Love you to death.

Он симпатичный. Я встречаю его уже в третий раз, и не могу не отметить это. Интересно, что он делает в таком районе, и всегда в разное время. Складывается впечатление, что он слоняется тут без дела, что ему просто негде больше быть. Если так, то он, возможно, подойдет мне. Нет. Не важно. У меня есть дела поважнее. Пора на работу. Начальник отдела уже делал предупреждение, и в противном случае, мне придется искать другую работу, а это нежелательно. Нет, это недопустимо. *** Плотная серо-бежевая занавеска в окне второго этажа дергается, распрямляясь, и замирает. В квартире слышатся торопливые шаги, лязгает дверь, звенят ключи, и шаги перемещаются на лестницу. Потом все затихает. Еще только раннее утро, но вышедший из дома человек не один на улице. Людей не много, но никто не обращает на него внимание. Он целеустремленно продолжает свой путь и, вскоре выйдя на более широкую улицу, теряется в толпе. *** Какое счастье, что добраться до здания почты можно всего за каких-то пятнадцать минут. Никаких опозданий. Мне в знак приветствия кивает девушка за стойкой. Приходится ответить ей, хотя мне даже не хочется вспоминать ее имя. Она обычная, и она девушка. Этого хватает. И в спокойное, и в «неспокойное» время мне мать твердила, что я должен найти себе именно такую подружку, но я не смог сделать этого. Я пытался, меня заставляли. Но после ее смерти ничто больше не могло меня принудить. И не сможет. Как бы я сам не хотел и не думал об обратном, это сложно. Мне сложно. Я не знаю, что делать. Хочется вернуться домой поскорее. Хоть там пусть и одиноко, но все же лучше, чем в этом месте. Этот день наконец-то заканчивается, и по дороге домой я опять вижу его. Кто-то уже носит куртки, так как сейчас осень, и на улице прохладно, а он одет в безразмерную кофту с капюшоном и джинсы. Кофта сшита из разноцветных прямоугольных лоскутов, потерявших свою яркость то ли от частой стирки, то ли от старости. Джинсы тоже не подходящего ему размера, сильно протертые на коленях, а внизу у них видны грязные стоптанные края. Он довольно высокий и очень худой, даже тощий. И его тщедушность действительно заметна, как бы большая одежда не старалась скрыть это. Лицо разглядеть подробно сложнее, так как светлая челка падает ему на глаза, но можно понять, что черты острые. Мне пока хватит и этого — результата моих наблюдений с улицы и через окно. Сейчас я прохожу мимо него и делаю вид, что не замечаю. Но это бессмысленно, потому что он и так не смотрит в мою сторону. Нет. Я не должен думать об этом. Я не должен этого делать. Забудь, забудь все, выкинь из головы. Я повторяю это себе, чтобы не забывать... *** Следующие несколько дней все идет как по расписанию. Встает солнце, просыпается город, и все спешат по своим делам. Человек из толпы тоже. Он выходит из дома, доходит до почтового отделения, исчезает в этом здании и после конца рабочего дня тем же маршрутом возвращается обратно, никуда не сворачивая со своего пути. *** У меня получается. Почти получается. И тут я снова вижу его. Я не видел его несколько дней, а теперь... Тот парень снова появился. Это случилось, когда я возвращался домой. Он шел по улице, достаточно торопливо, но медленнее меня. Его походка была какой-то нервной, нетерпеливой, если только походка вообще может быть такой. Руки в карманах, ссутуленные плечи. Он зашел в магазин, встретившийся по пути. Кажется, в нем продавались кассеты для DVD-плееров. Я невольно замедлил шаг, отдаляя момент, когда мне придется уйти вперед, и возможно, упустить его из виду окончательно. Но, к счастью, он скоро выскочил из этого магазина, еще более сутулый и, мне показалось, расстроенный. Он даже не убрал с глаз челку, как обычно делал это. Кстати, на нем все та же одежда, только грязнее, чем раньше. Он, что, не переодевался? Ему действительно некуда идти? Тем временем, он зашел в продуктовый магазин, находящийся дальше по улице. Я решил, что и мне не помешает туда зайти. К тому моменту, как я оказался внутри, он уже беседовал с продавцом. Мне пока не было слышно, о чем они говорят, но он отчаянно размахивал руками, держа в тонких