Waiting on the Sun

Наливая себе горячий чай из железного чайничка, Чимин отпил напиток, обжигая горло приятной сладостью. Сахара Чимин всегда добавлял слишком много. Какая разница? Ему в принципе опасаться нечего. Он ведь не кончится. Подобной сладости у Чимина предостаточно. Выйдя из домика, он оказался на лесной поляне, глядя на солнце, окрашивающее изумрудным ярким цветом листву деревьев и пушистые колючие ели. Поляна перед ним была с двух сторон окружена густо раскинувшимися деревьями, а впереди виднелось пространство, ведущее в никуда. Солнце всегда заливало эту лесную тропу светом и таким образом казалось, будто эта дорожка была каким-то особенным путем в неизвестность. Что, по сути, было правдой и одновременно ложью. Ведь с одной стороны Чимин прекрасно знал, что там ничего нет, а с другой все равно был уверен, что ошибается. Ведь не бывает конца. В этих книгах по астрономии пишется, что вселенная бесконечна. Значит этот его личный «конец» все равно имеет свои границы, открывающие новые пространства. Чимин глядит своим живым, полным надежды взглядом вперед, держа в руках кружку, и сверкая взглядом, так же как и солнце. Конец когда-то кончится. Чимин обязательно увидит новое начало. Новые пространства.

***

Юнги ступает по зеленой траве, слышит звуки природы, пение птиц, ощущает лесную прохладу, но брови его нахмурены, и он ни капли радостным не выглядит. Все вокруг него пугает и настораживает. Юнги видит деревья, высокие, гордые, изящные в своей стройности. Зеленое ярким контрастом насыщенно проникает в рецепторы глаз. Бродил он по этому лесу не так много. И наконец, на небольшой поляне, защищенной с дух сторон деревьями, ощущает внутри зарождающееся волнение. Он останавливается, вглядываясь в очертания деревянного невысокого домика, с треугольной крышей. Она прочная, покрыта мхом, зеленые тоненькие травянистые цепочки листочков свешиваются к окнам, за которыми есть жизнь. Определенно весь этот лес живой, но там действительно есть жизнь. Настоящая, живая, стремящаяся к чему-то живому. Юнги делает еще пару шагов, но идти дальше ему не хочется. У Юнги на лице редко можно было увидеть радостное выражение, что уже говорить о простой улыбке. Но сейчас его точно ничто не заставит почувствовать тягу к радости. Оказавшись совсем близко, он ощутил здесь зародыши человеческой жизни. Костер, потушенный не так давно, что-то вроде пуфика на земле рядом, раскладной стул, плед. Юнги не хочется идти дальше. Впервые он хочет сделать шаг назад, хотя раньше никогда и ничего не могло заставить его не идти до конца. Внутри что-то неприятно ныло, все натягивалось, и дышать становилось трудно. Откуда-то со стороны деревьев послышалось движение. А после вышел он. Чимин нес ведерко с малиной, глядя себе под ноги и о чем-то сосредоточенно думая. По факту, Чимин думал о рецепте варенья, который знал, но помнил не отчетливо. Он усиленно пытался вспомнить, как его нужно варить, и потому даже не сразу заметил неподвижную фигуру, стоящую невдалеке. Когда же Чимин поднял глаза, они стали большими, настолько, что это выглядело даже забавно. Он тогда нагнулся, чтобы поставить ведерко на землю рядом со стулом. Подняв голову, Чимин увидел Юнги. Юнги же смотрел с жутким напряжением, ожиданием неизвестного. Он смотрел на Чимина с неким опасением и даже не желанием быть здесь и сейчас в эту секунду. Потому что это жестоко. Чимин завис, кажется на долгое время, так и не разогнувшись, даже не убрав руку от ведерка, которое уже отпустил. В глазах Чимина читалось столько эмоций, что Юнги показалось, будто он на их дне целые галактики, ярко сверкающие увидел. От этого и сердце дрогнуло. Чимин медленно выпрямился, смотря на Юнги как на что-то невероятное. Пожалуй, никто в жизни Мина на него так не смотрел. И это одновременно предоставляло и неудобство, и необъятное чувство смущения. Но отвести взгляд от Чимина он и сам не мог. В его глазах, отчаянных и искренних, Юнги увидел невероятную сносящую все на своем пути бурю эмоций, страх, смятение, неверие, резкий скачок ощущений вверх, до того, что они доставали к необъятному счастью, заполнившему эти глаза ослепительной вспышкой восторга. Никогда Юнги еще столько эмоций за раз не видел. Тем более, никогда их причиной не становился он сам. — Ты… Вы… — Чимин начал отступать, вспоминая, что незнакомых людей принято называть на «вы». Но Юнги видел, что Чимин всем своим существом стремится наоборот – бросится к нему, но боится. Боится не Юнги, но того, что тот к такому будет не готов. — Все хорошо, — вытянул руку Юнги вперед, желая успокоить заикающегося парня. Он очень волновался, ведь ему не часто приходилось успокаивать столь встревоженных, находящихся на грани людей, — Я не причиню тебе зла. Чимин, казалось, был действительно на грани. И прежде Юнги успел подумать, что тот его жутко боится, и как бы ему объяснить, что он не хочет ему ничего плохого, Чимин, не выдержав, бросается к нему, заставляя расширить от легкого испуга глаза. Чимин буквально бросается на него с объятиями, отчаянными, полными жизни и тепла. Юнги замер, точно не ожидав подобной реакции. Он ощущал, как сердце парня бешено отбивало. Настолько, что этот стук касался сердца Юнги. Он даже боялся пошевелиться, чтобы не помешать, и потому, что Юнги показалось, дотронься он до этого парня, который сейчас неимоверно напряжен и просто готов треснуть от эмоций, и он действительно разорвется. Чимин улыбался по-настоящему счастливо, широко растягивая прелестную улыбку. Обнимая Юнги крепко за шею, Чимин боялся, что тот сейчас исчезнет. А этого Чимин, наверное, боялся большего всего в своей жизни. Удивительно, как быстро у него в одно же мгновение с обретением самого счастливого момента, появился самый большой страх. Юнги стоял неподвижно, а когда прошло довольно много времени, он услышал какой-то звук, похожий на шмыганье носом. — Ты что, плачешь? — Нахмурил брови Юнги, ощутив еще одну волну неудобства. Чимин отстранился медленно, ярко ему улыбнулся, утирая ладошками сверкающие слезы. — Прости, — он покашливал от слез, из него вырывался легкий смех, и он начал икать, все пытаясь стереть слезы с щек. Наверняка Чимину было жутко стыдно за такой вид, а Юнги смотрел на него не моргая, при этом на лице его выражение было нечитаемым. Зато знал бы Чимин, что творится у него внутри. — Да все хорошо, — как завороженный смотрел на него Юнги, еле слышно ему отвечая. — Я просто… я просто не ожидал, — он дергал на себе одежду, оттягивал и комкал ткань кофты на своей груди, а после не выдержал и вдруг ухватился за руку Юнги, заставив того вздрогнуть. Но касания его были совсем осторожными, пусть и полными отчаянного страха и надежды. — Прости, — смотрит на него огромными глазами Чимин, немного стушевавшись от шокированного взгляда Юнги, — я просто… не уходи. Умоляю, — это была настоящая мольба. Юнги даже слова сказать не мог. Он всем своим существом ощущал страх этого парня. Казалось, тот готов сделать все, только бы Юнги не уходил. И держался за него как за последнего человека в этом мире. — Все хорошо, — Юнги хотелось забрать свою руку, потому он точно не из тех, кто любит долгий тактильный контакт, как и сам тактильный контакт в принципе. Но сделать это ему сейчас казалось преступлением. Ведь было такое ощущение, словно Чимин буквально держался за него как спасение, — я никуда не уйду. Чимин, кажется, заметил чужое легкое раздражение, зародившееся вместе с растерянностью от такого его напора, потому он виновато посмотрел на Юнги, делая шаг назад, но все равно его руки не отпуская. А это Юнги еще больше обескуражило, потому что он точно не хотел, чтобы Чимин подумал, что он вызвал у него какие-то плохие чувства. — Как тебя зовут? — Сам сжал его ладонь Юнги, что заставило сделать не мало усилий, ведь сжимать чужого человека за руку в первые же минуты встречи точно было не в его стиле. Пускай и такого человека, который располагает к себе своей яркой энергией и открытой искренностью. — Чимин, — улыбнулся Чимин, снова делая шаг к Юнги, при чем делая его с огромной радостью. Господи, как же он светился, смотря на Юнги, как на самое прекрасное творение. Это будило у Мина внутри какое-то ранее неизведанное чувство трепета. — А тебя? — Его приветливость лучами прямо просачивалась в Юнги. — Юнги, — он же был напряжен, но полностью обескуражен. — Приятно познакомится, Юнги, — он и так улыбался, но казалось, эта улыбка стала еще более ослепительной. Казалось, ему хочется чего-то большего, хочется дотронуться к Юнги, обнять его, но он не осмеливался этого сделать. Тем не менее он сжал его ладонь сильнее, растерянно, но поклонившись, чуть ли не дотронувшись лбом к ладони Юнги, чем буквально чуть не выбил у того землю из-под ног чувством неловкости, что в Юнги возросло до необъятных размеров. — Мне тоже, — Юнги теперь хотелось отойти на шаг назад, все же его очень смущало такое поведение. — Прости, — снова виновато просит прощения Чимин, — я просто впервые тебя вижу! Впервые вижу человека! Я знаю, в это сложно поверить, — с искренним пониманием говорит Чимин, держа руку Юнги в обеих ладонях, — но это правда! Ты первый человек в моей жизни, которого я вижу. Господи, ты такой красивый, — Чимин без малейшей наигранности прикладывает ладонь к своему рту, то ли смущаясь, то ли считая, что говорит лишнее, зная, что так прямо в лицо людям такие вещи сразу не говорят. Юнги вообще-то имеет очень бледную кожу, но сейчас она точно обрела румяный оттенок на щеках. Чимин своей искренней прямотой поражает. — С… спасибо, — увел взгляд Юнги. — Хочешь что-нибудь? Как ты сюда… Как вы сюда вообще попали? — В каком же смятении был Чимин. — Хочу, — лишь ответил Юнги, глядя на большие хлопающие ресницами глаза. — Конечно, пойдемте со мной, — повел его за руку, которую все никак не собирался отпускать Чимин. Они зашли к нему в домик, где было две комнатки. Одна была совместна с кухней, то есть по сути, что-то вроде гостиной и кухни, которые разделены не были. Так же была спальня. Уборная, конечно, была на улице. Чимин усадил Юнги на стул возле стола, тут же берясь заваривать ему чай. В домике было уютно, все обжито, видно, что житель в нем забоится о комфорте. Взгляд упал на самого Чимина. Юнги медленно осмотрел его с ног до головы. Чимин, похоже, почувствовал на себе его взгляд, обернув на него голову и снова улыбнувшись. Глаза его блестели и переливались игривым светом. Юнги с легким смущением затеребил свои пальцы, почесал одним из них висок, немного наклонив голову. — Сколько тебе лет? Вам, — снова исправил себя Чимин. Он столько всего хотел спросить, но пытался не набросится на Юнги так сразу, хотя бы как-то расставляя вопросы по порядку. — Не нужно называть меня на «вы», — чем-то Юнги был точно раздосадован, — можем спокойно говорить на «ты». Мне двадцать шесть. Чимин, с кружкой в руках, повернулся к нему с каким-то детским восторгом на лице. Улыбался так ласково, и это действительно сводило Юнги с ума. Ему некуда было деваться от таких искренних чувств, а он с ними сталкивался почти никогда. — А мне девятнадцать, — мягко улыбнулся он, грея руки о кружку, пускай на улице и не было холодно. Чимин сам излучал тепло, при этом мерз. Он глянул на кружку, словно опомнившись и поспешно поставил ее на стол перед Юнги. — Я еще собрал малину, и у меня есть другие фрукты, если что. Я много всего собираю, — активно рассказывает Чимин, а глаза его живо мечутся, настолько сильно он хочет как-то Юнги порадовать. А у Юнги внутри все трещит. — Спасибо, я просто чай попью, — как-то сухо вышло у него, и Юнги отпил первый глоток. Вкусно. Странно. Даже удивительно. — Вкусно? — С восторгом и блестящими искрами в глазах спросил Чимин, сидя напротив. Юнги лишь кивнул согласно. — Как ты сюда попал? Есть кто-то еще? — Наконец задал сильно интересующий его вопрос Чимин. — Как-то забрел сюда и все, — ответил Юнги не глядя ему в глаза но, зная, что чиминовы точно сейчас помрачнели. — Ты можешь найти дорогу обратно? Откуда ты? Где ты живешь? Как выглядит это место? — Он не мог остановить поток вопросов. — Я живу далеко. Не знаю, как так вышло. Я вскоре туда вернусь, — Юнги поднял на него взгляд, точно ощущая волнение, и был прав. Чимин тут же поник, выражение его лица помрачнело, выказывая неимоверную грусть. — Нет, — Чимин не смог сдержать этот порыв, ухватившись нервно пальцами за край стола, а взгляд его приобрел искренний ужас, — не нужно, пожалуйста. Не бросай меня одного. Только не это. Его волнение заставляло грудь вздыматься, а взгляд сразу потерял радость. Хотя на самом деле она всегда в Чимине жила. И сейчас Юнги казалось, он будет настоящим поддонком, если откажет Чимину. — Я уйду не сейчас, — успокаивает его Юнги, но Чимин все равно нервно держится за стол, настолько сильно напрягшись, что казалось, он может разорваться. Чимин возможно готов был умолять снова, но решил пока что не напирать. Юнги встал из-за стола и подошел к Чимину, немного через себя, но беря его за плечи и тоже заставляя его встать. — Давай ты расскажешь мне о себе? Что ты здесь делаешь? — Он повел его во двор, а Чимин послушно пошел за ним. Они оказались снаружи, и оба сели у костра на что-то вроде скамейки, а по сути, бревно. Солнце ласково заливало полянку лучами. — Я не знаю, что рассказывать, — растерянно сказал Чимин, глядя куда-то вниз. Его профиль в лучах солнца был особенно изящным, — я тут живу, — поднял на него глаза парень, — кажется, всю свою жизнь я живу здесь. Но этого ведь не может быть, — Чимин глянул вперед, а Юнги, видя, что он как-то сжался, потянулся за тонким пледом и накинул его на плечи парня. Чимин искреннее благодарно ему улыбнулся. — Почему не может быть? — Поинтересовался спокойно Юнги. — Потому что у меня же должны быть родители. Где они в таком случае? Я их давно не помню. Я даже не помню их лица. Если они бросили меня, — это прозвучало как-то треснуто, — тогда почему никто другой не заявился сюда за все то время, что я здесь живу? Они вырастили меня, не могли же бросить беспомощного? Но я не помню их. Кто бы меня не воспитывал, я все равно должен был их помнить. А я не помню, — как-то непонимающее заламывает брови Чимин, качая головой. Он замолкает на какое-то время, а Юнги ничего не говорит, лишь иногда поглядывая на Чимина напряженным взглядом. — Где конец у этого леса? — Спросил осторожно Чимин, — Ты из города? Как далеко он находится от леса? Как отсюда можно выбраться? Я столько раз пытался уйти отсюда, — Чимин садится к нему передом, а в голосе его отчаянно ощущается негодование, — Я пытался найти выход, искал, ходил очень далеко. Иногда даже терялся, но все равно, — Чимин поднимает на него медленно взгляд, — он не кончается. Он смотрел Юнги в глаза, словно ожидая объяснений, но Юнги их не давал. Он не знал, что сказать. И эта отчаянность, попытки выбраться, вызывали в нем легкий ужас. Ведь он понимал, что они безнадежны. Чимин ведь выхода так и не нашел. Чимин словно чувствовал, что думает Юнги и от этого поежился. Его большой отчаянный взгляд всматривался в землю. Он тихо, не показывая внешне, тонул в пропасти. Но Юнги поспешил его за руку схватить. Протянул к нему руку, обняв за плечо. Чимин замер. И, кажется, не дышал. Медленно повернул к Юнги голову, смотря на его губы. На это Чимин осмелился не сразу. Его душа, так измучавшаяся от отсутствия хотя бы одного человека рядом, безудержно, не в силах помнить о правилах человеческих, рвалась к теплу. Она истощена, она жаркого пламени полна и ей так необходимо им поделится, в ответ хотя бы искорку получить. Чимин сам растерян от такого своего внутреннего порыва, будучи натурой довольно стеснительной, но поделать что-либо он не мог. А Юнги не мог противиться. — Я буду приходить к тебе, хорошо? Тогда ты будешь веселее? — Спросил Юнги, приподняв уголок губ. Чимин, сглотнув, поджав губы согласно закивал. Казалось, с его губ хотело сорваться множество фраз, но он их сдерживал. А после Чимин показал ему свой дом. То место, где жил все это время, где обходил каждый угол и готов был показать его Юнги. Они ходили долго. Юнги шел за ним, а Чимин просто проводил экскурсию. Улыбался ярко, счастливо, показывая каждый куст, находя в нем свое очарование. Юнги по большей части молчал, лишь наблюдая за Чимином. Они побывали у журчащего ручейка, который по горке, которую обступили деревья, спускался шумным потоком, расстилаясь внизу беспокойной гладью. Чимин снял обувь, скинул ее на траву и глянул на Юнги. — Пойдем, — улыбнулся он, протянув руку. Юнги замер, и почему-то ему казалось, что сердце сейчас разорвалось на куски, осыпавшись осколками под ноги. Окрасило ручеек в красный, в котором Чимин стоял босыми ногами, сверкая ласковой улыбкой. Юнги не понимал, что с ним происходило. Он словно был увлекаемый какой-то неведомой силой, которая ломала все преграды на своем пути, своим светом преодолевая любую тьму. И Юнги поддался. Он подошел, не сразу коснувшись его пальцев. Чимин терпеливо ждал, не сводя с него своего теплого взгляда. Юнги прикоснулся к его пальцам, таким теплым, и поднял на Чимина медленно взгляд. Чимин был так уверен, не спешил. Юнги сжал его пальцы смелее, и ступил вперед, прямо на ручеек, под которым стойко лежали камни. Ручеек сразу намочил ткань его штанов, а Юнги, боясь потерять равновесие, держался за руки Чимина, смотря себе под ноги. Поистине это было чем-то увлекательным, чудесным, полным прекрасного момента. Он поднял на Чимина блестящие глаза, загоревшиеся, полные оживленного пламени. Все его нутро встрепенулось, а его вены наполнило что-то яркое, сносящее все на своем пути. Юнги Чимину улыбнулся. Чимин улыбнулся в ответ еще ярче, держа его крепко, обхватывая его пальцы, словно давая понять, что он здесь и не позволит ему упасть. Некоторые камешки все же пошатывались, а каждый из них был скользким. Поток ручейка был довольно угрожающим своей мощью, но Чимин стоял уверено, а Юнги держался за его руки. Потому страшно не было. Потому Юнги, глянув в сторону, туда, где ручеек держал свой буйный путь, будучи просвеченным яркими солнечными лучами, поблескивая блестящими каплями, отлетающими вверх, он почувствовал себя живым. Впервые. На Земле так много людей, и с ними Юнги был одинок, но там, где жизнь была не совсем правдивой, с этим человеком, в глазах которого поселились лучи солнца, он жил. Наверное, Юнги так пристально смотрел ему в глаза, что Чимин сам забылся и ослабил хватку. Потому Юнги и поскользнулся, расширив глаза, ощущая, что падает. Но Чимин среагировал молниеносно, до жути испугавшись за Юнги, успев подхватить его и залившись смехом, прижимая к себе. — Все хорошо, я держу тебя, — смеялся Чимин, а у Юнги от страха сердце было готово из груди вырваться. Чимин помог ему встать. — Ты всегда так рискуешь? — Спросил Юнги, пытаясь успокоить свое сердцебиение. — А зачем тогда жить? — Ослепил его улыбкой Чимин, — Что мне здесь делать? Так я ощущаю что-то прекрасное. Мне нравится здесь, — Чимин глянул туда же, вдаль, куда шел ручеек, — я люблю это место. Но, — он повернул голову на Юнги, — что-то же должно быть за его пределами. Я хочу делить свое счастье с кем-то, — заставляет сердце Юнги трещать своей откровенностью, — я хочу утром просыпаться не один. Не хочу все делать только для себя одного. Не хочу собирать ягоды только для себя. Хочу, чтобы кто-то ждал меня, и радовался тому, что я принесу, — Чимин ни капли не давил на жалость, он просто честно говорил о том, что столько лет подряд ощущал, — хочу, чтобы кто-то со мной говорил. Чимин замолчал, а дыхание его немного сбилось. Он не собирался таким образом удержать рядом с собой Юнги, но все же некую надежду на то, что он, Юнги, согласится быть этим человеком для Чимина, Мин на дне его глаз отчетливо видел. И от этого ощущал растерянность. От того ничего не ответил. А Чимин взял себя в руки, опустил взгляд, но после поднял его на Юнги и улыбнулся. — Идем, ты ведь не привык, можешь простыть совсем, — Чимин хотел пойти вперед, а Юнги был обескуражен из-за того, что наверняка расстроил Чимина своим безжалостным молчанием. Чимин внешне не выказывал ни малейшей обиды. Он и не собирался обижаться. У него на это нет никакого права. Оба вышли из ручейка, и Юнги осторожно начал переступать ногами, ощущая неудобство от того, что обувь намокла. Чимин бросил на него игривый взгляд, захихикав. — Пошли, нужно переобуться, — он взял свою обувь в одну руку, второй взял Юнги под руку, заставив его на себя посмотреть. Юнги был в шоке от того, как прямолинейно, напористо, но не раздражающе, а осторожно Чимин приближается с каждым мгновением все ближе. Делает он это намеренно, осознавая, что возможно больше Юнги не придет, а потому старается восполнить свой недостаток тепла, или же неосознанно тянется к Юнги своей ласковой душой искреннее желая близости, Юнги не знал. Но и в первой и во втором случае ощущал себя какой-то жертвой, у которой в руках было убийственное оружие. Он просто велся. Позволял приближаться, за считаные секунды, за галактически мимолетные мгновения преодолевать границы, которые Юнги другим пересекать не позволял. Уже было темно, но Чимин зажег костер, что позволило Юнги погреться. Он немного не привык к таким сменам температур, а Чимин в них ощущал себя свободным. — Тебе не холодно? — Спросил он, укрыв плечи Юнги своим единственным пледом. Они сидели на бревне у костра, Чимин уже успел заварить Юнги чай. Возился с ним, но не из-за желания таким образом намеренно привязать к себе и заставить остаться. Просто искреннее заботился о нем. Ну и совсем немного теплил надежду внутри, что Юнги все же не уйдет. — Нет, — Юнги, как и всегда, был не особо разговорчивым. И очень мрачным, хотя его душа, наконец, познала что-то, что заставило ее встрепенуться. — Наверное, я зря потащил тебя в ручей, — хмурит обеспокоенно брови Чимин, коря себя за этот поступок. Он сидел рядом, почти касаясь своим плечом плеча Юнги. — Я не рассыплюсь, Чимин, — глянул на него Юнги, но в его тоне не было язвительных ноток, как могло показаться. Чимин смотрел ему в глаза с искренним беспокойством, но слова Юнги вызвали у него легкую неуверенную улыбку. Он поежился, а потому Юнги решил переступить через себя, а точнее через те принципы сохранения личностных границ, которые с Чимином не работали. Он обнял его за плечо, накидывая на него часть пледа. Руку убрал, хотя почувствовал, что Чимин всем своим существом потянулся за его рукой, желая, чтобы Юнги ее не убирал. Какое-то время они молчали, смотря на огонь. Юнги думал о своих тяжелых мыслях, и глянул на Чимина, на лице которого блики огня плясали нежными красками. Он был бесспорно красив. Чувственен и безудержен. Так отчаянно искал выход из леса. Так отчаянно хотел найти кого-то для того, чтобы руки чужие согреть. Так хотел увидеть ту жизнь, что была за пределами этого леса. В нем плескалась сильнейшая энергия. Но Юнги было больно от того, что попытки Чимина тщетны. Юнги было больно от того, что Чимин так искал границы леса, но найти их не мог. — Мне нужно уходить, — через какое-то время сказал он, и сердце его обрывалось, ведь Юнги ощутил, как сжал руки на бревне Чимин. Он не смотрел на Юнги, а Юнги не смотрел на него. Они оба были не в силах глянуть друг на друга. Потому что один не мог отпустить, а второй не мог уйти, но был обязан. — Я вернусь, — обещает Юнги, переводит на Чимина напряженный взгляд, ощущая даже злость от того, что Чимин, будучи таким ярким человеком, сейчас весь сжался от нарастающего внутри ужаса. От нежелания снова остаться одному. Юнги встает, его часть пледа свисает с плеча Чимина к земле, но тот даже не спешит поправить его. Чимин не хочет. Он всем своим существом не хочет отпускать Юнги. Это первый раз, когда он, наконец, увидел человека. Чимин впервые смог к нему прикоснутся, ощутить чужое живое дыхание, почувствовать чужой характер, сложный, немного замкнутый, но не менее, как считает Чимин, прекрасный. Юнги живой, настоящий, и Чимин хочет этого. Юнги видит чужой, идущий трещинами взгляд, обращенный к огню, и садится напротив Чимина на корточки. Ему кажется, что если он сейчас бросит того, кому, наконец, впервые вдохнуть позволили, Чимин не выдержит. — Чимин, — он бросил на него нервный взгляд, чувствуя внутри что-то трепещущее, ведь впервые он услышал свое имя из чужих уст, — я вернусь. Обещаю. — Почему я не могу пойти с тобой? Ты боишься, что я, встретившись с другими людьми, забуду о тебе? — Его глаза смотрели прямо внутрь, а слова туда своей откровенностью проникали. — Нет, — Юнги положил ладонь на колено Чимина, а тот как-то слишком резко глянул на его руку. Впервые кто-то коснулся его. Коснулся его так. Чимин не мог увести взгляда от руки Юнги, а сам Юнги не мог ее жестоко с чужого колена убрать. — Тогда почему? — Все так же смотря, куда и до этого, спросил Чимин. — Я не могу пока увести тебя с собой. — Пока. Он сказал «пока», прекрасно понимая, что уже ломается в своем намерении ни капли не лгать во благо Чимина. Потому что не лгать не получается. Чимин медленно перевел на него странный взгляд и кивнул. Казалось, он очень сильно хотел как-то ответить на это прикосновение. Его аж распирало от этого желания, но все равно сдерживал его. — Я тебе верю, — спокойно сказал Чимин, хотя взгляд его помрачнел. Юнги трудно было что-либо сказать. Но хотелось как-то уверить в своих словах. Не хотелось, чтобы Чимин съедал себя до того времени, как Юнги вернется. Он встал, а Чимин вдруг резко схватился за его руку. Поднял на него взгляд. — Юнги, я тебе верю, — повторил он снова, словно прося этим не рушить его доверие. — Верь, — уверенно сказал Юнги, ощущая внутри, как он разрушается. Чимин все же медленно, словно причиняя себе сильнейшую боль, отпустил его руку. И вмиг почувствовал себя уязвимым. Юнги это заметил, и ему вдруг захотелось остаться здесь, только бы не позволить Чимину так себя ощущать. Но ему нужно идти. Он ушел. Шел, желая развернуться и рвануть к Чимину. Но он уверенно уходил, а Чимин уверенно за ним не погнался вслед.

