власть

Джебом всегда был прекрасен в глазах Джинёна. С момента, как он наконец встретил этого парня, который, как обещал ему Джексон в течение нескольких месяцев, был в его вкусе, и до того дня, когда он надел кольцо на его палец и больше никогда не отпускал, у него всегда перехватывало дыхание. Но в таком виде Джебом был прекрасен особенно. Позу, в которой он находился прямо сейчас, достаточно проблематично удерживать слишком долго, когда они занимаются этим — вот почему Джинён выбрал именно её. В груди поднимается гордость, видя, как хорошо ведёт себя Джебом, даже несмотря на то, что его ногти оставляют глубокие полумесяцы на собственных предплечьях из-за того, что он удерживал их за спиной, и несмотря на то, что дыхание его затруднено от боли и того, как он задыхается в простынях, пока его бёдра с алыми полосами на мягкой коже неконтролируемо потряхивает. «Как же он хорош, — думает Джинён, почти сходя с ума от прилива силы. — Так хорош и… так прекрасен». Ремень лежит петлёй в его руке, и он укоризненно постукивает им по бедру старшего. — Прогни спину, — напоминает он. — Повторять снова я не собираюсь. Звук, издаваемый Джебомом, похож на хриплый вой, задыхающийся и прерывистый, когда он изо всех сил старается выгнуться так, как, он знает, нравится Джинёну. Ему, должно быть, больно уже не только в заднице и бёдрах, где Джинён был безжалостен с ремнём, но и в плечах и шее из-за собственного веса, лежащего на них, в спине от того, что он уже так долго остаётся в одном положении. Повязка на глазах не позволяет ему видеть, что делает Джинён, заставляя полагаться только на слух, улавливая короткую дугу кожи в воздухе, прежде чем она треснет о его нежную плоть. Каждая линия его тела скована, мышцы напряжены от предвкушения. Он прекрасный образец мужественности, и Джинён заставил его раздеться догола и задрать задницу, его ягодицы почти бордовые от обжигающего внимания, которое Джинён уделил им поркой. Просто чтобы поиграться, он берёт сложенный вдвое ремень с двух сторон и защёлкивает кожу вместе. Резкий звук почти перекрывает тихое хныканье, издаваемое Джебомом, но ничто не может скрыть того, как всё его тело содрогается, а колени пытаются стукнуться друг о друга, хотя он опирается на них всем весом, а ноги непроизвольно дёргаются вперёд. Джинён недовольно фыркает и проводит рукой по задней части его бедра к изгибу задницы. Кожа у Джебома горит от прикосновений, и Джинён чувствует больше рельефных отметин, чем может видеть, когда его рука скользит вверх, вверх и вверх. Достигнув поясницы, он грубо давит на неё, заставляя Джебома неестественно изогнуться, и это почти полностью выводит его из равновесия. Джебом стонет. Он уже давно не такой гибкий, как раньше, но в руках Джинёна всё ещё мягок. — Что я сказал? — спрашивает Джинён. Его голос лёгкий и ровный, такой, что мог бы быть успокаивающим, если бы не казался настолько умиротворённым. И, конечно, отчасти это идёт Джебому на пользу, но присутствует и ощущение контроля, которое приходит, когда он слышит не своего мужа, а себя, плачущего в простыни. Это опьяняюще — иметь кого-то настолько сильного, кто полностью находится в твоей власти. Это заставляет разум чувствовать, что он сфокусирован так, словно Джебом — это линза, что придаёт ясность всему, от мыслей Джинёна до скольжения потной кожи под его ладонью. Когда Джебом не отвечает, Джинён впивается ногтями в горящую кожу его ягодиц и проводит вниз, оставляя за собой неровные полосы. Джебом хрипло воет в одеяло, уворачиваясь от болезненного ощущения. — Я задал тебе вопрос, — говорит Джинён. Всё так же легко, всё так же гладко и так же опасно. — Что я сказал? — Прогнуться, — хрипит Джебом. Он послушно вздёргивает задницу кверху, и у Джинёна текут слюнки. В этой позе Джебом полностью открыт для него, и он восхищается пылающей краснотой его задницы, новыми царапинами, блеском смазки вокруг ануса, оставшимся после того, как Джинён удерживал его на своих коленях и набивал пальцами чуть ранее. — Знаешь, ты говоришь, что