Почём зря

Три месяца. Вовка в кровати лежит и беспомощно глухо воет в подушку; слезы выплакал давно. Он тянется к подушке Макса, чтобы привычно, защищаясь, обнять, как вдруг колючая обида бьёт под дых - чужая подушка летит на пол холодный. Не хочет. Макс уже почти три месяца как на Вовку внимание не обращает. Вместе они только спят. Стал работать в дополнительные смены, возвращается поздно заполночь, уставший. Сил хватало на поужинать, после - спать. В редкие выходные ничего не менялось - быт, домашние дела; вместе лежали смотрели кино. Вовка тогда стыдливо Максу намекнул на секс, но тот устало извинился с грустной улыбкой - заработался. Изменения Вовка заметил не сразу, но тело не обманешь - скучал, хотел. Со временем даже дрочить опостылело. Он не так хотел, он хотел чтобы Макс - большой, заботливый и горячий взял. Чтобы смял под себя, чтобы в плечо, в ткань футболки, горячо поцеловал. Чтобы любил. В страхе тягучем подумал - с ним что-то не так. Вовка стоит перед зеркалом пыльным, себя зеркального на оценку выносит строгую. Располнел? Слишком сутулый? В чем подвох? На собственную глупость обиделся, на слепоту. Надоел он Максу, наверное, так - наигрался с необычным, а в быту приелся, так? Или не так? Обида раскаленным чугуном жгла кровь. Но ведь обижаться-то не на что. эта непонятность была очевидна только Вовке. Бабки на лавках у дома, в детстве его, часто собирались, кто за сплетней, кто за компанию пошушукаться; вердикт выносили - не спит если у какой соседки муж с ней - точно налево гулящий. Тяжёлым камнем осадок бабкиных слов душу тянул вниз, в обиду, в слезы, в бессилие. Вовка плачет по ночам в ванной, полотенцем махровым вой свой беспомощный глушит. Как выйдет, на Макса посмотрит - тот спит уставший и истощенный - так сердце щемит. Вовка его любит, он так никого никогда не любил. Макс родной, тёплый, такой заботливый и про любовь. Он весёлый. Но, если Вовка не для него, если и впрямь разлюбил, в девчушку вдруг может влюбился - Вовка уступит. Он слишком любит. Он Максу скажет. Макс возвращается домой со смены намного раньше обычного, уставший, но чем-то развеселенный. Вовка на кухне задумчиво режет салат, хмурнее обычного. На веселе Макс быстрым шагом кухоньку пересекает, сзади крепко обнимает Вовку. Приветствует. А Вовку как ток прошибает объятие, он с непривычки одёргивается. Макс от него отходит на пару шагов, руки свои поднимает вверх. В глазах его непонимание и вина, Макс боится что больно сделал; вот дурак, Вовка ножом же мог порезаться. Так и стоят, друг другу в глаза смотрят. Макс смотрит в непонимании, а Вовку это его простодушие вдруг так сильно обидело, выбесило жгуче - с чего столько времени не замечал, а сейчас вдруг обнял? Треск. И чаша обиды лопнула. Вовка молча, стремительно идёт в спальню, давя в себе слезы, не в силах дверь за собою закрыть, тяжёлым валится на кровать, зарываясь лицом в одеяло он плачет, скулит. Горючие слезы все не кончаются, откуда же их столько взялось - он же выплакал их за три месяца? Макс осторожно рядом садится, руку невесомо на бедро Вовки кладёт. Не понимает; что с ним случилось? Вопрос. И Вовку срывает. Заплаканный, раскрасневшийся, сорванным голосом охрипшим он выливает на Макса все то, что разъедало так долго, так больно и невыносимо. И про секс говорит, про обиду, про то как скучает и не понимает за что Макс с ним так. За что разлюбил, дай причину, одну, он поймёт, черт возьми, ему лишь бы понять. Макс внимательно вдумчиво слушает, не перебивает. Всхлипы дробят слова, но истерика мягкой упорной волной подталкивает Вовку продолжать выливать, пока