Я покажу тебе космос в одно касание.

Кто, как никто другой, поймет тебя, если вы братья? Ну, братьями еще надо уметь быть. Нидерланды был изгоем семьи. Его искренне любили, но в тоже время отвергали. За каждым завтраком его прожигали все взгляды, прямо говоря что ему среди _нормальных_ людей не место. Несмотря на это, Ландыша любили. Отец трепетно, как о любом своем ребенке, пекся и заботился. Его любил младший брат Даниель, который часто утаскивал к себе под стол шептаться. Но Ландышу уже было все равно. Его любовь была определена еще тогда. Эль. Самуэль определил его любовь и жизнь. Жизнь Ландыша-чертовы наркотические вещества. И от того жизнь Кенни-это Чертов. Ямайка. Нет, братья любили друг друга не меньше. Самуэль шутил с ним, трепал по голове особо нежно. Но Кенни знал. Их объединяет ничто другое, как ощущения тошноты после каждого вздоха этой дряни через купюру. Все ломки, муки желудка и организма, все вывороты переживали они, держась за руки. Их хлипкая любовь была даже не на соплях. На гребаном порошке. Его первая встреча с наркотиками была благодаря брату. Ландыш, несмотря на потерю памяти, отчетливо помнил все до единого. Как он входил в комнату брата, как тот выращивал то растение. Как согласился попробовать, видя ухмылку старшего. как в тот первый раз ему до безумия понравилось. И больше он от этого не ушел. В воздухе витал аромат недавно установленного кальяна. Он был тягуч, заманивал на каждый вздох. И Ландышу приходилось дышать как мог. Эль ушел недавно, он уже как день пытался разыскать порцию новой наркоты для них с братом. Без наркотиков страдали оба сильнее, чем с ней. Но пока, что бы младший не мучался, Самуэль установил этот кальян. Нет. Никакой кальян не заменит ощущений судорог, изжигающий желудок сок. Никакой пар не заменит все же ощущаемого, колющего нос порошка, из-за которого этот мерзкий, приторно-сладкий вкус останется надолго. Но Нидерланды довольствуются, чем есть. Глаза победно сияют, когда входная дверь хлопает. Кенни оживляется, когда к нему заходит старший брат, неторопясь раздеваясь. Ландыш даже не задавал вопросов. Сияющие надеждой глаза были сильнее вопросов. Ямайка, замечая это, кивает. Губы тянутся в улыбке, когда Нидерланды радостно вскрикивает. –что случилось раньше? –у Оскара были проблемы. Сказал, что больше чем лекарственной нормы дать не может. И то, ограничили резко, по проверкам шастал. Он, все же, ради нас так рискует.–хмыкает, подходя к своему брату, забирая из его рук трубку, вдыхая пара и выдыхая его, успокаивая уже начинающие сдавать нервы. –хорошо, что папа не знает…–тянет грустные слова Кенни, выдыхая, снова погружаясь в депрессивные мысли. Он не вылезал из них, просто забывал. Как и многое. Но каждый раз был один и тот же выход, который был серым цветом среди темноты, и на который брата выводил старший. Потому что белого света им не видать никогда. –опять их вспоминаю. Может, неправильно, что мы уехали? Даже Альберт грустил, когда мы уезжали. Отец не хотел отпускать вообще, за то, как жить будем, боялся…–ударился в эти горькие, больные воспоминания Ландыш, невольно всхлипывая от своей чувствительности. Его останавливают руки, что нежно поднимают его лицо повыше. –забудь. Просто забудь. Давай вместе забудем. Давай я просто покажу тебе опять этот чертовый космос в одно касание.. Их любовь-они же, только под опьянением наркотиков. В виде такого «пьянства» были свои плюсы. Они все еще мыслили и были рядом друг с другом. Оба были уже давно не люди. Но оба были в своем личном мире, понятный только им и никому более. Этого было