***
Игорь в соседней комнате очень громко и выразительно откашлялся. Ладно-ладно, Стас сделал это назло. Но грех же было не воспользоваться замечательной датой, особенно в контексте их «бифа». Он и дисс уже записал, можно как бы намекнуть, что Босс члены посасывает. На профессиональной основе. Конченков заблокировал телефон и отложил его на другой край стола, будто бы и не прикасался к нему в последние пару часов. Вот и чай перед ним уже поостыл, самое оно. Раздались шлепки босых ног по паркету и возмущенное: — А не охуел ли ты? — сразу, с порога кухни. Стас прихлебнул чаёк. Кинул невинный взгляд поверх кружки, мол, «М-м-м? А я что? А я чай просто сижу пью». Возможно, это был самый долгий глоток в его жизни, потому что глотать тяжко, когда пытаешься не заржать в голос. Особенно под таким испепеляющим все живое взглядом. Ну, злой Игорь — уморительно же! На плечах Лаврова все еще было полотенце, он минут десять как вышел из душа. А сегодня в Москве жарко так, что пот выступает прямо поверх невысохшей еще кожи, хоть заново иди мойся. — Чай очень вкусный, бро, — игнорируя вопрос Игоря (тем более, он вроде как риторический, окей?), сообщил Стас, — Хочешь, я и тебе сделаю? Игорь опустил взгляд с бесстыжего лица Конченкова на обычный пакетик Эрл Грея. Нахмурился. — Нет, ты точно охуел, — выдохнул он, как-то спокойнее. И тут же смирился, — Репостить эту хуйню я не буду, учти. Стас растянул губы в милой улыбочке, будто до сих пор не понимает, о чем это Игорь говорит, но заранее на все согласен. Лавров одарил его еще одним взглядом из своего арсенала «Может быть, я тобой недоволен. А может и нет. У меня вообще лицо такое, хуй угадаешь, пидор». И уже повернулся, чтобы уйти с кухни обратно в комнату, где он был так занят своими суперважными делами, когда Стас вдогонку кинул: — С праздником тебя, кстати. И выпалив это, он тут же поджался внутренне от предвкушения и азарта. Клюнет, нет? Игорь клюнул. Остановился, внезапно выпрямился, расправил плечи, — что он делал довольно редко, громила горбатая, так что наблюдать это было сплошным удовольствием, — и ме-е-едленно повернулся, прищурившись. — Хочешь обсудить, у кого из нас сегодня праздник? — У тебя, конечно же, братишка, — Стас поскреб отрастающую щетину на подбородке, изображая вселенский похуизм, а потом добавил задумчиво, пялясь в окно, — Может торт купим тебе? С огромной свечкой в виде ху… Соседний стул скрипнул под тяжестью Игорева веса, влажное полотенце шлепнулось на столешницу, а сам он расселся, сложив руки на груди: — А знаешь, давай, — согласился он, — Только не с огромной, я привык сосать очень-очень маленькие члены, типа… Игорь отмерил сантиметра три в воздухе, на что Стас фыркнул. — Как думаешь, найдем такую крошечную свечу? — продолжил Лавров, — Заодно возьмем огромную, для твоего торта. — Ну, ладно уж преувеличивать, — закатил глаза Стас, — мне хватит кекса и свечки из ларька за пять рублей. Как раз по диаметру. — Так что ж ты давишься-то тогда каждый раз? — Чтобы не ранить твои чувства, братишка. Это была глупая перепалка ни о чем, ведь если кто-то и знал о том, что они сосут члены, то это они сами. Последние десять лет, считай, только этим и занимались. Иногда отвлекаясь на карьеру и отдых. Просто их псевдо-биф затянулся, Игорь загонялся со своей котьей документалкой, будто бы не твердил сам везде и всюду, что сделал ее по приколу, лишь бы сделать. И это ебучее возвращение на ютуб, и эти ебучие комментарии «Где Пемп». И эта ебучая редкая московская жара. Вернувшаяся депрессуха, сгорбленная двухметровая фигура, суперважные дела в соседней комнате. Словно Стас не знал, что этот идиот обновляет страницы в соцсетях и накручивает себя. — Тебе это нравится, — вырвал его из мыслей голос Лаврова. Стас вздрогнул, поднял на него взгляд, не сразу вдупляя, о чем речь. Переспросил: — Сосать член, давиться или выводить тебя? Настала очередь Игоря загадочно улыбаться. И под его взглядом Стасу вдруг показалось, будто его окатили из чайника. Жар опускался от висков вниз, к скулам, подбородку, по шее и еще ниже-ниже-ниже, пока не осел под пупком. Его каждый раз ошеломляло, насколько один взгляд Игоря способен выбить почву у него из-под ног, заставить задыхаться и тянуть подол и без того растянутой футболки вниз, чтобы прикрыть пах. Как от предвкушения каждый раз поджимаются пальцы на ногах, и каждая мышца приятно зудит. Он быстро облизнул пересохшие от участившегося дыхания губы, сглотнул вязкую слюну и поднял бровь: — С чего это ты взял вообще? Потому что, выбирая