длинных пальцах, кажется, лист бумаги. Я подошел ближе, к прилавку с соком. Я очень люблю апельсиновый. Можно купить пару пачек, домашние запасы подходили к концу. Теперь до моего слуха донеслись слова: — Но вы не можете так поступить! — говорил парень, повышая голос. Что-то в нем показалось мне странным. — Вам ведь нужен работник! И я именно то, что вам нужно! — Прости, малыш, но мы не можем без документов, — успокаивающим тоном заговорил продавец, — так ведь даже невозможно проверить, есть ли тебе восемнадцать... — Конечно, есть! Разве не видно?! — вскричал парень. — Тише, тише. Не важно, что я вижу. Мне нужно знать, что у тебя в документах. Без этого ни о чем не может быть и речи, таковы правила. Кажется, в голосе этого человека звучало сочувствие. Но кому оно нужно, его чертово сочувствие. — Вы просто не понимаете, от чего отказываетесь! — кинув скомканный листок, он выбежал наружу, при этом хлопнув дверью. Благодаря этому я узнал кое-что. Достаточно на сегодня. У него, оказывается, акцент, что мне показалось странным. Он старался его скрывать, но все равно срывался. Шотландский акцент. Кажется. Точно откуда-то с севера. Я в этом, признаться, не силен. Я, не торопясь, купил две упаковки сока и пошел домой. А потом наступила суббота. День, когда не нужно было идти на работу. Целый день пустоты и одиночества. В воскресенье хотя бы была церковная служба, прощение и очищение. Я хорошо вел себя на этой неделе, я уверен. Но сегодня суббота. Когда я подхожу к окну, далеко отсюда, у какого-то здания снова стоит он. Сейчас три часа дня, и я не знаю, какого черта он снова здесь. Но стоит мне только заметить его, я уже не могу удержаться. Через несколько минут я нахожусь на улице. Стараюсь унять дрожь, стараюсь идти естественно и не спешить. Когда я подхожу к нему, то останавливаюсь и смотрю прямо на него. Он либо не воспринимает это на свой счет, хотя рядом больше никого нет, либо настолько погружен в свои мысли, что не действительно замечает меня. — Здравствуй, — начинаю я. И тогда его взгляд фиксируется на мне. У него карие глаза и веснушки по всему лицу, особенно на острых скулах и носу. Он немного удивленно и одновременно изучающе смотрит на меня. Видимо, результат осмотра кажется ему если не удовлетворительным, то приемлемым, и он отвечает. — Здравствуйте, — замолкает, не зная, что сказать, и ждет. — Ты стоишь тут уже давно. Не хочется перекусить? Он удивлен. — Нет. Не хочется, — произносит он, но его живот жалобно урчит в опровержение слов хозяина. — Ему так не кажется, — улыбаюсь я, — я собирался пойти выпить. Ты можешь составить мне компанию. — Эй, с чего вы взяли, что я... — возмущается он. В его глазах испуг. И голод. Еще ему холодно, он теребит длинные рукава кофты. — Это видно. Пойдем. И не волнуйся, я заплачу. Сомнение, сомнение. Я могу понять его нерешительность. Но он неожиданно быстро соглашается, но я понимаю, что это чувство его не отпускает. Мы доходим до ближайшей забегаловки. Пока мы идем, он никак не может подстроиться под мой темп, его длинные ноги будто специально стремятся уйти дальше. Там я предлагаю ему заказать что-нибудь на него выбор. Он останавливается на печеном картофеле с беконом, десерте и чашке черного чая с молоком. Я беру только кофе. Делая заказ, он все время косится на меня, проверяя, не против ли я. Но я же сказал ему, что переживать незачем. Он поглощает картошку в тишине. Ест с такой скоростью, будто правда не ел неделю. Я молчу. Но надо ведь что-то спросить... — Как тебя зовут? Вилка с нанизанным кусочком бекона в его руках замирает, как и он сам. Он, конечно, ждал вопросов, но все равно был не готов. — Джон. — Хорошо, Джон. Не бойся меня, я не причиню тебе вреда. — А с чего бы вам вообще заниматься благотворительностью? — Мне просто захотелось помочь. Ты выглядел голодным, — успокаивая его, произношу я. Видимо, такой ответ не кажется ему исчерпывающим или правдивым, но он решает принять его. — Спасибо... Но вы сказали, что хотели выпить... кофе? — Нет. Я все еще хочу пропустить кружку-другую пива. И ты можешь составить мне компанию. Например, в качестве благодарности. Он нервно