discordant

      Мирко слышал голоса за стеной, но не мысли — всё было залито гневом. -… Ненавижу тебя, блять. Ненавижу скотину такую. — Ты же понимаешь, что ненавидя меня, ты и себя ненавидишь. — Завали. Исчезни. Понял, да? Исчезни.       Когда Мирко решил раскрыть своё присутствие, Мартин сидел на земле и курил. Тлеющий бычок валялся у его ног, будто здесь кто-то ещё секунду назад курил рядом с ним.       В его голове крутилось только одно слово: «уйди». И Мирко был на сто процентов уверен, что к нему это не относилось.       Поэтому он сел рядом с ним. У Мартина нашлась ещё одна сигарета и, конечно же, у него была зажигалка. Они сидели и курили. — Ненавижу, когда со мной нежничают. Укуси меня, можешь мне врезать, схвати меня за волосы, выеби меня…       Мирко пугает то, что мысли Мартина полностью соответствуют словам. Потому что обычно люди молчат или говорят не то, о чём думают. И поэтому он может, слушая их, делать им хорошо. Но он не знает, что он может сделать для Мартина. -… Можешь в меня плюнуть, назвать меня своей сучкой, придуши меня, кончи в меня.       Мирко не спешит подчиняться. Он целует шею Мартина и слушает его мысли, изменится ли что-то. И попадает в свой страшный сон — у Мартина в голове по меньшей мере два голоса, которые кричат наперебой, так что ни одного не разобрать.       И он продолжает его целовать и держать за руку. Но это длится недолго. Он же всего лишь человек, он не может удержаться, тем более, что согласие, чёткое и однозначное, он получил. Он тогда не был груб с ним, оставил на нём несколько укусов и засосов, кончил в него — как он и просил. И за всё время он не заметил ни единого знака, что Мартину больно или что-то не нравится. Ни единого.       После они, ничего друг другу не говоря, курят. У Мартина есть травка. Но голоса в его голове по-прежнему громкие и не разборчивые. Но в этот раз он улавливает кусок фразы: «Не делай этого сейчас. Если ты это сделаешь, я тебя нахуй убью.» «Ты же понимаешь…»       И дальше снова крики. Он боится, у Мартина раздвоение личности, а он, вместо того чтобы быть на лечении, курит травку и отбывает наказание за… — Кстати, за что тебя сюда? — Курил травку в общественном месте. Причём коп, который меня застал за этим делом, выкурил косячок вместе со мной и сказал, что ничего не будет, если я с ним пересплю. Хер я больше поверю копам. — Но ты поверил мне, разве не? Ты дал разрешение себя душить. И не только. — О, это не эксклюзивное предложение. И пока всеми разом не воспользовался никто. — А ты так этого хочешь?       Мирко, если честно, вообще не интересует, что Мартин ответит ртом. Ему интересны мысли. — Типа того. «Нет.»       Что и требовалось доказать.       В следующий раз Мартин предлагает ему уединиться в подсобке. И Мирко в первый раз действительно испугался, когда Мартин сам поцеловал его в губы. И это был долгий и жаркий поцелуй, идеальный. Лучший.       И когда очередное согласие было получено, что-то пошло не так. Мирко, грубо толкнув Мартина к стене, услышал одну чёткую мысль. «Больно, чёрт возьми!»       И он не продолжил. Мартин развернулся и с удивлением на него посмотрел. — В чём дело? — Как ни в чём ни бывало спросил он, — ты остановился. Я сделал что-то не так? Прости, я знаю, я не самый идеальный любовник. Прости.       Это абсолютно другой Мартин. Говорящий иначе, думающий иначе. Мирко уже сталкивался с перевёртышами, он думает, перед ним один из них. Потому что тот Мартин, с которым они прежде занимались сексом, никогда и ни за что бы не стал просить прощения. Хотя и версию с раздвоением личности он не отметает полностью. — Мирко? Всё в порядке? — Да. А у тебя? — Порядок.       Но что-то всё равно было не так.       Заходя в туалет, он услышал голоса. -… Ты даже этого сделать не смог. Серьёзно? Толстяк же уже повёлся. — У него есть имя. И. Я знаю, что ты знаешь, ему нужен от тебя не только секс. — Да ты что? Думаешь, кого-то ебёт твой внутренний мир? Не льсти себе, ты вообще не интересный. — Знаешь что? Я бы хотел, чтобы ты чувствовал себя хотя бы на половину так же, как чувствую себя я. — Боже упаси. — Я пытаюсь понять, что происходит, принять это, полюбить себя и двигаться дальше. У тебя нет возможности изменить прошлое. Но у тебя есть возможность не проебать будущее. — Нахуй мне это будущее не нужно.       