***

— Внимательно следите за его показателями, — строгим тоном отдал распоряжение Чонгук, одетый в белый халат. Его черные волосы и такие же глубокие черные глаза привлекали взгляд всякого, кто хотя бы раз его видел. Но дело было не только в этом. Его внутренняя сила привлекала своей уверенностью. Юнги стоял рядом. Он смотрел на кровать перед собой. На ней лежал парень. — Может случиться что-то плохое? — Подошел он к парню, задавая вопрос Чонгуку. — Сейчас он будет ощущать сильнейшее стрессовое состояние из-за того, что ты ушел. У него после пережитого будет эмоциональный подъем. Он будет вспоминать о том, как вы провели день, каждый момент, каждое прикосновение. Будет ощущать сильнейшую боль от страха из-за того, что больше не вернешься, — говорил спокойный голосом Чонгук, записывая что-то в блокнот, который держал в руках. Юнги смотрел только на парня на кровати. На кровати лежал Чимин. От него тянулись кажется сотни тонких проводов, на лице была кислородная маска, чтобы дыхание не затруднялось. Его тело было защищено лишь медицинской рубашкой. Если там, в лесу, Чимин выглядел абсолютно здоровым, блестел взглядом и здоровой кожей, то человек перед ним здесь был бледным, с заметными темными кругами под глазами. Его щеки осунулись, и весь он выглядел очень болезненным. Непозволительно худым и измотанным. Тем не менее, за его здоровьем тщательно следили. Чонгук, по крайней мере, следил. К животу Чимина была проведена трубка, которая скрывалась концом от глаза человека там, где начиналась кожа парня, но продолжала свой путь глубже. Через нее они Чимина «кормили». Почти к каждому участку его кожи были подсоединены провода, которые были вживлены в него чем-то похожим на железную иглу, которая была достаточно длинной. Это выглядело больно. К голове тоже были подсоединены провода. Самый болезненный, как считает Юнги, был подсоединен к виску. Он был толще остальных и входил глубоко в голову. Это был мост в другой мир. Туда, где Чимин сверкает счастливым здоровым взглядом. Юнги смотрел на Чимина спокойно, но внутри он разрушался. Он и раньше его видел, до встречи с ним в лесу, и тогда ему эта картина тоже казалась жуткой. Даже подходить к Чимину тогда не было никакого желания. Но сейчас он стоял совсем близко, и было не то чувство ужаса, которое вызывает желание отойти чем подальше. Был ужас видеть того человека, который излучал такую радостную энергию, таким, больным, бледным, беспомощным. Было желание как-то защитить его, такого хрупкого. Хотелось обнять и в своих объятиях укрыть, что для Юнги было настоящим потрясением, ведь он такой тяги ни к кому никогда не ощущал. И взгляд его изменился. Когда Юнги соглашался на это, он смотрел на Чимина с недоверием. Не имел к этому такому беззащитному человеку неприязни, но своя роль ему казалась одновременно гадкой, подлой и сейчас еще спасительной. Потому что то, что должен был делать Юнги, казалось ему и отвратительно подлым и чем-то, что может спасти жизнь. Чимин является объектом эксперимента. Юнги предложили поучаствовать, а ему нужны были деньги. Но сейчас ему кажется, что не так они ему и нужны. Хотя о том, что он встретил Чимина, живого, настоящего, он не жалеет. Чимин находится под специальным аппаратом виртуальной реальности. Его от этого аппарата еще ни разу не отключали. И отключать не собираются. Чимин не должен знать о том, что за пределами виртуальной жизни у него есть настоящая. Под аппаратом Чимин находится пять лет. Это безжалостно много. Еще ни разу его не отключали и делать этого нельзя, потому что тогда он проснется, а это помешает ходу эксперимента. Чимин должен быть уверен в том, что он всегда, всю свою жизнь жил в этом лесу. Потому что только так он почувствует себя по-настоящему одиноким. Только так, проживая в мире, где нет абсолютно никого, кроме самого Чимина, он сможет вкусить настоящее одиночество. Только так можно сделать это по-настоящему мучительным настолько, что его неспособная к любви натура сможет полюбить. Некоторые люди обладают некой способностью, которую одни называют полезной, другие ужасной. Они не умеют любить. Их чувство привязанности просто не работает. Их нежные к другим людям чувства не проявляются. Их любовь молчит. Ученые, после долгих исследований узнали, что у таких людей повышен какой-то особый гормон, блокирующий все эти ласковые чувства. Было сделано сотни экспериментов, но щадящих подопытных. Их жизнь не ставили под угрозу. Пытались уменьшить выброс гормона, пытались вызвать различными ситуациями реакцию, подобную к чувствам тяги к другому человеку. Ничего не выходило. Эти люди проявляют нечто вроде заботы, но скорее сознательно, понимая, что так надо. Потому что тех людей, которые рядом, которые любят, надо любить в ответ. А если не могут, то нужно хотя бы притвориться. Ученые собрались, чтобы провести еще один эксперимент. Тот, который проводить точно противозаконно. Потому что они же рушат чужую жизнь. Может сердце Чимина и не умеет любить, зато оно живое и оно принадлежит ему. Они не имеют никакого права так безжалостно издеваться над ним. Можно ли было создать условия одиночества без виртуальной реальности? Можно было, только это были бы не те условия, которые нужны были ученым. Одиночество должно было быть тотальным. Чимин, если бы его поместили в какую-то комнату, все равно знал бы о существовании людей. Он их хотя бы раньше видел. Он хотя бы имел возможность надеяться, что когда-то это закончится и его заберут. Более того, добровольно на такое вряд ли бы кто пошел, а недобровольно запихнув человека в какое-то помещение, они бы вызвали только страх, который может быть и поспособствовал в каком-то смысле быстрому появлению привязанности человека к тому, кто к нему бы пришел, но все равно это все было не то. Подобная реакция, по мнению ученых, была бы скорее кратковременной, вызванной сильным постоянным стрессом и угнетением, которая прошла бы возможно тогда, когда прошло бы это состояние. А поместить человека в виртуальную реальность, где он без резкого страха будет постепенно, сквозь годы принимать тот факт, что он одинок, принимать это будет абсолютно осознанно – дело совсем другое. Привязанность к прибившему однажды к нему человеку будет тоже осознанной. Осознание того, что вроде бы человечество есть, но тот факт, что Чимин ни разу ни одного человека в своей жизни, по версии виртуальной реальности, не видел и не помнил, действительно создавало ощущение всемирного одиночества. То, которое они могли бы вызвать в реальном мире, так же пугает, как и то, которое они применили на Чимине, но второй способ казался им более осознанным для Чимина. Пускай думает, что он всегда был один. Пускай думает, что где-то там живут люди, одновременно такие близкие, и одновременно чужие для него. Пускай ищет их, пускай усердно сам ищет контакта, пытаясь найти выход из леса. В живых условиях они не смогли бы устроить так, чтобы Чимин был на той территории, где абсолютно нет ни одного человека, и где он бы сам смог попытать их найти. Потому что он знал, что они точно есть. Потому что он хотя бы их видел. Потому что они не являются для него чем-то абсолютно неизведанным. А пришедший к нему человек будет для Чимина поистине чем-то чудесным, что он так мечтал увидеть. Что тоже должно было вызвать в нем чувство привязанности. Так, в живых условиях, Чимин хотя бы знал, что есть те люди, которые за ним следят. А в таких условиях Чимин даже представления не имел, действительно ли существуют люди. Конечно, почти был в этом уверен, но уверенность эта была туманной, поскольку за всю свою жизнь ни одно человека не видел. И вроде бы его в заключении не держали. Потому для него человек стал чем-то неимоверно желанным, кого хотелось увидеть, с кем хотелось подружиться, с кем хотелось поговорить. И доверится. И привязаться. Одиночество, которое они создали бы в живых условиях, было бы таким же ужасающим, как и то, которое они создали в искусственных. Но они решили испробовать на Чимине именно второй вариант, считая, что он будет более эффективным. Может тогда, ему неумелое к любви сердце оживет. Может быть, после таких пыток оно забьется ради кого-то не потому, что так надо, потому что так делают другие, а потому что они искреннее этого хотят. У Чимина нашли тот самый гормон. Он был из тех, кто не умеет любить и привязываться. Потому его и уложили на эту кровать, безжалостно лишив его реальности. Лишив возможности и шанса полюбить без всех этих условий, которые раздирали его сердце. Юнги же предложили стать тем человеком, который придет к Чимину спустя столько лет одиночества. Дело показалось простым. Прийти, пару раз позволить подключить себя к аппарату виртуальной реальности и просто побыть рядом с тем, кто разрывается от желания найти человека и позволить ему привязаться. Вроде бы дело казалось простым. Даже, по сути, и делать ничего не надо было. Вот только оказалось, что Юнги уже после первого раза не выдерживает. Ему таким подлым образом привязать к себе человека не казалось таким уже нестерпимым делом, а сейчас он готов содрать с себя кожу за то, что посмел дать Чимину надежду. За то, что посмел на такое пойти. За то, что таким подлым образом посмел позволить Чимину почувствовать к нему какие-то чувства. За то, что Чимина поместили в такие безжалостные условия, а он пришел к нему, зная подлость всего происходящего, всех этих действий, а тот искреннее воспылал к нему добрейшими чувствами. Ему кажется, что он больше не сможет туда пойти, увидеть глаза этого человека, который абсолютно искреннее ему доверяет, думает, что у него жизнь все же не такая плохая, что она настоящая. А Юнги знает, что у Чимина она адски сложная, и не настоящая. Чимин ужасно страдает от одиночества, но если он узнает, что происходит на самом деле… Юнги жутко представить, какой ужас поглотил бы Чимина, если бы он узнал, что его лишили настоящей жизни, заставив жить в одиночестве, когда он имел полное право и возможность жить среди людей, чего он так сильно жаждет. Юнги в голову, а точнее в висок, вживили нечто, похожее на датчик, внешне выглядящий как заметное железное отверстие, в которое ему вставляли такой же провод, который вживляли в голову Чимину. Его могли перемещать в виртуальную реальность и более простым способом, только эта была создана очень сложной схемой, которая позволяла сделать ее почти реальной. Были ощутимы все запахи, вкусы, были реальными все ощущения, каждое касание к какому-либо предмету казалось настоящим. Все температуры, болевые ощущения, вызванные из-за воздействия Чимина с теми понятиями, которые по логике должны были вызывать боль, все это было для него реальным. Все вокруг него было реальным. И одновременно абсолютно все было ложью. Потому, чтобы он мог воздействовать с Чимином, Юнги нужно было так же подключатся к такой системе столь сложным образом. Согласится на подобное было сложно, но Юнги не из трусливых. А сейчас ему страшно. Сейчас он не готов вернуться обратно туда, где его так ждет этот человек, которого так подло заставили чувствовать, к которому так подло вошли в доверие. Чимина подключили к этому аппарату пять лет назад. Можно было спросить, а зачем нужно было ждать так долго, если можно ведь было стереть ему память, и создать ту реальность, в которой он будет думать, что жил так всегда? Память ему стерли и действительно задали такую информацию, словно он живет здесь всегда, но то, что было до этих пяти лет он, по сути, не помнит. Они не оказывают на него чувство одиночества, потому что он их не проживал. Потому что они их не помнит. А им нужно было, чтобы он долгое время был один. Потому Чимина держат под аппаратом уже долгих пять лет. Юнги прибыл сюда совсем недавно, согласившись принимать участие в проекте. Проектом занимались несколько ученых, но недавно пригласили поучаствовать еще одного – Чонгука. Этот парень в свои немного уже успел стать известным человеком в сфере науки. И ранее он всегда принимал участие только в законных экспериментах. Но сейчас его позвали на столь незаконное дело, и он согласился. Почему, Юнги не знает. Его это не особо интересовало. Но Чонгук казался человеком очень совестным и очень преданным своему делу. Когда Юнги спросил его, зачем он это делает, Чонгук спокойно и деловито ответил «потому что это будет для меня хорошим опытом». Юнги понимающе кивнул, хотя ощущал некую безжалостность в таких причинах. Чонгук следил за состоянием Чимина. Более того, когда он здесь появился, уход за Чимином тоже изменился. Тот строго следил за тем, чтобы его уход был лучшим, то ли ради того, чтобы эксперимент не прервался и был успешным, то ли просто требуя, чтобы за Чимином ухаживали как нужно. Так же ему дали полный доступ к программированию виртуального мира, в котором жил Чимин. Чонгук прекрасно знал эту сферу, когда-то проходя обучение по айти-программированию. Так же он следил за состоянием Чонгука. И раздавал ему указания, что и как делать до того, как его подсоединяли к аппарату и после того, как его от аппарата отключали. Чонгук заканчивал два факультета одновременно, оттого понимал в айти-инженерии. Оттого его, столь просвещенного на свои года позвали принять участие в эксперименте. Странно, что он согласился. Чонгук всегда имел дело только с теми проектами, которые не вредили другим. Но у каждого есть свои причины забывать о своей человечности.

***

Юнги осторожно ступает по траве, направляясь уже по известной ему дороге. Сердце почему-то волновалось и трепетало. Он снова вернулся, и сейчас ощущал сильнейшее нарастающее волнение от скорой встречи с Чимином. Как бы он не хотел возвращаться, попав сюда, он чувствовал трепет. Чимин сидел на корточках лицом к костру, который не горел. Он не двигался и Юнги остановился невдалеке, наблюдая за его маленькой фигуркой. На его плечах снова был плед, хотя было не холодно. Это что, какой-то сбой в программе подачи температуры? Почему Чимин постоянно мерзнет? Сердце замерло, а потом снова пустилось в пляс живым трепетом. Он видел Чимина и улыбка на его лице так и просвечивалась. Было больно, но радость встречи перекрывала это. Юнги оглянулся по сторонам и с неким игривым настроем незаметно подошел к Чимину сзади. Когда Чимин увидел нависшую над ним тень, замер. А сердце… оно ожило. Оно от страха за эту ночь, за это время дня, пока Юнги не приходил, с ума сходило. Оно разрывалось от страха, что Юнги больше не придет. Но он ему преданно верил. Но сейчас счастливая улыбка озарила его лицо, он прикрыл глаза, прикрывая ладошкой рот, настолько восторг затопил его. Юнги стало даже волнительно из-за того, что Чимин никак не отреагировал, хотя он знал, что тот его заметил. Когда Юнги коснулся его плеча, Чимин не выдержал, подскочил на ноги, снова бросившись ему на шею с объятиями. А Юнги, как же быстро все изменилось за эти бесценно важные мгновения, ответил с сильнейшим желанием. Прижал его к себе как маленькое чудо, сам прикрыв глаза от осознания, что он снова с ним. Чимин излучал всем своим существом счастье, искреннее, настоящее. Он своим искренним счастьем даже затмевал мрак, который заползал в Юнги от мыслей обо всем, что с ним происходит. Чимин держал его в крепких, но таких теплых объятиях, что на миг Юнги показалось, что туда, в реальность, ему возвращаться не хочется. Там никогда не бывает так тепло. Его по-детски открытое, настолько трепетное счастье от их встречи поражало. Ломало все преграды, а Юнги их треск в своих ушах слышал. Никогда в жизни он не подпускал кого-либо к себе так близко. Никогда не позволял кому-то так откровенно свои чувства к себе проявлять. А эта открытая искренность Чимина ломала все его принципы. — Ты вернулся, — ослеплял своей улыбкой Чимин, прикрыв глаза. Каким-то образом он вдруг осторожно прижался к его шее лицом, от чего Юнги широко расширил глаза, замерев. Его руки лежали на спине Чимина, но сейчас обрели неуверенность в своей хватке. Это была невинная потребность, которая не позволяла Чимину думать о каких-то там границах. Его брови заломились. Кажется, он ужасно нервничал, пока ждал Юнги. — Я ведь обещал, — глядя перед собой большими глазами, тихо ответил Юнги. Внутри что-то готово было взорваться. — Я верил тебе, Юнги, — его голос был мягким. Чимин отстранился, хотя, кажется, не особо этого хотел. Глянул Юнги в глаза своими блестящими и просто улыбался. Он был счастлив. И Юнги стало настолько совестно, что это чувство пронзило его. — Пойдем, я накормлю тебя! Ты наверняка проделал долгий путь, чтобы прийти ко мне. Мне жаль, что ты из-за меня должен так изматывать себя, — он пошел вперед, не отпуская его ладони. Когда Чимин ее обхватил робко, но после, сжав более уверенно, Юнги снова ощутил какой-то трепет внутри. А вина просто сжирала его. Чимин искреннее сожалеет, думая, что Юнги ради него проделывает длинное расстояние. — Мне не сложно, — опустив напряженный взгляд вниз, мрачно сказал Юнги, позволяя Чимину увлекать себя, куда тот хочет. Пускай распоряжается им всецело. Юнги готов отдать себя всего в жертву этому яркому человеку. Хотя бы что-то он может для него сделать. Что будет, когда этот эксперимент закончится? Они больше не увидятся? Эта ужасная мысль пронзила его болью, и он даже замедлил шаг, заставив Чимина обеспокоенно на себя обернутся. Ужаснее всего, что Чимин ведь живой человек, с которым Юнги мог бы встретиться в реальном мире. Но его ведь отсюда не выпустят. Чимина отсюда больше не выпустят. — Все хорошо? — Взволнованно спросил Чимин. — Да, — сверля взглядом землю, наконец, поднял на него взгляд Юнги, — где мои ягоды? Я проголодался, — он улыбнулся, а Чимин улыбнулся ему в ответ. Юнги не хочет омрачать жизнь Чимина. Хотя бы то время, что у Чимина есть. Он привел Юнги в дом и следующие несколько часов они привели за оживленной, но такой уютной беседой. Чимин носился по кухне, все пытаясь найти очень вкусные ягоды, которые спрятал в баночку, найти которую никак не мог. — Я спрятал их в этот шкафчик, — хмурит смешно брови Чимин, усиленно пытаясь вспомнить, куда же он дел эти ягоды. Юнги же это натолкнуло на некоторые мысли. — Да все равно, — махнул рукой Юнги, усаживаясь на стуле за столом удобнее, — расскажи, как ты здесь жил все это время? — Этот вопрос вызывал внутри Юнги напряжение. — Мне здесь нравится, — оборачивается к нему нахмурившийся Чимин, который никак не мог отделаться от желания найти эти ягоды. Он же их так долго искал, — я прямо осознанно помню это место с четырнадцати лет, — садится за стол напротив Юнги Чимин, который все же решил поискать ягоды потом. Юнги ощутил, как ком в горле собираться начал. — Я не помню, что было до этого. Точнее помню, но размыто. Я просто здесь жил, но, — снова хмурит брови Чимин, вертя в руках свою кружку с чаем, — не мог же жить здесь всегда один. Я точно что-то забыл. Ведь как-то же я сюда попал. Вряд ли один, ведь кому-то же приходилось растить меня в маленьком возрасте. Куда они делись? И почему я их не помню. У меня есть предположение, — наклонился он ближе к Юнги, — что у меня амнезия. Он смотрел в глаза Юнги с вопросом, будто тот может как-то знать ответ. А он ведь знает... Юнги смотрел растерянно ему в глаза, а после опустил свои вниз. Чувство вины все больше разъедало его кости. Под этим искренним доверчивым взглядом было неудобно и стыдно. — Я читал о ней в книгах, — облизал губы Чимин, выглядя явно взволнованным, — это потеря памяти. Наверное, есть люди, которые раньше жили здесь. Которые любили меня? — Вышло даже как-то неуверенно. Для Чимина само понятие быть кем-то любимым казалось каким-то не реальным. И Юнги от этого становилось плохо. Ему каждую секунду, видя надежды и боль Чимина, становилось все хуже. — Мне казалось, словно люди это что-то нереальное, — вдруг признается Чимин, — знаю, это звучит глупо, но я на самом деле уже в какой-то момент начал думать, что людей не существует. Я читал о них в книгах, — Чимин встал плавно из-за стола, не выпуская стоящей на нему кружки с рук, — я помнил о их существовании с самого начала, но, — тянет он, — не встретив ни одного человека за всю свою жизнь я действительно начал сомневаться в их существовании. Люди стали для меня, чем-то нереальным, чудом, которое так хотелось увидеть, — Чимин улыбался легко, понимая, что возможно Юнги считает его глупым. Ведь он понимал, что звучало это немного странно, и видел напряженный, почти не моргающий взгляд Юнги. А тот и вдоха сделать не мог. Им удалось сделать то, чего они так добивались. Человек для Чимина стал чудом. — Знаю, ты считаешь меня глупым, — опускает взгляд Чимин с грустной улыбкой, а Юнги резко встает из-за стола, заставив его удивится. — Нет, — уверенно, даже отчаянно сказал Юнги, стоя напротив, совсем рядом. Настолько, что чувственного Чимина эта вмиг заставило напрячься, — ты прав. Человек и есть чудо. Посмотри, — он видел, что Чимин с легким опасением думал, что Юнги ему не верит и говорит это, лишь чтобы не обидеть. Юнги же взял его за плечи, поспешно подводя к окну. Чимин увидел в нем свое отражение, освещенное лучами солнца. Позади себя различал Юнги, взгляд которого был очень напряженным, — Видишь? — Он обхватил осторожно его подбородок, заставив вздрогнуть, а в глазах появится волнению, — ты ведь человек. Ты и есть чудо, — голос Юнги так же был напряжен. Но говорил он абсолютно искреннее, веря в свои слова. Чимин слушал, затаив дыхание. Смотрел на свое отражение, и ощущал, как трепетало его сердце. Он видел взгляд Юнги, и его серьезность будила в нем еще больше волнения. Обернувшись медленно к нему, Чимин выглядел совсем растерянным. Бегал взглядом по лицу Юнги, не в силах что-либо сказать. — Я теперь тоже верю в то, что человек это чудо, — сказал уверенно Юнги, — до тебя был убежден в обратном, но сейчас вижу, что ошибался. Чимин стыдливо опустил глаза, щеки его обрели румяный оттенок, а от неловкости он начал сминать свои пальцы. Его губы были чувственно приоткрыты, и сам он просто пылал от смущения, а так же зарождающегося внутри трепетного восторга. Юнги боялся, он сейчас лопнет от того, какое большое нежное чувство в нем начало разрастаться. Видя этого светлого человека, без капли самодовольства, так ласково смущающегося его словам, Юнги хотел каким-то образом остаться здесь навсегда. Хотел стиснуть его в своих объятиях и всегда убеждать в том, насколько он, Чимин, прекрасен. — Ты прекрасен, — приподняв его за подбородок, сказал с улыбкой Юнги. Чимин вспыхнул еще более ярким румянцем, хлопая ярко блестящими глазами, словно ломаясь от таких слов, не готовый выдержать подобный их такой поток. — Веришь? — Спросил Юнги, чувствуя внутри тепло, и ласково улыбаясь Чимину. — Верю, — получилось с заиканиями, а сам Чимин поспешно, не уводя взгляда от Юнги и не сбрасывая чужую легкую хватку со своего подбородка, потянулся руками к подоконнику, взяв с него книгу и прижав ее по-детски беззащитно к груди, — тут… в книгах… люди так говорили друг другу, — он словно был взят в волнительный плен, но сбегать из него, несмотря на это волнение, не собирался. — Правда? — Юнги просто затапливало нежностью к этому человеку, — и зачем же они там в книге так друг другу говорили? — Они… — Чимин говорил неуверенно, словно боялся, что то, что он сейчас скажет, может Юнги не понравится. Оправдывался, как виноватый ребенок, — они так говорили… — Чимин тянул и смотрел так, словно давая Юнги еще шанс передумать и не ждать ответа, но тот с улыбкой ожидал, а потому он почти неслышно продолжил, — потому что любили друг друга. Это вышло так неуверенно, что внутри у Юнги что-то дрогнуло. Чимин кажется, сейчас до жути был напряжен и напуган, а Юнги медленно моргнул, улыбнулся и вдруг приблизился к нему еще больше. — В самом деле? Когда Чимин увидел, что Юнги посмотрел на его губы, глаза у Чимина смешно расширились, и он от сильнейшего волнения стал переминаться ногами на месте, но не сбегал. Боялся, но ожидал. Чимин только согласно кинул. А сердце его готово было врываться из груди. — И что же они делали после этих слов? — Почти шепотом спросил Юнги, уверенно и легко улыбаясь, находясь губами очень непозволительно близко к чиминовым. — Они, — так же едва слышно ответил Чимин, глядя огромными глазами на чужие губы, — доказывали это, — поднял на него напряженный взгляд Чимин. Юнги тепло усмехнулся и приблизился еще больше, заставив Чимина прикрыть глаза, ожидая то, что заставляло так отчаянно биться его сердце. Но Юнги поцеловал его в нос, от чего Чимин аж вздрогнул. — Правильно делали, — Юнги готов был взорваться от умиления, видя, как от волнения Чимин аж весь поник, с неким облегчением поняв, что Юнги собирался делать вовсе не то, что он подумал. А так же понимая это с совсем едва заметной грустью. Он поднял на Юнги какой-то совсем потемневший взгляд. — Пойдем, погуляем. А ты расскажешь мне, что еще в твоей книге творили эти люди. Чимин смущенно ему улыбнулся и кивнул в согласие.

***

— Это просто поразительно! — Слышал ото всюду возгласы ученых Юнги. Он только что поднялся с кровати, на которой лежал, подключенный к аппарату виртуальной реальности. Голова сильно болела и немного кружилась, а еще тошнило. Прямо в медицинской рубашке, не переодеваясь, Юнги, стараясь не шататься, пошел к помещению, в котором держали Чимина. Там возле всяких мониторов крутили ученые, обсуждая показатели состояния Чимина. — Что за сыр-бор? — Нахмурился Юнги, спрашивая у стоящего рядом Чонгука. Тот далеко не так изумленно, как остальные ученые, реагировал на состояние Чимина. — Чимин, кажется, влюбляться начал, — просто сказал Чонгук, кивнув на Чимина, лежащего на кровати. А Юнги замер. И дышать было трудно. Юнги смотрел на него не моргающим взглядом, а сердце сбивалось с ритма. — Откуда вы знаете? — Мониторы показывают его состояние. Потому мы знаем о любых изменениях в его эмоциях. Сейчас у него вырабатываются те вещества в мозгу, которые обычно появляются у человека в состоянии влюбленности. Юнги смотрел молча. Ему трудно было сказать что-либо. Внутри все в нем затрепетало. Как они могут говорить о таких вещах в таком свете? Юнги медленно подходит к Чимину, смотря на него такими глазами, которые тот наверняка хотел бы увидеть. Он в него влюбляется? Это почему-то оказалось для Юнги каким-то шоком. Мы обычно узнаем о влюбленности человека в каком-то скрытом контексте, получаем эту информацию непрямым путем, а тут ему прямо в лоб, увидев это на мониторах, говорят, что Чимин в него влюбляется. Как они могут так научно говорить о столь хрупких чувствах? Это же не то, что можно высчитать. И с одной стороны Юнги ощущает сильнейшее волнение, смешавшееся с радостью, что подожгла его взгляд, а с другой он чувствует себя самым ужасным человеком. Ведь от Чимина этого и ждали. Ведь этого от него и требовали. Ведь для этого Юнги и послали. Подло заставили войти в доверие. А он все то, что говорит и делает, выполняет точно не для эксперимента. Он не пытается вызвать у Чимина влюбленность. Он просто чувствует к нему сильнейшую тягу и ведет себя с ним так, как хочется. Чонгук стоял в стороне, словно не желая брать в этом участия. И взгляд его был тяжелым, осуждающим. Юнги обернулся на него с искренним изумлением в глазах. Медленно к нему подошел. — Это правда? Он влюбляется в меня? — Это сказать было крайне сложно. — Правда, — мрачно кивнул в согласие Чонгук, — а чему ты удивляешься? — Вдруг спросил с некой негативной ноткой в голосе, — Это человек. Пускай и с этими гормонами, он все равно человек. У него есть чувства. Юнги прямо ощущал обвинение в голосе Чонгука. — Я и так это знаю, — оборачивается на Чимина Юнги, — я в шоке от того, что он влюбляется именно в меня. Кажется, эти слова изменили отношение Чонгука к Юнги. Он смягчился во взгляде. Юнги стал ходить к Чимину постоянно. Чонгук предупреждал, что слишком частое погружение в виртуальную реальность может быть для него губительно, но Юнги стало как-то все равно. Его не волновали никакие угрозы собственному здоровью. Единственное, что было важно — это горящие счастьем глаза Чимина. Чимин встречал его каждый раз с неимоверно ярким счастьем. Бросался к нему в объятия, спрашивал обо всем с искренним интересом, и много смеялся с каждой смешной истории Юнги, которую он с сильнейшим старанием пытался подать как можно веселее. Только бы Чимин ощущал живую жизнь. Они постоянно бродили по лесу, Чимин показывал ему все, радовался каждому мгновению. Он видел счастье во всем и чтобы быть счастливым ему нужен был только Юнги. А Юнги начал ощущать волнение, какое-то беспокойство, которое заставляло его держать Чимина за руку, что он с каждым разом делал все чаще. Чимин с каждым прикосновением смущался, но в ответ ласково сжимал руку Юнги, гуляя с ним по лесу. Он рассказывал о каких-то своих поразительных для себя открытиях. Говорил о том, что читал о людях, что со времени из-за отсутствия контакта с ними становилось для него странным. Юнги объяснял ему некоторые вещи. В основном Чимин был полностью осведомлен о жизни людей, просто не имя возможности с ними взаимодействовать, не имея опыта в испытывании некоторых чувств, он имел некоторые недопонимания. Вечерами они сидели вместе возле костра. Чимин разжигал его, а в какой-то момент, когда Юнги сидел на бревне перед костром, Чимин спустился на землю, сидя на ней между ног Юнги. Тот чувствовал смущение Чимина, но тут же обнимал пледом, что был накинут на его плечи. Чимин поднимал на него радостный взгляд, просто тая от того, что Юнги принимал его осторожные касания и близость. И не подозревал, что Юнги в курсе его ласковых чувств. Хотя для Юнги дело было не только в осознанности. Он конечно и из-за нее тоже был предельно осторожен с чужими чувствами, но еще потому, что ему хотелось их укрыть ласковыми объятиями. Хотелось просто видеть эти светящиеся счастьем глаза. Чимин был таким всегда, вот только какую же боль он чувствовал, угасая в этом мире от одиночества. Это он сейчас абсолютно счастлив, внутри ощущая страх потерять свое счастье, а до этого, до прибытия Юнги, он пытался держаться, но с каждым разом ломался все сильнее. И он просто таял от того, что Юнги искреннее принимает его близость. Он счастлив, что не навязывает ему ее. Ночью Чимин с ломающим его сожалением отпускал Юнги. И каждый раз, когда они прощались, Чимин брал Юнги за руки. Каждый раз, с каждым уходом Юнги, Чимину все сложнее было отпустить его руки. Его взгляд становился тревожным, а страх явно проявлялся на его лице. И тогда Юнги хотелось остаться. Не смотря на то, что на ночь ему оставаться было нельзя. Он проводил в виртуальной реальности слишком много времени. По сути, весь день. Ранее он приходил где-то к половине дня, а сейчас каждый раз рвался к Чимину с самого утра. Он даже пропускал завтрак, за что получал испепеляющие взгляды Чонгука. — Тебе нужно есть, если не хочешь умереть там с голоду, — говорил он спокойно, но пытаясь донести до Юнги эту информацию, видя, как тот в очередной раз не позавтракав, поспешно ложился на кровать, готовясь к погружению в виртуальную реальность. В его мир. Там где жил его мир. За каждым таким погружением следили все ученые, но они стали столь частыми и длились весь день, потому иногда следить за этим поручали Чонгуку. — Чимина питает трубка, которая приделана к его животу, — говорит сухо Чонгук, глядя на не желающего слушать его Юнги. — Не напоминай мне о том, что вы распотрошили его тело, — резко оборвал его Юнги, — не рассказывай мне о том, что полезно вот так постоянно питать через эту хрень, — смотрит на него пронзительным, полным обвинения взглядом Юнги. Чонгук реагировал на это спокойно. — Я и не говорю это. Подобное питание, тем более за столь длительный период, лишает его полноценного питательного процесса, что отражается на его здоровье с каждым днем, — смотрит на него Чонгук, разрывая на клочья подобными словами. И он заметил, как заострился взгляд Юнги, как он потемнел, а сам Юнги опустил голову, нервно, даже зло поправляя на себе край медицинской рубашки. — Тогда и я могу поголодать, не откинусь, — мрачно ответил Юнги. — Юнги, — хотел образумить его Чонгук. — Каждую секунду своего существования он ждет меня, Чонгук, — поднимает на него взгляд Юнги, и кажется, сердце Мина рвется на части, — я не могу даже мгновения здесь прожить спокойно, зная о том, что он там один и ждет меня. Меня одного и больше никого. Чонгук молчал. И так же молча пошел к аппарату, начиная подключать Юнги к виртуальной реальности. Весь мир сошелся для него в Чимине. Попадая в реальность, Юнги в ней может, и было привычнее, потерял в ней смысл. Она стала для него бессмысленной. Там, в виртуальном мире у него может, и было некое жуткое ощущение от понимания того, что все это не настоящее, он все равно забывал об этом, смотря на яркую улыбку Чимина.

