Десятилетие

      «Дорогой дневник! Сегодня триста шестьдесят шесть дней с нашего с друзьями предыдущего Дня Яйца, и теперь мы на год старше. Поздравляю самого себя и тебя: вот уже полгода как ты верой и правдой служишь мне».       Глин ухмыльнулся, убрал потрёпанную книжку в сумку и крикнул в дверной проем:       — Уже иду!       — Давай быстрее! — что-то с треском и звоном рухнуло на пол. — Ой!       — Солнышко, ты цела?       — Скорее! — отозвалась она раздражённее. — Звездокрыл, конечно, терпеливый, но вот Цунами и Ореола нет!       Они одновременно последовали к выходу. Солнышко — с горшком на голове и чёрной землей вперемешку с крохотными корнями на золотых плечах, — и Глин — довольный и взволнованный. Оба поправили на себе тяжёлые сумки, выдохнули. Глин толкнул дверь, пропуская Солнышко, и та, не сбавляя ходу, расправила крылья и направилась ввысь. Полуденный весенний свет ударил в глаза, обелив болото, всегда тёмное, топкое и вязкое. Он вспыхнул на кончиках осоки, будто на когтях, на полумесяцах вьюнков, меж густыми кронами. Глин зашипел, потёр морду, не спеша закрыл дверь, сунул ключ в сумку и последовал за Солнышко. Та уже растворялась в голубом небе, точно кубик льда таящий в знойный летний день.       Он вёл дневник, даже не прикасаясь к нему, и точно зная, что оставит на бумаге, как негаснущую память:       «Всегда не мог угадать, что мне подарят друзья, а теперь, когда мы свободны от Когтей мира, и подавно. Это может быть что угодно! И плащ, и новый нож, и точило… а может, дорогая древесина? Бутылка вина из древних погребов песчаной династии?».       Глин бы почесал лапы, если бы не был так сосредоточен на стремительным воздушных потоках и облачных лабиринтах, которые застилали взор и окатывали чешую неприятным морозом. То было эхо зимы. Небо словно искрилось, как крылья ночных драконов, только в ясном белом свете. Он улыбнулся и нырнул под Солнышко, несясь вниз, точно молния, и вызвав у неё негодующий рев. И она понеслась за ним.       — Кто последний, тот навозный жук! — крикнул Глин.       — Тогда им будешь ты! — она обогнала Глина в одно мгновение, и теперь удивился он. Солнце отскакивало от чешуи песчаной малышки, лёгкой и быстрой, как подхваченное штормом пёрышко.       Они были на подлёте к бежевым, усыпанным ракушками берегам Морского королевства, и пляж расстилался под ними волнистым, холодным морем, когда что-то врезалось в Глина, прямо в живот и бока, и тот с криком понёсся в сине-зелёную пенистую воду. Он успел лишь вдохнуть, когда море сомкнулось на нем и поглотило. И затем, ударив нападавшего, всплыл на поверхность.       Солнце на фоне безоблачного и светло-голубого неба било в глаза. Потом все заволокло паром, и вода вскипела, а довольный голос драконихи с тонкими медными крыльями произнёс:       — С Днём Яйца, Глин!       — Беда! — воскликнул он, выпрыгивая из кипятка. — Ох, луны! Я так перепугался!       Она рассмеялась, и этот смех — пение свиристеля и треск пламени, — вмиг остудил готовящуюся вырваться обиду. Беда взметнулась следом за Глином, разбрызгивая воду отдающими тепло сильными взмахами, и они обнялись в полёте.       — С Днем Яйца, — повторила она, неотрывно глядя на него своими глубокими синими глазами. — Желаю тебе побольше вкусной еды и успехов в ремесле.       — Спасибо, — смущённо поблагодарил Глин. — Это… так приятно! Даже чуть не свариться заживо.       Беда толкнула его в плечо и снова засмеялась.       — Вообще-то меня все просили так не делать, — она по-дурацки улыбнулась. — Но разве я когда-то кого-то слушала?       — Боюсь, кто-то на берегу схватил инфаркт, — с этими словами Глин обеспокоено вытянул голову из-за плеча подруги и сквозь вибрирующий воздух разглядел оголтело носящиеся по пляжу фигурки: вот Цунами толкнула Солнышко на песок, вот Ореола, серебряно-белая, как ледяная, ткнула пальцем в их сторону, вот Звездокрыл подбежал к ней. — Они тебя не похвалят.       — Да плевать.       Они уставились друг на друга: магическая синева, будто глаза Беды были выделаны из сапфиров, и карий, как теплое кофе. Глин не в первый раз заметил, что Беда была красивой — в том самом плане, в каком, наверное, художники оценивают драконов. У неё была чешуя цвета меди под раскаленно-оранжевыми крыльями, узкая, как у всех небесных, мордочка с длинными закрученными рогами и белые острые когти, больше похожие на неполные луны. Она была худой, атлетично сложённой и сильной.       — Ну что? — будто не заметив его замешательства, спросила Беда. — Погнали?       Две тени опустились на мягкий песок. Над их головами кричали чайки и плыли полупрозрачные облака. Блики, словно от солнца отпали тонко нарезанные полоски, играли на воде. Воздух был полон соли и головокружительного, успокаивающегося аромата свободы. Глин втянул в себя как можно больше его, этого чистого воздуха, и в груди родился трепет.       — Глин! Глин! — его отвлекли. Налившееся красным тело врезалось в него, и снова он перевернулся, на сей раз — лицом в песок. — С Днём Яйца, мордастый!       — Ореола, — пробурчал, отплевываясь, Глин. — Я тоже тебя люблю.       Ореола фыркнула, слезла с него и уставилась на Беду, песок вокруг которой уже нагрелся до состояния жидкого стекла. Она продолжала улыбаться, кажется, дружески, а Ореола только недовольно фыркнула и сказала:       — Больше так не делай. Ясно?       — Есть, мэм.       Глин и подбежавшая Цунами непонимающе переглянулись. Затем он прокашлялся, вычищая из зубов песок, и спросил:       — Кто-нибудь ещё придёт?       — Раз ты пригласил кого-то не из нашей компании, — Звездокрыл пожал плечами. — Я подумал, будет неплохо позвать Вещунью.       — Потрошителя, — призналась Ореола. — И Джамбу.       — Шквала, — Цунами сощурилась. — Надеюсь, он поможет мне набивать морду твоему ночному.       — Надеюсь, ночные побьют вас первее, — захихикал Звездокрыл. — А ты, Солнышко, кого-нибудь пригласила?       — Нет, — песчаная малышка, будто стесняясь, уставилась в свои аккуратные лапки. — Вообще-то, я хотела маму, но она занята.       Глину сочувствующе потерся щекой о её ушко. Он обнялся с тремя драконятами, получив от Звездокрыла смачный поцелуй в щеку и тычок в широкий бок от Цунами, и они дружной компанией направились к центру пляжа. Там уже лежали накрытые скатертью поваленные стволы деревьев и напротив них — сваленные в кучу сумки с подарками. Глин бросил своё добро к остальному и не без радости заметил, как Беда, не причиняя никакого вреда песку, шагает к нему, и в лапке у неё переливается коралловым ракушка.       «Наши занятия не прошли даром», — пронеслась мысль.       Беда кинула ему ракушку, и он поймал её. Просто так. Потому что это круто — держать то, что не сгорело в лапах «огненного чудовища», коим небесные кличут Беду.       — И когда они прилетят? — спросил Глин.       — Понятия не имею, — Ореола фыркнула. — У Потрошителя ещё много дел, а Джамбу слишком ленив, чтобы явиться вовремя. Насчёт остальных — ну вот совсем не знаю.       — Шквал сказал, — заговорила Цунами. — Что прибудет утром же. Но чёт я его не вижу.       — Наверное, он замерз до смерти, пока летел, — выдохнула Солнышко и поёжилась. — Холодрыга невыносимая!       Звездокрыл тотчас метнулся к своему мешку и достал сложенный во много раз плед. Беда весело фыркнула и тихо сказала, чтобы только Глин слышал:       — Вообще-то я могла бы подойти к ней чуть ближе…       — Не мешай влюблённому, — попросил земляной.       — Да не такая уж и холодрыга, — фыркнула Цунами. — Так, легкий ветерок.       — И это говорит морская, которая плавает по самым глубоким и тёмным впадинам? — Ореола, как всегда делала, когда показывала наигранное неудовольствие, закатила глаза. — У тебя хоть что-то тёплое есть?       — Да. Своя задница.       — Да в ней снова проснулась шутница, — улыбнулся Глин. — В такие моменты лучше всего бежать, не то, клянусь, она всех зашуткует до нервной икоты.       — Фантастика! — Беда с уважением посмотрела на Цунами. — Вот бы мне также! И сжигать никого не пришлось бы!       Ветер был по-весеннему морозным и потому свежим. Он подбрасывал свинцовые волны, бегал по песку, будто стая невидимых змей, и хлестал по щекам. Ясное солнце скрылось за облаками, так что мир погрузился в унылый серый цвет. Но никто не обращал внимания. Солнышко благодарно обняла Звездокрыла и закуталась в плед. Ореола тряслась, вжимая голову в плечи, и Цунами укрыла её своими крыльями. Глин помогал Солнышко с приготовлением еды и попутно искал в вещах что-то тёплое, чтобы предложить Ореоле.       Глин смотрел на друзей, и улыбка не сходила с его лица. Они все вместе, великие Драконята Судьбы, и празднуют свой День Яйца, и им весело и тепло с друг другом. Рядом — дракониха с горячей чешуёй и по-доброму свирепыми сверкающими глазами, от которых захватывало дух.       «Я так счастлив, — мысленно писал он. — Что все меняется, и все это к лучшему. Что нет междоусобной войны, жестокости и боли. Только мы, вдалеке от всех, но знающие, что мир спасён».       — Что с тобой? — Глин, не заметивший сразу, как Звездокрыл подошёл к нему, отвернулся и вытер глаза. — Ты что, плачешь?       — Н-нет, — улыбаясь, произнёс он. — Просто радуюсь.       — Ну так радуйся вместе со всеми, — ночной подтолкнул его ближе к импровизированному столу. Беда как раз отошла, с интересом разглядывая ракушки, и её огненно-красная чешуя почти горела в длинной тени отвесных скал. Затем она слизнула соль, въевшуюся в камень после тысячи лет, в течении которых менялся этот берег, и сплюнула. Глин смотрел на неё и лишь после обратил внимание, как губы Звездокрыла насмешливо кривятся. — Ты здесь?       — Здесь, — земляной смущённо отвёл взгляд и прочистил горло. — Что я должен делать?       — Ты у нас шеф-повар, ты мне скажи, — ночной ударил себя по лбу.       Глин не мог сосредоточиться.