Мирко видит, как Мартин молнией выбегает из кабинки, он в неё заглядывает, а там больше никого нет. Хотя было ясно, что разговор был не по телефону, тут должен быть второй человек. Но в кабинке был лишь запах курева и ссанины.       Помимо кардинальных и внезапных смен настроения, в Мартине хватало странностей. Например, иногда в его голове было три голоса, а иногда два, которые кричали друг на друга. Был голос, который полностью совпадал с тем, что говорил рот. Был голос, который никогда не говорил то, что думал.       Иногда он носил комбез застёгнутым под самое горло, а иногда — полностью расстёгнутым до пояса.       Агата сказала, Мартин просто ебанутый. Возможно, от части она была права. Агата сказала, не ему его исправлять, она права, безусловно.       Агата сказала, Мирко достоен кого-то получше. Он подруге не перечит, но он с ней не согласен. Наверное, впервые.       Они выпивали на крыше после очередного дня отработки. Даниэль, Моника, Селина и Анибаль лениво развалились на шезлонгах, Мирко и Агата сели на бордюр, а у Мартина остались силы, чтобы толкнуть очередной стэндап, наполненный сексизмом на сто восемьдесят три процента, что просто не могло оставить Агату равнодушной. — Хочешь сказать, для тебя любой мужчина — это просто его причиндал? — Не-е-ет, ты что! Конечно же нет, как ты могла такое обо мне подумать! Не только его причиндал. Ещё же есть рот. Нельзя забывать про руки. Ноги…       Парни поморщились от отвращения, а девушки закатили глаза. Мартин громко рассмеялся. Мирко улыбнулся, но не потому что это было смешно, а потому что он представлял, что между ними могло быть. Потому что, конечно, этого никто не мог слышать, но это выступление было только для него. Потому что из всех них только Мирко умел читать мысли.       И слова новенького от его мыслей не очень отличались.       Он говорил о том, как же круто трахаться, не запариваясь о чувствах, а думал о том, как было бы здорово, если бы тот здоровяк с татуировками отымел его прямо в раздевалке, прижав к шкафчикам.       Потому когда все расходятся, они остаются. Под разными предлогами, разумеется. Когда в коридоре они столкнулись с надзирателем Маркиной, Мартин сказал, что в раздевалке какой-то умник наблевал и они идут убираться. Мужчина кивнул и прошёл мимо, наверное, не очень им поверив. — Ну, кто что будет делать после отбывания наказания? — Моника ест мороженое с орехами. — Дальше буду хакать всё, что вижу, — немедленно сказал Анибаль, открыв пачку чипсов. — Тоже вернусь к своему ремеслу, — сказала Агата. — Плюс-плюс, — дополнил Даниэль. — А я попробую стать моделью, — Селина показательно сделала пару селфи, — я ведь такая горячая, да?       Да. Бесспорно. — А ты, Моника? — Попробую найти работу. Это скучно, я знаю. Попробую закончить какие-нибудь курсы. — О, а может, пойдёшь ко мне в подмастерье? — предложила Агата, — мне кажется, из нас выйдет клёвая пара. — Прости, дорогая, но это моя девочка, — вмешался Дани, — Мирко, а ты? — Я бы хотел попробовать поступить в университет. — На кого? — Мартин, до этого молчавший, подключился к разговору с, на удивление, нормального вопроса. — На ветеринара. — Грустная профессия. Но звучит здорово. — Ты серьёзно? — А что? — Мартин открыл бутылку с ледяным шоколадным коктейлем, — у них неплохая зарплата в целом, удобный рабочий день, но печальная правда в том, что в большинстве случаев ты будешь усыплять старых больных животных. А так, да, хорошая профессия. — Я думал, что тебе поебать на образование. — Смотря, что ты хочешь делать по жизни. Если хочешь быть официантом, продавцом или сосать хуи в переулках, то начальной школы вполне хватит. Но каким-то специальностям образование необходимо. — Стоп. Хочешь сказать, ты студент? — недоверчиво присоединилась к разговору Агата. — Типа того. — Не знала, что в Испании открыли филиал института Браззерс. Или как бы там назывался институт для геев?       