***

— У меня точно амнезия, — обеспокоенно говорил Чимин, нервно ходя по кухне, пока удивленный Юнги сидел за столом, слушая его беспокойства, — Юнги, я ведь знаю, что за пределами этого леса что-то есть. Ты не позволяешь мне уходить с тобой, но ведь там что-то есть. Пожалуйста, Юнги, — он подошел, смотрел такими отчаянными глазами и взял Юнги за ладони, — возьми меня хотя бы один раз с собой. Юнги понимал, что Чимину не нужны другие люди. А может и нужны. Но он Юнги ни на кого не променяет. Юнги в этом уверен и нервно повторяет себе это. Но пытливый ум Чимина заставлял его попытаться узнать, что же там за пределами леса. — Я не хочу уходить отсюда, — уверял его Чимин, — я просто хочу увидеть собственными глазами, что там за лесом что-то есть. Как только Юнги пришел к Чимину, он заметил, что тот был каким-то нервным и встревоженным. Чимин пытался улыбаться, но Юнги видел, что он был чем-то встревожен. Он сразу же начал спрашивать, в чем дело, пытаясь заглянуть ему в глаза. А Чимин их прятал, от близости Юнги, которую он проявлял, приближаясь слишком близко, смущался. А потом сказал, почему молчал. Объяснил это тем, что ему было стыдно, и он боялся, что Юнги поймет его не так. Юнги удивился, посадил его на стул возле стола, сел перед Чимином на корточки, осторожно но, напористо спрашивая, что же такого он боялся сказать ему. Чимин, сминая пальцы и снова не в силах посмотреть в глаза Юнги, признался, что хотел попросить его взять его с собой. Юнги молча смотрел на него, не зная, что сказать. Чимин тут же поспешил объяснить. Он боялся, что Юнги подумает, будто он, Чимин, решил променять его на других людей, что живут там, за лесом. На самом деле это не так, сказал Чимин, схватив его за руки, отчаянно смотря в глаза, просто он всю свою жизнь пытался узнать, что за границами этого леса. Ему всегда казалось, что там ничего нет, но он верил, что что-то там все же есть. Юнги смотрел на него растерянно, потому что знал, что повести его за границы леса не сможет. Чимин видел эту растерянность, а потому испуганно объяснял: — Я ни за что не променяю тебя на кого-либо другого, — смотрел он на него искренними преданными и взволнованными глазами. Кажется, полными любви. А у Юнги внутри все крушилось. Становилось так больно, что казалось, кости трещат. Чимин, бедняжка, думал, что это Юнги из-за него расстроился, не так все поняв. — Я останусь здесь, с тобой. Мне хорошо и здесь. Я не посмею кому-то еще вмешаться в наш с тобой мир, — улыбнувшись мягко, ласково, он приложил ладонь к щеке помрачневшего Юнги, который смотрел на него с болью. — Просто, — встал он, нервно зарываясь пальцами в свою челку, — я хочу сам увидеть, существует ли что-то там, за лесом. Мне кажется, что этот лес проклят, — вдруг выдал он на полном серьезе, с неким страхом в голосе. — Чимин, — тихо и мрачно позвал его Юнги, желая не допустить, чтобы Чимин впал в бездну ложных домыслов. — Знаю, это звучит безумно и глупо, я сам так считал, но, — его голос был действительно обеспокоенным, — здесь происходят вещи, которые не являются реальными. Вот, к примеру, — он бросился к одной из полочек, а Юнги с каждой секундой все больше темнел, не зная, как переубедить Чимина в этой сводящей с ума догадке, видя, что он кажется на грани, — этот сахар, — показал Чимин маленькую баночку с сахаром, — он не кончается, — выдает он с настоящим сокрушительным изумлением, полным ужаса, — сколько бы я его не пользовал, он не кончается. Откуда ему здесь браться? В лесу то? — Бросается куда-то в сторону взгляд Чимин, тут же возвращая его Юнги, — Откуда в лесу сахар? Из чего? Да и более того, я ведь его сам не достаю. Сколько себя помню, он всегда был здесь. Я пытался израсходовать его. Я высыпал его всего на пол, думая, что схожу с ума и просто то ли если слишком много, то ли я его не пользую, то ли он просто не уменьшается, — его глаза горели необъятным ужасом, хотя он вел себя предельно спокойно, пускай и был на грани, — утром сахара на полу не было, зато в сахарнице, — сделав паузу, указав на баночку с сахаром, Чимин продолжил, — он появился. Как это возможно? — Покачал он головой, правда, не в силах понять. Чимин был очень смекающим парнем. Его живой, расчетливый пытливый ум, жадный к раскрытию истины, вызывал в Юнги восхищение. Он понимал, что тот, веря во многое то, что за пределами возможности быть объясненным, все равно ищет разгадку, которая объяснить ему эти вещи. Из-за всех этих событий и ситуации, в которой Чимин оказался, он все же некоторые вещи и понятия воспринимал не совсем реально. Так же это было связанно с восприимчивостью его чувственной души, полной веры в мечты. Мир, некоторые вещи он все же воспринимал несколько сказочно, но, тем не менее, рвался найти почти всему научное реальное объяснение. Его душа была прекрасной, и потому, из-за этой прекрасной души, ситуации, в которой он оказался Чимин порой действовал и вел себя поистине чудно и с другой стороны вполне нормально. Юнги смотрел темным тяжелым взглядом, не имея понятия, как объяснить ему то, что опровергнет один миф, зато разобьет всю жизнь на лживые осколки, которые точно ранят Чимина до того, что он просто не выдержит такой потери крови. — Знаю, — улыбнулся он ласково, — ты мне не веришь, но я не могу найти этому всему другое объяснение. Или вот, — он зацепился взглядом за что-то, что лежало на столе, а потому тут же снова зажегся нервозностью, — она не кончается, — Чимин держит в руках зажигалку, — сколько бы я ее не пользовался, он а не кончается. Я однажды целый день сидел, нажимая на кнопку и ожидая, что ее запас кончится. Но он не кончается, Юнги. Никогда. Она у меня с того времени, как я здесь живу. Когда-то я так разозлился, что сломал ее. Знаю, это было не разумно, учитывая, что это единственный для меня способ раздобыть огонь, но я был так зол, — его взгляд бегал по полу, а пальцы постоянно зарывались в волосы, — что решил узнать, что же там в этой зажигалке такого, что она не кончается. Но на следующий день я снова ее нашел. Целой. Где-то дома или в лесу, уже не помню. Юнги, — это был зов, мольба прояснить, потому что он верит в этот нереальный мир, но вера эта сражается с рациональностью, — она не кончается. Такого не бывает. В реальном мире нет ничего вечного, — его взгляд потемнел и был совсем мрачным. Беспокойство просто разрывало его на части, а непонимание происходящего безумием сводило его с ума. Юнги, внутри которого уже бушевала настоящая мясорубка, медленно встал, под пристальным взглядом Чимина. Он взял зажигалку из рук Чимина, спокойно ответив: — Есть. Моя любовь к тебе вечная. Чимин, держащий сахарницу, уронил ее на пол. Она рассыпалась, но завтра там снова будет запас сахара, так что бояться нечего. Ну что еще Юнги мог сказать… Как объяснить человеку, что всю свою жизнь он живет в ненастоящем мире, потому что его сердце как посчитали другие, любить не может. Его сердце решили заставить полюбить, но безжалостно лишили возможности дать этой любви шанс на жизнь. Потому что жизнь Чимина у него же самого отбирали. С каждым днем. С каждой секундой пребывания в этом мире. Они заключили вселенную в клочок мира, в который она своей объятностью не помещалась. Чимин смотрел не моргая, его рот был слегка приоткрыт, а на дне глаз взрывались миры, создавая новые, яркие, которые стремительным потоком разрастались блестящими светилами, ослепляя Юнги и безоговорочно лишая его возможности быть способным жить без них. Кажется, он поверить не мог. Это были слова, которые он даже не смел желать услышать в свой адрес. Чимин мечтал хотя бы увидеть человека, поговорить с ним, а тут он говорит, что любит его. Что его сердце… для него бьется. Его потрясение было настолько большим, но он молчал, и это пугало Юнги. Он боялся, Чимин сейчас сломается или взорвется изнутри. Потому поспешил доказать свои слова. Так, как люди из книги, которую Чимин читал. Чудесный, верящий в сказку, живущий ею не только из-за того, в какую ситуацию попал. Живущий в этой сказке, так как он сам был потрясающим. Чимин, который сам был потрясающим чудом. Юнги обхватывает пальцами его затылок, заставляя закрыть глаза, и осторожно притягивает к себе, целуя его мягкие теплые губы, которые оказались такими же ласковыми, как и сам Чимин. Такими же чувственными, а он стоял неподвижно, слушая, как сердце грозится разорваться. Юнги целовал осторожно, а сердце его так же готово было проломить грудную клетку, только бы до чиминова достать. Когда Юнги отстранился, но все еще был слишком близко к губам, по сути, почти касаясь их, он тихо с улыбкой проговорил: — Живешь в лесу, а такой драгоценный продукт рассыпал. Вдруг он снова не восполнится? Что потом делать бу… — Юнги не успел договорить, Чимин, поддаваясь порыву сердца, чувствуя, что противиться ему не может, а если не послушает его, оно на куски разорвется, сам прижимается к губам Юнги, не целует умело, зато просто дарит своим прикосновением всего себя. Готов свое сердце драгоценное отдать. А Юнги в шоке, как так просто он себя, такого невероятного, ему отдает. Чимин так пылал чувством, что, отстранившись от губ Юнги, снова к ним прижался и снова, повторяя это часто, с настоящей любовью, которой не нужно было много времени, чтобы расцвести. Юнги понимал одно — Чимина обвиняли в неспособности полюбить, а он смог это сделать намного быстрее и отчаяннее, чем кто-либо другой, сделать это бескорыстно и искреннее. Он выглядел одновременно счастливым и кажется невероятно напряженным. Его брови были заломлены, а взгляд полным мучения. Он обнял Юнги крепко, словно боясь, что сейчас он раствориться. Прошептал что-то, связанное с тем, что он поверить во все это не может, и заплакал. Заплакал, тихо, убив этим любую выдержку Юнги. Спрятал свои глаза, полные слез, в изгибе шеи Юнги, давая этим ему понять, какой Ад он прошел. Но он не смел жаловаться. Он был счастлив в эту секунду. Даже если она не настоящая, она счастливая. А Юнги прижимал его к себе и в глазах его руины рушились.

***

— Почему у него не кончается сахар? — Спросил у Чонгука Юнги, когда они стояли рядом с Чимином, возле которого снова крутились ученые. — Так устроена программа, — объяснил Чонгук, который смотрел на Юнги несколько иначе, чем обычно, — те, кто ее создавал, решили, что пускай у Чимина в его мире будет сахар, а программа сама обновляет данные, отчего сахар в баночке не кончается. — Это капец как не логично, вам не кажется? — Скептично приподнял брови Юнги. — Не я программу создавал. И более того, Чимин, который привык к такому нелогичному пополнению сахарницы, со временем к этому привык. Не знал, как объяснить и понимал, что это не логично, но поделать ничего не мог. Вот и свыкся как-то. — Он не мог найти свои ягоды. Однажды, когда я к нему пришел, он не мог найти ягоды, которые спрятал на кухне. Почему? — Сбой, — просто ответил Чонгук, — в программе такое случается. — Вы хоть понимаете, что вы делаете с его мозгом. Он ведь не дурак, понимает, что так быть не может, — злился Юнги. — Это не самая ужасная вещь, которая происходит с его мозгом, Юнги, — как-то сожалеющее сказал Чонгук. Что резануло Юнги по сердцу. Ему хотелось растолкать всех этих ученых, чтобы не смели касаться к Чимину. Чтобы не смели делать ему больно и мучать его дальше. — Что это за убогий мирок, в котором он даже не может ничего съесть кроме ягод? — Юнги огрызался и не мог успокоиться. — У него в память заложены некоторые рецепты, но он их не использует. К примеру, он знает рецепт омлета, или блинов, но для этого нужны яйца, а он не хочет их использовать. Юнги ощущает еще один удар. Чимин лишает себя даже такой простой радости, только чтобы не отбирать жизнь у птенцов. Которые не настоящие. — Добавьте в эту долбанную программу другую еду, — требует Юнги. — Я не могу. За разработку программы отвечаю не я. За ней очень тщательно следят, и заметят, если будут изменения. — Чонгук, — тихо, понизив голос, сказал Юнги, глянув на Чимина, а потом вновь на Чонгука, — пожалуйста. У него и так жизни нормальной нет. Чонгук молчал и смотрел напряженно, а после все же просто согласно кивнул.

***

Сегодня Юнги пришел к Чимину, как-то загадочно улыбаясь. Чимин уловил это и немного неуверенно, но абсолютно доверчиво делал все, что Юнги сказал. Он отвечал на вопросы. — Я тут подумал, что бы я мог тебе принести оттуда, где мой дом, — они шли по тропинке, а вокруг была огромная полянка, окруженная деревьями, — и решил спросить, что бы ты хотел? Чимин шел рядом, а как услышал слова Юнги, расширил глаза, уставившись на него так, словно тот сказал о каком-то чуде. — Серьезно? — С восторгом спросил Чимин, продолжая идти, но переступая ногами слишком активно, — Юнги, это было бы потрясающе! Принеси все, что сможешь, — вдруг выпалил он, сразу же подумав, что сказал слишком необдуманную просьбу — ну, или хотя бы что-то, — уже неуверенно сказал он. Юнги видел, как Чимин был взволнован. Его глаза горели, и это вызывало в Юнги теплые чувства. Он был рад, что из-за него Чимин стал счастливее. — Я не смогу притащить с собой все, но может, есть что-то, что ты хотел бы конкретно? — Спокойно говорил Юнги. Чимин серьезно задумался, но тут же ухватился за руку Юнги, словно резко решив. — Да. Я хочу шоколад, — его лицо было таким серьезным, но просьба такой робкой, словно Чимин думал, будто не имеет права это у него просить. А Юнги на глазах помрачнел. Потому что даже такую малость Чимин не мог себе позволить, и она для него казалась какой-то недостижимой. — Конечно, — кивнул Юнги, — я обязательно его принесу завтра, — а он принес. Он говорит это уверенно, потому что Чонгук сделает то, что он просит. Юнги если надо силой его заставит, но тот позволит ему принести Чимину шоколад. — А еще знаешь, — начал мечтательно Чимин, глянув перед собой. Его пальцы осторожно, несмело потянулись к руке Юнги, коснувшись лишь кончиков его пальцев. Словно Чимин боялся, что Юнги будет против, а потому таким образом давал ему возможность оттолкнуть его, если Юнги того хочет. А еще просто сильно смущался. Но Юнги не оттолкнул, а более того, сжал руку Чимина сильнее, заметив, как скосил в его сторону взволнованный взгляд, а улыбка начала просвечиваться на его лице, — я очень хотел бы завести себе собаку, — продолжил он более тихо, переводя на Юнги настолько ярко светящийся, искристый взгляд, что у Юнги внутри все натягивалось. — Собаку? — Переспросил Юнги, словно у ребенка, который попросил о мелочи, а думал, что захотел слишком много. Чимин согласно кивнул, осторожно сжимая руку Юнги. — Их я тоже никогда не видел. Зато читал о них в книгах. Юнги молчал, смотря куда-то перед собой. — Я пытался ее здесь найти, — мягкий свет солнца бросал на его лицо лучи, от чего Юнги казалось, что Чимин какой-то нереальный, — но ее конечно не было. Юнги глянул на Чимина, а он на него в ответ, легко улыбнувшись. — Думаешь, как мне ее достать? — Вдруг спросил Чимин с невинной улыбкой, но легкие игривые огоньки плясали на дне его глаз. Он постоянно уводил их в сторону, как только встречался с юнгиевыми, потому что тот смотрел на него так, что Чимин терял любое самообладание, заливаясь румяным оттенком на щеках. Юнги громко хмыкнул, будто Чимин прекрасно знает, как Юнги готов из кожи вылезти, только бы сделать то, что он попросил. — Вообще да, — почесал он пальцем висок, признав поражение. Чимин покачал весело головой в стороны, замахав их соединенными руками взад-вперед. — Я знаю, Юнги. Знаю, что ты желаешь мне только добра, потому меня не удивляет то, что ты хочешь помочь мне, — просто объяснил он свои слова, — а я готов сделать все для тебя, — с той серьезностью и самоотверженностью, которая ярко плескалась на дне его глаз, он посмотрел на Юнги, выбив у него землю из под ног. Юнги остановился, Чимин тоже. Взгляд у Юнги был напряженным. — Не говори так, — вдруг сказал, заставив Чимина приподнять брови, — не считай меня за хорошего человека. Чимин смотрел на него растерянно, но руку его сжал отчаяннее, словно пытаясь показать, что он в свои же слова вверит. — Но ты ведь желаешь мне только добра, — проговорил он слегка неуверенно, но, не сомневаясь в дружелюбии Юнги, а просто теряясь от таких заявлений. Юнги настолько помрачнел, желая что-то сказать, что это Чимина даже напугало, но Юнги лишь слегка опустил голову, продолжив идти. Юнги шел рядом, что-то напряженно обдумывая, смотря под ноги и безжалостно жуя свои губы. Юнги поглядывал на него, словно боясь того, что Чимин, услышав такие слова, начнет относиться к нему с опасением. Когда молчание затянулось, а Юнги уже сотни раз пожалел о сказанном, Чимин как-то сердито нахмурил брови, сжимая ладонь Юнги сильнее. Он глянул вперед с уверенностью во взгляде, словно думая, что ничто не заставит его изменить свое мнение о Юнги. Он на него и посмотрел, а Юнги, сильно напрягшись внутри, ожидал слов Чимина. Но по глазам и так уже все понимал. Чимин просто улыбнулся ему, скрывая некое волнение, все равно убежденный в своем мнении, и обхватил второй рукой предплечье Юнги, а он расширил глаза. — Не пугай меня, Юнги. Я живу всю жизнь, потому знаю, что такое страх. Ты меня сильнее не напугаешь. Юнги смотрел куда-то вниз. Чимин знает о том, что в этом лесу особых опасностей нет, потому так же знает, что в мире есть вещи, способные его напугать. Но он не имеет понятие, какой ужас его ждет в реальной жизни. Юнги пока что обманом, этой нереальностью пытается Чимина от этого уберечь.

***

— Я не могу, — Чонгук выглядел категоричным, его темные глаза, взгляд которых пронизал насквозь, добавляли его виду суровой непоколебимости, — ты не знаешь, о чем просишь, — Чонгук расхаживал по лаборатории, явно не желая слушать слова Юнги. Рядом, на кровати, весь в проводах и болезненно бледный, лежал Чимин. Аппараты, вызывая в Юнги тихий ужас, что леденил его кровь, издавали размеренные звуки жизни Чимина. Он жив. Хотя выглядит совсем наоборот. Когда ты напрямую можешь отследить за состоянием человека, когда ты прекрасно знаешь, какой звук будет издаваться, когда что-то невозвратимым образом пойдет не так, страх шипастыми прутьями обхватывает сердце. Страх за то, что Юнги этот звук услышит. И пускай это будет явным предупреждением об опасности, все равно, когда ты еще не уверен в том, что наступает конец, когда тебя об этом не извещают так безжалостно открыто, надежда внутри горит сильнее. — Чонгук, — Юнги следовал за ним попятам, зная, что эту крепость просто так не взять, — я прошу тебя, те не знаешь, насколько для него это важно, — взяв Чонгука за предплечье, всматривался в его слегка разозленные глаза Юнги, — он хочет жить, — Юнги физически больно оказалось выговорить подобное. Он сглотнул, и казалось, комок разодрал ему глотку. Юнги взглянул на Чимина. Тот лежал тихо, совсем неподвижно. Не так, как он ведет себя там, в ложном мире, который стал для Юнги домом. Ненавистным миром, где страдает его человек. Миром, в который Юнги только и стремится. Потому что там все, что у него есть. Чонгук смотрел в ответ напряженно. — Они следят за ним. Следят за ходом программы, — объясняет Чонгук, кажется, словно сам желая выполнить просьбу Юнги, но осознавая, что сделать это почти невозможно, — смотри, — он хватает Юнги за руку, подтаскивая куда-то в даль обширной лаборатории. Юнги оглядывается на Чимина, на подсознательном уровне опасаясь отходить от него далеко. Даже там, в этом нереальном мире, Юнги не отходит от него, видя, как тому нужно тепло и сам желая ему его дарить. На столе, где расположилось множество мониторов, Чонгук потянулся к одному из них, нажав на кнопку сбоку. Монитор плавно включился, показывая то, что выбило у Мина землю из-под ног. Там, на мониторе, был Чимин. Чимин, который спал на своей кровати. Который верит в то, что живет настоящей жизнью и представления не имеет, что за ним все это время наблюдают, а он так ищет хоть с кем-то контакта. Внутри у Юнги все натянулось, горечь разлилась по крови, и почему-то стало так плохо, что хотелось разодрать ногтями горло. Чимин, свернувшись калачиком, даже из экрана монитора выглядя слишком хрупко и очаровательно, спит, прижимая к лицу край подушки, на которой лежит его голова. Юнги его видит. От этого понимания внутри него все разрывается. Он всем своим существом тянется к Чимин. Он сходит с ума от осознания, что он может видеть его таким, какой он есть на самом деле и сейчас, в живом мире. Чонгук почувствовал что-то очень болезненное, что-то сносящее все на своем пути, видя то, как в монитор, не мигая, смотрит Юнги. — Вы… — еле может выдавить из себя Юнги, не отрывая взгляда от монитора, но все же, наконец, глядя на Чонгука, — все это время видели… Чонгук толерантно просто молча кивнул. Видели. Все. Всю жизнь Чимина в этом мире. Все его страдания, мучения. Они видели, как он сгорал от желания встретить кого-то, видели, как сгорал от одиночества, наблюдали, прекрасно зная, что сами в этом виноваты. Видели, как он подпускал Чимина к себе, как постепенно их трепетные чувства совмещали их, сделали из них одно целое. Они подло наблюдают за их нежными чувствами, которые должны оставаться сокровенными, которых не должны касаться другие. Но даже так, даже пускай они наблюдают, их чувства все равно остаются сокровенными. Юнги поднес руку к груди, медленно, но явно судорожно сжимая пальцами ткань футболки там, где должно быть сердце. — Они наблюдают за Чимином с самого начала. Они следят за его поведением, — продолжает Чонгук, который уже невольно опасается за Юнги, — Потому завести ему собаку я не могу. Они сразу это заметят и меня отстранят от проекта. — Ему одиноко, — сверля точку на полу стеклянным взглядом, медленно переводит его на Чонгука, — сделай что-то. Вы можете изменить его жизнь, позволив вписать в эту сраную программу одну несчастную собаку, — злость, перемешанная с горечью так и прет из него. Ему больно, у него кости, кажется, ломаются из-за того, что они так мучают Чимина, а он, Юнги, ничего с этим сделать не может. Но он сделает. Чонгук молчал. Кажется, он сильно боролся с самим собой. И дело даже не столько в просьбе Юнги, сколько в его собственном желании помочь Чимину. А он хочет этого больше всего. — Ладно, — вдруг ответил Чонгук, а Юнги сначала даже и не поверил. Чонгук поспешно направился к другому монитору, начиная что-то туда вписывать. Юнги молчал, но его сердце бешено билось. Он глянул на Чимина, и в глазах его выражалась готовность пойти на все, только бы помочь. Чтобы хоть как-то улучшить жизнь, которую у него почти отобрали. Эта готовность помочь полностью выражает его сосредоточенность на этом парне. Юнги абсолютно весь в нем, с ним, на нем помешан, всего себя ему отдал и это грань безумия, которую он давно перешел. Чимин взял его за руку своей холодной ладошкой, своим взглядом ласковым поманил и Юнги, зная, что в пропасть, что в зависимость сорвется, сам за ним пошел. Возврата нет. Он больше и не хочет возвращаться.