хочешь, чтобы я трахнул тебя, — небрежно бросает он, проводя сложенным ремнём между ягодиц. Материал ремня, должно быть, слишком прохладный для разгорячённой, сверхчувствительной кожи, когда всё тело Джебома сотрясает дрожь, но в остальном он остаётся неподвижным. — Но ты не можешь даже простоять на месте смирно. — Джинён плавно размахивает ременём и опускает его вниз, только чтобы увидеть, как Джебом дёргается и старается не извиваться. — Я хочу этого, — выдавливает он. Слова звучат напряжённо, но не потому, что он стесняется попросить об этом, как это было много лет назад. Джинён видел его таким много раз, был тем, кто провожал его в эту часть разума, а затем был рядом, ожидая, когда он вернётся. Джинён знает, что Джебом звучит так из-за боли и возбуждения, и того, как эти чувства переплетаются и наполняют его голову блаженным туманом, который он пытался описать Джинёну ещё очень давно. — Хочешь? — размышляет младший. Он делает замах, а затем ударяет ремнём немного сильнее. Что-то среднее между садизмом и игривостью. — Но я не знаю, готов ли ты к этому. Джебом прерывисто выдыхает. Они оба знают, что Джинён имеет в виду под «готовностью», поскольку гарантии того, что Джебом будет в состоянии продержаться дольше нет. — Я так давно не слышал, чтобы ты плакал, — небрежно выдаёт Джинён, его голос почти теряется в звуке, который издаёт ремень, когда он опускает его в резком ударе. Старший прерывисто стонет и инстинктивно сжимается в клубок. Однако на этот раз Джинён ничего не говорит. Джебом в ближайшее время будет делать гораздо больше, чем просто не прогибать спину. — Поплачешь для меня, хён? Я скучал по этому. Тот не отвечает ему словами, просто издаёт лёгкое мычание, которое превращается в стон боли, когда Джинён снова бьёт его. Джинён всё равно не ждёт ответа. Он начинает набирать темп, отточенный и устойчивый, не оставляя для Джебома ничего, кроме мучительных стонов, что становятся всё громче с каждым ударом. Он подгоняет их так, чтобы у боли каждый раз был шанс поразить его, поэтому Джебом чувствует жжение, саму боль и то, как горит его кожа, когда ремень опускается вновь, и это ощущение нарастает и нарастает, словно обжигающие волны, обрушивающиеся на его тело и затягивающие под воду. Джинён наблюдает, его сердце колотится, а разум пылает, когда Джебом постепенно распадается на части. Именно тогда, когда резкие затяжные всхлипы превращаются во что-то большее, что Джебом не может даже пытаться сдержать, Джинён понимает, что он почти добился того, чего хотел. Он позволяет своей руке с каждым разом подниматься всё выше. Ремень, рассекающий воздух, сам по себе доставляет ему удовольствие, но это ничто по сравнению с мучительным визгом, срывающимся с губ Джебома. Ещё один-два таких резких удара, и Джебом, наконец, глухо вопит в простыни. Он поворачивает лицо на бок, задыхаясь так тяжело, что его тело выгибается при каждом выдохе. Джинён видит, как блестят слёзы, размазанные по его щекам под повязкой, смешиваясь со слюной, стекающей по подбородку, когда он, наконец, начинает открыто рыдать, слишком беспорядочно, потеряв стыд или самообладание. Каждый всхлип отдаётся в сердце Джинёна, даже когда его собственный член давно пульсирует от возбуждения. Независимо от того, насколько ему это нравится, есть та самая часть его, что всегда борется с тем, чтобы слушать, как его муж плачет, не утешая его, особенно когда Джебом так ненавидит показывать свою уязвимость где-либо за пределами изолированного пузыря их отношений. Но Джебом рассчитывает на него. Поэтому Джинён замахивается вновь. Удары сыплются градом с небольшими перерывами между, резкие щелчки кожи о кожу и хриплые крики Джебома накладываются друг на друга, звеня в ушах Джинёна вместе с собственным бешено колотящимся пульсом. Джебом больше не держит себя в руках. Он валится на кровать, отшатываясь от каждого последующего удара, извиваясь, корчась и всхлипывая: «Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста…» — Пожалуйста, что? — спрашивает Джинён, слегка