим. Посмотреть на его лицо показалось занятным. Даже удивительно, что подобное желание завладело фантазией столь молниеносно. Удивительно, что оно вообще возникло. Что оказалось еще удивительнее – получить отказ. Сжатым писком, больше мольбой, чем сопротивлением. И все же. Император Кипящих Островов улыбнулся. - Нет? Между Филиппом и Калебом опять пролегла преграда. Внутри императора осыпающиеся осколки вонзались в мягкое и горячее, заливая все вокруг кровью. Алые глаза Хантера состояли из ее густо запекшихся выплесков. - Нет? – повторил Белос. Хантер дернул головой. Хотел отрицательно качнуть, но он так зажат, что движение больше похоже на судорогу. Вокруг горла затягивается петля, каждый вдох и каждый выдох теперь затрудненно протискиваются сквозь нее. - Боюсь, продолжить мы не сможем, пока ты в таком состоянии. Хантер, ты разве не доверяешь мне? Вопрос звучит пощечиной. Он доверяет своему императору, как может быть иначе? Почему тогда ведет себя, противореча этой истине? - Я знаю, это поможет тебе собраться с мыслями. Ты же не хочешь разочаровать меня снова? Завтрашняя миссия будет очень непростой, что это за Золотой Страж, за которым провалы следуют один за другим? Ты же не хочешь опозорить ковен? Не хочешь, чтобы все вспомнили, что ты недоведьма? Кому ты нужен, рожденный без магии дядин племянник? Император половины этого вслух не произнес. Кажется, он вообще молчал. Хантера изламывает из себя, он обнимается руками и чувствует сильную дрожь. Ногти оставляют на коже белые полосы, наливающиеся цветом. Он рад бы сделать все, что от него хочет император Белос, но не может. Он не контролирует себя, сжимается, стискивает зубы до боли в висках, трясет головой. Никак не может пошевелиться. - Не хочу заставлять тебя, но иного выхода ты мне не оставляешь, Хантер, - император грустно расщелкивает посох. Однокрылое навершие раскрывается, тревожно гудит и краснеет. - Это для твоего же блага, Хантер. Мне это принесет больше боли, чем тебе, - слышит Хантер сквозь стук крови в ушах и понимает, что не вынесет страданий дяди Белоса. Тому и так достается, все его тело – в паутине боли от проклятья. Каждое движение, каждый вдох для императора – акт сопротивления. Хантер любит дядю. Он просто права не имеет добавлять ему проблем. Хантер перестает дышать и расставляет ноги широко, хотя сейчас его тело вызывает в нем лишь отвращение: голое, глупое, сопротивляющееся. На член ложится рука и делает несколько движений, прежде чем Белос хмурится в тревоге. - Не надо причинять себе вред. Я разве об этом тебя просил? Не торопись. Нельзя касаться себя насухо, - смягчает дядя укор. И наблюдает, как Хантер, едва способный разжать челюсти, сопротивляется сам себе. Губы Хантера дрожат, слюны нет, он думает обо всем подряд, останавливает взгляд на крупном золотом медальоне, сдерживающем плащ императора. На нем печать ковена, крылатая, как у Хантера. Он – часть императорского ковена. Он сам – императорский. Хантер понимает, что теперь в состоянии смочить ладонь. И пальцы. Белос смотрит, как Хантер засовывает в рот три. Калеб бы не стал. Да в рот Калеба и не влезли бы, наверное. - Не суетись. Держи себя в руках. И подними подбородок. Хантер вскидывает голову и линия его челюсти идеально совпадает с той, что желает видеть Белос, пока племянник ищет нужный ритм для хороших движений кистью. - Не жмурься. Мне кажется, что я тебя мучаю. Хантер расслабляется по команде и преданно смотрит в глаза своему императору. Какие мучения?! Хантер счастлив наконец подчиниться приказу. Его спор с собой и неозвученный – с дядей, который обращается с ним только хорошо и терпеливо, терзал Хантера немилосердно. Страх