совсем не нежный взгляд из-под полуприкрытых век.
нежно-розовое свечение в глубине глаз совсем не кажется милым, не соответствует, не подходит. розовый — цвет сладкой клубники, цвет комнаты маленькой девочки, цвет бьющегося человеческого сердца, цвет любви. ангел не сладкий, ангел не невинный, как дитя, ангелу наплевать на человеческие сердца.ангел не любит.
аки думается, что ангелу больше подошёл бы чёрный — цвет опустошения, цвет тьмы, цвет безумия, цвет потухших глаз мёртвого человека, цвет опущенного в землю гроба. цвет дыма, слетающего тонкой линией с сигареты, зажатой меж тонких губ аки. ангел смешно морщит нос, когда вкус мягких сливок в его вафельном рожке перебивается терпким запахом никотина. он смотрит на аки — это не похоже на недовольство, скорее на лёгкий оттенок горечи, оттеняющий его привычно пустой взгляд. аки смотрит в ответ, подмечает — полуопущенные веки, тонкая полоска бледных губ, испачканных каплей подтаявшего мороженого. аки протягивает руку — инстинктивно, не думая, — и одёргивает её в тот же миг. ангел приподнимает бровь. — забываешься, человек. верно. ангел вытирает губы. когда с них срывается «человек», внутри что-то ёжится, трепещет — верно, ангел не человек, человек — аки. потому что только у аки есть бьющееся сердце, потому что только в его глазах мерещится сострадание, потому что только он может любить. ангел не любит и не сострадает; сердце ангела существует только формально. формальное сердце. формальные отношения. формальное прикосновение к чужой щеке сквозь ткань перчаток. формальные поцелуи. аки бы посмеялся, если б не было так горько на языке. и вовсе не сигарета той горечи была виной.***
аки не совсем понимает, как это работает, но каждый жест ангела наполнен изяществом. что странно. он демон, страх перед карой божьей, что сумел обрести плоть, кровь и кожаную обёртку для гнилого проклятья. он демон, не ожившее подобие библейских святых, что на иконах всегда глядят вникуда печальным взглядом. ангел тоже глядит в пустоту, даже когда кажется, что смотрит насквозь — да только глаза его так же пусты. так вот, изящество. как в фильмах, как в сказках, такое приторное, что даже в голове звучит иначе — почему-то только по отношению к ангелу. оно скользит по белым ладоням ангела, идёт из самых глубин синих вен, устремляясь ввысь, как нити на ладонях марионетки — ну не может человек (ах да, демон) быть столь изящным. принять из рук аки мороженое, взмахнуть созданным из пяти лет мечом, рассечь чужую плоть в одно движение, стряхнуть с пальцев липкую демоническую кровь — ангел всегда делал это небрежно, легко, почти незаметно. нежно. и вот опять это слово — нежность. аки трясёт головой в недоумении, игнорируя слегка вопрошающий («пустой», твердит себе хаякава каждый раз, как сталкивается с некой долей эмоций в розовых демонических глазах) взгляд ангела. нежность — это макима, глядящая из-под пышных ресниц, оглаживающая ладонью взъерошенные волосы аки и просящая исполнить один заказ для неё. нежность — это родители, окружившие младшего брата вниманием. нежность — это мяукалка, пушистым воротником обернувшая шею аки, пока дэнджи и пауэр на задании чёрт знает где, беспокойно мурчащая и лапой играющаяся со спутанными прядями волос.нежность — это не про них.