не иссякает совсем. Вечернее солнце ласково лижет стены. Молчание, пустота. Вовка всхлипывает, ладошкой стирает слезы с щеки, поднимает обиженный взгляд свой на Макса. Тот сидит с мягкой виноватой улыбкой, брови жалобно свёл, на глаза слезы колючими каплями навернулись. Вот он дурак. Короткое "я сейчас", пара минут, копошение в коридоре и Макс возвращается в спальню, по лбу бьёт себя кулаком. Вот дурак. Во второй руке конверт. Дрожащий рукой протягивает его Вовке. Он садится, одеяла откидывает. Сбитый с толку, Вовка конверт распечатывает. Две бумажки. Читает. Геленджик. Пансионат "Сказка у моря" - путёвка на двоих аж на целых две недели. Это кому? Вовка на Макса смотрит настороженно, вопросительно. Макс в ответ - "это нам". Кому "нам"? Нам. Вовка растерянно смотрит на конверт и вдруг лютый жгучий стыд побрал до макушки. Макс отпуск подарить хотел. Да ещё и такой большой, с размахом - чтобы ни в чем себе не отказывать, свозить Вовку на море, отдохнуть, поплавать. Вот и пахал как впряжный конь-тягач сутками, себя уматывал лишь бы деньги лишние честным трудом раздобыть. Они хоть и не совсем уж бедно жили, но и не сказать, что стабильно, чтобы позволить себе устраивать такие богатые отпуска. Вот и уставший был, истощенный, вот либидо и упало, куда там до секса, когда смен вон ещё сколько, а отпуск счастливый подарить хочется. Чтобы Вовка обрадовался, улыбнулся ему своей неловкой улыбкой, красивой. Вовка краснеет, отворачивается, лицо прячет. На кровати ёрзает, неудобно вдруг. От честных добрых глаз Макса стыдно. Губу тонкую закусывает до крови. От себя тошно, болван, истерику на пустом месте закатил. Он не знал, накрутил себя почём зря. А нужно было спросить. Довериться Максу, а не сомневаться в себе. Стыдно. Выходит все с ним в порядке, а Макс просто устал. Вот дурак. А Макс в улыбке солнечной расплывается, счастлив - недопонимания больше нет; он лапищами своими горячими Вовкино лицо обхватывает, на себя тянет. Целует. Дорожки от слёз целует, веснушкам внимание уделяет, виски, лоб горячий. И в губы мягкие ассиметричные целует по особому так, любовно, так нежно; Вовка шумно выдыхает от облегчения, поддаётся объятиям и Макса за шею в ответ к себе тянет. Облегчение с каждым вдохом вымывает из крови обиду, выбивает из лёгких досаду. Меняет на приятное тепло любимого тела. Родной. Валятся на подушки в объятиях. Вовка Макса к себе прижимает, ногами холодными горячие бока оплетает. Отшумевшей грустью одинокие капли счастливых слез смахивает с пышных ресниц. Вовка целует в седой кудрявый висок, запечатывая поцелуй и свое обещание никогда так больше не делать. *** Вот так правильно, когда горячее тяжёлое тело сверху под себя подминает настойчиво, уверенно. Вовка стонет по особому осипше на каждом толчке члена по мягкому комочку простаты; он себя сегодня не держит, даже если все соседи его услышат. Жарко, Макс покрывает собой тяжело, но так правильно; Вовка сжимает его в себе туго, но им так хорошо, хоть и стыдно, что так открыто. Макс впечатывает горячий мокрый поцелуй в плечо, не больно кусает загривок, ускоряет темп. Как давно хотелось. Лапой своей накрывает ладошку, сжимает, переплетая пальцы, толкается на всю длинну. Вовку мажет от недотраха и от горячего члена внутри, тугой узел внизу живота поджимается и он кончает, проезжаясь членом по одеялу. Макса хватает всего на пару толчков, он кончает внутрь с глухим рыком, крепко натягивая под мягкие бледные бёдра. Валится рядом и не скрывает довольной улыбки, увидев заплаканные, но такие счастливые чайно-коричневые глаза напротив. Отпуск уже послезавтра