***

Юнги от нервов теребит пальцы, хмурится, смотря на рядом весело идущую с ним собаку, ощущая по отношению к ней странно чувство. Она ведь не настоящая, но все равно от живой не отличишь. И потому, не желая своими подозрительными взглядами заставить Чимина сомневаться, Юнги улыбается, решив, что не будет думать о нереальности вокруг существующего. А еще он волнуется до безумия, потому что ему жутко интересно, как Чимин отреагирует на собаку. Он ведь ее всю жизнь хотел. И он, Юнги, ее привел, мечту Чимина осуществил. Чимин собирал какие-то травы. Юнги уже видит его маленькую фигурку, согнувшуюся над какими-то травами. В руке у него корзинка. Туда он закидывает листики, но при этом стебельки с корнями не рвет. Надеется таким образом сохранить растение, давая возможность вырасти вновь. Нежность готова затопить Юнги с головой. У Юнги сердце бешено бьется, он даже подойти не сразу осмеливается. Реакция Чимина, его восторг и радость, и ожидание всего этого от него просто разрывают Юнги изнутри. Собака, золотистого цвета длинношерстое создание, начинает лаять, увидев Чимина. Чимин же резко поднимает на них взгляд, а после Юнги, наверное, впервые в жизни видит столь ошарашенный и одновременно неверяще счастливый взгляд. Чимин резко бросает взгляд то на Юнги, то на собаку, прижимает ладошку ко рту, не в силах совладать с накатившими на него эмоциями, присаживается на корточки, что получается не сразу, ведь сразу же пытается встать обратно и просто протягивает руки. Юнги как-то там настраивает собаку, гладит за ухом и показывает на Чимина. Собака лает, виляет хвостом, кажется, не сразу решается на это, но летит на всех скоростях к Чимину. Влетает в него, попадая в нежные объятия. Лижет лицо звонко и искреннее счастливого парня, а тот жмурится, но не отворачивается, поглаживая собаку по голове, да и всему телу. Юнги сам невероятно счастлив, и понимает, что вряд ли бы испытывал подобные чувства от таких событий, если бы не Чимин. — Юнги, — хохочет Чимин, пытаясь встать, но собака ему не позволяет, продолжая слюнявить его лицо. Аж завидно стало, честное слово, — я встать не могу, — прикосновения его такие осторожные, мягкие, от чего у Юнги сердце екает. Юнги убирает собаку, оттягивая ее от Чимина, который животному очень понравился. — Ты привел ее, — сидя на земле, смотрит на него большими благодарными глазами Чимин, еле сдерживая этот порыв искренней благодарности, которая так затапливает его. Кажется, у него даже глаза влажными стали. А у Юнги сердце забыло, как правильно отбивать. Насколько же он красив. Его отчаянное, ласковое выражение лица, полное неверия тому, что Юнги действительно сделал для него такое, желание всем своим существом как-то выразить свою благодарность, это все легким прикосновением пальца к толстым слоям льда трещинами рушит их, оставляя Юнги перед Чимином совсем безоружным. — Ты ведь и так знал, что я это сделаю, — сел перед ним на корточки Юнги, протягивая руку к собаке и поглаживая ее по голове. Та крутится рядом, хвостом виляет и радуется. Она не настоящая. Зато счастье Чимина самое настоящее. И потому Юнги спокоен. Потому готов на такой обман. Пускай только Чимин счастлив будет. Чимин же от него взгляда оторвать не может. Он настолько взволнован, настолько глубоко его взгляд проникает, что Юнги тоже совсем серьезным становится. Юнги ощущает тот момент, когда человек сильно хочет что-то сделать и решается на это. Когда его разрывает от желания сделать что-то и сердце пускается в скач. Потому что все тело напрягается, потому что волнение заполняет его, а Чимин тянется к нему первый. Он видел на дне его глаз что-то потрясающе волнующее. И Чимин тянет к нему руки, делает это быстро, но не целует, как бы Юнги мог предположить, а просто обнимает вокруг шеи, утыкаясь в нее носом, точно благодарный котенок. Юнги замирает, и ощущает ту ласку, которую излучает Чимин, как ластится к нему, как сильно смущается, боится, но доверяет и, не смотря ни на что, не отпустит Юнги.

***

Чимин сидит на диване и пытается накормить собаку ягодами. Та их есть отказывается, зато постоянно лезет облизываться Чимину лицо. Чимин назвал его Бим. Юнги посмеялся с такого имени, а Чимин удивленно расширив глаза, прижал к себе собаку за шею, всем своим видом показывая, что ему на чужие смешки все равно. Ему нравится, собаке тоже, а это главное. Его улыбка была смущенной, такой легкой, чувственной, но Чимин в своей правоте был уверен. Кроме ягод у Чимина толком ничего не было, но зато Юнги принес с собой не только собаку. Когда Чимин радостно играл с собакой, полностью отдав ей свое внимание, но все равно ни капли не забывая о Юнги и дергая его по каждому поводу, чтобы посмотрел какой у Бима язык, как он смешно им дышит и почему у него нет блох, Юнги вытащил из кармана батончики. Чимин смотрел на вытащенные сладости как на какое-то чудо. Он переводил взгляд на них, на Юнги и просто замер. А после медленно потянулся к одному из батончиков, неуверенный в том, какой выбрать. — Можешь взять все, я принес их для тебя, — тепло улыбнулся Юнги. Чимин снова поднял на него свой взгляд, а после, подумав еще пару секунд, взял осторожно батончики из ладони парня, прикоснувшись к его коже своими нежными подушечками пальцев. Он моргал медленно, словно не мог справиться с тем, как же заботливо и трепетно Юнги относится к нему. По сути, сделана была мелочь, но как же она была важна. И как же был важен взгляд Чимина, который он обратил на Юнги. Он был большим и таким глубоким, а Юнги в нем тонул. Он был готов сделать хоть что, преступить любой закон, лишь бы Чимин так смотрел. И с одной стороны Юнги было больно и он считал себя последним поддонком, ведь так легко подкупал Чимина мелочами, которые тот и сам спокойно мог себе раздобыть, не отбери у него нормальную жизнь другие. Только вот дело не только в том, что Чимин не может себе это достать. Наверняка, даже если бы Юнги в реальной жизни сделал Чимину такую мелочь, Чимин бы так же ярко радовался, ведь дело не только в самом жесте, дело ведь и в отношении, которое Юнги к нему проявляет. А сейчас он поспешно начал распечатывать батончики, один за другим, откусывая от каждого, закатывая от удовольствия глаза и мыча, пережевывая их поспешно, набив щеки до треска. Юнги уперся рукой в диван, расслаблено и довольно наблюдая за большим счастьем маленького человека. — Боже, — искреннее изумленно и довольно, — насколько же это вкусно, — его едва можно было понять, ведь он набил щеки кусками батончиков, но Юнги и так понимал, — я, конечно, догадывался, что они вкусные, но не настолько же, — он вытянул один из батончиков перед собой, глянув на него хмуро и возмущенно, словно тот как-то должен оправдаться. Юнги молчал. Он просто поглощал эту картину и не хотел терять ни мгновения. Потому что существуют только они и только сейчас. Юнги кажется, что ему катастрофически запрещено терять хотя бы мгновение. Потому что потом может и не быть. Зато сейчас рядом Чимин, он ярко улыбается и Юнги ощущает какой-то расползающийся страх, что скоро этого всего не будет. А с уходом этого не будет и Юнги. Чимин, кажется, замечает, как затянулся взгляд Юнги, потому, немного смутившись своего поведения, жуя медленно, словно пойманный врасплох бурундучок, уводит взгляд, а после вдруг резко тянется к Юнги, вытянув губы уточкой, и касается чужих губ легким, но таким отчаянным прикосновением. В Юнги все переворачивается, дыхание срывается, а после совсем новым, более чистым, глубоким становится. Чимин на миг остается в том же положении, лишь немного отстранившись от его губ, но уже хочет полностью вернуться в прошлое положение, только Юнги ловит его за бок, осторожно скользя рукой тому на спину, прижимая к себе обратно. Чимин замер, а после осторожно, робко опустил голову на плечо Юнги, держась за его предплечье. Юнги все равно. Пускай смотрят. Он живет здесь и сейчас. У Чимина другой жизни не будет, а у Юнги без Чимина и подавно.

***

Чонгук хмуро смотрел в планшет, что держал в руках, листая показатели Юнги, которые он снял после его осмотра. Его проверяют после каждого погружения в виртуальную реальность. Юнги тяжело встал с койки, так же ползя к Чонгуку. Он был одет в медицинскую рубашку, и, кажется, его это немного раздражало. — Эта дыра так бесит, если честно, — касается он проема у себя в виске, — так непривычно. — Его можно будет потом убрать, — бурчит Чонгук, полностью сосредоточенный на результатах. — Этого не понадобится, — спокойно отвечает Юнги, прижимая руку к боку, который почему-то немел после долгого лежания. Его слова заставили Чонгука на него обернуться. — То есть? — Приподнял он бровь, наблюдая за тем, как Юнги подходит к койке Чимина и сначала смотрит, а во взгляде его столько теплоты и любви, а потом берет парня за руку, сжимая, словно давая понять, что он рядом. Он всегда рядом. В виртуальной реальности или настоящей, он всегда будет рядом. — Нет смысла удалять то, что прокладывает мне путь домой, — поворачивает на него спокойный взгляд Юнги, а Чонгук ощущает, как весь внутри сжимается. Вот он, человек, готовый отказаться от всего, что у него было, ради другого. Ради нереального мира, ради конца, который наверняка наступит, бросая в жертву все, только бы быть рядом с Чимином. Это осознанное отречение во имя того чувства, которое умеет ломать все границы. — Юнги, — вдруг неожиданно осторожно произнес Чонгук, подходя к смотрящему на Чимина Юнги, — ты не можешь постоянно погружаться в этот мир, — смотрит на него внимательно Чонгук, — ты очень портишь себе этим здоровье. — Скажи это ему, — так же спокойно сказал Юнги, кивнув на Чимина, не уводя от него взгляда, полного тоски, — вы заключили его в этот мир, морили его голодом по человечеству, а теперь дали прикоснутся к тому, без чего он умирал, и хотите это у него отобрать? — Поворачивает на него взгляд Юнги, а он холодный, ледяной, осуждающий. Чонгук на миг ощутил себя виноватым. — Не я заключил его туда, — сверкнул злостью в глазах Чонгук, поддавшись немного вперед к Юнги. — Ты принимаешь в этом участие, — голос Юнги был каким-то севшим, а в глазах столько тоски и разочарования. — Ты тоже, — прямо лезвием по коже. Юнги на какое-то время умолк, а после, вновь глянув на Чимина ласково и тепло, ответил: — Я и не прекращу это участие, Чонгук. Вот оно – осознание. Отречение ради того самого чувства. — Но эксперимент рано или поздно закончится, — Чонгук не мог этого не сказать, — рано или поздно они закончат его, и тогда ты больше никогда не увидишься с Чимином. Ты больше никогда не вернешься в этот мир, где он ждет тебя, — он понимает, что бьет слишком прямо, но хочет, чтобы Юнги осознал эту мысль. А Юнги так и стоит, смотрит на Чимина, и взгляд его становится стеклянным. — Это для вас он эксперимент. Это для вас он может закончиться, — глянул на него Юнги, — а для меня этого конца быть не может. Юнги осторожно выпустил руку Чимина, направляясь на выход. Чонгук же снова глянул на экран планшета, покачивая головой. Он был очень взволнован, и, кажется, даже возмущался поведению Юнги. Что-то в результатах о его состоянии Чонгука заставляет сомневаться. Чтобы полностью разрешить для себя все вопросы, он открывает полное досье Юнги, чтобы просмотреть все его данные. Данные оказываются под закрытым доступом. Чонгук хмурит брови, какое-то время думает, что ему с этим делать, и вытягивает телефон. Юнги переодевается за ширмой, кряхтя от любого движения. Кажется, он пробыл в том мире очень долго. — Коть, кинь мне ключ доступа от базы данных касающихся Юнги, — вдруг тихим голосом говорит Чонгук, гуляя со стороны в сторону. Юнги замирает, слыша все эти слова, особенно изумляясь вдруг неожиданно нежному «коть», похоже, походящему от слова «котенок». На Чонгука очень не похоже. Он справляет впечатление очень хладнокровного человека, хотя в то же время очень вспыльчивого. Юнги осторожно выходит из-за ширмы, смотря на Чонгука, говорящего по телефону. Он бросает взгляд на Чимина, подумав с ласковой улыбкой о том, что тоже мог бы дать ему какое-то прозвище, по типу «коти», только что-то другое. Чимину, с его чувственной натурой, это бы очень понравилось, а еще как бы он смущался. Юнги не мог стереть улыбка с лица. — Что случилось? — заправляет футболку в джинсы Юнги, спрашивая у смотрящего в планшет Чонгука. — Сейчас узнаем, — отвечает он сосредоточенно. — Что за «коть»? — Ухмылка украсила лицо Юнги, пока он поправлял на себе одежду. Он поймал негодующий взгляд Чонгука, точно говорящий «не лезь не в свое дело, придурок», но его это не особо остановило. Чонгук не стал отвечать, тактично сдержав поток недовольства при себе. Наконец ему позвонили и он, послушав говорящего, поблагодарил его и скинул звонок, тут же снова пытаясь войти в базу данных. На сей раз у него получилось. Он стал просматривать данные Чонгука, и Юнги, который был сейчас спокойным, с каждой секундой видел, как глаза первого расширялись. — Что? — Юнги аж испугался. Это ведь его данные просматривают. Вдруг с ним что-то не так? Чонгук резко поднимает на него неверящий взгляд, а потом снова смотрит в планшет. Он открывает досье Чимина, к которому у него точно доступа не должно было быть и читает, от чего, кажется, перестает дышать и хочет присесть. — Что такое, мать твою, Чонгук?! — Уже нервничает Юнги, подходя ближе и заглядывая в планшет, но абсолютно ничего там не понимая. Чонгук вновь на него смотрит, видит легкий страх в глазах напротив и кажется сказать ему дается трудно: — У тебя отрицательный гормон. — Что? — Нахмурился Юнги, словно услышал какую-то чушь, — Что еще за гормон? Надеюсь, речь не о потенции, — в своей манере пошутил и усмехнулся Юнги, все же ощущая волнение. — Это не Чимина проверяли, — смотрит ему прямо в глаза Чонгук, искреннее изумленный, — а тебя. Это ты, — с запинками говорит Чонгук, — объект эксперимента. Юнги слушает и ему кажется, у него ломается мозг. Что? Он ничего не понимает. Хмурится, легко трясет головой, чтобы как-то попытаться понять. — О чем ты вообще? — Даже как-то раздраженно выходит у Юнги. — Это ты главный объект эксперимента, — вновь и уже увереннее говорит Чонгук, снова смотря в планшет, — по крайней мере, поначалу именно ты им и был. Ты не умеешь любить, Юнги, — вдруг поразил его такой информацией Чонгук. — Да что за чушь, — нервная улыбка украсила лицо Юнги, — как это не умею? Нет, это полная чушь. То, что он испытывает к Чимину сильнее, чем что-либо, что он когда-либо ощущал. Но объяснить Чонгуку не дали, в лабораторию зашли еще два ученых, от чего Чонгук только подозвал к себе Юнги и на ухо сказал: — Иди на второй этаж, четыреста пятый кабинет. Там будет Тэхен. Он все объяснит.

***

— У тебя отрицательный гормон, Юнги, — Тэхен, кудрявый парень с очень красивым лицом, тоже одетый в халат, наливал Юнги чай, поставив кружки на столик. Юнги находился в кабинете главного программиста этого центра. Весь кабинет был забит мониторами и компьютерами. — Что это значит? — Юнги грел руки о чашку, так как теперь только тепло рук Чимина могло помочь ему по-настоящему согреться, а без него он тоже начал мерзнуть. — Понимаешь, — осторожно начал Тэхен, покусывая губы, и сев напротив, — Чимин тоже имеет отрицательный гормон. Мы думали, что главным объектом эксперимента является Чимин. Что мы проверяем, может ли он чувствовать. Они хотели путем одиночества заставить его почувствовать привязанность, любовь. Но, — голос у Тэхена был очень осторожный, мягкий, — ты ведь тоже имеешь этот гормон. Юнги смотрел на него непонимающее, потому Тэхен облизал губы и продолжил: — Отрицательный гормон это тот самый гормон, который выявляется у людей, неспособных к привязанности или любви. У каждого человека, обладающего им, он выделяется с разной силой. Ученые выявили несколько уровней сложности. Чем выше сложность, тем сильнее выделяется отрицательный гормон. Чем сильнее он выделяется, тем больше оказывается неспособным к любви человек. Твое досье было засекречено. Кажется, Чонгуки не должен был знать о том, что ты имеешь этот гормон. — Чонгуки? — Приподнял брови Юнги, почему-то цепляясь за то, как называет Чонгука Тэхен. Он уже догадывался, почему он так его зовет, но просто хотел убедиться. — Чонгуки, — увел взгляд Тэхен, сразу же подтверждая догадки Юнги, — Так вот, у тебя самый низкий уровень сложности выделения отрицательного гормона. Потому то тебя и выбрали. Потому то и не брали кого попало, делая осмотр не только для того чтобы знать, какое у тебя здоровье, а еще для того, чтобы узнать, обладаешь ли ты этим гормоном, — объясняет Тэхен, вертя в худых руках чашку, — Тебя выбрали потому, что ты обладаешь самой низкой сложностью отрицательного гормона. С тебя еще может что-то получится, — мрачно усмехнулся Тэхен, — те, у кого уровень выше для эксперимента не подошли бы потому, что они бы просто не были способны начать чувствовать хотя бы что-то. Они пропащие. Что-то вроде эмоционального мусора. Юнги аж передернуло от такой жестокой формулировки и того, с какой грустью Тэхен это сказал. Неужели Чимина считают эмоциональным мусором? Стало так больно, что Юнги хотелось разодрать себе грудь ногтями. — На тебя еще была какая-то надежда. Люди с самым низким уровнем отрицательного гормона имеют хоть какой-то шанс как-то начать чувствовать привязанность или любовь. Только, — скосил взгляд Тэхен, — как оказалось, у Чимина тоже есть этот гормон. И он самой высокой сложности. Тэхен смотрел в его глаза выжидающее, словно ждал, когда наступит буря. А Юнги никак не мог понять. — Они знали, что Чимин такой. Знали, что у него самая высокая сложность отрицательного гормона, потому использовали его для эксперимента. Других людей жалко, — кривая усмешка украсила лицо Тэхена, и он как-то неуютно передернул плечами, — у тех еще есть какой-то шанс. А те, у кого самый высокий уровень его нет. Их ученые да и люди в общем не считают за что-то стоящее. Бесполезные. Пустые, — эти слова больно били Юнги по ушам и в голове. Он начал медленно и отрицательно качать головой, судорожно не соглашаясь с этими суждениями. Чимин не такой, — Потому то Чимина и не было жалко использовать. Других тоже было бы использовать незаконно, но чисто с ученой точки зрения те люди хотя бы имеют какую-то ценность, а такие как Чимин нет. Они проверяли тебя, Юнги. Хотели вызывать в тебе жалость, нежность, любовь, — говорит он мягко и с сожалением. Юнги же буравил взглядом стол, а взгляд его был точно стеклянный. — Они хотели вызывать в тебе чувство жалости к красивому парню, который умирал от одиночества. — Зачем тогда вся эта чушь с четырьмя годами проведения в этом гребаном мире? — Судорожно сжимал кружку Юнги, подняв на Тэхена злой взгляд, — Зачем тогда они создавали для него такую иллюзию, если проверять решили меня? Почему нельзя было просто сразу записать в программу, что он там был всегда? Они ведь проверяли мои чувства, не его. — Он бы толком ничего не помнил, Юнги, — сожалеющее говорит Тэхен, — он бы не вкусил одиночество по-настоящему. Он бы просто знал, что он тут один, но он бы ничего толком не помнил, он бы не ощутил то одиночество, через которое он реально прошел сквозь пять лет. Не вкусивший по-настоящему одиночества человек так бы не потянулся к тебе с первой встречи, Юнги. Он бы не жаждал так чувств, нежности, прикосновений, близости. Он бы не стал полностью зависим от тебя. Он бы не цеплялся за тебя как за единственное спасение в жизни. Он бы не сделал тебя одного своим всем, своим миром, — Тэхен говорит, а Юнги мотает отрицательно головой, словно не желая все это слушать и верить в это. Нет, Чимин и без того бы его полюбил. И без всего этого, без того, чтобы его заставляли. Чимин любит его не только из-за одиночества, которое испытал. Он не полюбил бы кого-то другого. Он любит именно его. Он не заслужил, чтобы над ним так жестоко издевались. Юнги вдруг, не в силах выдержать той бури, что разрывала его на части, сорвался с места, скидывая со стола кружку. Она не разбилась, а вот Юнги, кажется, сейчас разлетелся на осколки. Прижав ладонь к лицу, он не мог справиться с такой жестокой реальностью. Тэхен испугался, но прекрасно его понимал и очень сочувствовал. — Они заставили его прочувствовать настоящее одиночество, чтобы он привязался к тебе и жадно просил близости, Юнги, — снова осторожно продолжил Тэхен, — и ты сразу же начал давать результаты. За тобой так же наблюдали через аппараты, пока ты был к ним подключен, как и за Чимином. От Чимина, человека с наивысшей сложностью отрицательного гормона ничего не ожидали. Он был просто мясом, которое пустили во имя науки. Юнги приподнял другую ладонь, кажется, прося Тэхена замолчать, не в силах с этим справится. Это все из-за него. Все ради дурацкого эксперимента. И плевать, что если бы не Юнги, так другой бы был на его месте и эксперимент все равно был бы проведен. Юнги ощущает себя виноватым. И, кажется, рассыпается на части. Но Тэхен продолжает. — Но никто не ожидал, что все вдруг изменится. Что человек с наивысшей сложностью отрицательного гормона вдруг резко начнет давать поразительные результаты, — Тэхен говорил тихо, а Юнги медленно перевел на него разбитый взгляд, — он начал любить. Сразу же, как ты появился в его жизни, он начал ощущать яркие чувства. Это было восхищение, преданность, привязанность, влюбленность, а теперь и любовь, — Тэхен сглотнул, кажется, говорить ему это было нелегко. — Любовь? — Осторожно, едва слышно переспросил Юнги. — Любовь, — кивнул в согласие Тэхен, — ученые уже определили, что Чимин дошел до уровня наивысших ярких чувств. Он любит. Ты стал для него всем, Юнги, — кажется, эти слова раздирали глотку Тэхену. А Юнги просто рвали на части. Он сейчас ощущал себя самым ужасным человеком на Земле. Словно он сделал что-то ужасное, заставив Чимина полюбить себя. Подло вызывав в нем эту чувство. Но ведь это не так. Он не намеревался. Да, знал, что ради этого в этот мир и приходил, но как только увидел Чимина, с каждой секундой чувствовал, как трещат его льды. Он любил не ради эксперимента. — Потому теперь главным объектом стал уже не ты, а Чимин. Ученые были в шоке, когда увидели показатели Чимина. Потому что если от тебя это еще было ну как-то ожидаемо, то от него нет. Это просто поразительно. — Что тут поразительного?! — Вдруг гаркнул Юнги, — Что? То, что он любит?! Так он настоящий живой человек! Он не эмоциональный мусор! — Его просто распирало от злости и обиды, а на глаза кажется наворачивалась влага. Потому что он ощущал себя ужасным. Потому что с Чимином повелись чудовищно. А он самый чувственный человек из всех. Они не учли, что его чуткая душа и большое сердце в сотни раз сильнее всяких там гормонов. — Вы относитесь к нему как к исходному материалу! — Срывается на крики Юнги, указывая рукой куда-то в сторону, словно бы желая указать на Чимина, — А он живой человек, мать вашу! Он чувствует! Он меня любит! Он любит так, как никто на этой Земле! Он радуется каждому взгляду, каждому прикосновению! Каждой мелочи! Он любит всех и все вокруг! Он меня, мать вашу, любит! — Юнги сорвало от ярости и обиды крышу, он пнул стул ногой, от чего тот с грохотом упал. Тэхен дернулся, растерянно хлопая глазами, но, не мешая Юнги, — Он меня любит, — вышло тихо, сокрушенно, шепотом, полным отчаяния, а сам Юнги прижал ладони к глазам, — Вы ошиблись. Он не может иметь этого гормона. Он любит. Юнги не может поверить в то, что у Чимина есть этот гормон. А если есть, как же его довели, замучили одиночеством, что он, имея такой высокий уровень сложности, так сильно полюбил? Или дело далеко не в том, что с ним сделали? Может Чимин и без всей этой ситуации такой чувственный. Тэхену казалось, Юнги хочет выдавить себе глаза от отчаяния. Или просто пытался сдержать слезы, которые рвались наружу. — Я не отношусь к нему так, Юнги, — тихо сказал Тэхен, — я ведь такой же, как он. Юнги какое-то время не шевелился, а потом все же убрал ладони от глаз и глянул на Тэхена. — Я тоже имею самую высокую сложность, — усмехнулся он горько, — потому то Чонгук и пришел к вам. Он когда-то спас меня. Я попал в руки ученых и на мне тоже проводили эксперименты, но Чонгук каким-то образом смог выдрать меня из их лап, — говорит Тэхен, болезненно заломив брови. Юнги снова стало плохо. Тэхен наверняка пережил то, что вспоминать ему не хотелось, — ему говорили, что я ничего не стою, — обнял себя руками Тэхен, пытаясь улыбаться, но улыбка его была треснутой, — они доказывали ему, что я бесполезен. Я пустышка. Я не умею чувствовать. Но Чонгук почему-то никого не слушал. Он всегда был упертым засранцем, — тепло улыбнулся Тэхен, глядя куда-то вниз. Юнги сейчас чувствовал себя виноватым и перед ним. За то, что обвинял его в соучастии в этом эксперименте. За то, что человечество порой так отвратно. За то, что прекрасную часть человечества та другая пытается так безжалостно уничтожить. Тэхен ведь тоже прекрасен. Он ласков, он чувствует, Юнги не верит в то, что тот просто делает вид. И скольких таких людей уничтожают. Юнги становится плохо. Он упирается ладонями в стол, чтобы удержать равновесие. — Он заботился обо мне. Я был в довольно тяжелом состоянии. По сути, они просто пытались понизить сложность отрицательного гормона во мне, но то, как они это делали, убивало меня. А Чонгук строго наблюдал за мной, умело поставил на ноги. Я спрашивал его зачем, ведь ему так твердили, что я бесполезен, на что он смотрел на меня таким взглядом, — заломил брови Тэхен, словно ему было очень тяжело объяснить и понять, какой это был взгляд, — что я ощущал себя виноватым. За то, что посмел думать, что Чонгук верит их словам. За то, что я сам начинал им верить. — Как его вернуть? — Вдруг резко спросил Юнги, подняв на Тэхена такой же резкий взгляд. — О чем ты? — Не понял Тэхен. — Как мне вернуть Чимина в реальный мир? Как прекратить этот Ад? Тэхен приоткрыл рот, но сказать ничего не мог. Он сейчас выглядел действительно виноватым. Потому что то, что должен был озвучить, сломало бы Юнги. Юнги понимал это, видел это в глазах Тэхена и просто сорвался с места, поспешно выходя из кабинета и направляясь в лабораторию. Сердце бешено отбивало, закладывало своим стуком уши, и весь он горел. Ему казалось, он сейчас просто умрет. Он хотел что-то сделать. Он понимал, что случится то, что сломает его и превратит в крошки. Что сейчас он услышит то, от чего, наверное, точно сломается. Влетев в лабораторию, где было несколько ученых, в том числе и Чонгук, Юнги поспешно и уверенно пошел к нему, но последнему казалось, что у него ломаются кости в ногах. Увидев краем глаза Чимина, лежащего на койке, он ощутил сильнейшую, сводящую его с ума боль. — Как его вернуть? — Схватил его за рукав халата Юнги. Чонгук видел в его глазах отчаянное безумие, что затопило зрачки Юнги. И ему было жаль. Юнги видел эту жалость, и ему хотелось убить Чонгука, потому что эта жалость означала лишь одно. — Никак, — ответил он, — Юнги, он уже не сможет вернуться. Юнги сильнее сжал ткань халата в руке, кажется, даже соскалившись от боли, что бушевала в нем. — Я должен его вернуть, — цедит сквозь зубы Юнги, ощущая, словно сквозь них хочет хлынуть кровь. — Ты не сможешь, — самые ужасные слова на Земле, — его мозг уже не сможет приспособиться к реальному миру, Юнги. Чонгук ощущал, как сильно сжимал его руку Юнги, чуть ли не желая ее сломать, и смотря куда-то ему на грудь. Его взгляд, он трещал и рассыпался острыми осколками, которые пачкались в крови, ведь раздирали и смешивали кровь со слезами, что сейчас наполняли его глаза. Он рвался на части, Чонгук слышал каждый треск костей Юнги, как они пронзали плоть и он пытался устоять еще как-то на ногах. Глаза его так почернели, что Чонгук действительно за него испугался, а злость, ярость и отчаяние с самой сильной болью блестели в них безумием. — Я должен, — повторил Юнги тихо, сквозь зубы, почти готовый разорваться от боли. — Ты не сможешь, — вновь повторяет Чонгук, — его мозг уже вжился в тот мир. Он не вынесет перехода оттуда сюда. Он был там годами, Юнги. Ты там побывал не так долго, как он, и посмотри на себя. Ты никому не говоришь, но тебя сильно тошнит после того, как ты возвращаешься в реальный мир. Тебя шатает, болит голова. Ты никому не говоришь, готовый угробить себя только бы тебя не отстранили от эксперимента, и только бы ты возвращался к нему, — Чонгук не осуждал, но пытался донести до Юнги суть, — его мозг не выдержит. Он не сможет пережить здесь и несколько минут. Он умрет, Юнги, — мягче говорит Чонгук, видя, как расширились от осознания этой мысли глаза Юнги, — Теперь Чимин останется уже там, — как самая ужасная правда, которую Юнги отказывается признавать. — Заткнись, — вдруг оборвал его Юнги, словно он задыхался. Эта мысль оглушала его, начала звенеть в голове и стало так плохо, что он готов был просто упасть. Отвернувшись от Чонгука, еле отпустив его рукав, за который держался, чтобы не потерять равновесие, Юнги взглянул затуманенным взглядом на Чимина, который тихо и спокойно спал. Спал и который больше никогда не проснется. Не откроет глаза. Не озарит их блеском окружающим. Жизнь Юнги будет поглощена мраком без блеска эти наивных, но таких проницательных ярких глаз. Юнги слышал этот грохот в ушах, слышал треск, то, как ломалась его жизнь прямо сейчас, у него на глазах. А он не мог ничего сделать. Он, даже ловля голыми руками ее осколки, окрашивая ладони кровью, пытаясь склеить их обратно, уже ничего поделать не мог. Они обваливались, внутри него все рвалось, ломалось и осыпалось перед глазами. Он рушился. Уничтожался. Потому что Чимин больше не вернется. Никогда. Потому что больше не проснется. Никогда. Никогда. Какое ужасное слово – никогда. Оно тоже означат вечность, только отрицательную. Ту, в которой нет Чимина. Ту, в которой его не будет. Юнги не может смириться с мыслью, что у Чимина просто отобрали жизнь. Его у Юнги отобрали. Он ведь мог встретить его в реальной жизни. Чимин мог просто ею наслаждаться. Они жестоко отобрали у них шанс быть вместе, сводя и теперь не давая возможности быть рядом. Они разрушили их. Юнги смотрел на Чимина, видел, как вздымалась медленно его грудь, понимал, что он еще дышит, что он жив, не виртуально, а по-настоящему. Пока что дышит. Пока что жив. А ему, тому, кто абсолютно всецело зависит от Чимина, говорят, что этот человек больше не проснется. И такой поломанный, он бросился к Чимину, пугая этим всех присутствующих. — Чимин, — обхватил его непозволительно худое лицо Юнги, ощущая, что кожа у того холодная, — проснись! Это Юнги! Проснись сейчас же! — Просил он отчаянным шепотом. Юнги едва не сбил маску с лица Чимина. Взгляд Юнги зацепился за темное пятнышко, что выглядывало из-под воротника рубашки Чимина. Пара секунд, и Юнги оттягивает ворот парня. Пара секунд, и ноги почти подкашиваются. Именно сейчас он осознает, как же издеваются над Чимином физически. Только сейчас понимает, до какой точки он его довели. До точки невозврата. Безумие охватило с головой. Дернув длинную рубашку, что доходила Чимину ниже колен, он увидел то, что заставило дыхание сорваться, из-за чего Юнги издал какой-то нервный звук, словно он от ужаса стал задыхаться. Ноги Чимина были покрыты пролежнями. Эти худые, такие хрупкие ноги, которые кажется ранее, до того, как он стал жертвой эксперимента, были довольно подкаченными. Кожа их бледная, и этот ужас, где на ней рассыпались эти жуткие пятна, заставили Юнги схватится за рубашку у себя на груди, скомкав ткань и желая сделать шаг назад, просто не в силах поверить в увиденное. Один из ученых тут же подошел к Юнги, попытавшись его оттащить, но тот потерял любые грани. Развернулся и ударил мужчину в лицо, глядя на него словно хищник, только в руках у него далеко не жертва. Не его жертва. — Юнги! — Бросился к нему Чонгук, тут же оттащив от Чимина, заломив Юнги руки. А тот пытался до этого любым способом ухватиться за рубашку на плече спящего, в панике боясь, что Чимин сейчас исчезнет. Ему об этом прямо говорят, что он исчезнет. — Руку! — Резко бросил стальным тоном Чонгук, глядя на второго ученого, который потянулся к кнопке тревоги на одном из столов. Тот замер под этим пронизывающем темным взглядом. — Что вы с ним сделали? — Голос у Юнги срывался, он стал совсем растерянным, и сдерживать влагу, рвущуюся из глаз, уже не было возможности. Он ослаб, но еще пытался вырваться, кидая на Чимина полные боли взгляды. — Успокойся немедленно, — требует строго Чонгук, — иначе тебя отстранят от эксперимента. Этого хочешь? — Вспыльчивый темперамент и хладнокровный ум заставили Чонгука перейти чуть ли не на тихое рычание. А Юнги уже ничего не хотел. Он еле на ногах стоял и сам уцепился за Чонгука, сжимая ткань его халата до треска. Дышал трудно, прерывисто, судорожно пытаясь порвать ткань халата Чонгука, который неожиданно понимающее держал Юнги крепко, но осторожно, чтобы не свалился, не упал. Ведь Чонгук знал, ему только стоит упасть – рассыплется. Он ведь ничего не может сделать. Он ведь не может ему помочь. Он может лишь обманывать, поддерживать эту иллюзию, и позволять им всем убивать Чимина. И от этого разрывалось сердце. От этого он задыхался. А Чонгук понимал. Сжимал челюсти, глядя на Чимина, и понимал. Прижал голову Юнги к себе, сделал это почти насильно, ведь сильный, не привыкший выказывать свои чувства Юнги не хотел, чтобы кто-то видел, как он ломался, но кажется, сейчас ему было все равно. Сейчас ему казалось, что из горла рвется кашель, который испачкает халат Чонгука кровью. Мозг воспринимать не хочет. Сердце не выдерживает. Все системы дают сбой. А на фоне тихо издает звуки аппарат, оповещающий о том, что еще жив. Еще дышит. Ради тебя, Юнги, все еще дышит. Тебя ждет. Так иди к нему.

