***
- Анна Васильевна... Вы куда? - На Надежинскую улицу. Время, Александр Васильевич. - Постойте, а как же... - Я понимаю, что такое разлука с сыном. Я правда... очень рада за вас... Она замерла, сдержала подступившие слезы. Сквозь мутную пелену увидела его напряжённое лицо. Он смотрел в сторону и даже не пытался её удержать, не собирался проводить до двери. Вздохнув, она крепче сжала в ладони сумочку, даже скорее, вцепилась в неё. Подумала: где платок, и поможет ли он ей одеть пальто... Или ей попросить об этом? А, может, не стоит? Там, наверное, Удинцов ждёт, он поможет... - Анна... Она закусила губу. После пневмонии голос Колчака стал хриплым и каким-то новым, непохожим на тот, которым он впервые обратился к ней и назвал её по имени; голос, который она слышала каждый раз, когда читала его нежные письма из Севастополя... Теперь это был баритон военного, тяжёлого времени. Он мял в руке папиросу, не зажжённую. После перенесённой болезни бросил эту пагубную привычку, призванную лечить нервы военачальников и верховных правителей, но всё ещё носил с собой портсигар, тот самый. А вот глаза остались такими же - бесконечно усталыми и грустными. Их взгляд потерял былую остроту, а вот скулы, наоборот, заострились от недосыпания. В идеальном порядке только форма, мундир и, несмотря на гражданскую войну, ровно выглаженные брюки. О чём же он думал, что он решил? Осторожное касание руки вынудило её очнуться от этих мыслей. - Моя семья в безопасности, и я очень этому рад, - произнёс Колчак, и наконец-то, заглянул ей прямо в глаза. - Но они - в Париже. Здесь, рядом, у меня никого нет... У меня никого нет, - как во сне, повторил он. - Кроме вас. Милая, любимая моя Анна... Останьтесь. Вы... вы так нужны мне... сейчас. Господи, о чём же я вас прошу! Он отвернулся, рассерженный на себя, пряча за спиной руки, сжатые в кулаки. Против её воли слёзы все же брызнули из глаз. Александр Васильевич обернулся, сделал шаг в её сторону, хотел обнять, но сдержал себя. Только тяжело дышал, ему было невыносимо видеть, как она плачет. Тогда, помедлив, Анна сама шагнула к нему и прильнула к его плечу. Ах, ощущать как его рука скользит по лопаткам, зарывается в пряди её волос - какое же это блаженство! - Не плачь, - попросил он, прижимая её к себе ещё крепче. - Великий Боже, я перенёс всё, - войну, чужие страны, предательство и гибель Родины... Но это - выше моих сил. Всегда я - единственная причина твоих слёз! Мой храбрый ангел! Как ты можешь переносить всё это с такой стойкостью? И с таким упорством? Неужели ты не понимаешь... Он отстранил её и вгляделся в милое заплаканное лицо. Она закрыла глаза; от них по щекам стремились вниз два ручейка. Дождавшись, пока она посмотрит на него, Колчак спросил уже мягче: - Вы понимаете, о чём я прошу вас? Сейчас? Неужели вы на это соглашаетесь? На её лице проступила слабая, неуверенная улыбка. - Я и не надеялась, что вы попросите об этом. Вы... хотите, чтоб я осталась? - Да, - ответил он. Его огрубевшая от мороза ладонь нежно вытерла её слёзы. Анна поймала её и поцеловала. У него перехватило дыхание. - Но я не могу обещать ничего более... - на миг он прикрыл глаза, возвращая себе самообладание. - Я не могу отказаться от семьи, сына. Но потерять вас - это ещё ужаснее. То наше расставание в Петрограде перевернуло мою жизнь. Вы - моё счастье, без вас я уже не смогу... - Значит, такова наша судьба - тихо ответила Анна. - Я тоже не могу без вас. Более не смогу. Не жалейте меня, мой милый, мой дорогой... Я сама выбрала свою жизнь. - Такую жизнь? - не удержался он от иронии. - Мне всё равно, - ответила она. - Моя жизнь здесь, рядом с вами, подле вас. А какая она, это уж как Бог рассудит. Пусть так. Мгновения встреч и краткого счастья, украденных у судьбы. Вечность. Рука Александра Васильевича задрожала. - Тогда вы... Вы останетесь со мной? Вместо ответа она прильнула к нему и закрыла глаза.***