запыхавшийся от напряжения, но в остальном собранный. Именно такой, каким он нужен Джебому. — Пожалуйста, — умоляет Джебом, и его голос срывается, превращаясь в вопль, когда Джинён снова бьёт. — Я… Я не могу… Джинён выравнивается на коленях позади и наклоняется над его спиной. Его полностью одетая передняя часть прижимается к влажной от пота коже. Губы касаются ткани повязки на глазах, когда он шепчет ему на ухо: — Цвет, хён? — Зелёный, — не задумываясь отвечает Джебом, откидывая голову назад и хныча, когда его измученная кожа соприкасается с грубой одеждой. — Хорошо, — выдыхает младший, а затем резко дёргает ослабевшие руки Джебома к пояснице, вызывая у него стон, схожий с мяуканьем. — Потому что мы ещё даже не близки к концу. Держа запястья Джебома вместе за его спиной, Джинён наматывает ремень в петлю, оборачивает им руки Джебома и туго затягивает. Старший выдыхает так тяжело, что тихий звук превращается в стон, когда мягкая, потёртая кожа плотно прилегает к его запястьям, надёжно удерживая руки вместе. Джинён жмётся к нему, используя весь свой вес, чтобы вдавить в матрас, прижимаясь к нему бёдрами. Всё, что Джебом может делать, это задыхаться между стонами боли и возбуждения — его задница горит, член слишком сильно трётся о простыни. Его тело полностью в ловушке Джинёна. Отодвинувшись, младший наносит ему шлепок голой рукой, смакуя жжение в ладони, прежде чем потянуться к молнии на своих штанах. Расстегнув их, ровно настолько, чтобы освободить член, он наклоняется и берёт смазку, уже лежавшую на кровати. Он выдавливает её на задницу Джебома, так что она стекает между его ягодиц, вниз по внутренней стороне бёдер. Своим блеском она делает бордовый оттенок кожи ещё более ярким. — Посмотри на себя, — воркует Джинён. — Ты и твоё тело полностью готовы для меня. Он дёргает за ремень, подтягивая Джебома обратно на колени, а затем скользит членом по месиву смазки. Головка цепляется за нежное отверстие при каждом движении, и Джинён чувствует, как оно трепещет и сжимается. Он продолжает дразнить. Скользит между половинками, толкаясь в липкость, влажно шлёпая членом прямо по дырке. Всё это время он крепко держится за ремень, удерживая Джебома на месте, чтобы тот ничего не мог делать, кроме как подчиняться ему. Тем не менее, Джебом пытается. Он старается двигаться назад, словно это поможет заставить член Джинёна так просто проникнуть в него. Видя старшего таким нетерпеливым, предэякулят густой каплей стекает по его длине, и он прижимает головку к его входу. Он играется с кольцом мышц, погружаясь немного внутрь и выскальзывая обратно, ровно настолько, чтобы дразняще растянуть его, но без той удовлетворяющей глубины, которой на самом деле хочет Джебом. Каждый его выдох застревает в горле, а пальцы бездумно сжимаются на пояснице. — Пожалуйста, Джи… Джинён… — голос плаксив, в горле слышен хрип, а сам он задыхается, когда Джинён снова шлёпает его, достаточно сильно, чтобы он мог снова упасть, если бы тот не тянул его за ремень. Он не успел оправиться от удара, как Джинён резко вгоняет в него свой член до упора, врезаясь внутрь одним ровным толчком. Джебом испускает стон, и тот видит, как напрягается каждый мускул его спины от ощущения внезапной сытости. Джинён кружит бёдрами, слушает невесомые постанывания, наслаждается ощущением такого влажного и нетерпеливого Джебома вокруг своего члена. Всё в нём мягкое и горячее, тающее по команде и разваливающееся в его руках, когда он отстраняется и начинает его жёстко трахать. Джинён не утруждает себя попытками сдержаться. Джебом заставил его быть беспощадным с ним, и он собирается заставить его почувствовать всё с такой интенсивностью, на какую он только способен — ремень, впивающийся в запястья, шлепки бёдер о задницу, движения члена глубоко внутри. Джебом прекрасно его принимает. Его блестящее розовое отверстие растягивается вокруг, а собственный член тяжело висит между ног, подпрыгивая при каждом толчке и сочась белёсой липкостью. Его самоконтроль и самосознание были полностью разрушены — сдавленные всхлипы и стоны срываются с губ вместе со слюной, стекающей по подбородку. Он зашёл так далеко во всех смыслах, и это только заставляет Джинёна хотеть трахнуть его ещё сильнее. — Ты так хорош, — выдыхает он. — Такой красивый, так хорошо меня принимаешь… — Слова слетают с его языка, намного легче, чем когда они впервые начали экспериментировать с этим. Дыхание Джебома прерывается, а затем он вновь возвращается к плачу, боль всё ещё ноет в его заднице, смешиваясь с удовольствием от того, как Джинён имеет его в открытую и осыпает похвалами, пока это не становится слишком. Каждый толчок вызывает у него рыдания. Пальцы дико сжимаются и разжимаются за спиной, связанные руки тянутся к чему-то, и Джинён точно знает, что ему нужно. Свободная рука поднимается к его пояснице, но вместо того, чтобы схватиться за ремень, он переплетает их пальцы вместе. Делать это немного неудобно под таким углом, но Джебом цепляется за него, как за спасательный круг. Джинён чувствует, что готов взорваться. Джебом дал ему столько власти, столько силы, и вот они вместе, сливаются друг с другом в одно целое. Он позволяет своему телу рухнуть, приподнимаясь на локтях и вдавливая старшего в матрас. Близость почти невыносима — он может чувствовать каждый дюйм скользкого от пота тела Джебома под своим, может чувствовать каждое горячее дыхание, которое тот издаёт, может чувствовать, как его задница почти засасывает его, когда он вбивается так глубоко и безжалостно. Он покусывает его шею, прежде чем прижаться губами к уху и прошептать: — Уверен, ты хочешь кончить вот так, я прав? — Он усмехается, чувствуя, как Джебом сжимается вокруг, бёдра дёргаются между матрасом и его стволом. — Наверное, ты даже не смог бы остановиться, если бы захотел. Джинёна безжалостно кружит тазом, его член двигается внутри этого жара, растягивая и наполняя до отказа, пока его муж не может сделать ничего, кроме как сотрясаться под ним. Джебом бессвязен. Он рыдает, стонет и умоляет, выдыхая сдавленные тихие всхлипы «пожалуйста», «я очень хочу», и самое главное «Джинён». Он беспомощно извивается, и когда Джинён понимает, что тот делает, он ухмыляется и кусает его за мочку уха. — Ты решил трахнуть матрас, хён? — Джинён выдыхает, слегка отводя бёдра назад и снова толкаясь, оставаясь на месте и удерживая Джебома на своей длине. — Собираешься так просто отделаться? — Всё, что он получает в ответ, — это жалобный скулёж и возобновившееся ёрзанье. — Давай, поработай. Заслужи это. Джебом мечется под ним, движения его неровные и отчаянные. Он насаживается на член, а затем прижимается к матрасу и снова возвращается, работая вслепую, не думая ни о чём, кроме как о том, чтобы кончить. Джинён стискивает зубы и всем своим весом давит на него. — Хочу почувствовать это, — хрипит он, наслаждаясь ощущением того, как прижимает старшего к кровати, чувствуя, как тот дрожит от напряжения. — Хочу почувствовать, как ты кончаешь, хён, хочу почувствовать, как туго ты сжимаешься вокруг меня… Джебом рыдает от грязных слов и тяжести сверху, движения его замедляются, а руки сжимаются в кулаки. Джинён может чувствовать это, когда старший кончает — крепкое сжатие отверстия, толчок бёдер назад, плотно прижимающихся к нему, сжатие мышц спины, когда каждая волна оргазма обрушивается на него. Он окончательно валится на простыни и продолжает возится в собственной сперме, снова толкаясь назад, будто не может насытиться — даже после всей сладкой боли и жестокости, он не может насытиться. Поэтому Джинён продолжает. Он отталкивается назад, давая себе возможность врезаться в тело Джебома снова. Стон вырывается из его груди от того, насколько сжат и напряжён старший, как он практически доит его, пока его ноги трясутся, а растраханный анус непроизвольно сжимается и пульсирует. — Хочешь, я в тебя кончу? — спрашивает Джинён, стараясь говорить как можно ровнее, входя в Джебома с такой силой, что их кожа бьётся друг о друга, скользкая от пота и смазки. Он наклоняется вперёд и царапает затылок Джебома, снимая повязку