***

Юнги в бешенстве. Оно нарастает с каждой секундой, потому что он проснулся с самого утра, как и всегда, чтобы подготовиться и чтобы его подключили к аппаратам. Но ему отказали. Юнги, сидя на кровати, на которой всегда лежал во время нахождения в том мире, поднял на главного ученого взгляд, полный недоумения. Именно этот человек курировал весь процесс. Он все это придумал. Он играет с их жизнями и Юнги уже его явно ненавидит, выказывая ему свое отношение в каждом взгляде. — Посмотрим, как он отреагирует на твое отсутствие, — пояснил ученый, спокойно глядя на Юнги. Словно в этом не было ничего такого. Словно оставлять Чимина, который живет только их с Юнги встречами, оставлять без него ничего не стоит. Словно он просто игрушка, с которой можно делать все, что захочешь. Можно играть с его чувствами, можно ломать его жизнь. — Зачем это? Я иду к нему, — спокойно, чтобы не вызвать к себе подозрений и чтобы не отстранили от эксперимента, говорит Юнги, продолжая уверенно снимать с себя рубашку, чтобы одеть медицинскую. — Нет, — отсек ученый, смотря в монитор и что-то записывая в планшет, — ты никуда не пойдешь. Процессом управляю я, Юнги, ты лишь выполняешь мои указания и приходишь к нему тогда, когда я скажу. Юнги смотрел на него молча. Но Чонгук, стоящий рядом, будучи очень напряженным, заметил в этом взгляде что-то, что присутствует во взгляде убийцы. И вот такая тихая убийственная энергия даже в Чонгуке вызвала опасения. — Зачем это нужно? — Юнги попытался сделать вид, что он не идет против указаний главного ученого, — И так ведь понятно, что он может чувствовать. «И я, как оказывается, тоже». — Посмотрим, как он отреагирует на твое отсутствие, и внедрим в программу виртуального индивидуума, — говорит ученый, не замечая, каким большим, неверящим взглядом смотрит на него Юнги. — Зачем? — Почти шепотом. — Проверим, как он отреагирует на другого человека. Будет ли его реакция такой же бурной. Как он себя поведет. Будет ли так привязан к нему, или не так открыт. Юнги молчал. Глотку сжало судорогами. — О чем ты говоришь? — Чонгук понял, это первый шаг к пропасти и Юнги его сделал. Встав с кровати, подошел к ученому, — Он без меня с ума сойдет, — всматривался в него разбитым, полным негодования взглядом Юнги, в котором нарастала паника, желание просто разорвать этого ученого на части, — Чимин не станет вести себя так открыто с другим. — Не переоценивай свою значимость, — глянул на него безразличным взглядом ученый, — если бы мы послали к нему не тебя, а кого-то другого, он полюбил бы его. Это не ты для него какой-то особенный, ему просто необходим кто-то, и если ты исчезнешь из его жизни, он помучится, но когда увидит рядом с собой другого, о тебе забудет, — режет его словами ученый. У Юнги мозг, кажется, воспаляется, он снова слышит звон в ушах, он снова оглушает его. Нет, все это чушь. Юнги в это все не верит. У него сердце разрывается от такого. — Чимин любит только меня, — Юнги не выдержал, схватил ученого за грудки, сильно этим изумив. — Пусти его, — тут же потребовал Чонгук, — схватив руку Юнги. Он защищал сейчас не ученого. Он защищал шанс и возможность Юнги снова вернутся к Чимину. Юнги не сразу, но отпустил ученого. Тот усмехнулся, что вызвало внутри Юнги боль. — Не реагируй так болезненно, Юнги. Это всего лишь эксперимент, — ученый снова посмотрел в планшет, а Юнги дернулся в его сторону, но Чонгук сжал руку Мина так сильно, что заставил этим успокоиться.

***

У Юнги начался настоящий Ад. Сперва ему хотелось просто растолкать всех этих ученых и заставить Чонгука немедленно подключить его к аппарату. Он сидел на своей кровати, покачивался взад-вперед, заламывая руки. Его сердце правда разрывалось. Его трясло, сильно тошнило, и он постоянно от нервного напряжения трогал свое лицо. Чимин лежал напротив. Лежал спокойный, а Юнги то с ужасом осознавал, что там, в том мире, Чимин сходит с ума. Юнги уже как час должен был быть там. Он всегда приходил пораньше, и сейчас Чимин уже наверняка что-то заподозрил. Шли часы, Юнги со своего места не отлипал, пока ученые наблюдали за ним через монитор в дальней части лаборатории. Юнги только смотрел на Чимина. Он дошел до такой точки нервного срыва, что уже Чонгук подошел к нему, сев перед ним на корточки. Юнги вспоминал каждый момент, жил им, уже не желая жить настоящей жизнью. Он вспоминал улыбку Чимина, яркую, искреннюю, его, такого непохожего на этих отвратных людей, что его окружают. И сейчас он понимал, что эта улыбка исчезнет. Юнги помнил, как Чимин искреннее доверял ему свою боль, рассказывал вечерами, укрыв их обоих пледом, как иногда он доходил до отчаяния из-за своего отчаяния. Он рассказывал осторожно, мягко, иногда совсем легко, а иногда его голос срывался и взгляд трещал. Чимин редко говорил о своей боли, всегда желая подарить одну лишь радость, но он полностью Юнги доверял, потому иногда делился с ним такими моментами. И сейчас он снова должен будет через это пройти. Что если он подумает, будто Юнги решил его бросить? Что, если начнет себя из-за этого в чем-то обвинять? У Юнги дрожало тело. Он опустил голову, зарываясь пальцами в волосы и сжимая их. — Юнги, — голос Чонгука был осторожным, — держись, — Чонгук всегда был прямолинейным, и сейчас не скрывал ужаса положения, но все равно пытался подбодрить, — он выдержит. Ради тебя. И ты тоже ради него должен. Юнги казался сплошным комком нервов и боли. Казалось, дотронься до него и он рассыплется. — Он ждет меня, — голос у Юнги был сиплый, головы он так и не поднял, — они издеваются надо мной и ним, — наконец он поднял голову и посмотрел на Чонгука, — он там, ждет меня, а я здесь, Чонгук. Я не могу так, я сейчас с ума сойду. — Ты вернешься к нему, — в голосе Чонгука всегда была доля строгости, холодности, — держись ради него.

***

Проходили часы, наступил вечер. Юнги было до ужаса страшно посмотреть в монитор, где показан Чимин. Он не мог туда посмотреть, увидеть, как Чимин будет без него погибать. Ночью показатели Чимина изменились. Юнги проснулся и поспешно пошел к лаборатории, видя, как ученые измеряют показатели Чимина. — Что случилось? — Спросил Юнги у Чонгука сиплым голосом. Он не мог уснуть, но все же на час это ему удалось. — Нервничает очень, вот и показатели изменились, — объясняет мрачно Чонгук. Юнги обеспокоенно посмотрел на Чимина. Его дыхание – оно было учащенным. Наверное, сейчас, просидев без Юнги целый день, Чимин съедал себя ночью мыслями и страхами. Юнги так хотелось его обнять, успокоить. Юнги жил в Аду три дня. На четвертый он начал умирать. Юнги не мог ни есть, ни спать, превратился в задерганное нечто с огромными темными кругами под глазами. Все, что он делал, это сидел на кровати и смотрел на Чимина. Он умолял его потерпеть, умолял не скучать за ним. Юнги даже хотелось, чтобы тот не тянулся за ним, чтобы только сейчас ему не было так больно. Но он знал, что Чимин сходит с ума. С каждым новым днем показатели ухудшались. У Чимина учащалось сердцебиение, скакало давление, от чего кровь от его лица то отлива, то прибывала вновь, а Юнги ощущал себя чудовищем. Несколько раз состояние Чимина доходило до опасного, что заставляло ученых очень полошится. Раньше физическое состояние Чимина особо не менялось. Ему было плохо, но он не доходил до такого отчаяния как сейчас, когда у него отобрали Юнги. У Юнги же кажется начала течь крыша. Он винил себя во всем и был уверен в том, что это Чимина бросил, его заставили, но он ведь его бросил. Боль дошла до той точки, что Юнги хотелось себя просто убить. Он терпеть не мог себя за то, что причинял Чимину такие страдания.

***

Все это время Юнги в монитор не смотрел. У него не хватало смелости. Сейчас, днем четвертого дня Юнги, выглядя как настоящий живой мертвец, слушал Чонгука. То рассказывал ему о принципе работы программы, которую ученые создали. Юнги мало что понимал, но знал, что Чонгук просто на просто пытается его отвлечь, ведь он ходил очень напряженным, уже готовый от этого разорваться на части. Юнги, сверля взглядом пол, слушал Чонгука, иногда поднимая взгляд на Чимина. Он не мог на него смотреть без боли. Он ощущал себя виноватым. И казалось, эти удары боли скоро доведут Юнги. Он поднялся с места, подходя медленно к Чимину. Осторожно взял его за руку, ощущая, насколько она холодна. Сердце разрывалось на части. — Я скоро приду, Чимин, — прошептал он едва слышно, — я рядом. Он нехотя, с разбитым взглядом отошел от него, снова возвращаясь к Чонгуку. Внезапно аппарат Чимина начал издавать пищащий звук. Юнги весь сжался, подняв на Чимина глаза, а ученые тут же поспешили ко второму. — Что такое? — Взволнованно спросил Юнги у Чонгука, который бросился к мониторам. — Не знаю, ему плохо, — напряженно ответил Чонгук. Юнги не сразу, со страхом, посмотрел в монитор, который показывал Чимина. Там был Чимин. Его Чимин, который стоял посреди своего дворика, и кажется, кричал. Они не могут слышать, но Юнги отчетливо слышал крик, раздирающий. Чимин звал его. Он искал, пытался найти, скитался, не мог этого принять и просто умирал. А сейчас, не выдержав, просто кричит, зовет, только бы Юнги пришел. Юнги впился взглядом в экран, и ему казалось, он сейчас просто разорвется. Ему всем своим существом хотелось туда, к своему маленькому чуду. Чимин опускается на корточки, зарываясь руками в волосы. Как ему больно. А Юнги задыхается. Умирает. Здесь Чимин начинает дергаться в конвульсиях, а аппараты разрываться от писка. — Что происходит? — Начали паниковать ученые, пытаясь успокоить, удержаться Чимина, который начал издавать хрипящие звуки. Главный ученый раздавал указания, а Чонгук смотрел в монитор. Словно о чем-то догадываясь и чего-то с ужасом ожидая. Юнги сходил с ума. Он смотрел на Чимина огромными глазами, не имея понятия, как он может помочь, что с Чимином происходит. Чимин лежит на земле, сжимает судорожно траву между пальцев и Юнги уверен, он плачет. Его разрывает от боли, паники, ужаса, страха. Юнги растерялся. Он смотрел то на кровать, где лежал Чимин и дергался в судорогах, то на Чимина, который там на полу мучился и ему казалось, он сейчас просто не выдержит. Юнги подошел к Чимину, с болью смотря на него, и влага снова рвалась из глаз. Но в этот момент он замер. Шок поразил его так глубоко, что Юнги на миг забыл, где находится. Чимин, содрогаясь в конвульсиях, открыл глаза. Все замерли, в истинном шоке смотря на большие напуганные глаза, взгляд которых был полностью расфокусирован. Его дыхание срывалось, он моргал медленно, слабо, но судорожно, щурясь от ударившего впервые за эти пять лет свет в глаза. У Юнги остановилось сердце, дыхание, и весь мир замер. Чимин открыл глаза. Он вернулся. Вернулся в мир, в котором имеет право жить. А они все отреагировали так, будто он закон нарушил. — Ю… Юн… Юнги, — получилось у него дико напуганным шепотом, полным надежды, страданий, мольбы успокоить. Юнги замер. Он не мог пошевелиться. Сейчас испытывал в себе бурю, сносящую все на своем пути. Не мог поверить. Он сразу Юнги узнал. Но пробыть в этом моменте долго не смог. Его веки ослабли, и он тут же ослаб, почти закрывая глаза и хмуря лицо, словно пытаясь стерпеть боль, которая разрывала его. Он вырвался. Только ученые могли отключить его от аппарата и позволить вернуться в реальный мир, но они даже провод не отсоединяли. Все были поражены. Даже Чонгук не мог скрыть своего изумления, но он то прекрасно понимал, какие будут последствия. Физические и те, которые Чимина сломают. Потому что барьер разрушен. Потому что ложь треснула, и Чимин увидел просвет правды. И больше пытаться удержать эту ложь не получится. А значит, Чимину придется узнать все. Узнать то, что он выдержать не сможет. Чимина моментально пытаются вернуть в виртуальную реальность, чтобы он не успел осознать происходящее, чтобы не умер. Ведь его тело, его мозг и психика не выдерживают это перехода, это резкого вторжения в мир, где Чимин имеет право жить. И вот, еще пару мгновений, и Юнги видит, как Чимин уже не двигается. Спит, снова спит этим навязанным сном, заброшенный обратно в мир, где его так безжалостно оставят одного наедине со страхом, ужасом, непониманием происходящего и ложью, которую он уже воспринять не сможет. Юнги видит на экране, как Чимин начинает двигаться, лежа на земле. Еще пара секунд, ненормальное сердцебиение, и Юнги срывается. — Быстро подключай меня к этой херне, — понесся к своей кровати Юнги, прекрасно зная, как сейчас себя будет ощущать Чимин. Он жутко напуган, он узнал то, что от него всегда скрывали и его понимание происходящего ломается, от чего Чимин может просто сойти с ума. Ему будет жутко страшно. Он вырвался из этого мира в настоящий, настолько сильно всем своим существом рвался к Юнги, пытался его найти. — Нельзя! — Возмутился главный ученый, еще не отошедший от шока. — Закрой пасть, — бросил ему Юнги, усевшись на кровать, — Чонгук, быстрее. — Нельзя идти туда без подготовки, — хмурится Чонгук, который, однако, подошел к кровати Юнги. — Плевать! Подключай! — Злится Юнги. Чонгук сомневается всего пару секунд, но понимает, что пусть это и опасно, это не под его властью. Юнги рвется туда и Чонгук ничего не может с этим сделать. Чонгук без разрешения главного ученого начинает подключать Юнги. Тот лежит на кровати, сглатывает и надеется, что Чимин не испугался слишком сильно. Пара мгновений и мир, который Юнги кажется, теперь пустым отпустил его, чтобы он нашел того, кто делает его жизнь настоящей. Без подготовки перемещаться в виртуальную реальность опасно. Юнги перед каждым погружением проходил некую подготовку, мозг должен постепенно перейти из одной реальности в другую. Резкое перемещение может быть очень опасным. Но Чимина ведь безжалостно туда вновь без всякой там подготовки затолкали. Потому и Юнги на себя все равно. Мозг может быть необратимо поврежден, но его это не волнует. Ему главное к Чимину поскорее попасть, успокоить, обнять, наконец. И вот Юнги вновь просыпается на том же месте, где оказывается всегда. Лес, знакомая дорожка. У Юнги разрывается от боли голова, все кружится и сильно тошнит, но он поспешно, шатаясь в разные стороны, готовый свалиться на землю, встает, прижимая ладонь к голове и направляя к дому Чимина. Сердце бешено отбивает, он пытается побыстрее добраться к Чимину, чтобы тот не оставался один со своим ужасом. Ведь он увидел то, что теперь полностью сломало его представление о мире. А еще наверняка ему физически плохо. Он ведь впервые за пять лет вернулся в реальность, причем не постепенно, а резко. И вернули его обратно так же резко. Юнги казалось, он шел слишком медленно. Один раз он свалился на землю, обматерил все и вся и снова поднялся, спеша к Чимину. Страх парализовал, Юнги дышал громко, прерывисто. А страх Чимина расползался по всей округе, заползая Юнги под кожу. Дойдя до домика, он увидел его. Чимин валялся на земле, и его громкое нервное дыхание, словно он загнанный зверек, пугало до ужаса. Юнги остановился, у него все двоилось в глазах, размывалось, но ему было на себя плевать. Только Чимин. Нужно только добраться до Чимина. Чимин скреб руками по земле, прижимал ладони к голове, пытался спрятать голову руками. Он был в жуткой панике, и казалось, он был на грани безумия. Ему было физически больно, он чувствовал себя адски плохо, разломлено, а психика была разбита, осыпалась осколками. Юнги дошел до него, начал звать его. — Чимин, — осторожно, чтобы не испугать, чтобы услышал, чтобы успокоился и знал, что Юнги рядом, — Чимин, я здесь, — он говорил мягко, с любовью. Чимин пытался разодрать кожу на груди через ткань футболки, и кажется, он погряз в пропасти безумия, не в силах из него выбраться. У Юнги разрывалось сердце. — Чимин, — он сел рядом, а точнее свалился на землю, потому что кости просто не держали. Он взял его осторожно за плечи, стараясь развернуть к себе лицом, — Я здесь, Чимин. Чимин, кажется, не сразу осознал, что рядом Юнги. Он вообще сейчас едва соображал, что происходило. У него раскалывалась голова, его охватила паника. Тело подняло против него восстание, возмущаясь такому жестокому и разрушительному переходу из одного мира в другой. Его тошнило, перед глазами все помутнело, а страх и ужас сжимали глотку, заставляли дрожать и сходить с ума. Он прижимал к голове ладони, словно она готова была разорваться от не возможности принять то, что произошло. — Чимин, — попытавшись обхватить его лицо ладонями, позвал Юнги, уложив того на одно согнутое колено. Чимин открыл глаза, полные дикого жуткого ужаса, и наконец, он, кажется, узнал Юнги. У последнего же был очень напуганный обеспокоенный взгляд. Он смотрел на него пару секунд, словно не веря, что видит Юнги, и наконец, выдал едва слышно: — Ты бросил меня, — его дыхание было таким громким, что понять его было едва возможно. — Нет, — мягко сказал Юнги, ком в горле которого раздирал его стенки, — я не бросал тебя, Чимин, — поглаживая его по щеке, уверял с ласковой улыбкой Юнги. У Чимина был огромный блуждающий взгляд, он выглядел безумным, ужасно напуганным, уцепился за Юнги судорожно, словно только это помогало ему не сорваться. — Бросил, — повторяет сокрушенно Чимин, — ты оставил меня. Что я сделал не так, Юнги? Что я сделал не так? — Даже сейчас, почти сломавшись от пережитого, он думал сперва именно о Юнги. — Чимин, — Юнги казалось, что внутри у него все трещало, — я люблю тебя, — мягко, с грустной ласковой улыбкой, с полным осознанием своих слов и таким же полным с ним согласием. Чимин блуждал напуганным взглядом, но услышав эти слова, зацепился им за лицо Юнги, такое спокойное, уверенное. — Юнги, — неуверенно, заломив брови, а глаза влагой заполнились, — что это было? Я ничего не понимаю, я схожу с ума. Но ведь это было реально, я знаю. Умоляю, скажи, — сжимает его за руку, прося наконец объяснить правду, иначе он сейчас сойдет с ума. Юнги сглатывает, ощущает вкус горечи, метала. Кажется, он действительно ощущает кровь во рту. — Чимин, — облизывает он губы, видит на себе этот измученный испуганный умоляющий взгляд, — я люблю тебя. — Юнги… — Знай, что это правда. Только это во всем мира истинная правда, — Юнги утирает осторожно ладонью щеки Чимина, стирая с них слезы. Чьи, он не знает, то ли его, то ли свои. — Юнги, — его голос был едва слышным, он был беззащитным, он умолял, но пал под этим потом любви, который Юнги обрушил на него. Он сразу же прижался к его губам, отчаянно и так, словно не мог дышать, а Чимин был его глотком воздуха. Чимин еще пытался что-то сказать, спросить, растерянно пытался еще как-то узнать правду, но Юнги пресек все эти попытки горячим поцелуем, который почему-то отдавал вкусом соли. Кажется, это все же Юнги орошал чужое лицо слезами, не в силах справится с болью, которую обрушили на Чимина. Не в силах видеть, как она ломает его. Он не может сказать. Юнги не может сломать Чимина окончательно. Зато он может сказать правду о том, как сильно любит его. И плевать, пускай смотрят. Есть только он и Чимин. Есть только этот момент, которого потому у них уже может и не быть. А Чимин, полностью и давно отдавшийся всецело Юнги, подарив ему свое сердце, под этим напором теплой, укрывающей от всего любви потерялся, сдался. Сердце престало биться от страха, оно забилось от волнения. Потому что самое главное в его жизни теперь связанно с Юнги. Страх и безумие еще пытаются сломать его, но Юнги не позволяет им этого, подставляет свою спину, ее дает исполосовать, кожу содрать. Прочь все страхи, ужасы, Юнги больше не подпустит их к Чимину. Пускай они его сжирают, пускай от него следа не оставят, а он будет Чимина обнимать, от них укрывать, до последнего вдоха. — Мне страшно, Юнги, — прошептал Чимин сорвано, глядя на него уже не столько испуганно, сколько измученно. — Ничего не бойся, — попросил Юнги, накрыв ладонями его щеки, поцеловав ласково и тепло в губы, оставив такие же следы на скулах, даже глазах. Чимин робко обхватил его ладонь, лежащую на своей щеке, и приоткрыл чувственные губы, выпуская тихий выдох. Пускай все страхи и ложь уйдут прочь. Пускай все страхи оставят их, и отдадут себя друг другу, живя только ради друг друга. Они не будут слушать шепот страха, который твердит об ужасном конце. Они не будут его слушать. Юнги будет его целовать, дарить тепло и пускай весь мир вокруг рушиться, он попросит Чимина смотреть ему только в глаза и верить, что он его ни за что не позволит никому обидеть. И Чимин поверит. Пускай под ними земля проваливаться будет, пускай все вокруг будет пылать, пускай они будут уже видеть конец, Чимин будет Юнги верить. Их доверие выше любой логики, любых разрушительных катастроф, которые точно уверяют, что уничтожат. Они этому не поверят. Они верят только друг другу. Чимин тонет в нем, обхватив его пальцы и скрестив с ним руку. Юнги тонет в Чимине, прикрыв глаза, прижавшись к его щеке носом, тоже приоткрыв губы. Нет мира за пределами этой реальности. Не той виртуальной, а той, что создала их любовь. Это один единственный настоящий мир. А другие пускай из отвергают, пускай одного не хотят надолго отпускать в нереальный, а другого никогда не пустят в настоящий. У них есть один единственный на двоих, сюда никто не сможет вторгнуться, никто не разлучит их. Пускай растерзают их тела, пускай доведут их до разрушительного состояния, они будут жить. На глазах друг у друга по частям разваливаться, но они будут держаться за руки, приподняв их повыше, прямо перед лицом, чтобы в глаза друг другу смотреть с уверенностью, сражаясь со страхом, но, не веря ему. Держаться и говорить друг другу, что они будут вместе всегда, что вот, они еще держаться и, не смотря ни на что будут держаться. И пускай миры рушатся. Они будут жить в своем, а он не разрушиться никогда. Стащив с себя рубашку, Юнги снова прижался к его губам, целовал каждую клеточку его лица, тела, прикасался к талии, груди, проводил по ним ладонью, а Чимин прикрыл медленно глаза, отдаваясь своим искренним пылким чувствам. Чонгук, глядящий на это через монитор, как и все остальные ученые, осторожно отошел в сторону. Подошел к другому монитору, и пока никто не обращал на него внимание, пораженные представшей пред ними сценой, пораженные чужим чувствам и тому, что они у этих людей есть, Чонгук осторожно ввел нужные комбинации и нажал нужную кнопку, после которой экран монитора, в который смотрели ученые, потемнел. Те сразу запаниковали, начали разбираться, в чем дело, а Чонгук спокойно отошел подальше, опустив взгляд.