и стыд заставили его выразить невольный протест. Но дядя понял его, не разозлился. Лишь слегка подтолкнул к возможности сделать, как сказано. Хантер счастлив выполнить! Он знает, что ему станет легче, когда он закончит, снова убедится, что императору виднее, что лучше для каждого из его ковена, и для его родного племянника, у которого действительно мысли не в порядке. Зачем он вообще спорил? Чему сопротивлялся? Хантер смотрит на императора, забывая моргать. Глаза наполняются слезами и он, страшась обидеть дядю, смаргивает, стараясь делать это регулярнее, подгоняя закрывание глаз под дыхание, а вдохи и выдохи под движение руки. Благословение Титана то, как ощущается полный контроль над своим телом. Голубые глаза без дна позволяют Хантеру раствориться в собственном ритме. Ненадолго. - Медленнее, Хантер. Ты себе навредишь. Закушенная губа выпускает невольный стон. Двигать рукой медленнее, значит оттянуть разрядку, а Хантер не хочет. Его пальцы вжимаются в член, не способные отпустить себя. Снова сопротивляется. Кроме своего дыхания Хантер слышит четкий щелчок посоха. Император не двинулся, звук-напоминание существует только в голове Хантера, но этого достаточно. - Хантер. Пожалуйста. Делай, как я говорю. Это не моя прихоть, я забочусь о тебе. Хантер издает гадкий ноющий звук капризного ребенка, и все же подчиняется. Это изнасилование самого себя, но дядя Белос прав. Быстро – значит грубо. Он не хочет смотреть на что-то столь неделикатное. Копия Калеба не представляет, на что Филипп смотреть хочет. - Медленнее. Ты снова торопишься, - мягкий голос дяди Белоса полон терпения, пусть Хантер уверен, что не торопился. Уверен, что следил за своими руками, но рад, что дядя Белос следил за ними лучше. - Простите. Я увлекся, - своего голоса Хантер не узнает, такой он жалкий. Белосу гадко видеть, что он настолько бестолковый. Какая важная миссия, если он не в состоянии выполнить простое условие? Белос оставляет в покое своего Калеба и любуется своим Хантером. Влажной челкой, алыми глазами, полными горячего желания угодить. И самоконтролем. Это не подобострастие, не страх перед императором, это подобие любви, доступное ведьмам. Хантер выдает больше, чем можно ожидать. Его послушность греет сердце. - Твоя рука не устала? Попробуй другой. Хантер не спорит, рука действительно дрожит и пальцы сводит судорогой, когда он меняет позу, упираясь в кровать, и облизывает другую. Он тороплив, ему стыдно, но и очень приятно. Хантер хочет закончить начатое, левой рукой ему непривычно. Да, дядя Белос одинаково ловко владеет обеими, но Хантер не настолько смел, чтоб напомнить, что сам он лишь учится. И все же неловкие касания несут восторг. Рука кажется посторонней, Хантер сосредотачивается на бесстыжей мысли, что император Белос посадил его на колени и медленно гладит по члену. Рука дяди в фантазии Хантера лишена перчатки, теплая, нежная. Внутри юноши пеной взбивается восторг, наполняет его живот и бедра, и готов вот-вот выплеснуться наружу. На розовой блестящей головке выступает мутная капелька. - Достаточно. Ты молодец, - останавливает его Белос. Хантер желает визжать, упасть императору в ноги, умоляя разрешить себе сделать еще пару движений, хотя бы одно, но он силой удерживает себя на месте. Убирает руку. Стирает с лица пот запястьем. Сердце его колотится как бешеное, бьется в барабанные перепонки, отдается в глазницы и во рту под языком тоже чувствуются удары. Член покачивается, готовый излиться от взгляда, так что Хантер избегает смотреть на себя. Смотрит на дядю, жадно ожидая его слов одобрения, или дальнейших указаний. Тот тихо усмехается, откидывая плащ. - Смотри, что ты натворил