из трех предложенных вариантов, «выводить Игоря» — все-таки был самым любимым. Если бы это был спорт, он уже был бы не просто кандидатом в мастера, а гребанным троекратным олимпийским чемпионом. Игорь молча поднялся, сделал к нему пару шагов, чтобы вплотную, коленками в коленки. Пришлось задрать подбородок, ведь Стасу все еще хотелось смотреть ему в лицо. Пусть шея и болела. Лавров не спешил. Разглядывал его всезнающе нежно и как-то всего сразу. Только он так и умел. А потом его горячая сухая ладонь аккуратно легла Стасу на щеку. От пальцев знакомо пахло Игоревым парламентом, отсюда чувствовался ментол его шампуня и по-мальчишески резкий запах дезодоранта, которым он пользовался столько, сколько Стас его знает. Шершавая, грубоватая подушечка большого пальца скользнула по щеке, по редкой щетине и надавила на подбородок. — Открой, — мягко, почти не шевеля губами, приказал Игорь. И Стас послушался, черт его знает, почему. Такой Лавров всегда завораживал, будто гипнотизировал его, еще лет с шестнадцати. Он распахнул губы, почувствовал, как палец разглаживает морщинку в уголке рта, и задрожал крупно всем телом, услышав заветное, — Умница. Лавров явно наслаждался эффектом. Провел мягко по нижней губе, очертил верхнюю, вернулся обратно. И по кругу, растирая слюну, едва прикасаясь, щекотно и недостаточно. Стас подался вперед, цепанул кромкой верхних зубов его ноготь, на что Игорь просто отдернул руку и прошипел «тш-ш-ш-ш». — Куда спешишь? — он улыбнулся, вернул ладонь на прежнее место и снова оттер нижнюю губу, слегка оттягивая вниз и наблюдая за этим с таким очарованием, будто смотрел на что-то невероятно увлекательное. И снова прошелся круговым движением по тонким губам. И еще раз. И еще. Губы у Стаса уже зудели, подстегивая вспышки возбуждения в самом центре груди. Ему хотелось, чтобы палец скользнул внутрь, прошелся по языку. Втянуть его в рот до костяшки. Вытянуть, ощущая как фаланги щекочут небо, и втянуть обратно. Или уже просто опуститься на колени и… — Ах ты пидорас, — прошептал Стас, сжал губы и прижался к самому центру подушечки в крошечном поцелуе. — Я выиграл? — Игорь разулыбался во все тридцать два, — Давай, скажи, что я выиграл. Стас поднял бровь, как бы показывая, что хуй ему, а не признание. Вместо этого он открыл рот, наклонил голову и широким мазком языка прошелся по коже от запястья вверх, по ребристому от линий холму под большим пальцем, до самого ногтя. Не отводя взгляда от лица Игоря. Которое забавно переменилось на серьезное. Светло-серые глаза потемнели вдруг до совсем неузнаваемого цвета, ноздри раздулись, и он громко сглотнул: — Если ты сейчас не встанешь на колени, я тебя выебу в рот прямо так, даже если на стуле тебе неудобно. Конченков хитро усмехнулся в ответ. Ну и кто тут выиграл? — Будешь так усмехаться и не кончишь сегодня, — пригрозил Лавров, словно прочитав его мысли. После чего отшатнулся, схватился за полотенце на столе и сбросил его на плитку. Стас скривился. — Оно мокрое. — Зато мягкое, — отрезал Игорь, — Давай, малыш. В этом и был весь Игорь: пригрозить «даже если тебе неудобно», а потом стелить на пол любимое полотенце, чтобы Конченков себе синяки не заработал. Если Стас и опустился на колени с заметным энтузиазмом, Лаврову хватило ума это не комментировать. Тут уже было не до их споров о том, у кого сегодня день праздничнее. Ведь они оба знали, что у Стаса. У Конченкова с членом Игоря были особенные отношения, как бы странно это ни звучало. Тогда, больше десяти лет назад, когда каждый их раз был, считай, как первый. Когда им было чуть меньше двадцати, и они еще не научились даже друг с другом говорить по-человечески. Когда абсолютно все их общение строилось на записи треков, жестоких подъебках и сексе. Где-то там, практически в другом мире, Стас однажды огрызнулся, что, если бы он мог, он бы ебался только с членом Игоря. Без участия Игоря. И Лавров обиделся. Стас мог вспомнить все до мельчайших деталей в той ссоре: как слова вылетают из него, толком не задержавшись в голове, как выражение лица Игоря меняется на непроницаемое, как он молча встает и уходит, даже не хлопнув дверью, а аккуратно прикрыв ее за собой. И неделю после, когда думал, что это конец всему, Стас прекрасно помнит. Потому что после этой ссоры он впервые услышал от Лаврова «Я люблю тебя». Такая хуйня не забывается. Да и Игорь потом еще лет пять не давал Стасу забыть о том, что члену в любви признались раньше, чем обладателю. И даже несмотря на прошедшие годы, Конченков все равно ощущал легкий трепет, стягивая