Все рассмеялись, Мартин в том числе. Но когда смех стих, он сказал: — Четвёртый курс, гражданская инженерия, сучки. — Да быть не может! Мартин достаёт из кармана кожанки студенческое удостоверение, широко улыбаясь. — Новенький — мерзкий, — сказала Агата. — Может, грохнем его, как первых надзёров? — предложила Селена. — Не знаю, как по мне, так терпимо. Он даже улыбнулся мне и придержал дверь, — вмешалась Моника. — Мы об одном человеке сейчас говорим? Невысокий, короткие волосы, шрам на подбородке, расстёгнутый комбез и странный зуб — он? — Застёгнутый комбез, — поправила девушка, продолжив переодеваться, — да, похож.       Мирко просто слышал разговор девушек за стеной. Однако о новеньком не знал. И так как в раздевалке они его не видели, тот, скорее всего, уже начал отработку. Поэтому он пошёл на улицу, осмотрелся и заметил за углом парня, который сжигал плакаты, призывающие вместо самоубийства звонить на горячую линию, и прикуривал от жадного огня. — Оставь хоть один, чтобы повесить. — Убеди меня, здоровяк.       Новенький ему с вызовом улыбнулся. — Эй, Мирко, — Мартин нагнал его в коридоре, застёгивая комбинезон под самым горлом, — мне нужна твоя помощь. В долгу не останусь. — Конечно, о чём речь. Но никакого криминала. — Да не, нужно кое-кого навестить. — Почему ты не можешь сделать это сам? — Потому что этот человек зол на меня.       Мирко нахмурился. — Короче, я дам тебе адрес. На ресепшене скажешь, что ты его парень. — Но я… — Просто скажи. Иначе тебя не пустят. Его имя на листочке, — Мартин сложил клочок бумаги в несколько раз и отдал ему, — но поклянись, что прочитаешь его только перед тем, как войдёшь туда. Держи деньги на такси. И, это, спроси, как он себя чувствует.       Ладно. Они, быстро со всем управившись, закончили рано. Поэтому он, сказав, что собрался на могилу к брату, поехал по адресу.       Место находилось за городом, минутах в двадцати. Выйдя из машины, он посмотрел на вывеску: реабилитационный центр. Он нанец-то развернул бумажку и подумал: какого хуя? «Мартин Берроти».       Ну да ладно. Он заходит и идёт к стойке регистрации. Усталая блондинка поднимает на него взгляд и спрашивает, чем она может помочь. А он неуверенно говорит, что хотел бы увидеться со своим парнем. — Его зовут Мартин Берроти. — Не моё дело, но, почему вы не появились раньше?       Он понятия не имеет, что должен отвечать. Потому говорит первое, что пришло в голову. — Меня не было в городе. Я ничего не знал. — Сейчас. Спрошу у него, готов ли он ко встрече.       Он ждёт и думает, что тут вообще происходит? К чему готовиться? И не уйти ли, пока не стало слишком поздно?       Но стало. У него глаза на лоб полезли, когда в сопровождении медсестры вышел Мартин и прошёл мимо.       В пижаме, в кедах на липучках, с пластиковым браслетом на запястье, с растрёпанными волосами. — Сеньор, мы должны будем изъять у вас острые предметы и всё, чем пациент может причинить себе или другим вред. — Хорошо.       У него забирают ключи от квартиры, телефон, часы, декоративную цепь с брюк и ремень. Дали подписать какую-то бумажку, он не особо вчитываясь. — Вас проводят. Десять минут под присмотром. — Конечно.       Они идут в белую комнату, где не было буквально ничего острого. Мартин разлёгся на диване, а Мирко сел рядом, стараясь разглядеть того получше. — Они сказали, ты мой парень. Хорошая шутка. Только вот я обычно не связываюсь с такими, как ты. — И чем такие, как я, плохи? — Слишком милые. Неприятно делать вам больно. — А это обязательно? — Для нас — да. — Нас?       Он смотрит Мартину в глаза, у того в голове каша, иногда мысли не успевают за его словами, иногда наоборот. — Они тебе ничего не сказали? — О чём?       Мартин очень громко и неприятно рассмеялся. — Всё ясно. Они тебя используют. Не верь им, ни единому их слову. — Им?       Мартин рассмеялся снова. — Они и об этом не сказали? Знаешь, это верх пиздеца. Ударь этих гандонов за меня. И одного, и другого.       Мартин поднялся с места и собрался уходить. — Подожди. Как ты себя чувствуешь?       Он закатал рукава халата пижамы и продемонстрировал красный набухший шрам вдоль левой руки — от запястья до сгиба локтя. — Как будто три года назад пытался выпилиться нахуй из этой жизни! На бедре такой же есть. И очень жалею, что те два мудака, вместо того, чтобы добить, вызвали скорую. Кстати, ты слишком милый, они тебя не достойны. Беги подальше от них. Но только после того, как разобьёшь им морды. Было приятно повидаться.       