сглатывает, но соглашается. — Откуда ты? — я задаю этот вопрос, когда мы уже сидим в углу прокуренного паба. В меню нет почти ничего съестного, так что я правильно сделал, когда сначала отвел его нормально поесть. В руках у нас по кружке. — Это далеко отсюда, — уклончиво отвечает он и отпивает еще глоток, задумчиво глядя на неровную деревянную поверхность столешницы. — Ты родился в Шотландии, верно? — Акцент, да? — вздыхает он. — Да. Тебе он не нравится? — Не то чтобы... Просто не хочется сильно выделяться. От алкоголя, пусть и не очень крепкого, он стал раскованнее. Даже попросил сигарету. Я не курю, но у меня осталась пачка с несколькими с прошлого раза... — Сколько тебе лет, Джон? — Двадцать один, — я вижу, что он врет. — А если честно? У меня нет нужды выдавать тебя, я сам это начал. — Девятнадцать... — Почему ты один? — Потому что. — Ты можешь мне сказать. Сейчас мы посидим так, а потом никогда больше не увидимся. Ты это понимаешь, — уверенно говорю я. — Я сбежал. Из дома... Это было далеко отсюда. Брат дал мне денег на поезд, немного хватило на еду, но... - он замолчал. Судя по длине паузы, он не собирался продолжать. — Давно ты здесь? — Неделю. И пока меня еще никто не нашел... Не знаю, что это было: страх, влияние алкоголя или мой вид внушал доверие, он не задавал вопросов, а сам, хоть не всегда охотно, отвечал. Правда, ничего существенного больше выяснить не удалось. Но самое главное я уже узнал. С его стороны было неосторожностью сказать, что его уже неделю никто не ищет, что он неприлично далеко от дома. Мало ли что... Мы покинули паб, когда сумерки уже окутали город. К этому моменту он не так уверенно держался на ногах, потому что выпил далеко не одну кружку. Я был уверен, ночевать ему негде. И догадка подтвердилась, когда он, Джон, Джонни (можно привыкнуть так его называть), согласился пойти со мной и до моего дома. Не могу точно знать, насколько он был тогда в сознании, раз так быстро согласился пойти с незнакомцем. Может, это нужда, может, отключился инстинкт самосохранения. Это было потенциально опасным поступком. Не важно. Я был значительно ниже, чем он, но иногда мне приходилось поддерживать Джонни, чтобы он не упал, споткнувшись о свои длиннющие ноги. Перед тем как войти в дом, я огляделся по сторонам, но никого не увидел. Никто не смотрел на нас. Уже в квартире, в темноте, я положил его на диван. Что-то невнятно пробормотав, он повертелся, устраиваясь, и уснул. Славное дитя. Я укрыл Джонни пледом, предварительно сняв с него ботинки, и сел рядом. Джон... Ему не подходит это имя. Не знаю, какое бы пошло, но точно не это. Джонни... У него красивый голос. Сразу представилось, что он может быть еще красивее. И я знаю, как этого добиться. От этих мыслей теплая волна прошла от низа живота к груди, приятно засосало под ложечкой. Подожди, и все будет хорошо, Джонни. Может быть, я прошептал это вслух, пропуская через пальцы сыпучие и грязные пряди его волос. Большим пальцем погладил лоб, такую юную кожу, спустился ладонью ниже, к шее. К тонкой, худой шее, с неподвижным во сне кадыком. Касался его почти невесомо, чтобы не разбудить. Джонни очень симпатичный. И это очень, очень хорошо. Теперь мне будет не одиноко. Я тихо встал и ушел в ванную комнату, чтобы включить воду. Она должна наполнить ванну. Нам пригодится вода. И, пока я ждал, я снова сидел рядом с ним. Сладостное ощущение предвкушения сосредоточилось внизу живота, посылая разряды по всему телу. Так тяжело ждать, но так приятно. Когда вода набралась, я закрыл кран и пошел заканчивать с приготовлениями. Нужна веревка (кто знает, как мальчик себя поведет, вдруг он испугается?), мой галстук и, конечно, полотенце. Большое, удобное и пушистое. Все будет хорошо, Джонни. Я шепчу это все время, пока собираю необходимое, пока осторожно снимаю с его хрупкого тела кофту. Это не так просто, но он не просыпается, только дыхание немного сбивается. А мне дышать сложно. Легкие будто горят, заставляя вдыхать все больше. Это все оно. Но ничего, все будет хорошо. Когда я связываю ему руки, он все-таки просыпается. Я успеваю связать запястья и засунуть ему в рот