***

Чимин вышел во дворик, неся в руках корзиночку с ягодами. Он шел очень осторожно, робко, словно смущался каждого своего шага. И подняв на Юнги взгляд, такой же пылко-смущенный, он тут же увел его в сторону, словно Чимин сделал что-то, за что ему есть чего стыдиться. Юнги сидел на бревне, глядя на Чимина понимая, как же сильно он его любит. Насколько Чимин прекрасный. Поставив корзиночку рядом, он смотрел на костер, который сейчас еще не горел. — Юнги, — жуя губы, посмотрел на него Чимин, и было видно, как же смущенно он на него глядел, но как вместе с тем нежно и тепло, — я тоже тебя люблю, — вдруг говорит он, словно боясь, что Юнги почему-то разозлится на эти слова. А Юнги замер. Сейчас они оба совсем немного успокоились, потому что они снова рядом. Но ни Юнги, ни Чимин не забывали о том, что произошло с этими переходами. В груди что-то приятно грело и расцветало. — Я знаю, — мягко сказал он, протягивая руку к Чимину. Тот уцепился за его пальцы, словно ребенок, и прильнул ближе, обнимая так, будто Юнги для него весь мир. Так и было. Чимин снова улыбался. Он не забыл, он помнил о том моменте, который заставлял ощущать его безумие и страх, но Чимин был настолько поглощен Юнги, что позволил себе отбрасывать подобную мысль подальше. — Чимин, — тихо сказал Юнги, прижимая его к себе и поглаживая по голове, — ты… — Не говори, — вдруг оборвал его Чимин, а взгляд его стал более серьезным, напряженным. Он почему-то знал, что то, что скажет ему Юнги, сломает его, — я не хочу знать. Я передумал. Что бы это ни было, я не хочу об этом знать. Просто не покидай меня и все. Чимин и так ощущает, что его мир рушится, а то, что скажет Юнги, полностью его разрушит. А он просто хочет жить. Он просто цепляется за любую возможность жить, потому что всю свою жизнь он ощущал, словно у него эту жизнь пытались отобрать, словно рушили ее и оставили без шанса прожить ее. Юнги замолчал. И на этот раз ему действительно хотелось все рассказать, чтобы Чимин не жил в этой лжи. Но Чимин не хотел, он уже был согласен даже на ложь. Кажется, он понимал, что происходит что-то не так, и это не так разрушительно, непоправимо, но отказывался это принимать, готовый жить даже во лжи, только бы она давала ему шанс и надежду жить. Жить рядом с Юнги. Он только сейчас его нашел, и не хочет терять так скоро. Чимин уже знал, что его жизнь почти разрушена, но еще хотел верить в спасительную ложь. Дайте ему еще немного времени. Дайте им еще совсем немного времени.

***

Ночью Юнги проснулся от копошения рядом. Чимин не спал, он сидел рядом, согнув колени и повесив на них руки. Юнги испугался, не ощутив рядом Чимина, боясь, что он может просто исчезнуть. — Что случилось? — Тихо спрашивает Юнги, поворачиваясь к Чимину лицом и укладывая голову между согнутой ногой и животом парня, уложив ладонь ему на бедро. Чимин легонько улыбнулся, глянув на Юнги и осторожно погладив его по голове, словно кота. Они молчали, они пытались игнорировать то напряжение, которое угнетало их. Оба знали, что все рушиться, но предпочли делать вид, что не видят этого. — Юнги, — это имя с его губ звучало так ласково, — я боюсь, я больше не могу жить в этой лжи. Ты ведь тоже поддерживаешь ее, эту ложь. Верно? — Это было сказано не осуждающее, просто как то, что есть на самом деле. Юнги замер и, кажется, даже не дышал. — Я не осуждаю тебя, Юнги. Я понимаю, что ты делаешь это, пытаясь меня уберечь. Я не дурак, прекрасно вижу, что в моей жизни происходит что-то, о чем я не знаю, но оно уничтожит меня. Понимаю, что ты пытаешься меня от этого уберечь, и я никогда, слышишь, никогда не стану осуждать тебя за это, — говорит он своим спокойным мягким голосом. Юнги головы не поднимает, слушает, а в горле ком собирается. Он немного сильнее сжимает пальцы на бедре Чимина, но, не причиняя боли. — Потому, что бы не случилось, к чему бы не привело это умалчивание, скрытие правды и все то, что вы скрываете, я прощаю тебя за это. Этот разговор Юнги пугал. Казалось, слово Чимин боялся, что возможно потом больше не представится случая об этом сказать. Юнги поднял голову, глядя на Чимина этим своим теплым, но напряженным взглядом. Чимин смотрел в ответ. Это хрупкое, нежное лицо, его ласковая теплая улыбка, Юнги не мог сопротивлялся, полностью ему отдавался. Так доверительно себя ему в плен отдавал. Чимин прикрыл глаза, и словно котенок уткнулся носом ему в щеку, легонько потершись о нее. — Я не знаю, сколько еще смогу жить в этом обмане, Юнги, — шептал он так, словно это о не его боли речь идет, а будто он совсем осторожно говорил для того, чтобы Юнги не напугать, — но я постараюсь продержаться подольше. Юнги нечего было сказать. Он только сжал ладошку Чимина, болезненно зажмурившись, и прижался ближе, уткнувшись носом Чимину в грудь. А он обнял его ласково, голову в своих руках худеньких спрятал. Ночной свет вливался в окошко, падая на их постель. Чимин посмотрел в окно, на этот свет. Его взгляд был прекрасным, но взволнованным. Он смотрел туда, вдаль, словно ощущая, что эта даль хочет его забрать. Он получше обнял Юнги, не желая его оставлять.

***

Юнги видел, что Чимин с каждым разом ломался. С каждым днем он мрачнел все больше, пытался сохранить свою улыбку, но становилась все более разбитой. Юнги его не покидает уже четвертый день. Это очень долго. Он ни разу не сделал перерыв, что для его здоровья очень опасно. Юнги рядом, и наблюдает, как с каждым разом Чимин угасает, в его глазах появляется тревожность, которую скрывать было все сложнее. Чимин стал говорить реже, улыбаться еще меньше, а взгляд постоянно прятал. Пытался улыбаться, но было видно, как улыбка эта трещала. С каждой ночью Чимин становился все более беспокойным. Он не мог спать. По утрам, заваривая чай, он выглядел очень торможенным. Словно бомба, которая вот-вот готова была взорваться. Потянувшись к сахарнице, в которой никогда не кончается сахар, он замер. Юнги напрягся, смотря на то, как рушится Чимин, пытаясь справиться с этим. Его брови едва заметно заломились, Чимин поднял на Юнги осторожный полный тихой паники взгляд. Он не выдерживает. Юнги хотел что-то сказать, но не знал что. Он сидел на стуле, опираясь локтем о стол. У Юнги все болело. Голова кружилась сильнее обычного. Но Юнги усиленно игнорировал этот факт. Чимин конечно сразу заметил, что что-то не так, обеспокоенными огромными глазами пытаясь заглянуть в юнгиевы. Юнги, конечно, говорил что все в порядке, и это Чимину каких-то девятнадцать, не то, что ему. Юнги улыбался успокаивающе, а Чимин нервно, неуверенно. А сейчас он не может справиться с этой реальностью. Юнги хочет встать, но от резкого подъема у него вновь кружится в голове, от чего он снова на стул опускается. Чимин тут же забывает о своих терзаниях, подскакивая к Юнги, прикладывая ладони к лицу парня. — Почему тебе становится так плохо? — Искреннее обеспокоенно спрашивает Чимин. Что Юнги может ему ответить? Тот готов сделать все, только бы Юнги стало лучше, а сам Юнги осознанно разрушает свое здоровье. Но иначе он не может. — Не выдерживаю твоей красоты, вот и теряю рассудок, — усмехнулся Юнги, выглядя откровенно плохо. Чимин выглядел очень растерянным, понимая, что Юнги снова что-то скрывает. Ночью сорвало все клапаны. Паника завладела Чимином, безумие подступилось слишком близко, протягивая к нему свои когтистые лапы. Ужас заполз под кожу, леденя кровь, заливая зрачки страхом. Юнги не недоглядел, просто рано или поздно эта паника и так обрела бы над Чимином власть. Юнги же нужно найти силы, чтобы вырвать Чимина из ее лап. — Юнги, — Чимин разбудил его испуганно, нервно, пытаясь, однако сохранить хоть какое-то самообладание, чтобы не напугать Юнги, — проснись, скорее! Юнги было трудно просыпаться, голова раскалывалась, но он быстро попытался взять себя в руки, все же испугавшись такой паники Чимина. — Что такое? — Взволнованно спросил Юнги, промаргиваясь. — Что с ним? — Чимин буквально вцепился Юнги в руку, даже не в силах повернутся назад. Он дико испугался, дыхание его было едва ощутимым, и все тело Чимина было предельно напряжено. Казалось, он от ужаса сейчас мог умереть. Юнги понимал, что произошло что-то ужасное, он видел это по его глазам. И страх начал пробираться и в Юнги. Переведя взгляд за спину Чимина, он увидел в темноте ночи собаку. Бима. Тот лежал на полу, покусывая себе лапу, видимо пытаясь избавиться от надоедливых блох. Только сердце у Юнги в таком же ужасе замерло, а глаза расширились в страхе. Бим… Он был весь в крови, искусанный глубокими ранами, расцарапанный, разодранный. На некоторых местах даже свисала кожа. Он издавал звук, похожий на тот, когда собаки просто увлекаются чисткой своей кожи, тихо издавая что-то вроде рыка. При этом собака выглядела абсолютно спокойной. В немом ужасе Юнги ощущал, как стынет кровь. Чимин даже не поворачивался. Он просто замер, буравя стеклянным, полным безумного страха взглядом точку на груди Юнги, кажется, даже стараясь громко не дышать. Юнги было тоже очень страшно, но он осторожно отцепил руку Чимина от себя. — Юнги, — он снова цеплялся за него, но не поворачивался, его тело было крайне напряжено, — что с ним? Не подходи к нему, — его голос дрожал и был пропитан испугом. Казалось, у него сейчас сердце остановится. Юнги все же встал, осторожно приближаясь к собаке. Он пока еще не понимал, что происходит, но уже начинал догадываться. Оказавшись рядом с собакой, он увидел, как та спокойно, но все же с некой нервозностью, продолжала грызть себе бок. — Бим… — сколько жалости было в его голосе. Но когда Юнги услышал звук вонзающихся в плоть зубов, резко прикрыл глаза. Собака заскулила, но грызть себя не прекращала. А Чимин понимал, что это все связанно с тем, чего он не знает. Услышав то же, что и Юнги, он вздрогнул, впившись руками в простыню, сидя к Юнги с собакой спиной. Через пару мгновений собака начала надрывно скулить, кажется, укусив себя до той степени, что уже не смогла этого стерпеть. При этом она все равно не прекращала. — Юнги! Убери ее, Юнги! — Чимин сорвался на панический крик, прикрывая уши руками и зажмуриваясь от ужаса, пригнувшись к кровати. Собака мучительно и разрывая уши скулила, сходя с ума, продолжая себя грызть. — Убери ее! Юнги, убери ее! — Безумно кричал, требовал, жмуря глаза, ненавидя себя же за свои слова и просто сорвавшийся в пропасть страха. Юнги знает, Чимин самый последний человек, которого можно было бы назвать жестоким. Он наверняка ужасно жалеет Бима, и позже будет винить себя за свои действия, но Чимин понимает, что все это из-за тех всех скрытых понятий, о которых он не знает. Чимин доведен до края всеми этими скрытностями, замечая, что происходит что-то не так, и не имя возможность понять. При этом ему ведь открыто дали понять, что он прав. Что что-то происходит, что он чего-то не знает. И это просто преследует его страхом. И сейчас, видя, что происходит с Бимом, и так будучи на грани, уже не в силах принимать ту ложь, которой его пытаются напихать, Чимин прекрасно понимает, что это связанно со всеми этими тайнами. Потому то и срывает рассудок. Потому то просто хочется спрятаться от этого ужаса. Чимин воспринял это не как несчастье, которое случилось с собакой, а как что-то за законами логики, что-то паранормальное или просто безумное. Какой-то сбой. Какой-то ужас. Что-то ужасное и необъяснимое, что испугало его до того, что у него чуть сердце не остановилось. Потому то он умолял убрать этот страх подальше. Перед ним раскрылась часть правды, которая оказалась для него почти непосильно и чуть не свела с ума. Он совсем немного прикоснулся к правде, чуть не потеряв рассудок. И потому так испугался. Будь это другая ситуация, Чимин бы наверняка отнесся к Биму совсем иначе и, сдерживая страх от непонимания ужасного происходящего, все равно попытался бы ей как-то помочь. А сейчас он словно отнесся к Биму как к чему-то не живому, чему-то то ли паранормальному, то ли тому, что просто сдало сбой. И это его почти свело с ума. Юнги подхватил собаку на руки, она пыталась его укусить, кажется, уже обезумев от боли. Чимин, задыхаясь и согнувшись к кровати, пытался заглушить скулеж собаки. Юнги пошел в сторону леса. Собака кусала его, но почему-то уделяла больше внимания тому, чтобы нанести увечья себе. Юнги было ее жаль. Он помнил, что она не настоящая, но в это трудно верить, когда Бим вел себя как самая настоящая, реальная собака. Сейчас самое главное было унести ее подальше. Он понимал, что помочь ей уже не может. Почему-то она дала сбой. Насколько Юнги понял, пускай мозг его был воспален, Бим начал, как и всегда, грызть себя от блох. Только, похоже, что-то пошло не так и программа в его поведении зациклилась на одном действии, от чего Бим не смотря ни на что, выполнял это действие. Естественно и вел себя так, как должна была бы вести себя собака, когда ей больно. Юнги положил бедную собаку на землю. Та продолжала себя грызть и жалобно скулить. Сердце у Юнги разрывалось. Он не мог на это смотреть. Но смотрел и решался на что-то. Понимал, насколько это ужасно, но не видел другого выхода. Подняв лицо вверх, он словно пытался привлечь внимание ученых. Они ведь наблюдают за ними? Сейчас ночь и обычно в такое время они не ведут наблюдение. Но он так надеялся, что хотя бы Чонгук видит их. Он помахал рукой, словно прося как-то помочь. Его нервы тоже сдавали, брови заломились. Собака не успокаивалась и скулила, а еще уже вся была в крови. Видеть, как она продолжает себя мучить Юнги уже не мог. Переведя нервный взгляд куда-то в сторону, он поискал то, что ему нужно было. Зацепившись за это взглядом, он, уже не выдерживая полного боли и жалости скулежа собаки, Юнги подошел к камню среднего размера, лежащему на земле. Программа ведет себя так же, как и работаю законы в реальном мире. Если Чонгук установил обновление программы, тогда Бим, после исчезновения вернется вновь. Или не вернется. Все зависит от того, как сделал Чонгук. Юнги знает, что собака не настоящая. Всего лишь программа. Но ему слишком сложно это сделать. Тем не менее, он сжал камень в руках сильнее. Подошел к собаке и с болью в глазах погладил ее по голове. Они дарят им тех, к кому привязывается сердце, а потом так безжалостно лишают их. Или заставляют самим их лишаться.

***

Юнги вернулся и Чимин уже скулежа не слышал. Чимин же так и оставался на месте. Он замер, и дыхание его было судорожным, едва слышным. Юнги осторожно подошел к Чимину. Он знал, что это уже крах. Знал, что это уже за пределами грани. Больше скрывать он не сможет. — Чимин, — прикоснулся он осторожно к его плечу, прекрасно зная, в каком ужасе тот находится. Юнги еще хотя бы знает, почему так произошло, а Чимин нет. Чимин, даже не шевелясь, зажмурив глаза, пытался как-то успокоиться. Не дать себе сойти с ума. Юнги было так больно смотреть на то, как же мучился Чимин. — Расскажи, — сквозь зубы выдавил он, — пряча глаза в ладонях и прижимаясь лбом к матрасу. Юнги сглотнул. Сердце бешено отбивало. Он просит Юнги свой мир разбить. Как Юнги может это сделать? — Что происходит? — Чимин еще был очень сжат, знал, что то, что услышит, вряд и сможет выдержать, — Что с этим миром происходит? — Его нервы были на грани. Юнги сидит перед ним на корточках, пытается как-то правильно подобрать слова. Пытается, подбирает и наконец, просто начинает говорить. Как донести человеку, что вся его жизнь нереальна? Что то, во что он верил не настоящее? Что даже кровать, на которой он лежит и воздух, которым, как он думает, дышит, тоже. Не умеет любить, считают непригодным, жертва ученых, ненавистный людям человек, не умеющий любить. Мир сломался, мир был рушиться, рассыпается на куски, разваливается. Но он ведь не настоящий. А настоящего у Чимина нет. Ничего. Абсолютно. Никогда. Все эти слова то, что описывает его жизнь. Конечно, Юнги говорит совсем иначе, аккуратно, осторожно, ласково держа за руку, но смысл не меняется. Чимин слушает, в какой-то момент открывает глаза, смотрит перед собой, на простыню. Юнги боится, у того сердце не выдержит. Эксперимент, стертая память, проверка. Обещание того, что все это ошибка, ложь, чушь. Что Чимин живой, может чувствовать. Страх, заполнивший Юнги от того, что Чимин молчал. Юнги делал паузы, обеспокоенно глядя на не шевелящегося Чимина, словно проверяя, в порядке ли тот, и можно ли продолжать. — То есть, — вышло слишком резко, что резануло по Юнги, — ты хочешь сказать, что я не умею любить? У меня есть какой-то там гормон, который не позволяет мне этого? — Чимин, наконец, выпрямился, повернув на Юнги странный взгляд. — Гормон есть, но ты умеешь любить. Ты сам это знаешь, Чимин, — напряженно ответил Юнги. Чимин какое-то время молча на него смотрел. Его пальцы медленно, но судорожно сжали ткань простыни. Взгляд выражал настоящее противостояние, неверие. Он не хотел верить в такую реальность. Пускай будет какая-то другая причина, объяснение, но не это. И слышать все это было настолько больно, что брови его снова заломились, и он пытался как-то держаться, чтобы выражение его лица не выдало то, что творится внутри него. В глазах была мольба, чтобы Юнги сейчас сказал, что все то, что было сказано неправда. Но Юнги больше врать не мог. Он готов вместе с Чимином разрушиться, но врать ему больше не может. — Что за чушь, Юнги? — Усмехнулся нервно Чимин, словно желая отстранится подальше, — я ведь умею любить, — эта его разбитая улыбка – она убивала Юнги. — Это что… — у него пропадал голос, а глаза – они темнели, в них все рушилось. Юнги ощущал, что все его основы так же само рассыпались, — это все… ненастоящее? — Усмехнулся снова, отстраняясь подальше. Его усмешка была разбитой. Его мир ломался. Он не верил. Не хотел верить. Кто бы поверил в такое так просто? Хотя Чимин подозревал, что происходит что-то не так. Юнги только и мог, что гулять взглядом по сторонам, ощущая себя чудовищем. Голос и слова пропали. Чимин на его глазах ломаться начал, а Юнги уже почти разрушился полностью. Он смотрел в глаза Юнги, видел в них тоскливый мрак и взгляд Чимина расширился в ужасе. Такого дикого сопротивления и неверия, такого отчаянного не желая верить в такую реальность, такого всепоглощающего, сводящего с ума страха Юнги еще не видел. И это все проходил его бедный Чимин. Его чудо, которое раньше так ярко улыбалось. Казалось, он просто сейчас разорвется. Чимин тяжело сглотнул, сжался весь, и, опираясь руками о кровать, попятился назад. Казалось, что его руки под весом тела сейчас сломаются. — Чимин, — Юнги едва смог выговорить это, — пожалуйста, поверь мне. Ты настоящий. — Нет, — голос тихий, сорванный. Взгляд напуганный, по-детски растерянный, загнанный, — этого не может быть. Все это чушь. Чимин сорвался с кровати, когда Юнги попытался взять его за руку. — Нет, — судорожно повторял Чимин, сорвавшись к кухне. Юнги ощутил страх, поспешив за ним. Чимин зарылся пальцами в волосы, глядя в пол таким взглядом, что ужас от его нахлынувшего неверия вызывал у Юнги тихую панику. — Чимин, — ласково, тихо, умоляя не срываться с края, не утопать в этом безумии. Сделал несколько шагов вперед, коснулся плеча, а Чимин дернулся, словно он оголенный провод под сильнейшим напряжением. Повернул на него этот свой взгляд, его такие красивые глаза, ранее излучавшие яркий свет, сейчас заполнились густым черным мраком. И Юнги боится, ему через него не пробраться. Он отскочил. Он создал расстояние, которого между ними никогда не было. От этого Юнги показалось, словно в его кровь впустили что-то обжигающее, острое, с концами, что цепляются о каждую стенку сосуда, безжалостно ее распаривая. В его глазах страх. Человеческий мозг не может совладать с такой информацией. Осознание не выдерживает, трещит, разлетаясь щепками в разные стороны. Но одно ясно точно – Чимин поверил. Судорожно пытается отторгнуть эту информацию, не хочет в нее верит, но она пролезает в его голову и ядом отравляет каждую клеточку мозга, окуная в сумасшествие. — Не трогай меня, — шепотом, дрожащими губами, а Юнги только что сердце сорвалось вниз, разбилось на осколки. Лишь один человек может его заново склеить, но он сейчас между ними барьеры выстраивает. Руки о тернистую проволоку ранит, они уже все в крови, но он продолжает выстраивать, только бы себя спасти. Потому что Чимин Юнги верил. Потому что обещал, что простит все, но простить такое просто не в силах человеческих. Юнги приходил сюда ради эксперимента. Созданное учеными одиночество. Мир, настоящий, в который он так рвался, отобранный просто ради проверки. Проверки, определяющей, не бесчувственная ли он тварь. — Ты меня не любишь? — Юнги ожидал услышать все. Обвинения за то, что скрывал, за то, что они поддонки, укравшие его жизнь и здоровье, пытающиеся играть с его сознанием и чувствами. Но не это. Это, не смотря на все остальные, ломающие мозг вещи, самое важно, что сейчас Чимина волнует? Как же он его любит… Юнги, в самом деле, в искреннем шоке смотрит в его глаза, понимая, насколько сильно Чимин в нем пропал, если даже сейчас он для парня остается главной основой. И от этого становится так плохо, паршиво, ведь Юнги его доверие нарушал. Ведь он во всем виноват. Юнги опускает взгляд вниз медленно, потому что ему кажется, что даже резко повернутый в сторону взгляд сможет разбить мир перед его глазами. И не понимает, как своим молчанием дальше разбивает Чимина. Ему просто сложно справится со своим чувством вины, что сдирает с него живьем кожу, а Чимин на свой вопрос ответа не слышит, взгляд, уведенный в сторону, замечает. Да что там, у него не мир настоящий или виртуальный рушиться – у него его личный, в единственном в котором он жить хочет, ломается. В нем только он и Юнги, но Юнги сейчас его собственноручно разрушает. Чимин делает пару шагов назад, медленно, словно ноги сломаться сейчас могут. Сердце отбивает громко, но слишком медленно, отрывисто, оглушая. Оно так громко в груди бьется, что Чимин буквально его словно бы последние удары ощущает. Наконец глянув на Чимина, Юнги понял, какой же он идиот. Что же он молчит? Со своей болью справиться пытается, с тем, что Чимин такую мысль допустить смог, а Чимин в это время разрушается. А Юнги молчит. — Чимин, — дико испуганно, осознавая, что творит, что сомнениям укрепиться помогает, — ты с ума сошел? Не смей даже сомневаться во мне, — Юнги сделал к нему шаг, Чимин от него назад. Его глаза… Юнги никогда их не забудет. Это все его вина. — Ты не любишь меня, — шепчет сокрушенно, неверяще Чимин, качая еле заметно головой, — ты все это делал, потому что они так сказали. Они тебе заплатили? — Юнги хотел было что-то сказать, но последний вопрос осек его. Да, ему за это заплатили. Юнги понимает, что врать не хочет, но с каждой секундой ситуация провально становиться хуже. — Чимин, — голос у Юнги помрачнел, но своего волнения он спрятать не мог, — послушай… Чимин ответ на последний вопрос уже понял. Прикрыл глаза от того, что боль просто с размаху ударила его пощечиной. — Не подходи ко мне, — Юнги не ожидал такого поворота событий. Он хотел быть рядом в этот момент, помочь, чтобы Чимин у него этой помощи искал, а он его прогоняет, — не подходи ко мне, — повторил, все больше отступая назад. И Юнги понял. Если сейчас ничего не сделает, потом уже будет поздно. Ему нужно действовать, чтобы спасти их и Чимина. Юнги подошел. Стремительно и безоговорочно. Чимин уже упирался в столешницу, потому развернулся резко торсом назад, к ней, зажмурив глаза и упершись в нее руками. От Юнги исходило что-то, что заставляло Чимина задыхаться. Это было его отчаяние. Юнги был на краю, но пытался как-то Чимина от него удержать. — Я люблю тебя, — уверенно, тихо, бесспорно, взяв его за руку, потом за вторую. — Нет, оставь меня, — Чимин начал судорожно пытаться вырвать свои тонкие руки из его, не поднимая взгляда. Ведь смотреть ему в глаза больно. Ведь свои страхом и слезами заполнены. — Чимин, я делал все это не ради эксперимента. — Не лги мне, ты с самого начала оказался здесь ради него. Иначе бы ты сюда попасть не мог. Ты… — дыхание у него сбилось, брови заломились, ведь он уже не справлялся. Выглядел таким сломленным, таким беззащитным, но пытающимся еще как-то защититься, — ты согласился на это, — поднял на него наконец-то безумно испуганный болезненный взгляд, — Прийти к бедному одинокому человеку, чтобы тут же получить от него любовь, доказать ученым, что их подопытная крыса не так бесполезна. Это так больно ранило Юнги, что он ощутил, как сердце просто начало пропускать удары. Чимин думает о нем и себе именно так. Подопытная бесполезная крыса. Юнг онемел. Ни слова не могло вырваться с его губ. Юнги трудно выражать подобные эмоции, говорить о них столь прямо, но… Юнги опускается на колени, прижимается лбом к его животу, обнимая за ноги, словно держась за спасительный круг. Он дрожит, Чимин это чувствует. А сам при этом Юнги остается почти немым и внешне непроницаемым. Какая ложь. — Я люблю тебя, — голос у Юнги тоже дрожал, — ты стал моим миром. Мне не нужен реальный. Я поддонок, раз согласился на этот эксперимент, но я не жалею. Чимин замер в его руках, желая то ли оттолкнуть, то ли прижаться к нему. Пока лишь сомневался, ощущая, как сердце разрывается, как его всего трясет. — Если бы не меня, так другого бы к тебе отправили. — И думаешь, я бы и ему так открылся? — Осуждающее, еле сдерживаясь — Нет, — улыбнулся Юнги едва заметно, цепляясь руками уже за бедра Чимина, — ученые не учли одного. Они не знали, что твое сердце сильнее всяких гормонов. А оно не впускает к себе любого, Чимин. Не впускает, — это Юнги, кажется, даже больше говорит себе, нежели Чимину, сжимая пальцами ткань на его штанах, но при этом, не причиняя ему боли. Чимин запрокинул голову назад, пытаясь сдержать эти слезы, что так просились наружу. Он же сжимал края столешницы позади себя. Шок от осознания того, что весь его мир ложь сражался с шоком от возможности, что Юнги все это время притворялся и действовал только ради эксперимента. Второе, что просто невероятно и безумно, но так понятно, сильнее. — С самой первой секунды я был с тобой только ради тебя. — Мне не нужна жалость! — Все же слезы удержать не получилось. Потому Чимин хотя бы приложил ладонь ко рту, чтобы не позволять крику отчаяния вырваться наружу. — Это не жалость, — как Юнги находит в себе силы говорить? Каждое слово он еле выдавливает из своей глотки, — это не жалость, Чимин. — Оставили бы меня тут одного, — всхлипы прерывали его речь, а от эмоций, что разрывали его, он ударил ладонь по краю столешницы, который до этого сжимал, — я бы лучше вскоре умер, но никогда бы не знал, что этот мир фальшивка. И тебя бы не знал. И твою фальшивку тоже! Это разорвало Юнги, разнесло его по кусочкам и по всей территории. Ему показалось, что он умер. Настолько сильно ему показалось, что все в нем погибло. Он почти перестал дышать. Сжал ткань на чужих бедрах почти до треска, но и слова не проронил. Он просто физически не мог. Показалось, что все погибло. Чимин считает его чувства фальшивкой. Он пожалел, что встретился с ним. Юнги не имеет права его обвинять, ведь такое суждение было очень даже логично, если посмотреть на ситуацию. Но… Юнги с этим справится, не может. Он не мог даже пошевелиться. Все в один момент перестало иметь смысл. Вся его жизнь. Зачем ему реальный мир, зачем виртуальный, если там нет человека, который стал для него всем? И может быть, Юнги действовал как-то иначе, увереннее, с напором, но где взять на это силы? От него все опоры отобрали. Потому что боль Чимина было выдержать трудно. Потому что его мир рушить, в его глаза, полные ужаса смотреть было невыносимо. Потому что узнать, что Чимин теперь в его любовь не верит, тогда как она все, что у Юнги есть, оказалось для него непосильным. Он не знает, сколько времени он так стоял. Ведь все для него остановилось. Только он вдруг почувствовал ласковые руки на своей голове, и тихое, испуганное «Юнги». Сердце впервые за это время сделало удар. Оно только ждало спасения от Чимина. Тихо и покорно ждало, вверяя ему себя. Не спаси его сейчас Чимин, он бы просто, наверное, умер. — Юнги, прости, — его голос дрожал, а глаза стали совсем большими, до безумия виноватыми. Он согнулся над Юнги, обнимая его голову, прикасаясь к макушке губами, сверля невидящим взглядом пол перед собой. Юнги вмиг ощутил, как все в нем снова ожило. Чимин все эти руины обрушивающиеся руками удерживать начал, удары получал, но делал все, чтобы как-то все сохранить. Чимин просто ощутил, что ткань его футболки, в том районе, куда Юнги уткнулся лицом, стала влажной. И больше ничего ему не нужно было. Ничего больше этому искреннее любящему сердцу не нужно было, чтобы проглотить всю свою боль, ее себе в глотку запихать, и чувства любимого человека залечить. Юнги сильнее сжал ткань под руками. Насколько же чистый, искренний этот человек, если всю свою боль сейчас проглотил, ужасно растерявшись и испугавшись от понимания, что сказал то, что причинило боль. Он сел на корточки, а Юнги его сразу обнял, можно сказать даже уцепился, прижимая к себе. Возможно, просто не хотел показывать свои глаза. Слезы, или то, что находилось на дне этих глаз. Настоящие руины. Не хотел, чтобы Чимин ощущал вину. — Прости меня, Юнги, — его голос совсем мягким стал, растерянным, — прости меня, пожалуйста, — его касания, объятия были такими осторожными, невесомыми, ласковыми, от чего Юнги еще больше терялся в своей боли. Почему он молчит? Чимина это так пугает. — Я верю тебе, Юнги. Слышишь? Я верю. Мне просто… страшно, — его взгляд стал потерянным. Он уже ничего не понимал, не знал, что делать, но уверен был в одном. Пускай даже если Юнги когда-то преследовал корыстную цель, он, Чимин, ни за что сейчас не сделает ему больно. Пускай Юнги ему ее причинил. Все равно. Чимин так не сможет. Не хочет. Прижимает его голову к своему плечу, поглаживает, ощущает, как слезы по щекам стекают. И такого человека они на эксперимент пустили? В не способности чувствовать обвинили? — Я, правда, тебя люблю, — Юнги попытался сохранить спокойствие голоса, хотя был почти разбит. — Я знаю, — целует его в висок Чимин, делает это взволнованно, отстраняет Юнги немного от себя, видит, наконец, его опущенный темный взгляд и пугается еще сильнее. — Прости меня, Юнги, я не хотел, — испугался словно ребенок, обхватив лицо Юнги ладонями, — прости, пожалуйста. Я испуган, этот мир был ложью всю мою жизнь, — его ладони так дрожали, но дарили мягкие прикосновения. Юнги положил одну из своих рук на его, — я пока даже осознать этого полностью не могу. Мне страшно. Мне стало страшнее всего от того, что и ты мне лгал. Чимин пытался объяснить, говорил о своих чувствах открыто, чтобы Юнги понимал, почему он так сказал. Юнги понимал. И ни капли не обижался. Ему было больно за Чимина. И за то, что ничего он сделать уже не сможет. — Я тоже жил в мире, где никого нет, Чимин, — кажется, Юнги смог найти в себе силы немного восстановится, — рядом со мной никого не было. Я никого рядом с собой не видел, — Юнги положил ладонь на шею Чимина, — я, так же как и ты, впервые встретил человека здесь, в этом мире. Мой мир тоже был пустым, Чимин, — взглянул ему в глаза своими разбитыми Юнги. Чимин весь напрягся, сглотнул, его брови заломились и просто поддался вперед, целуя его отчаянно. Юнги на миг даже не мог пошевелиться. Осознание, наконец, поняло тот факт, что Чимин все свои барьеры вмиг разрушил, все стены, и проволоки шипастые убрал. Руки вновь разодрал, но сделал это. И снова сделает. Всегда будет себя полностью отдавать и ради Юнги всем жертвовать. Юнги ответил на поцелуй. Так же отчаянно, наконец, ощутив в себе жизнь и жизнь вокруг. Чимин был напуган, но пытался свою панику сдерживать, только бы Юнги успокоить. Юнги разрушался, догадываясь, что для него это будет слишком сложно, но все равно не ожидая такого сильного удара. Но он жил. Его мир не рухнул, только потому, что Чимин его спас.