Мирко подумал, ну, кем бы эти «они» ни были, не такие уж они и мудаки, раз вызвали врачей.       Медсестра сказала ему после: — Ему не становится легче, он всё ещё пытается себе навредить. Такая воля к саморазрушению… — Я могу что-то сделать, чтобы ему стало лучше? — Навещайте его чаще. — Не думаю, что он был рад видеть меня. — Так могло показаться. Мартин… Он сложный пациент. Но вы бы видели, как заблестели его глаза, когда я сказала, что к нему пришли. Он был очень рад.       Мирко кивнул и попрощался.       Он, забрав и вернув на место все свои вещи, вышел на улицу, сделал пару глубоких вдохов и пошёл на парковку.       Он пытался вспомнить того Мартина, который отбывал с ним наказание. Были ли у того шрамы? Не было, он видел его руки, Мартин часто ходит, не надевая комбез полностью, руки у него голые, он бы заметил такой рубец. Но в остальном это был тот же Мартин, только очень небрежный, усталый, невыносимо печальный и напичканный лекарствами.       Неужели, он оказался в дряном мексиканском сериале и связался с близнецами, один из которых хороший, а другой — мразь?       Мартин ждал его у машины, подозрительно похожей на машину надзирателя Маркины, с двумя бутылками коктейлей, леденцом в форме сердца и пачкой сигарет, отчётливо выпирающей из его кармана. — Не думал, что когда-нибудь скажу тебе это, Мартин, но я не хочу ни видеть тебя, ни говорить с тобой. С вами обоими. — Твоя тяга к сосанию хуёв и любовь к молочным коктейлям подталкивает меня к мысли о том, что мама не кормила тебя грудью, — гордо заявила Селена, смотря прямо Мартину в глаза.       А тот смотрел на неё как-то безразлично и спокойно. — А ты у нас за ночь успела стать Зигмундом Фрейдом? — Нет. Но ты — это очевидный случай. Достаточно просто иметь глаза, чтобы это увидеть. Твоя ненависть к женщинам идёт от этого.       Тот всё ещё старался выглядеть спокойным. — Как и все и мы, я не очень хорошо помню себя в младенческом возрасте. Но такое просто так из головы не выкинуть. Молоко моей матери было горьким из-за курева. А ещё, — он облизал губы, — впрочем, тебя это не касается.       Он взял со скамейки зажигалку, но не взял сигареты, что означало то, что он собирался курить травку, и ушёл. — И чего ты на него накинулась? — задала резонный вопрос Агата, — он же тебе ничего не сделал. — Не знаю. Захотелось. Не думала, что его это заденет. — Думала, — хмуро сказал Мирко и встал со своего места.       Он никому не собирался говорить, что собирался искать Мартина.       Тот сидел на заднем сиденье и пил, ничего не говоря. Впрочем, это было даже лучше, потому что Мирко был уверен, что не хочет ничего слышать. Потому что подходящих слов в языке не существует.       Голоса в голове Мартина продолжали спорить яростнее обычного.       Мартин попросил отвезти его к себе.       Он снимал квартиру в паршивом районе. Где-то громко играл дабстеп, кто-то на кого-то орал. Группа подростков, собравшись полукругом, над чем-то смеялась.       Они зашли внутрь. Вроде, стало тише. Мирко огляделся. Обычная квартира, только засранная в хлам — такой бардак, как на месте преступления, будто что-то искали, а после убежали в панике. Взгляд невольно зацепился за сетку трещин на оконном стекле.       Мартин предложил ему сесть на кровать, а сам встал перед ним. Несмотря на то, что он был одет, ощущалось всё наоборот. — Я знаю, что тот, что был в больнице, сказал тебе не доверять мне. Нам. И что я тебя использую. И. Это не совсем так. — Меня не волнует, используешь ты меня, или нет. Лучше объясни, что это за херня была? — А, ты об этом. Ну, ты, наверное, в курсе, что несколько лет назад на город блядский метеорит упал. Это произошло в тот день.       Мартин мог бы не продолжать дальше, уже было понятно, он — очередной человек со сверхспособностями.       Андреас де Фонойоса был мёртв уже три года. Каждый год было странно думать о нём, как о мёртвом, потому что он не мог умереть. Иронично. Потому что он тяжело болел, и был бы рад, если бы смог со всем покончить.       