своим упрямством, Хантер. – Плащ скрывал ужасное возбуждение. Пока Хантер тратил время императора на свои глупые переживания, тот мучился и как всегда скрывал это от племянника, чтоб не тревожить. Дядя так сильно его любит! Хантер жалобно переводит взгляд с натянутой ткани штанов и почти умоляет: - Я все исправлю! - Ты очень добр, - Белос отлипает бедром от косяка и приближается к кровати. Хантер сдвигается, и не дает ему спустить штаны, все делает сам, оберегая налитый член от лишнего соприкосновения с тканью. Нежную кожу, перевитую тонкой зеленой венкой проклятия можно нежить только языком и облизанными губами. Прежде, чем глубоко взять в рот член Белоса, Хантер целует его и дразнит дыханием. Это дерзость, но Хантер без ума от скрипящего звука дубленой кожи, с которым руки императора Белоса сжимаются в кулаки и расслабляются, когда напряженный член укладывается на горячий язык. Рука в скрипящей перчатке устраивается на затылке. Хантер играет в игру, сможет ли он сделать приятно императору, не вынуждая его двигать бедрами навстречу, или прижимать голову Хантера к паху. Хантер всегда благодарен подсказке, но ему хочется научиться справляться без нее. Дядя любит проталкивать член очень глубоко, Хантер не против, но нужно быть готовым и немного иначе дышать. Еще Белосу нравится, когда губы обхватывают его туго, чтобы каждый рывок преодолевал сопротивление. Губы Хантера обхватывают туго. Щеки натягиваются. Император Белос не стонет и не выгибается. Его выдержка невероятна. Хантер двигается между его раздвинутых ног, ведомый внутренней мелодией и тихим дыханием дяди, из которого она складывается. Навстречу к одобрительному взгляду, поощрительному касанию. Он посасывает твердую плоть, с замиранием сердца ожидая, когда рот наполнится горьким семенем, чтоб не испортить интимный момент неправильным выражением лица или пошлым хлюпаньем, когда, отключив восприятие, будет проглатывать его за несколько попыток. Когда все происходит, Белос жестом велит ему подняться с колен, привлекает к себе. Плотный белый плащ запахивает их обоих, ввергая Хантера в истеричный восторг. Он чувствует, как в лопатку стучит сердце императора, пару раз всхлипывает, не в состоянии это пережить. Гладкая щека дяди прижимается к его щеке. - Я не разрешаю тебе трогать себя. Хантер страстно кивает. Он заслужил и не такое, когда тряс головой в ответ на простой понятный приказ своего императора. - С тобой по-другому нельзя, - шепчет император в острое ухо. Хантер кивает. Так и есть. Он слушает стук дядиного сердца и выравнивает дыхание по нему. Как стать ближе, Хантер не знает. - Касательно миссии. Ты останешься в замке. Хантер кивает, не вникая, но потом вздрагивает и начинает задавать сбивчивые вопросы и вносить предложения. Это тоже наказание за провал? Он справится. Он выложится на полную! И другое… Белос утомленно улыбается. – Ты не наспорился на сегодня, - легким касанием до волос, заставляя Хантера пристыженно замолчать. - Останешься в замке, - повторяет он. – Отдохнешь. Я беспокоюсь за тебя Хантер. Ты бледен и явно недосыпаешь. Будешь истязать себя, придется подыскивать нового Золотого Стража. Хантер холодеет, но император шутит, тон у него нежный. И еще он целует племянника в щеку на прощание. – Хороших снов, Хантер. - Доброй ночи, дядя, - прощается Хантер, все еще содрогаясь от мысли, что он не лучший Золотой Страж и, возможно, дядя заслуживает кого-то другого. Хантер обещание себе дает, что будет стараться. Добудет кровь Титана, даже, если придется ее на свою выменять. Отчаянная решимость и желание помочь дорогому человеку делают лицо Хантера неотличимым от Калеба. Жаль, Филипп не видит.