***

Мир стал сыпаться сквозь пальцы. Чимин понимал это, видел, как Юнги становится хуже. Он уже так долго не уходил, и теперь Чимин понимает, почему Юнги так часто плохо. Все вокруг ложь. Чимин смотрел теперь на этот мир, как на что-то чужое и враждебное. Раньше он чувствовал себя здесь хотя бы как дома. Было страшно, было ощущение какого-то отчуждения этого места, но сейчас он ради Юнги пытался сдерживать свой страх, но выдерживать это было все сложнее. Он ко всему касался с каким-то отторжением. Потому что все это не настоящее. В какой-то момент перестал готовить. Юнги, зайдя в домик, хмуро глянул на Чимина, сидящего с безжизненным взглядом за столом и мотающего в руках сахарницу. Он апатично высыпал сахар на стол. В этом действии смысла было не много, но это только для того, кто не столкнулся с ложью своего мира. С тем, что ничего здесь не настоящее. И сахар даже не кончается. Зачем его вообще сюда добавили? Чимин глянул себе за спину, глядя на столешницу. Он ведь ел только одни ягоды да все, что мог приготовить, только бы никак не навредить животным вокруг. Кривая улыбка появилась на его губах. Как же его обманывали. Юнги все это видел, он осторожно подошел к нему, становясь напротив. — Почему ты не готовишь ничего? Ты не ел уже несколько дней. — А что со мной будет? — Поднял на него пустой взгляд Чимин, — я все равно от голода не умру. Как я понял, у меня из желудка в реальной жизни торчит труба, — хмыкает он разбито. Это, честно говоря, пугает, это жутко, — так что ничего со мной не случиться. Я не хочу есть лживую еду. Не хочу дышать лживым воздухом, — напряженность в его голосе скрывать не удавалось. Он старался ради Юнги сдерживаться, но он был на краю. Юнги не знал, как переубедить его. Ведь, по сути, он прав. Чимин не умрет, если не будет есть. Система установлена так, что еда в его тело поступает тогда, когда Чимин уже начинает основательно голодовать. До этого ожидалось, пока Чимин в виртуальной реальности примет пищу. Без ее приема Чимина старались не кормить, чтобы не портить его логичное понимание мира. Но Чимин никогда не ждал ощутимого чувства голода, принимая пищу сразу, как захотелось есть, а потому его кормили хорошо. Но Чимину нужно было продолжать как-то жить. Ему нельзя было окончательно бросать жизненную деятельность. Ведь тогда он совсем с ума сойдет. — Чимин, — подошел он совсем близко, а сам Чимин не смотрел на него, буравя мрачным взглядом стол, — пожалуйста, не веди себя так, — кладет ладонь ему на голову Юнги, взволнованно и мягко пытаясь заглянуть в глаза. — А как я выгляжу там? — Бросил на него резко взгляд, сжавшийся Чимин, его руки нервно теребили баночку из-под сахара, — я выгляжу так же, как и здесь? Юнги напряженно согласно кивнул. — Я лежу там пять лет? — С жутким оттенком спросил Чимин. Юнги кивнул. — И что, за это время я ни разу не шевелился? У меня конечности от такого не атрофировались? Юнги увел взгляд, сжимая ладонь Чимина. Он не дурак и прекрасно понимает, что из-за долгого лежания с его телом могут быть проблемы. Юнги это отрицать не может, но и подтверждать тоже. — Чимин, — тяжело вышло у него, — пожалуйста, не зацикливайся на этом. — Хочешь, чтобы я дальше делал вид, что верю в эту ложь? — Взгляд его был напряженным, даже немного негативно настроенным. Но не по отношению к Юнги, а к этом миру. Он не хочет больше принимать эту ложь. Юнги это понимал. Только обнял, а Чимин, пусть и ощетинился, прижался к нему.

***

Вечером восьмого дня Чимин подошел к Юнги, сидящему на кровати, и уверенно сказал: — Уходи. Юнги сидел, согнув колени, и облокотившись о них, опустил на ладони голову. Она раскалывалась. Его так тошнило, что казалось, любое движение заставит его вырвать. Он в последние дни все больше ложился, а Чимин, постоянно пребывающий в мрачном состоянии, тем не менее, опасливо поглядывал на Юнги. А сегодня с самого утра Юнги не мог встать. Он улыбнулся, как всегда пошутил, мол, возраст, что поделать. Чиминова холодность, которая возникла из-за элементарного отторжения всего, что его окружает, вмиг трещала под напором испуга за Юнги. Он его любил. Так же ласково, трепетно, и ни в чем не винил. Он даже приготовил завтрак, что перестал делать уже давно, просто чтобы покормить Юнги. Это так глупо, ведь по сути оно ему никак не поможет. Чимин это осознавал, но все равно в тихой панике как-то пытался ему помочь. Чимин уже в каком-то смысле привык к постоянному нахождению в виртуальной реальности. Его мозг буквально приелся к аппарату и подключен к нему намного сложнее, чем Юнги. Юнги же не привык к такому. Чимин сидел рядом на кровати, кормил его. Глаза у него были виноватые, потому что он понимал, что Юнги не уходит ради него. Не хочет оставлять одного. Не хочет расставаться. Так же было стыдно за свое такое поведение. Юнги ни капли не обижался на него, пытался улыбаться, чтобы подбодрить, хотя улыбка его была вымученной. Чимин осторожно погладил его по голове, взволнованно и с нежностью смотря на этого сильного человека, который прячет лицо в ладонях, старясь делать вид, словно все хорошо. Чимин весь день ходил, как угорел, крутился возле этой кровати, уже совсем растерянным стал, постоянно подсаживаясь рядом, словно ребенок, который видит, что происходит что-то плохое, но не знает, как помочь. Он касался локтя Юнги, дергал аккуратно за ткань на футболке, щенячьими глазами умоляя посмотреть на него. Юнги лица за весь так нормально и не показывал. Поднимал голову на какие-то мгновения, пытаясь держаться, но ему явно это было сложно, и опускал ее на ладони вновь. Чимин за этот день выел себе все нервы. А вечером сделал решение, которое причинило ему боль. Но пусть лучше так, нежели Юнги будет рядом с ним страдать. Он не должен оставаться здесь. — Уходи, — сказал он прямо, и даже как-то строго. Юнги тяжело поднял на него голову. Взгляд его был затуманенным. — Уходи, Юнги, — взгляд его был разбитым, обреченным, но уверенным, — ты уже не можешь здесь находиться. — Я не уйду, — тихо ответил Юнги, опуская голову осторожно обратно. Казалось, что все давило на него, словно он изнутри разрывался. Чимин нахмурил брови, подходя ближе. — Ты себя убьешь! Зачем тебе это нужно?! — Я сказал я не уйду, — не криком, но неоспоримым тоном. Чимин совсем разнервничался, не зная, что делать. Его брови нахмурились, и сейчас он выглядел по-детски мило в этом своем гневе. А еще невероятно красиво. Юнги подметил про себя эту мысль с теплой улыбкой, когда посмотрел на Чимина. — Вернешься сюда снова. Я буду тебя ждать, — более мягко, чтобы уговорить. — Они меня больше не вернут сюда, — после короткой паузы ответил Юнги. Повисло молчание. Чимин растерянно смотрел на него, начав бегать взглядом по сторонам. — Почему? — Слишком уязвимым голосом. — Я это знаю, — просто ответил он мрачным голосом, — в этот раз я нарушил их указания. Юнги долго думал об этом. Теперь его могут в следующий раз просто отстранить от эксперимента. Теперь ведь Чимин понял, что что-то не так. Он побывал в реальном мире. Что если ученые посчитают, что пускать Юнги к Чимину опасно? Ведь как он на него повлиял, если он насильно вернулся в реальный мир, только бы Юнги найти? Что если они считают, что он Чимину все рассказал? Смысла убирать Юнги и посылать другого человека к Чимину уже нет, но что, если они тогда просто прекратят эксперимент? Что если когда Юнги вернется, они просто отключат Чимина от аппаратов жизнедеятельности, перед этим отключив питание аппарата виртуальной реальности? Что, если это последний его поход к Чимину? А еще он просто на просто не хотел его оставлять одного. Больше не оставит. Ни за что. И понимание того, что он может так погибнуть, все равно не переубеждает его. Даже понимание того, что если он умрет, Чимин все равно останется один, его тоже оставить сейчас Чимина одного заставить не может. — Юнги, — Чимин злился, видеть эту его черту характера Юнги тоже было очень интересно, он почти никогда ее не показывал, — я больше не хочу, чтобы ты был здесь. Уходи. Я сам справлюсь, — это было сказано после некой паузы. Он сам знает, что вряд ли без Юнги сможет. Но так же не хочет, чтобы Юнги погиб, — тебе не обязательно умирать со мной в этом мире. Проводить свою жизнь здесь. — У меня другой жизни нет, — поднял на него пустой взгляд Юнги. Чимин снова растерялся. Но тут же снова нахмурился. — Как-то жил без меня ранее, и сейчас день сможешь. Поспи, поешь, к тебе уже, как и ко мне, наверняка подключены аппараты искусственного питания. Не хочу, чтобы ты превратился в труп. С тобой в таком состоянии даже поговорить нельзя. Давай, проваливай в свой настоящий мир, — нарочито сердито говорил Чимин, недовольно взмахнув руками, мол, «выметайся». Юнги не смог сдержать улыбки, которая расползлась на его лице. Какой же Чимин опасный и одновременно забавный, когда вот так причитает. Чимин подошел к нему, поднимая осторожно голову Юнги наверх. — Вали, кому говорю, — хмуро смотрел на него Чимин, — ничего со мной за это время не случится. Я пять лет тебя ждал. Тебя. — Подожду и пару деньков, — продолжил он с нежной улыбкой. У Юнги перед глазами все плыло, и кажется, что-то начало глушить его. Но он улыбнулся на ласковую улыбку Чимина. А в следующую секунду его глаза начали медленно закрываться и тело ослабло. Сильнейшая боль пронзила его голову, от чего он просто начал терять рассудок. Чимин, испугавшись до сердечного удара, широко расширил глаза, тут же удержав Юнги за плечи, чтобы он не свалился на пол. — Юнги, — напугано, изумленно, — Юнги! Что с тобой? Страшнее всего то, что в реальном мире он хотя бы как-то смог повлиять на Юнги. А здесь, чтобы он не сделал, это не отразить на физическом состоянии Юнги. Он не имеет понятия, сможет ли даже привести Юнги в чувство. — Юнги! — Начал осторожно бить его пальцами по щекам до жути напуганный Чимин. Но Юнги не отзывался. Он сильно побледнел, и в сознание не приходил. Сердце у Чимина бешено отбивало. Панка накрывала его с головой. Он сорвано задышал, бегая нервным взглядом по лицу Юнги. Он не имел понятия, что ему делать. Он начал его трясти за плечи, но это не помогало. А что если он… умер? Сердце при этой мысли так остро закололо, что Чимину показалось, у него действительно приступ. Он начал судорожно трясти Юнги за плечи снова, бить по щекам, но это все равно не помогало. Чимину было страшно это делать. Он не знал, можно ли так делать. Можно ли давать им знать, что он знает. Страшно было обращаться к тем, кто с ним такое сделал. И не известно, что они сделают с ним потом, узнав, что он в курсе. Только Юнги важнее. Потому Чимин поднимает голову вверх, будто там, наверху, он сможет их увидеть. — Помогите ему! — Закричал он, осторожно уложил Юнги на кровать и замахал руками, как делают, когда видят спасительный самолет, желая привлечь внимание, — Помогите ему! Но Юнги лежал бездвижно.

***

— Придурок! Я же говорил тебе, тупой ты ублюдок! — Вот что-то, а такого пробуждения и потока матов в свою сторону Юнги не ожидал. Еле разлепив веки, он увидел Чонгука. Голова нещадно раскалывалась. Перед глазами все еще все плыло. Но он понимал, что это реальный мир. Осознание еще работало и не было нарушено. Вот и славно. Можно будет отдохнуть, и снова к Чимину. — Если бы я мог пошевелиться, я начистил бы тебе твою ученую рожу, — усмехнулся Юнги, пока разъяренный Чонгук ходил рядом, тыкая по экранам мониторов. — Ты понимаешь, что мог бы сейчас сдохнуть? — Приподнимает брови Чонгук. — Не сдох же, — спокойно отвечает Юнги, пытаясь сесть. Руки слишком слабы сейчас, потому подкашиваются, от чего он чуть было снова не сваливается на кровать. Издав «воу», он все же удержался. Был предельно спокоен, будто не он сейчас чуть не умер. А он был так к этому близок. Юнги все же смог сесть. Голова нещадно болела, но теперь он был в реальном мире и все же мозг был более расслаблен. — Где были твои мозги? Восемь дней! Ты в своем, мать твою собачью, уме? — Чонгук так пылал взглядом, что казалось, он хочет Юнги пнуть, или даже ударить. Юнги поднял на него взгляд, упираясь руками в края кровати. Выглядел вымучено болезненным. — Ты чего, кролятина, — осмотрев его с головы до ног взглядом и едва заметной удивленной улыбкой, промолвил он насмешливо, — страх потерял? Что за агрессия? — Что бы ты сделал, если бы сдох? — Чонгук не мог успокоиться, — Ты в курсе, что сейчас твоя версия виртуального тела осталась там, с Чимином? — Было не понятно, это он так злится из-за страха из-за Чимина, из-за Юнги или за них обоих. Юнги замер, уставившись в пол. Поднял на Чонгука взгляд, но в ту же секунду склонился вниз, выворачивая наружу то, что было в желудке. Чонгук нахмурился, явно недовольный таким положением дел, но пошел за какими-то таблетками и водой. Пока Юнги мучился, он вернулся и всунул ему в ладонь таблетки, в другую вложил стакан с водой. С таким лицом, словно он хочет перегрызть ему глотку, Чонгук утер рот Юнги салфетками. Юнги, вымученный тошнотой и головной болью, даже не дергался. Честно, его веселило то, как сильно хотел его сейчас уничтожить Чонгук, при этом сам утирал его рот от блевотины. В помещении кроме них никого не было, но дверь открылась и в лабораторию тихо кто-то проскользнул. И Юнги испытал невероятное желание разорваться смехом и изумлением, когда Чонгук, стоящий перед ним на корточках, обратил внимание на вошедшего. Щеки холодного ученого слегка покраснели, взгляд на миг блеснул чем-то взволнованным, ласковым, и он тут же, медленно поморгав, обратил взгляд на Юнги. А Юнги то не дурак, прекрасно понял, кто сюда вошел. Повернулся назад, чтобы оправдать свои догадки, и оправдал. Рядом стоял Тэхен, взволнованно на них глядящий. Каким же вмиг становится этот ледяной человек, когда видит вот этого одуванчика. Юнги хотелось смеяться. Он еле сдерживался. Чонгук это заметил, взгляд его еще больше потемнел. — Юнги, — Тэхен подошел ближе, сев рядом. Чонгук на глазах менялся, стоит было Тэхену только ближе подойти. Черты его лица становились мягкими, в глазах трепетало, что-то ярко блестело волнением. — Как ты себя чувствуешь? — Искреннее обеспокоенно поинтересовался Тэхен. — Да вот, чуть не сдох, как сказал вот этот вот, — кивнул он с усмешкой на хмурого Чонгука, — а так все отлично. Тэхен обеспокоенно закусил губу. Юнги уловил взгляд Чонгука, такой зависимый, преданный и полностью сосредоточенный на этих губах. Чонгук в свою же очередь заметил, что Юнги за ним следит, зло отобрав у него стакан с водой. Юнги был в просто в восторге. Наблюдать за ними одно удовольствие. Ласковый и спокойный Тэхен, и Чонгук, глыба льда, которая все ярко блестела, превращалась в нечто теплое, как только он смотрел этим своим бесконечно преданным взглядом на Тэхена. — Тебе не стоит проводить так много времени в виртуальной реальности, Юнги, — осторожно сказал Тэхен. — Я знаю, — мрачно ответил Юнги, — но иначе я не могу. — Я говорил этому придурку, что нельзя, — вставил свое полное гнева слово Чонгук, выпрямившись. — Гуки, — просяще посмотрел на него Тэхен, а Чонгук попытался унять свой гнев. Юнги прыснул. Не выдержал. Чонгук готов был испепелить его взглядом. Тэхен мягко улыбнулся, опустив немного голову. Он понимает, с чего Юнги так угорает. Чонгук со всеми и всегда неприступный, слишком серьезный. А рядом с ним таял. — Что произошло с Бимом? — Один из ученых заметил, что кто-то ввел его в программу, — мрачно говорит Чонгук, — попытался его убрать, залез в его код, но остальные взбунтовались. Это было бы странно, если бы собака так просто исчезла. Собаку он не убрал, но с кодом похоже что-то сделал. Вот и произошел сбой. Сначала все было нормально, а потом что-то пошло не так. Юнги молчал. Как же испугался Чимин. — Через пару часов подключишь меня снова, — обратился Юнги к Чонгуку, тон его голоса говорил о отсутствии возможности оспорить его решение. — Разбежался, — хмыкнул Чонгук, — я на себя убийство человека не возьму. — Чонгук, — резко оборвал его Юнги, уже тоже прожигая его взглядом, — я не могу бросить его там. Он думает, наверное, что я умер. Тело то мое там осталось. — Ты дышишь, — ответил в том же негативном настрое Чонгук, — он не дурак, в отличие от некоторых. Поймет, что ты еще жив. — Не важно. Я не хочу оставлять его там одного. — Тебе нужно отдохнуть, — просит Тэхен, — но знаешь, — он подсел ближе к Юнги. Чонгук уловил это взглядом, проследив за этим. Юнги снова прыснул. Какие мы, однако, жадные. — У меня есть идея. Вас с Чимином не слышат, верно? Я могу сделать так, чтобы Чонгук вас слышал. Что Юнги, что Чонгук уставились на него, не понимая. — Я могу так настроить программу, что тебя и Чимина будет слышно через специальный наушник, который будет у Чонгука. Ты сможешь обращать к нему, если тебе станет плохо, или срочно нужно будет вернуться обратно в реальность. У тебя в том мире тоже будет наушник. Ты попадешь туда уже с ним на ухе. Нажмешь на кнопку на нем, и Чонгук будет тебя слышать. — Зачем это нужно? — Хмурится Чонгук. Ему кажется, дело не только в том, чтобы вернуть срочно Юнги, если это зачем-то понадобиться. — У меня… — замялся Тэхен, — у меня такое чувство, что придется Юнги оттуда срочно забирать. Ты сможешь дать ему понять, чтобы он успел… приготовиться. «Попрощаться», — подумал Тэхен, но не озвучил. Но и так ясно, что Чонгук с Юнги поняли, о чем он. Юнги смотрел на него напряженно, с каждой секундой пугаясь того, что сказал Тэхен. Чонгук же все прекрасно понимал. Тэхен очень умный парень, он наверняка имеет основания думать так. — О чем ты? — Даже как-то зло вышло у Юнги. — Если они захотят отключить Чимина, а ты будешь там, тебя естественно отключат раньше, чтобы ты не пострадал, но так мы хотя бы сможем тебя предупредить, и ты сможешь попрощаться. Юнги уставился на него пораженным взглядом, и Тэхен даже растерялся, ведь тот смотрел на него как на врага. — Тэхен прав, — спокойно сказал Чонгук, — лучше будет, если мы сможем тебя предупредить. — О чем ты говоришь? — Сейчас в Юнги говорила не логика, а нежелание верить в то, что сказал ему Тэхен, — Какое отключат? Какое попрощаться? Поигрались с ним, а теперь хотите отключить? — Он смотрел с такой злостью на дне глаз, что Тэхен действительно растерялся и начал ощущать вину, хотя он то, как раз ни в чем не виноват. — Это не я так хочу, Юнги, — осторожно говорит Тэхен, — мне кажется, что они захотят прекратить эксперимент. Чимин теперь знает о том, что с ним происходит, где он находится. Это вышло из-под их контроля. Вышло из их планов. Сомневаюсь, что есть смысл дальше создавать видимость одиночества. Чимин уже в курсе о том, что он живет в виртуальном мире. Это меняет положение дел. Они конечно могут продолжать следить за его эмоциями, но они и так уже поняли, что он умеет любить. А теперь могут возникнуть сложности, ведь Чимин уже все знает. Он может попытаться как-то вырваться. Это будет пагубно действовать на его сознание, на мозговую деятельность. К чему им это все? Результат эксперимента уже есть. Юнги все это слушает, и ему кажется, что все это нереально. Он говорит о Чимине, как о куске материала, который уже после использования никому не нужен. А то, что Чимин хочет дальше жить, никого не интересует? Сердце казалось, разбивалось на куски. Они хотят его просто отобрать. А Юнги с этим справится, не может. Страх поглотил его, и ему по-настоящему стало страшно.