аки касается бледных щёк ангела рукой в перчатке отнюдь не нежно, нет, нет ничего приятного и умилительного в том, как стирает он пальцем с чужого лица ошмётки органов; нет нежности в том, как ангел закрывает их обоих окровавленными крыльями, где проглядываются проплешины и тонкие косточки. не нежно и то, как ангел косится на аки, когда тот снова курит, перебивая тонкий привкус клубники на языке. и всё же, каждую ночь они делят постель. оба одеты, оба закуты в сотни слоёв ткани, из открытого — лишь лица, и спят они всегда далеко друг от друга, едва касаясь друг друга спинами — но они спят вместе. открывая глаза от треска будильника за спиной и видя, как укрытый своими крыльями ангел жмётся к его груди, спрятав в очернённые перчатками руки лицо, аки на мгновения перестаёт чувствовать терпкий вкус горечи сигарет и жизни. чувствуя приторную сладость демона.***
никто из них не понял, как это произошло впервые; в общем-то, с того дня у них обоих осталось удивительно мало воспоминаний, несмотря на всю значимость момента. но основную суть аки не забудет никогда — губы ангела, податливые, мягкие, едва тёплые и так послушно сминающие его губы в ответ, сокрытые тонкой тканью платка, неясно как оказавшейся на лице ангела в трепетном порыве непонятных чувств. они оба уже забыли всё, не считая того, как обострились разом чувства. зрение — удивлённые взгляды из-под розовых ресниц, неживой румянец на мертвенно-бледных щеках, приоткрытые чуть пухлые губы. слух — тихое мычание в поцелуй, судорожные вдохи, шорох ткани, сжатой в руках ангела. запах — запах сигарет в воздухе, накрывающий и перебивающий запах химозной клубники. вкус — почти неощутимый из-за ткани, похожий на безумную круговерть сласти и горечи, солёный привкус чьих-то слёз. и, конечно же, осязание — хрупкое тело в объятиях, рука в волосах, тепло и холод, липкая кровь. и ещё одно чувство, неизвестное, непонятное, непривычное. перекрывшее глотку, сжавшее сердце, сминающее устами ангела сухие губы аки.нежность ли?
аки не помнит. сыграв в переглядки, обменявшись пустыми искорками чего-то в глубине глаз, кивнув, они решили забыть это. забыть, как забывал ангел, как оказался он в постели аки, когда лицо человека — мирное, спящее, такое не подходящее свирепому бойцу, — находилось в опасной близости. как забывал о мире аки, глядя на хрупкую фигуру ангела, когда нимб его сиял в ночной глуши, или крылья закрывали солнце. как забыли они оба, к чему приводит такая связь.***
всё смешалось. всё произошло так быстро, что аки не мог понять — была ли то злая шутка рассудка, хрупкого и хлипкого, или действительно рухнули под тяжестью чьих-то сил законы мира? аки моргал, и чувствовал, как в такт пульса вытекает бьющаяся фонтаном кровь. липкая, горячая, собственная. хаякава бездумно вертел головой, будто всё силясь кого-то найти. ангел смотрел безучастно из-под трепещущих ресниц. убитый демон слегка содрогнулся в ногах, терзаемый агонией, и затих. юноша-демон опустил взгляд, заметив запачканную гнилой кровью подошву обуви, и тихонько цыкнул под нос.неправильно.
аки умирает, а его заботят лишь собственные туфли. ангел легко, паряще, нежно,какое же дрянное слово, ангела от него тошнит,
спускается к аки, частично похороненному под обломками разрушенного здания, аккуратно достаёт — не касаясь кожи, не касаясь раны. — тебе стоило купить красную рубашку, чтобы крови не было видно, — хмыкает ангел негромко, смотря на мерзкое ранение на чужом теле. аки тихо и коротко фыркает. — думаешь, мне бы пошло? — тебе пошло бы всё. ангел снимает перчатки. аки заворожённо смотрит на изящные, нежные руки, что накрывают его побледневшие щёки. — и ты тоже? тонкую полоску чужих губ слегка гладит улыбка. горькая, терпкая, прямо как сигареты. ангел не отвечает, пожимает безучастно плечами. лицо вновь пустое. — ты как счастье, аки. — приторный? — тебя нет. ангел накрывает его губы своими, и аки закрывает глаза. снова обостряются чувства. слух — шумное дыхание ангела, крики раненых на фоне, замедляющееся собственное сердцебиение. вкус — смесь искусственного ароматизатора клубники и металлического привкуса крови, солёная примесь собственных слёз. и осязание — трепещущая на чужих податливых губах нежность.