галстук, пока он не вздумал кричать. В тусклом свете лампы из ванной комнаты я вижу, как расширяются его глаза. В удивлении, в страхе, в ужасе. Он пытается понять, что происходит. Может быть, он не может поверить, что это происходит с ним, но он думает об этом. Реакция незамедлительна. Он пытается ударить меня, вырваться, закричать, выплюнуть кляп. Но я обвязываю галстуком его голову, делая невозможным избавление от него, и придавливаю коленом грудь, другим удерживаю ноги, связывая и их. Я умею. Умею так, что ему не выбраться. - Не бойся меня, Джонни. Все будет хорошо, я же обещал. Он все еще пытается кричать, и его голова дергается от пощечины. Теперь он не кричит, а в глазах у него злость, ужас и растущее отчаяние. Я почти тащу его, пытающегося вырваться, в ванную комнату. Удивительно, откуда в таком худом теле столько сил. Думаю, это проклятый адреналин. Сопротивление все немного портит, но что поделать. Сажаю Джонни на пол, сажусь рядом. Так приятно трогать его волосы. Он смотрит на меня во все глаза, зрачки расширились от страха, я будто слышу, как в его голове бешено бьются о черепную коробку мысли о близком будущем. Его грудь ходит ходуном от сумасшедшего ритма сердца и сбившегося дыхания, дергается кадык на тонкой шее. О, как же хочется прикоснуться... Но нельзя, пока не время. — Ты прекрасен, Джонни. А скоро станешь еще прекраснее. Приподняв его и быстро освободив от кляпа, опускаю его голову под воду. Поднимаются пузыри, тело дергается, а из-под воды слышен его крик, и он так восхитителен. У меня есть силы, чтобы удержать его. Когда судороги прекращаются, и он обмякает в моих руках, я понимаю, что можно вытащить его. У него очень красивое лицо. Теперь, да. Пульс очень слабый. Пока не поздно, нужно откачать его. Наконец-то можно прикоснуться! Искусственное дыхание превращается в поцелуй, когда под пальцами на хрупкой, такой желанной шее снова начинает толчками пробиваться ритм сердца. *** Первые лучи солнца попытались пробиться в квартиру на втором этаже с окнами, плотно закрытыми шторами, а из ванной комнаты слышался плеск воды и сбивчивый шепот. Через какое-то время оттуда вышел невысокий, среднего телосложения, среднего возраста, с чуть заметной лысиной, мужчина, неся бесчувственное обнаженное тело молодого человека. Его голова была запрокинута, мокрые волосы липли к побелевшему лицу, на скулах пятнышками просвечивали веснушки, губы посинели, тонкие руки свисали, как плети, на запястьях, щиколотках и шее виднелись красные следы-полосы. Кожа была еще влажной. Мужчина аккуратно усадил его на диван, оперев спиной о спинку. Попытался удержать голову прямо, но та все равно запрокидывалась или вовсе падала на грудь. Он неторопливо одел юношу. Поставил его ноги вместе. Руки положил на колени. И перед тем, как уйти, сплел свои пальцы с пальцами юноши и поцеловал его в губы. *** Теперь мне будет не одиноко. Теперь у меня есть Джонни. Очень приятное чувство, когда возвращаешься домой и знаешь, что он ждет. Он никуда не денется, не сбежит, он будет со мной какое-то время. Этого достаточно. Сегодня на работе я никак не мог дождаться, когда смогу вернуться в квартиру. Пока я поднимался по лестнице, у меня от нетерпения подрагивали кончики пальцев, и так хотелось с порога сказать ему, как я скучал, назвать его милым. Ключ в замке поворачивается до отвращения медленно, но когда мне удается закрыть дверь с обратной стороны, я, забывая обо всем, приближаюсь к нему и глажу, трогаю прохладную кожу. — Джонни, я так рад тебя видеть! Он не двигается, голова по-прежнему запрокинута. — Они все сволочи и ублюдки. Я их ненавижу, только и делают, что лезут не в свое дело, болтают. Понимаешь? Ненавижу их, нет сил терпеть, — сажусь рядом с ним на диван, беру его узкие ладони в свои. — Но ты со мной. Все хорошо, Джонни, как я и обещал. Я люблю тебя. Он так близко и это сводит с ума, кружит голову. Но тут я замечаю их. На его ладонях сине-фиолетовые пятна. Наверное, они есть и по всему телу. Снова они. Знаю, что это естественно, с этим ничего нельзя поделать. Это наша плата за то, что мы вместе. — Они нам не помешают, правда, Джонни?