...Скрип снега под ногами заставил их дёрнуться в сторону. Удинцов прикрыл собой Анну Васильевну и оттеснил её спиной к какому-то дереву. Затаив дыхание, оба ждали, пока шумное подразделение, покашливая, гогоча и бранясь, протопает мимо. Наконец, вокруг снова стало тихо. Лишь где-то вдалеке пыхтел покинутый паровоз. Бывший адъютант жестом приказал следовать за собой. Анна мягко тронула его за плечо: - Скажите мне, вы точно уверены, что он - там? Он... - Точно, - сердито выдохнул Удинцов. - Если вы поторопитесь, то скоро его увидите. Только молчите, Бога ради! Здесь повсюду большевики. Сколько уже прошло времени, Анна не знала. Удинцов заверил её, что верховный правитель - в безопасности, и пробирается в тыл. Сколько же труда понадобилось, что бы уговорить его! Верный адъютант, хоть и получил приказ беречь супругу главнокомандующего, но посчитал, что пока в вагоне поезда, ей там будет безопаснее. Пришлось ждать до самого Иркутска, утратив всякий сон и, не отрываясь, глядеть в трясущееся, тёмное, заиндевевшее окно. Её разбудил ринувшийся в купе луч фонарика, следом замелькали какие-то лица, кокарды, красные банты, усики и лицо того самого чеха, что позволил им сесть на поезд, почему-то раздосадованное. Её спасла эта смертельная усталость. На все вопросы она отвечала "я не знаю", причём, это действительно было так. Она понятия не имела, ни, что это была за станция, ни куда подевались офицеры, ни, тем более, Колчак. Все окончилось, когда она, в буквальном смысле слова, свалилась на койку от усталости. И её решили оставить в покое. На время. Стук в окно она едва услышала, но новый гость оказался решительнее прежних. Он каким-то образом опустил оконную раму и легко влез в купе. Весь в снегу, он оказался Удинцовым. Предупреждая её восторги, адьютант сразу приложил палец к губам. - Набросьте ещё что-то тёплое... вон тот тулуп, - и следуйте за мной. Здесь больше нельзя оставаться, они вернутся за вами. Скорей, пока стоянка не окончилась! Им удалось покинуть поезд вовремя. До Иркутска было ещё несколько станций, и по количеству патрулей в лесу и на полустанках, давно стало ясно, что чешский эшелон ждал тёплый приём. Бедняга Пепеляев! Он так и не решился последовать за ними, ещё надеясь на какую-то справедливость. Впрочем, вряд ли бы ему позволила комплекция. Анна Васильевна сама с большим трудом сумела пролезть в узкий проём, вместе со всеми юбками. Как в них было пробираться по глубокому снегу - об этом ещё только предстояло узнать подробнее. - Теперь нам путь только туда, к морю - задыхался Удинцов, грубым рывком вытаскивая её из очередного сугроба. - Там ещё не всё захвачено, и близко Китай. А оттуда... ко всем чертям, - в Европу... Или в Америку. "Китай..." Она на миг прикрыла глаза, вспоминая имя того города - Харбин. Маленький городок - свидетель её счастья, их счастья. Муж тоже когда-то говорил о нём, как о некой отправной точке, начале отчёта новой жизни. И вот, теперь Удинцов тоже говорил. Это - главный путь бегства офицеров из Сибири, но очень скоро он станет известен большевикам. Нужно было спешить. - Анна... Она обернулась, не веря своим глазам. Из-за ряда сосен выступил Колчак в рваной большевистской, или даже эсеровской шинели, с непокрытой головой, весь в снегу. Но это был он! Рядом появились силуэты офицеров, только Анна уже ничего более не видела, - она летела к нему со всех ног, как безумная, всё ещё не веря до конца, что всё это происходило на самом деле. Один миг, - и она вновь была в его объятиях, таких знакомых, ставших ещё более крепкими от обострённой, грозившей им обоим опасности. Он - здесь, живой, тёплый и настоящий! - Пойдёмте, - тихо шепнул Колчак, разжимая объятия и глядя в её сияющие глаза. - Ещё немного до лагеря Каппеля, там сани, лошади... И - на восток, к морю! В Японию... Или куда угодно, куда получится... Вы... ты же останешься со мной?