достаточно. Затяжку дает делать первому Ландышу. Эль подождет, а вот бедный Кенни уже не может. Глаза закатываются, как только сладкий вкус раскатывается по всему телу, будоража его. Опять. Все по-новой. Никакие врачи не спасут от того, как высоко желание снова забыться от всей горечи жизни. От всех проблем, просто отдаться друг другу. Эль делает затяжку вторым, довольно щуря глаза. Волна судорог проходится по всему телу и Ямайка падает в почти припадке, но до этого не дойдет. Доза маленькая, но им хватает для того, чтобы забыться и отдаться друг другу. Теплые кофты слетают тут же. Руки, будто что-то хрупкое, оглаживают истощенное тело Ландыша. Его сколько не корми-он будет тощим. Все виноваты эти чертовы наркотики, они истощили и его разум, и его личность, и добрались даже до его жира. Поэтому зимой заботливо кутать Нидерландов будут в 3 пледа. А сейчас и так слишком горячо. Эль нежно выцеловывает тело брата, добавляя ему острых ощущений. Сейчас Ландыш в прострации, витая в этих размыточных пятнах везде, где можно, тяжело дыша. Он даже не понимает, жив или нет, и в реальность возвращают лишь ласки брата. Каждый поцелуй и каждое поглаживание излишне нежно до степени того, что хочется убрать эту невинность действий. Они уже натворили грязных дел, какого черта, Самуэль, ты резко пытаешься все загладить так? Нельзя сказать, что это изнасилование. Ландыш и Эль находятся в непонятном состоянии между миром «иным» и этим. Оба не ведают что творят и одновременно чудесно осознают каждую частицу чужого и своего тела. Оба не против. Значит, это обоюдное согласие? Ландыша выбивает из колеи то, как в теплое нутро погружается разгоряченный, больше чем обычно член. Плюс секса после наркоты-обостряются чувства и наркота способствует кровообращению. Половой акт будет долгий, и это удовлетворяет обоих. Ландыш стенается, скребя руками теплый ковер, на который его заботливо уложили, прежде чем осторожно, особо нежно войти внутрь. Тому хорошо. Он от и до расслаблен, все еще в своих далеких мыслях витает в облаках. Ему хорошо все. Его чувственно трахает любимый старший брат, неспешно толкаясь бедрами. Чувство тошноты обжигает горло, от этого он затыкается и тут же открывает рот, выпуская громкие и протяжные вскрики и несуразные слова. Они живут по-своему. Их жизнь была другой. Она наполнена этими судорогами, что сводили с ума обоих. И в тоже время заставляла чувствовать себя живыми, оставляя в реальном мире, а не уходя куда-то в иной. Вся такая жизнь играла красками во время обострения, чудесными, дрожащими улыбками друг другу во время приступов и редкими каплями пены у рта. Такую же убирает с дрожащих губ Нидерландов Самуэль, тут же впиваясь в его губы. Наркотики отдают горечью, но сам вкус поцелуя сладкий. Какой же ты, засранец, сладкий. Мой космос-это ты, гаденыш. Зачем ты подсел со мной на это. Зачем себе так же загубил жизнь. Истома наполняет уже задерганное тело, когда нутро отдает теплым и пощипывает. Даже душ не нужен. Пусть останется как есть, потому что так надо. Частичка Эля в этом Ландыше всегда будет. Нидерланды ловит очередной поцелуй, уже не такими стеклянными глазами смотря на Ямайку. Те буквально пару секунд смотрят друг другу в глаза, будто извиняясь, и тут же закрывают их, отдавая страсть в поцелуй. –однажды я сдам тебя в стационар. –да ну, глупый. Ты не будешь любить меня после этого. –буду. Конечно буду. Для меня любой ты-отдельный космос и отдельные звезды. Зачем ты полез туда. Со мной. Зачем ты утопился в бездне этой. погиб. Омрачил же имя ты свое. Зачем погиб? Я не найду ответа.