Каждую годовщину с того дня, как он добровольно лёг в гроб, заполненный взрывчаткой, и попросил себя закопать, а затем подорвать, они пили вино на кладбище.       В этом году тоже собирались. — Серьёзно? Третий год уже. Может, хватит? Он всё равно ничего нам не сделает, если мы не придём.       Селина устала от этой традиции. — Да, я тоже не хочу. Он был мудаком, — поддержала подругу Агата, — надеюсь, в Аду ему весело. Вон, если тебе так хочется туда идти, возьми новенького, с тобой он за любой движ. — О чём речь? — к ним вышел Мартин, комбинезон застёгнут, будто он ещё не закончил работать. — Я бы хотел съездить на кладбище, навестить нашего знакомого. Он отрабатывал с нами за несколько лет до того, как ты пришёл. — За три. — Что? — Три года с тех пор, как он умер. Я не пойду. Ну, в смысле, в другой день. Удачи там.       Впервые он видел, как Мартин от чего-то сбегал. Впервые он видел его напуганным, потому что он не просто не пойдёт, а не сможет пойти, именно это было в его голове. — Так уж совпало, что в день, когда этот сраный метеорит упал, я собирался покончить с собой. Помню, что начал отключаться, когда выбило окна. А потом помню, что на своё тело со стороны смотрел. Уже понадеялся, что умер, но нет. Мирко. Я покажу тебе кое-что. Пообещай, что сохранишь это в тайне.       Всё было похоже на то, что он собирается раздеться. Ну, очень интимный момент был. Но раздетыми они друг друга уже видели. Поэтому Мартин собирался показать нечто более личное, хотя, кажется, всё было ясно.       На его глазах он буквально раздвоился. Перед ним стояло два одинаковых человека. И у каждого в голове было по голосу. Теперь всё встало на свои места. — Совсем ничего не скажешь? — спросил один из них, тот, который скрестил руки на груди. — Почему именно эта способность? — Без понятия. Вообще-то, — вмешался второй, — такое есть в каждом человеке. Просто у тех, кто растёт в религиозной семье и понимает, что он — гей, это усиливается. Когда с утра желаешь, чтобы все пидоры сгорели в аду, а вечером ты один из них. — Ты был жалок тогда, — заметил тот, который, видимо, олицетворял нерациональную злость, — омерзительно вспоминать. Почему наши воспоминания не разделились? — Я — жалкий? А ты помнишь, как сидел рядом с отцом перед телеком и говорил, как бы здорово было расстрелять этих уродов на параде? Он с такой гордостью на тебя смотрел и тебе это так нравилось… — Заткнись!       Мирко чувствовал себя лишним. Но в то же время, необходимым этому хаосу, возможно, из-за его отношения к Мартину, его личности окончательно перестали гормонировать — одна хотела привычного секса без эмоций и обязательств, потому что так было и прежде, а другая — надеялась на отношения, потому что влюбилась. — Так, вы оба.       Те обернулись. Первый смотрел на него с вызовом, а второй — немного пристыженно. — Сядьте рядом. И послушайте. Так как их мысли теперь легче прочесть, он сможет найти самые правильные слова. Не то, что оба Мартина хотят услышать. А то, что им необходимо. — Мартин. Ты необыкновенный, невероятный. И я ценю то, что ты доверил мне свои тайны. Ты мне нравишься.       И он берёт их обоих за руки. — И если хоть кто-то из вас начнёт говорить о тройничке, я уйду. Поняли? — Как раз хотел предложить. Шутка. Не смотри на меня так.       Он сосредотачивает мысли на мыслях сентиментального Мартина: тот боится, что Мирко сейчас скажет что-то грубое и отвергнет его и его чувства, не говоря уж о том, чтобы с ним встречаться. А Мартин, который старается казаться злым и безчувственным, надеется на то, что сейчас произведёт ссора, и они больше не будут общаться, чтобы надежда на нормальные отношения исчезла окончательно.       Он думает, что он должен сказать, чтобы успокоить обоих. Пообещать не бросать? Мирко не любит обещать то, что не знает, сможет ли выполнить.       Он чувствует страх обоих, их общую неуверенность. Одной фразой он обоих не утешит, потому что одному не нужно утешение.       Поэтому Мирко поднимается на ноги и обнимает обоих сразу, каждого старается прижать поближе, несмотря на явное сопротивление одного из них. Второй его мгновенно обнял добровольно. Первый тоже сдался. И он почувствовал, как в его объятиях двое сливаются в одного и начинают плакать.