в области сердца

бордо растревоженного сердца льется за края, от него невозможно опьянеть, от него можно только скользнуть вдоль ширмы сознания и довериться пустующей тьме. упасть назад спиной и очутиться в ее объятиях. максу для этого хватает только взглянуть в лужицы чужих зрачков. вглядываться в мишины глаза – своего рода хобби. там столько всего можно обрести, чтоб сердце больное вылечить, пластырем плавким от искр заклеить и выдохнуть спокойно. и брови соколиные хмурить не придется больше, а губу выпирающую совсем слегка не придется прикусывать так часто. тревоги не станет, что маревом окружает голову. максу бы – нимб да горящий лед мыслей. и не думать о мишиных взглядах больше положенного. этические правила: долгий взгляд – уже пошлость. миша смеется и качает головой, совсем не оскорбленно. ему-то больше прочих это нравится; ощущать и знать. катастрофически мало ему – хочется с руками-ногами украсть и в хаотичности нейронных связей целовать. и рамки кончаются где-то на правом виске, когда оттуда слетает дужка очков. цветное стекло. мише больше интересен процесс прикосновений. коснуться его плеча, украсть его микрофон, накинуться на него и пяткой проехаться по животу, оказываясь на полу. но касаться взглядами – горько-сладкое послевкусие. и тогда очки самое лучшее, что может предложить сидоренко. — я вижу тебя, но как – уже другой вопрос. и скалится слишком по-сауроновски, и заигрывает слишком по-тэлболтски. но смотрит, смотрит он так, как никогда никто не сможет. пробирая до ребер и согревая. это не просто взгляд, это – наложение цветов и эмоций, высокая пирамидка и явная, черная клякса. у миши все красно-винное, кровавое, честное и грязно-реалистичное. он осознанно делает шаг вперед и готов к тому, что придется отступать на два назад. но к раковскому путь – канатный; необходимо держать равновесие, чтобы не упасть навзничь. никто ловить его не будет, а мюнхгаузеновский способ потерян в веках. но максим протягивает руку ему сам. на максе мишины желтые очки. они отсвечивают солнечными зайчиками и озаряют дальнейший путь. у макса все чуточку в гиперболе, – математико-литературной – когда каждый взлет идет за падением, когда всего чуточку больше. когда искренность – спутница за правым плечом. и если этот канат вдруг отпустит его, то он схватится за него руками, а не будет стоять на нем. — я чувствую тебя, и это чувство – лучше всего. максим подсвечивается желтоватым светом сам, и мише кажется, что его начинает глючить нещадно. потому что он это все чувствует тоже. потому что когда он ловит максовы взгляды, даря взамен прикосновения, находится тот самый баланс. у сидоренко свои человеческие полки в голове, где расставлены нужные знания, документы и книги. где-то там же стоит виниловый проигрыватель и стопка пластинок. а с некоторых пор и фэнтези-полка оказывается прибита к черепной стенке. а еще у миши много фотографий-воспоминаний. и некоторые из них четко просматриваются в линейных образах лица максима. и то, как улыбается макс, заставляет мишино сердце совсем по-пацански екнуть. потереть запястье с браслетами, оттянуть один, а потом выдержать это жестокое нападение и мягко провести по голому локтю своими пальцами. михаил в раж уходит, когда видит поддержку чужую открытой настолько, что вот-вот засияет лучистое солнце в зените. безоблачное небо глаз раковского позволяет светить еще ярче. ведь максим ловит его. ловит за плечи, когда он сильно отклоняется, когда готов сорваться за новым, когда смеется так сильно, что ноги перестают держать. и взгляда-то больше не отвести, хватая каждую тонкую эмоцию и яркие чувства. у максима от миши – летнее чувство в груди, шелест крон деревьев и пение в пять часов утра. когда шумит вода в ванной, а там он, заспанный, с зубной щеткой во рту и пастой на верхней губе, зашедшей за кромку. и волосы дыбом стоят, потому что нечего ложиться с надеждой, что легкая укладка проживет ночь. и вытянет он вторую щетку, протянет, сядет сам на край ванны и скажет: « доброе утро ». и миша, такой домашне-добрый, кажется теплее батарей в холодную зимнюю метель или слякотный дождь. мише бы – запрыгнуть выше да схватить острую звезду в ладони. поэтому сидоренко хватает максовы запястья, когда это возможно. потому что ждал – долго, а нашел в парадоксе неожиданно. и понять, как это все делается, времени не было. разбираться в себе, размыкать этот ком спутанных наушников, чтоб послушать собственное сердце, оказалось сложнее. но макс, обнимающий его при встрече долго; прячущий лицо в его плече, – это слишком для такого широкого кругозора миши. а когда из-за туч сомнений пробивается новый луч света, то все становится ясно. миша закатывает глаза показушно, рот округляя будто в удивлении. макс вскидывает брови, закрываясь рукой. — так, не корчись, будто не рад. — тебе – всегда. уточнять, что именно, незачем. раковский целует его сам, накрывая ладонью щетинистую щеку. а сидоренко – в поцелуе – улыбается.