Ожоги

      Пожары и войны оставили после себя напоминание, следы, запечатлевшиеся на бледной коже Марии ожогами да шрамами, особенно много их осталось на спине. И это было одно из того, что Мария показывать Александре меньше всего хотела. Не потому, что считала их не красивыми, а из-за того, что Александра могла вновь начать винить себя. Но и первое, конечно, из головы никак не уходило.       Хотя Мария Юрьевна прекрасно знала, что Александра Петровна души в ней не чает и подобным ее не отпугнуть. Но страх все равно засел где-то глубоко, иногда заставляя мысли вокруг него крутиться. Как бы то ни было, а Мария твердо решила наконец-то от него избавиться, все равно ведь, если чувствам отдаваться — то придется когда-то и слабости показывать, которые она бережно пыталась от всех скрывать.        Александра за доверие благодарна безмерно и показать желает этой ночью, как сильно дорожит, и Марию подобный энтузиазм одновременно восхищает и пугает.       Мария сидит на краю кровати, пока платье валяется в ногах. Бледный свет проникает в комнату, слабо подсвечивая ее полу согнувшуюся фигуру и длинные пальцы Александры, аккуратно убирающие тонкие пряди со спины на грудь.       Сердце у обеих бьется торопливо, а дыхание вырывается тихими, но частыми клочками. Она нежно касается золота ее волос, целует родинки на плечах, и оставленные суровой историей метки. Александра бы застыла в этом моменте, осталась бы в нем навсегда.       Она губами очерчивает старый шрам на лопатке, затем задерживается взглядом, подушечками пальцев лаская самый большой, что идет от плеча, пересекая спину, оканчиваясь только на пояснице. Обводит, упирается лбом в него. Александра знает — Марии сожаления не нужны, а извинения и подавно. О прошлом грезить — самая бессмысленная вещь в мире, и Мария все равно бы тоже самое сделала; тысячи раз бы горела и умирала ради своей дорогой Сашеньки и страны. Александра только может помочь унять боль нынешнюю, отдавать безвозмездно всю ту любовь, которой сердце ее переполнено. Стать не сжигающим все на своем пути пламенем, а теплым огнем, дающим умиротворение.        Александра дарит легкий поцелуй линии ожога около плеча, и Мария тает под этим натиском всепоглощающей нежности. Она на краю обрыва себя ощущает всякий раз, стоит Александре коснуться ее кожи.        — Прекрасная самая, — над ухом шепчет, опускаясь к шее, — Люблю вас сильно, — слегка прикусывает, следа не оставляет, только взбудораживает непривычно притихшую Марию.        Раньше Мария Юрьевна в краску вгоняла совсем не знающую в любовных делах Александру Петровну. Возможно, Александра в этой стези если учительницу свою не превзошла, то могла обоснованно считаться ей равной.        — Все бы ради вашей улыбки сделала, — выдыхает, в плечо целует.        Мария вздрагивает, вздыхает глубоко и поворачивается, встречаясь с Александрой лицом, тут же припадая к немного потрескавшимся губам.       Поцелуй получается смазанным, они отстраняются, дышат тяжело и Мария улыбается, когда мягко обхватывает запястья, укладывая Александру на спину, нависая над ней.        — Так покажи, как сильно любишь.