***

Чимину стало плохо. Юнги не было рядом с ним около дня. Сегодня Юнги хотел вернуться к Чимину. Головная боль более-менее прошла. Но Чимина начало снова трясти, все показатели зашкаливали. Ученые снова запаниковали, пытались его успокоить. Юнги с ужасом смотрел на это все, думая, что Чимин снова пытается его найти. Но он ведь не стал бы этого делать. Он бы не стал, ведь знает, где Юнги. Он сам просил его уйти, уверял, что подождет. Но вот аппараты вновь пищат, его давление поднялось до опасного уровня, сердцебиение было бешеным. Юнги подошел к Чимину, осторожно взял за руку, с болью смотря на его бледное лицо. — Я рядом, — тихо сказал он, наклонился к его лицу, прикоснувшись губами ко лбу. Его всего трясло, но ученые как могли, держали его, все же почему-то надеясь, что близость Юнги поможет Чимину. Но не помогало. Не помогало, но в какой-то момент Чимин дернулся еще сильнее, после чего Юнги ощутил, как сердце замерло. — Ю… — Чимин снова открыл глаза, но не полностью. Все его тело было невыносимо напряженным. Из-за маски звуки, которые он издавал, были размытыми. — Он снова вырвался! — Зло вышло у главного ученого. Юнги поспешно стащил с Чимина маску. — Куда? — Возмутился Чонгук, бросившись к ним, боясь, что без маски Чимин начнет задыхаться. Но нет, его намерение вырваться в этот мир было столь сильное, что сердце его, собрав все усилие, гоняло кровь с такой бешеной скоростью, от чего легкие просто обязаны были ловить воздух. Рвано, тяжело, но он дышал. — Юнги, — он услышал свое имя из его настоящих уст. Чимин уцепился своей слабой рукой за его, упершись головой в его грудь. Замерли все. Юнги в этот момент ощущал настоящую веру в то, что у них еще не все потеряно. Что Чимин сможет вернуться. Он хочет жить. Посмотрите же! Насколько сильно он хочет жить, в реальности, с Юнги, что его сознание насильно вырывается из виртуальной реальности, нанося мозгу и себе необратимые разрушения. Но это сделал. Он вырвался, он нашел Юнги. А тот как всегда был рядом. Держал его за руку. Так должно быть всегда. — Все хорошо, — у Юнги сейчас сердце изо рта выскочит от страха, а счастье разливается в его глазах влагой. Чимин снова вырвался. Что, если он сможет остаться здесь? Что, если его мозг выдержит? Надежда билась в груди Юнги. Насколько же сильный этот хрупкий человек, который сквозь такие мучения прорвался к нему. И держится, сознание не теряет, дышит без всякой гребаной маски. Дайте ему жить! — Все хорошо, — повторяет Юнги, поглаживая Чимина по голове, ощущая его сердцебиение, и смотря куда-то перед собой расширенным изумленным взглядом. — Я не хочу, — это выходило у него очень размыто, слова было сложно понять, но Юнги понимал, превратившись в сплошные оголенные чувства, чтобы ощущать его, — не хочу уходить. Пожалуйста, Юнги. Возможно Чимин очень хотел в реальность, возможно очень хотел увидеть Юнги, или проверить в порядке ли он после того случая. Вот и вырвался. Чонгук смотрел на него такими глазами, как никогда ни на кого. Его взгляд блестел и был полон надежды. Казалось, он всем своим существом желал, чтобы Чимин жил. Другие же ученые смотрели на него напряженно, словно то, что произошло, ошибка. — Юнги, — Чимин, кажется, сильно мучаясь, едва удерживаясь в сознании, наслаждался тем, что вживую мог назвать имя Юнги, этим реальным, настоящим моментом. Юнги видел эти напряженные взгляды, и прижимал Чимина к себе, живого, настоящего, реального, болезненно худого и вымученного, но реального, словно боясь, что его у него попытаются отобрать. — Держись, пожалуйста, — умолял его Юнги, — ты можешь. Я буду рядом. Они лишь наблюдали. Они ждали. Чимин медленно приоткрыл глаза, так же медленно поднял взгляд на Юнги. Взгляд этот был расплывчатым. Но живым и кажется даже счастливым, пускай в нем и было столько страданий. — В жизни ты такой же красивый, — слабо улыбнулся Чимин, который едва мог шевелиться. Юнги не успел что-либо ответить, как сильнейшая боль пронзила голову Чимина, и он снова закрыл глаза, обмякнув в его руках. У Юнги сердце оборвалось. Все вокруг вмиг разбилось. — Отсоединяйте кабель, — сказал строгим голосом главный ученый. — Что? — Испуганно спросил Юнги, — Нет, не смейте его трогать! — Успокойся, — уже заговорил Чонгук, — Нужно отсоединить кабель, чтобы вставить снова и вернуть его в виртуальную реальность. Юнги смотрел растерянно то на Чимина, то на ученых. — Зачем? Оставьте его здесь. Зачем его возвращать? — Потому что там ему место, — огрызнулся главный ученый, — ты кажется забыл, зачем здесь. Он взять для эксперимента. После него он будет устранен, — смотрел зло на него ученый. Потому что эксперимент выходил из-под контроля. Он смотрел в его глаза прямо, а Юнги с ужасом в своих. Нет, он не позволит. Он не хочет с этим мириться. — Посмотрите, как он хочет жить! Дайте ему возможность вернуться! — Требовал Юнги, прижимая к себе Чимина. — Уберите его из лаборатории, — раздраженно бросил ученый, после чего Юнги несколько других ученых хотели оторвать от Чимина. Но он посмотрел на них как хищник, пылая яростью, ни за что не желая отдавать Чимина. Он уже готов был драться, но к нему подошел Чонгук. — Он умрет, если сейчас его не подключить. — Ложь, — зло бросил Юнги, все прижимая к себе бессознательного Чимина. — Нет, — спокойно ответил Чонгук, — он должен жить на аппаратах жизнеобеспечения. Он даже питаться сам не сможет. И дышать без маски в таком состоянии ему тоже очень сложно. Думаешь, подключат они его ко всем этим аппаратам, если он не будет иметь для них хотя бы какую-то ценность? А ценен он им только находясь там. Юнги смотрел на Чонгука разозленными и одновременно растерянными глазами. Он начал мотать отрицательно головой. Чимин ведь полагается на него. Что Юнги сможет его защитить и не позволит снова вернуть туда. Но нет. Они снова хотят его забрать. И ему пришлось. Пришлось отойти, позволить подключить Чимина снова.

***

Юнги сидел в одной из лабораторий. Ему сказали, что пока ему в лабораторию к Чимину нельзя. Объяснили это тем, что Чимин из-за его присутствия снова попытается вырваться. Говорят, что он ощущает его, потому сознание будет пытаться вырваться к нему, к Юнги. Изверги. Он так тянется к Юнги, а они не позволяют ему. Винят его из-за этого. Юнги сидел в кресле и о многом думал. Он ожидал, что вскоре его снова пустят к Чимину. Ему ведь так физически плохо после этого перехода. Он ждал. Только этим жил, когда сможет снова вернуться. Только вот… Чонгук заходит к нему в лабораторию очень напряженным. — Все, можно идти? — Подскочил Юнги, желая уже, наконец, увидеть Чимина. Чонгук смотрел странно. И ужас подкрадывался совсем тихо. — Юнги, — сказал он непривычно осторожно, — они заканчивают эксперимент. Юнги не понял. Он вообще никак не воспринял эту фразу. Он не пускал ее к себе в голову, не позволяя ей быть осознанной. — Что? — Что-то начало раздирать грудь. — Нет времени, — сказал он, — его вскоре отключат. Полностью. Это будет полное отключение. После этого он… Больше не проснется. Сердце кажется, сорвалось. Зачем? Зачем отбирать у него жизнь? Они и так сделали это, когда заперли его в виртуальном мире. Юнги не мог в это поверить. Он настолько был потрясен. Он не мог осознать, поверить в то, что сейчас он больше не сможет вернуться к Чимину. Они уничтожат его. Паника вмиг заставила его тело ослабнуть. Это конец. Они хотели отобрать его свет. — Я не могу… — Юнги просто замер на месте, — я не смогу… — Я смогу, — Юнги говорил о своем, а Чонгук о своем, — иди к Тэхену. Я скоро. Чонгук быстро удалился в лабораторию. А Юнги остался на месте. Что-то когтями разодрало его грудь. Страх просто поглотил его. Чонгук, оглядываясь, очень сильно волнуясь, но даже сейчас сохраняя хладнокровие, пошел в лабораторию и через пару минут там начался переполох. — Система заглючила, мы не можем его пока отключить, — сказал один из тех, кто отвечал за программу. Главный ученый посмотрел с подозрением на Чонгука, который делал удрученный вид из-за ошибки в системе. Он поймал этот взгляд, но у Чонгука он был такой, что выдержать его было почти не возможно. Позвали Тэхена. Он, как главный программист этого уровня лаборатории, пришел решать проблему с системой. Они с Чонгуком встретились взглядами, Тэхен начал работать с компьютерами. Юнги вошел в лабораторию. Он шел так медленно, словно казалось, он может сломаться. Его сознание отказывалось принять ту реальность, где у него не будет Чимина. Он не мог это принять. Зачем они оттянули время? Чтобы дать его Юнги. Чтобы пришел в себя и успел сделать то, что заставило его подойти к Чимину. Его никто не останавливал, ведь что он может сделать? Все же он может хотя бы попрощаться с ним. Юнги касается его руки. Сердце замедляется. Он такой красивый. Юнги помнит его счастливую улыбку. Понимает, что без нее не сможет выдержать. — Я иду к тебе, Чимин, — тихо сказал он, прикоснувшись губами его губ. Его не волновало, что на него могли посмотреть косо. Он медленно, спокойно сел на кровать рядом, на которой его всегда подключали. — Я в свой кабинет, нужно открыть базу данных через профиль администратора, — говорит Тэхен, смотрит на Юнги, и уходит. — Ты расстроен? — Спросил главный ученый, что-то подготавливая, нажимая на мониторы. Как спокойно он это говорил. — Вы ведь меня проверяли, — усмехнулся криво Юнги. Он был в каком-то ожидании. Его сердце словно подсказывало ему, что он в томлении, ожидании долгожданной встречи. Ученый какое-то время молчал. — Сам догадался? Чонгук подсказал? — Ты ведь понимаешь, что Чимин умеет чувствовать, — он смотрел только на Чимина. Подожди, мой маленький. Я скоро. — Уже поздно об этом думать, — говорит сухо ученый, — я сам к нему привязался за это время. Но он с самого начала был предназначен для того, чтобы пройти эксперимент и быть устраненным. — И ты так легко хочешь отключить человека, с которым, по сути, провел пять лет? — Смотрит на него каким-то обреченным взглядом Юнги. Но теперь в его глазах надежда. Ученый словно искал, что ответить. — Я не проводил с ним все эти пять лет. В основном он просто был под наблюдением. За ним следили другие работники лаборатории. Я стал работать с ним только тогда, когда ты пришел и согласился за деньги стать его любимым, — Юнги весь сжался. Он знал, что ученый специально сказал это именно так. — Да что с этой системой? — Хмурится он, глядя в экран. — Вас Ким зовет, — заглянул в лабораторию один из ученых. Главный ученый кивнул и бросив на Юнги пристальный взгляд, все же удалился. — Попрощайся с ним, — сказал он, перед тем как выйти. — Незачем, — тихо ответил Юнги, бросив теплый взгляд на Чимина. Чонгук, который усердно делал вид, что был занят одним из мониторов, как только главный ученый вышел, подлетел к Юнги. — Ложись, — сказал он, на молниеносной скорости начиная подготавливать аппарат, который и уже почти настроил. Юнги поспешно лег. Было ли страшно? Нет. Совсем немного. Но сердце рвалось к тому, ради кого он жил. Это опасно, ведь по сути, Чонгук может не успеть вытащить Юнги из виртуальной реальности до того, как Чимина отключат. Не смотря на то, что ученые будут знать о его нахождении там, они могут посчитать, что избавиться от Юнги будет проще. Такое тоже возможно. Но не это вызывало страх. Разве это важно? Чонгук надел наушник, и взял в руки кабель. — Только быстро, путешественник гребаный, — улыбнулся ему Чонгук. — Почаще улыбайся, ты тогда не похож на кирпича, — усмехнулся ему Юнги. Чонгук обменялся с ним усмешками. А последний взгляд, взволнованный и такой беспокойный, он никогда к себе от Чонгука не видел. Пару мгновений. Забвение. Совсем не долгое, а после яркий свет. После лес. После тропинка знакомая. После счастье, которое заполнило его сердце. Он сейчас найдет Чимина. Он сейчас его снова обнимет. Этого хрупкого, такого сильного и яркого человека, который изменил его жизнь. Который ее ему подарил. Ранее Юнги и не жил вовсе. Юнги поспешно бежит к Чимину. Время у него на минуты. Это все ненастоящее. Но Чимин, он абсолютно настоящий. Я иду к тебе, мой маленький. Я скоро. И вот домик. Вот костер. Вот все то, что стало для него одновременно ненавистным и любимым. Сердце разрывалось. И было готово к поступкам. Наконец он может что-то сделать. Оказавшись во дворике, он закрутился вокруг. — Чимин! — Позвал он, тут же заходя в дом. Чимина там не было. Это Юнги напугало. — Юнги? — Позвал мягкий взволнованный голос. Чимин стоял сзади. Снова из лесу вышел. Хитрец. Постоянно его пугает. Юнги резко разворачивается. Его сердце разрывается. Потому что оно, наконец, в предвкушении того, что он так ожидал. — Чимин, — самая яркая улыбка озарила лицо Юнги. Чимин никогда не видел, чтобы Юнги настолько счастливо и свободно улыбался. Он кинулся к нему, обнимая. Чимин растерялся, сначала неуверенно, а потом, заразившись радостью Юнги, так же счастливо улыбнулся в ответ, тая в его объятиях. — Ты вернулся, — улыбался он ярко, — я ждал тебя. Я не смог вырваться в этот раз, — говорит он виновато, а Юнги его за руки с такой надеждой держит. В его глазах плещется что-то сносящее все на своем пути. Чимин удивлялся этому. Это его немного настораживало. — Ничего, смотри, — обнял он его за плечи, показывая вверх, показывая на небо. Чимин улыбнулся солнцу, пускай оно не настоящее. Сейчас он немного изменился. Не был таким мрачным и совсем не холодным. Чимин знает, что это солнце не настоящее, но оно всегда для него светило и потому он ему благодарен. — И что я должен там увидеть? — Улыбнулся Чимин. Он ощущал, как дико отбивало сердце Юнги. Это очень волновало его. — Небо. — Оно ведь не настоящее, — Чимин усмехнулся, не понимая, что за игру ведет Юнги, но радостно ему подыгрывая. — А я скоро покажу тебе настоящее, — говорит Юнги, сверкая глазами. Улыбка Чимина медленно мрачнеет. Он поворачивается к Юнги, непонимающе смотря ему в глаза. Этот блеск, он был каким-то поистине безумным. Но свободным. Словно Юнги отпустил все боли. — Юнги, что с тобой? Как сможешь показать мне настоящее? — Уже взволнованно спросил Чимин. Юнги прижимается к его губам, совсем заставив растеряться. Чимин хотел было что-то спросить, но начал рассеяно, но так нежно отвечать на поцелуй. — Я скоро, — шепнул он ему в губы, обхватив лицо ладонями, — встречу тебя там. Сердце замерло. Чимин даже не моргал. Накрыв ладони Юнги своими, он осторожно отстранился немного. — О чем ты, Юнги? — Было видно, что Чимин испугался. — Я тебя люблю, — вдруг выдал Юнги с яркой улыбкой. Глаза не только блестели. Они стали влажными. Потому что счастье от того, что наступит, сражалось с болью, которая разъедала его. Но он не позволял ей прорваться наружу. — Я тебя тоже, — растеряно отвечает Чимин, пытаясь увидеть в глазах Юнги ответы. — Скоро все закончится, — сказал Юнги, волнуясь, что Чимин испугается. Он сам боялся. Он сжимал челюсти от разрывающей его боли. Потому что они отбирают у них жизнь. Но Юнги не позволит этой боли затмить его радость. Глаза Чимина, которые выражали непонимание, сейчас расширились. В них все так же плескалось непонимание, но кажется, осознание потихоньку приходило к нему, потому в них появлялся страх. Детский, такой беззащитный. — Ничего не бойся, — Юнги пытался сделать вид, что ему не страшно. Чимин должен знать, что он всегда будет рядом, — я люблю тебя. Я же сказал тебе это, маленький мой, — наконец он назвал его этим ласковым прозвищем, как и хотел. Взгляд Чимина выражал такое обескураживание, такое волнение, и это причиняло Юнги боль. Он не хочет умирать. Он не хочет, чтобы все заканчивалось. Он хочет жить. С Юнги. Они лишают его жизни. Просто потому что использовали, а сейчас он им не нужен. Потому что его уже не смогут вернуть, да и для них это опасно. Юнги сжимает пальцами ткань футболки на плечах Чимина. Злость и жуткая боль, разрывающая его от невозможности как-то помочь, от осознания, что они так безжалостно хотят лишить его маленькое чудо жизни, заставляли Юнги прикусывать щеки изнутри до того, что он прокусывал их до крови. Но он пытался улыбаться. — Юнги, — разбито, испуганно, — я не хочу. Почему они пытаются это сделать? — Ты больше не сможешь вернуться, — говорит он предельно осторожно, глядя ему в глаза. Чимин поникше опускает большой расстроенный взгляд. — Это потому, что я попытался вернуться? Потому меня хотят… — Чимин, — взволнованно он обхватил его лицо ладонями, — никто не сможет тебя убить, — улыбнулся он так тепло, — ты всегда будешь жить. Ты ведь у меня в сердце, а оно будет ради тебя биться даже тогда, когда я не смогу дышать. Чимин заметил в его глазах какое-то странное сияние. — Юнги, тебе нужно уходить, — попытался убрать его руки со своего лица Чимин. Страх в момент наполнил его. Подозрения заставили испугаться. — Не нужно, — помотал он головой, — я пришел к тебе, Чимин. Навсегда. Как же приятно думать об этом. Не «никогда», а «вечно». Чимин, сердце которого и так бешено от страха билось в груди, сейчас замерло. — Что? — Получилось тихим изумленным, сорванным шепотом. — Я больше не отдам тебя им, Чимин. Не ученым, ни этому виртуальному миру. Ничто не сможет нас разлучить. Мы встретимся там, где нас никто не разлучит. Чимин в миг так растерялся, его брови заломились и он по-детски испугался, всем своим существом не желая, чтобы у него обирали жизнь. — Юнги, я не хочу. Не надо, — вышло слишком беззащитно. Но Юнги держал его в своих руках крепко. Он прекрасно знал, что Чимин не хочет. Он и сам не хотел, чтобы у Чимина отбирали жизнь. И все бы сделал, чтобы это было не так. Свою бы отдал, только бы Чимин жив остался. Но все, что он может сделать, это сказать, как сильно он его любит. Все, что он может сказать, это то, что они теперь будут вместе. И хочет сосредоточить Чимина только на этой мысли. Только она позволяет Юнги дышать. — Чимин, — позвал он, попытавшись его успокоить. Чимин дышал сорвано, испугано. А взгляд умолял не лишать его жизни. Даже такой, лживой и ненастоящей. Но Юнги смотрел так тепло, он смотрел с такой любовью, которую так сильно желал Чимин. Он смотрел с нежностью и просьбой не бояться. И Чимин, видя это, понимая, что они ничего не могут сделать, ведь, Юнги обязательно бы сделал это, начинает медленно моргать, кажется, успокаивая панику. Юнги обнимает его, утыкаясь носом в его шею. — Я буду с тобой рядом, Чимин, — прошептал он ласково, обжигая его шею горячими слезами. Юнги нажал на кнопочку на наушнике. Сделал это уверенно, но все осторожно. — Чонгук? — Позвал он тихо, — ты меня слышишь? — Да, Юнги. Я слышу тебя, — донесся голос из наушника. — Запускайте завершение программы, — сказал он спокойно, ощутив, как дрогнул Чимин. Он обнял его получше, уложив голову на плечо. Чонгук на какое-то время замолчал. — Юнги, тебя сначала нужно вернуть. И Чонгук уже знал, что он услышит. — Запускайте. Я остаюсь. Чимин, кажется замер. В наушнике снова замолчали. — Юнги, — все же позвал его Чонгук. — Скажи Тэхену, что люди не правы. Такие как он, как я, как Чимин – мы достойны любви. Потому что мы так же само умеем ее дарить. Чонгук снова молчал. Чонгук же в это время, под надзором очень разозленного главного ученого и остальных, подходит к монитору. Он нажимает на нем что-то и выходит сообщение, гласящее: «Вы уверены, что хотите удалить все данные программы?». «Да». «Программа восстановлению подлежать не будет. Вы уверены, что хотите удалить данные?». Чонгук посмотрел в экран. Там был Юнги, обнимающий Чимина. — Прощай, Юнги, — сказал Чонгук. Прикоснулся к кнопке на мониторе. «Да». Всего пару нажатий, чтобы все уничтожить. Стереть эту ложь. — Чонгук, — позвал его Юнги, — я хочу держать его за руку. Чонгук не ожидал от себя такого, но его брови дернулись. А взгляд впился в экран. — Ты будешь, — сказал он уверенно. — Спасибо, — с облегчением прошептал Юнги. Сначала было тихо. Юнги ничего не боялся. Он держал в руках Чимина. Это все, что было важно. А потом он услышал звук. Очень странный, словно что-то сдвинулось с места. Казалось, словно какие-то странные звуки прерывались на полную тишину. Чимин вновь вздрогнул. Он отстранился от Юнги. Его глаза были большими и напуганными. В них застыл ужас. — Юнги, — до него словно только сейчас дошло, — я не хочу расставаться с тобой. Дело даже не в этом мире. Я хочу жить. Я хочу жить с тобой, — говорит так, словно оправдывается за свой страх. Юнги ему вновь улыбнулся, погладив по голове. Он знает. Все это знает. Целует его в щеку, прижимаясь к его щеке. В один момент небо над ними ярко вспыхнуло, ослепив. А в следующую секунду свет стал медленно смягчаться. Чимин крепко уцепился за него. Его дыхание было быстрым и сорванным. Но он пытался не показать страха. Ради Юнги. Ведь ему важнее, что они вместе. Юнги вот, кажется, совсем не боится. Он говорит, что счастлив, что скоро их никто не разлучит. Чимин тоже. Он тоже очень счастлив. И пытается это показать, пытается не паниковать. Но он так хочет жить. А Юнги так врет. Он снова врет. Но это будет его последняя ложь во благо любимого человека. Пускай Чимин думает, что Юнги не боится. Пускай думает, что он не ощущает ничего, кроме радости от того, что больше никто их не разлучит. Пускай его маленький так думает. И тоже не боится. Свет совсем смягчился, и небо предстало перед ними ярким оранжевым цветом. Он потихоньку сменялся красным. А после Юнги увидел что-то черное вдали. Оно начало медленно приближаться. Оно было все ближе, и Юнги видел, как оно просто заставляло все исчезать. Казалось, будто все вокруг начинало разрушаться, рассыпаясь в пыль, что поднималась ввысь. Юнги предположил, что это что-то вроде пикселей. Ужас на миг застыл в его глазах, а когда Чимин захотел повернуться, Юнги не позволил ему этого сделать, прижимая его голову к своей шее. — Ничего не бойся, Чимин, — сказал он тихо, смотря на то, как деревья рассыпаются, летят остатками вверх, растворяясь. Конец Чимину решили сделать красивым. Это было с одной стороны жутко, но все не исчезло моментально. Им дают попрощаться. Приближается темнота. Небо тоже стало исчезать. Юнги не хотел оборачиваться, чтобы не знать, видит ли Чимин с той стороны то же, что и он. Юнги предпочитает думать, что Чимин сейчас сосредоточен только на его объятиях. Чимин дышал быстро, смотрел в землю, но когда поднял медленно взгляд, увидел, как с его стороны мир вокруг рушиться. Какой-то мрак, чернота поглощали мир, в котором он, как думал, жил всегда. Сердце замерло. Оно забилось в бешеном ритме. Чимин сжался, смотря на то, что было перед ним, сильнее обняв Юнги. Только стук его сердца успокаивал Чимина. Ведь Юнги ради него не боялся. Точнее делал вид. Чимин это понимал. Но если Юнги ради него такой сильный, если он скрывает свои страхи, отдаваясь только желанию быть вместе, значит и Чимин может. Он смотрит в эту черноту, видит, как разрушается все вокруг, и ощущает страх. Ветер начинает бушевать сильнее, развевать их волосы. Юнги прикрыл глаза. — Чимин, — позвал он, — ты не боишься? Чимин молчал. Его брови заломились, он попытался сдержать слезы, но они покатились по его щекам. — Нет, — ответил он голосом, полным плача. Он зажмурил глаза, уткнувшись ему в шею. — Не бойся, я рядом. Чимин попытался успокоить панику. Он не хотел, чтобы все заканчивалось. Он не хотел умирать. Он всю жизнь стремился жить, обрести ту жизнь, о которой так мечтал. Он хотел жить с Юнги. Но Юнги рядом. Чимин, Юнги же рядом. — Я знаю, — сказал он, все же издав тихий всхлип, получше пряча лицо в шее Юнги. Юнги же улыбнулся, погладив Чимина по голове. Он словно ребенок. Как же Юнги его любит. Они могли бы жить в настоящем мире. И там Юнги обязательно тоже был бы рядом всегда. Он и будет. В любом из миров. Ветер начал бушевать так сильно. Чимину казалось, их просто сдует с места. Его дом. Чимин повернул к нему медленно голову. Дом стал медленно разрушаться. Просто рассыпаться в пыль, которую уносил ветер, которая поднималась ввысь. Юнги подумал, что эта пыль чем-то похожа на золото. Он был благодарен, что программу создали так, что она заканчивалась так. Так красиво. И жутко. Но он прижимал Чимина к себе. А Чимин держался за него. Чимин открыл глаза. Юнги подарил ему жизнь. Даже если она была такой короткой, даже если она была лживой. Их любовь настоящая. Он плакал, но в какой-то момент закрыл глаза. Он слушал только стук сердца Юнги. И даже плакать в какой-то момент перестал. Он вспомнил то, как они с Юнги вечерами сидели в домике, рассуждали по поводу всяких тем. Юнги смеялся, доказывал свою точку зрения, а Чимин нарочно ее не принимал, только бы просто с ним поспорить, только бы говорить. Эти воспоминания, они закружились перед Чимином. Вместе с ветром, вместе с той пылью, что сейчас очищала его жизнь ото лжи. Он ни о чем не жалеет. Он нашел настоящую любовь. Он много не узнал, многого лишился. Он ужасно жалеет об этом, но не жалеет о встрече с Юнги. Не жалеет наверное даже о том, что его здесь закрыли. Вдруг бы они с Юнги не встретились? Хотя Чимин уверен, они всегда будут встречаться. В любом мире. И на сердце стало легко. Он видел перед глазами те моменты, где он был с Юнги. Они будут вместе и дальше. — Чимин, — позвал Юнги, видя, как под его ногами уже рассыпается в пыль земля, поднимаясь ввысь, — Я встречу тебя и в следующий раз. В любом мире. — Я знаю, — ответил Чимин с улыбкой на лице. Его щеки блестели слезами, но он улыбался. Так как Юнги и хотел. Так как он любил, — я тоже встречу тебя Юнги, — ласково ответил он. Наступила какая-то легкость. Сердце сходило с ума, отбивало бешено. Но Чимин ощущал какое-то счастье. Потому что Юнги был рядом. Ему было страшно открывать глаза, но он все же сделал это. Вокруг все уже разлеталось, уничтожалось с невероятной скоростью. А сам Чимин увидел, как его рука, обнимающая Юнги за спину, стала рассыпаться в пыль. Он приподнял ее, глядя на то, как она исчезает. Слезы сильнее пошли с глаз. Но он улыбался. Потому что Юнги очень любил его улыбку. — Не отпускай меня, Юнги, — это вышло отчаянно, испуганно. — Ни за что. Не отпущу, — тихо ответил Юнги, прижимая к своей шее голову Чимина. Он прикрыл глаза. Чернота подобралась слишком близко. Но он не боится. У них отбирают жизнь сейчас, но Юнги обязательно встретит Чимина снова. В другом мире. И ни за что. Не отпустит. Чимин еще успел открыть глаза, увидеть, как все вокруг них разрушениями летало в выси, а после он прикрыл глаза, сильнее обняв Юнги. Чимин ощутил, как трудно ему дается это сделать, когда его руки просто растворились, и прижиматься к любимому человеку было не так просто. Он почувствовал легкость, но она тут же заменилась паникой, которую он едва успел ощутить. Ведь он телесно Юнги уже почти чувствовать не мог. Юнги прикрыл глаза медленно. Он уже почти не ощущал под руками ничего, и молил, чтобы не исчез позже, чем Чимин. Но он еще смог прижаться к его голове своей. Смог еще ее обнять. Видел, как разлеталось все вокруг. И они тоже. Чимин так любил небо. Он так ожидал света настоящего солнца. И Юнги смог исполнить его мечту. Он, держа его за руку, отправился в небо. Отправился в полет. Золотой пылью. Свободной птицей. Отпустив ложь, отпустив боль. Но ни за что не отпуская руку друг друга. Одно мгновение, и все вокруг взлетело, отправляясь туда же, вверх. Это уже будет не ложь. Это будет воспоминание. Ради которого они будут жить. Дальше. В их мире. В их единственном мире. Все вокруг тоже отправилось ввысь. В полет. Ложь растворилась. Зато остались одни настоящие чувства. Зато они пылью отправились ввысь. Чонгук, сжимая кулаки, смотрит в монитор. Он отходит от него и оказывается возле кроватей, где есть тела, но их сознание уже больше не здесь. Пододвинув кровать Юнги к чиминовой, он осторожно взял руку Юнги в свою. Чонгук вложил руку в чиминову. И как Юнги и обещал. Он его ни за что не отпустит. И всегда будет держать за руку. Не отпустит.