с Игоря штаны. Будто он аккуратно разворачивает огромный подарок, пытаясь не повредить оберточную упаковку. Шорты упали до щиколоток, и прямо перед лицом у Стаса оказался затянутый в серую ткань трусов вставший член, плотно прижатый к лобку. Сглотнув в несколько заходов всю скопившуюся слюну, наполнившую рот, он подался к стояку, прижимаясь губами так же легко и дразняще, как Лавров делал это минуту назад пальцем. Он очертил контур, оставляя влажные следы от слюны, потерся щекой, ощущая горячую плоть под хлопком, и поднял глаза на Игоря. Тот моргнул, будто не ожидал, что его засекут за наблюдением. Картинно нахмурился и подался бедрами вперед, цедя: — И с чего я взял вообще, что тебе это нравится, да? Стас выдохнул горячо: — Нравится, — и потянул резинку трусов вниз, медленно, растягивая процесс, — Очень нравится. Игорь сверху хмыкнул и уложил свою тяжелую ладонь на бритую макушку. Он ныл в последнее время, что Стас состриг все волосы, за которые так было удобно держаться. Но Стасу так нравилось даже больше: когда не за волосы, за всю голову притягивают ближе, заставляют брать глубже. Он опять облизнулся, сглотнул и заерзал в предвкушении. Поглядел на Игоря. — Можно? — Да. И это все, что ему было нужно. Таким же широким мазком языка, не жалея и не растрачиваясь попусту, он провел от мошонки длинную линию до самой уздечки. Обернул пальцы вокруг основания, чтобы помогать себе. И еще раз лизнул, и еще. Оставляя и собирая собственную слюну с каждым подходом, растягивая ее ладонью, чтобы легче было скользить. Пока губы не занемели, и только тогда он взял член в рот. У него никогда не получалось взять полностью. И не из-за того, что Игорь, — по его собственным утверждениям, — гребанный гигант. Нет. Просто рвотный рефлекс — классная штука, когда дело не касается минета, а человеческий рот не такой большой, как многим кажется. Но Стасу нравилось. Горячее и твердое под пальцами, языком, губами. Несмотря на то, что челюсть сводит и перестаешь чувствовать рот вообще. Ему нравился процесс. Будто бы весь Игорь был в одной точке, в его власти, и стоит сделать языком вот так… — С-с-с-сука, — выдохнул Лавров, пальцы конвульсивно сжались на его макушке. А потом снова расслабились. Потому что это, — лучшая часть, — потом. Пока Стас выпустил член изо рта, продолжая двигать ладонью, быстро и размашисто, поверх слюны. А губами опустился ниже, к яичкам, втягивая аккуратно по очереди, лишь слегка посасывая. Все вокруг было наполнено запахом Игоря, вкусом Игоря и даже сбивчивые стоны были целиком и полностью на совести Игоря. Стас повторил свои действия еще раз, втянуть, пососать, зализать. Методично и с отдачей, словно не было места, где он сейчас еще хотел бы быть, кроме как на коленях перед Лавровым. Так оно и было. Он растягивал, медлил, при этом продолжая быстро дрочить. Больше слюны, хлюпов, влажных звуков. До тех пор, пока Игорь не зарычал и не шлепнул его больно по пальцам, заставляя опустить руку. Лавров сжал ладонь на его затылке, сам обхватил член и посмотрел на него, горячим тяжелым взглядом. Прохрипел: — Наигрался? Стас кивнул, раскрыл рот пошире. И весь фантомный контроль, который был у него еще мгновение назад, испарился, уступая место почти медитативному состоянию. Вот это он любил больше всего. И пусть сегодня будет его профессиональным праздником, плевать. Член скользнул между его чувствительных, почти до воспаленного состояния, губ. Вперед и назад, Игорь никогда не толкался глубоко, но подавался вперед с достаточной силой, чтобы Стас через раз слегка давился. В конце концов, Игорь был прав, Стасу нравится. Ему нравилось отсутствие контроля, нравилось состояние расслабленности и гула в голове от легкого недостатка воздуха. Снова и снова, пока толчки не стали терять ритм, превращаясь в беспорядочные. Тогда Игорь его отпустил полностью, оттолкнув от себя. И кончил, задыхаясь. — Твою мать, моя любимая футболка, — невпопад произнес Стас, понимая, что Лавров его слышит, но не слушает толком. — Да похуй. Отстирается, — отмахнулся он. А потом помог Стасу подняться, выцеловывая его тонкие малиновые от раздражения губы. Конченков позволил себя обнимать еще какое-то время, прежде чем фыркнуть Игорю в плечо: — Как думаешь, сегодня случайно не Национальный День Ебли в Жопу? Лавров скосил на него взгляд и протянул: — Слышал когда-нибудь мудрое выражение «Каждый день как праздник»? — Это разве не из рекламы Пятерочки? — Да насрать, мудрость есть мудрость. Скомканное полотенце так и осталось лежать на плитке до утра.***