с глаз, чтобы увидеть хотя бы часть его лица. Он жадно смотрит на залитые слезами щёки, красные от укусов губы и остекленевшие глаза. С каждым толчком его веки трепещут, полуприкрытые, крошечные отрывистые звуки вырываются из его горла с каждым новым движением. Он весь раскраснелся, перевозбуждённый и извивающийся, и от этого Джинёну только сильнее хочется отыметь его. — Ответь. Мне, — требует он, подчёркивая каждое слово. Рыдание снова вырывается из груди старшего, сдавленными влажными звуками. — В… в меня, — вопит он, грубо и измученно. — Пожалуйста, пожалуйста… Слова пронзают Джинёна, как если бы он был шокирован, усиливая напряжение, нарастающее внизу его живота. Голова откидывается назад, он стонет, прикусывает губу, наконец срывается и бездумно трахает его. Каждый беспомощный крик, каждый всхлип, срывающийся с таких родных губ, затягивает узел в его животе всё туже и туже, пока он не начинает ругаться и дрожать, пока, наконец, тот не лопается и не распутывается. Покалывающий жар накрывает волнами, когда он обильно кончает. Он толкается так глубоко, как только может, погружаясь в уютное тепло Джебома, и накачивает его до краёв, наполняя так, как тот просил. Это последняя, висцеральная метка в дополнение к рубцам на теле. Он падает вперёд, накрывая Джебома своим весом, в то время как бёдра продолжают мелко раскачиваться, а член подёргивается внутри. Он наполняет Джебома до тех пор, пока не становится мягким и не выскальзывает наружу. Его член влажный и тяжёлый. Только тогда он позволяет себе соскользнуть в сторону, оставляя руку и ногу перекинутыми через его тело, просто чтобы тот всё ещё знал, что он рядом. Он не уверен, как долго они лежат так, липкие и бескостные, словно растворённые друг в друге. Он даёт Джебому время прийти в себя и тоже пользуется шансом отдышаться, чтобы окунуться в блаженство после оргазма. Время тянется лениво, и Джинён растворяется в звуке их затруднённого дыхания и жаре тела Джебома, прижатого к нему. Наконец, Джебом издаёт жалобный стон, а Джинён тихо выдыхает. Он был шокирован тем, что старший впервые попросил его кончить в него, потому что всегда знал, что Джебом немного помешан на чистоте. Оказалось, что его первоначальное впечатление не было неверным — Джебом становится откровенно раздражительным, если после секса он слишком долго остаётся грязным, хотя его гордость всегда мешает ему признать причину. Теперь всё, что нужно, — чтобы Джебом подал голос, и Джинён сразу понял, что ему делать. Он без раздумий тянется за небольшой тряпкой и бутылкой с водой, которые они всегда заранее ставят на тумбочку, смачивает ткань и протирает его ягодицы. Он старается избегать нежной кожи, и его прикосновения сейчас особо нежны, несмотря на грубость всего несколько мгновений назад. Осторожное прикосновение прохладной ткани к разгорячённой коже вызывает дрожь. — Джинён-а, — невнятно хнычет Джебом, и его голос звучит почти пьяно. Джинён шепчет что-то успокаивающее. — Не переживай, хён, — бормочет он. — Я обо всём позабочусь. Потому что, конечно, это именно то, что Джинён делает в такие ночи, как эта. Он вырывает Джебома из его разума и разбирает до самых низменных частей, а затем заботится, успокаивает, окружает любовью и возвращает в реальность ласковыми словами и нежным вниманием. Безусловно, секс хорош. Секс умопомрачительный, фантастический, его можно описать любыми прилагательными, что есть в книгах. Власть, которую Джебом — его хён, его муж — передаёт ему, делает его сильнее, чем он когда-либо был раньше. Иногда голова идёт кругом, когда он думает об этом. Но это. Эта тёплая забота, это чувство, что он нужен, эта сила, которую дал ему Джебом, чтобы показать, насколько глубока его любовь, — это его любимая часть. Поэтому он держит своего мужа. Он держит его в своих объятиях после того, что сделал с ним ранее, и говорит, какой он молодец, говорит, как он хорош для него, говорит ему, что он прекрасен. Потому что Джебом всегда был прекрасен в глазах Джинёна. Джебом всегда прекрасен для него.