Пернатый враг.

      — Рыпнешься еще разок, и я буду вырывать тебе по одному пёрышку. — произнёс Игорь, потуже завязывая жгуты на бледных руках.       Разумовский как обычно решил, что он пернатый, и вовсю сверкал своими жёлтыми глазами в разные углы комнаты. Игорь уже привык к подобным сменам личности, но подружиться с Птицей так и не смог. Субличность всегда начинала хвататься либо за нож, либо за горло, поэтому каждый раз, как голубая радужка сменялась на жёлтую, Игорь закатывал глаза и вытаскивал верёвку из кармана. Со стороны это могло выглядеть как неудавшееся БДСМ, но к великому сожалению, майор любил, когда подчинялись, а не когда бешено орали что-то про правосудие и носились по комнате в поисках острых предметов.       — Ты меня заебал! — грубо крикнул Птица, пытаясь ослабить верёвки.       Они не поддавались и всё, что в итоге пернатый получал — кровь на запястье и жгучую боль. Спустя несколько таких попыток Птица успокаивался, но продолжал смотреть сумасшедшей улыбкой на Игоря. А Грому уже не страшно было, только смешно.       — Либо верни Серёжу, либо сиди так. — майор облокотился на стол и сложил руки на груди.       Впрочем, каждую неделю подобные выходки стали уже некой традицией. Птица даже пытался какое-то время прятаться и скрываться, но Игорь не мог не заметить, что его ласковый и вечно мурлыкающий милые вещи Серёжа, вдруг начинает переключать сериалы на футбол и громко материться. С другой стороны в этом даже, какое-никакое, разнообразие было. Вот ты сидишь, обнимаешь хрупкое тело, а оно потом резко начинает выламывать тебе пальцы на руках. Короче, с Разумовским точно не соскучишься. А пальцы всё же жалко.       — Да отпусти ты меня! — Птица дёрнулся так, что чуть не повалился вместе со стулом на пол, но Игорь успел удержать спинку на месте.       Вообще этот пернатый выглядел смешно, когда был обездвижен. Как минимум, Серёжа точно не был таким гиперактивным и вечно орущим. Да и если честно ни тот, ни другой на убийцу не были похожи. Один похож на зашуганного ребёнка, второй на ребёнка из семьи наркоманов у которого воровать золотые побрякушки в крови с рождения. Впрочем, видимо, как и доза.       Просмотр таких сценок приносил удовольствие. Игорь любил разглагольствовать о чём-то с Птицей, понимая, что его мнение в корне отличается от мнения Серёжи. Со временем Гром даже начал радоваться тому, что его парень двуликий. Всегда новые истории, всегда разные мнения и всегда разные вкусы. Было немного обидно только тогда, когда Птица вдруг появлялся неожиданно во время соития, но возбуждение пропадало ровно в тот момент, когда пернатый начинал голым носиться по комнате. А когда осознавал, что он голый, то нервно кашлял в кулак, одевался и вставал, как президент на пост читать конституцию. Правда конституция у него была так себе. Там было что-то про обидчиков и про правосудие, короче, разными словами, но всегда одно и то же.       По убийствам Птица горевал как по родной матушке, хотя в глаза её и не видел никогда. Серёжа и Игорь специально запирали двери, а чёрный вход заделали для подобных случаев. Пернатый пару раз постучал ногами, несколько раз пытался просверлить дыру глазами, но в итоге сдался и молча сидел дулся. А Игорю ещё смешнее. Худощавое тело Разумовского просто не было создано для подобных манёвров.       — Отпущу, если поцелуешь. — Гром повернул стул с Птицей лицом к себе.       Желтоглазый пару раз моргнул, нахмурил брови, а потом плюнул наглому майору в лицо. Тот стёр слюни краем футболки и расхохотался.       Игорю нравилось играть с Птицей. Это всегда был квест: сдохни или умри, причём победителей не было никогда. Это тоже самое, как если бы вы подобрали какого-нибудь оборванца на улице и предложили сыграть в прятки за пачку сигарет. Пачку сигарет мальчик всё равно никогда не получит, а в прятки будет играть до утра следующего дня, надеясь получить запрещённый плод. Пернатый просёк этот план и больше не вёлся на колкие предложения Игоря.       А Игорь продолжал его уламывать.       Как-то раз он предложил рыжему психу сыграть в карты. В случае победы Птица мог убить кого угодно. Естественно такая прерогатива ему очень понравилась. Всё начиналось хорошо, Игорь даже напрягся, что не сможет выиграть, всё-таки Птица был во многом умнее Разумовского, который только в компьютерах и разбирался. Однако Грому частенько приходилось ночевать в обезьяннике, а там по чистой случайности его научили мухлевать. Естественно, когда он разнёс половину опухших морд в щепки, и у задержанных просто не было выбора, кроме как стать учителями по обману.       Поэтому пару тузов в рукаве водолазки и Птица уже бесился и дырявил ногтями кожаный диван.       Тогда в победу Игорь получил целых две спокойных недели без появления этого пернатого друга. Однако даже он успел соскучиться.       — Ну ты чего, — Гром убрал рыжие пряди за ухо. — зато отпущу и будешь бегать тут. Может даже опять послушаю философскую лекцию о справедливости.       Птица вредничал, поэтому тряхнул головой, возвращая пряди обратно. Ещё одно отличие Птицы и Серёжи в том, что Разумовский никогда не капризничал. Парень всегда соглашался съездить куда угодно, сделать что угодно, лишь бы Игорю было хорошо. И Игорь ценил эти минуты, целуя маленькое рыжее чудо в нос. Тяжело было жить все эти годы одному, а теперь у него есть парень и даже не один, а целых два получается.       Один весь такой домашний, любит булочки на завтрак заказывать, а на ужин газировку с пиццей уплетать. Любит, когда его по волосам водят, за ушком чешут и сказки рассказывают. Любит, когда нежно целуют, прикусывая нижнюю губу, заставляя издавать тихие стоны и шипеть, словно кот. Любит, когда его со спины обнимают и приятные слова на ухо шепчут. Тогда Серёжа светится, ластится, мурлыкает. Расцветает весь, как сирень за окном.       А другой вообще недоразумение какое-то. Любит, когда его головой об стол прикладывают и рёбра кулаками пересчитывают. Мазохист в чистом его проявлении. Игорь только позже осознал, что раны остаются на теле нежного Серёжи, а Птица, который уходит сразу после побоев, даже не успевает почувствовать как ноют ушибы.       И впрочем, Игорь успел полюбить обоих. Сначала страшно было, ведь Птица всё-таки очень плохой персонаж. И глотку пытался перерезать, и громовской челюстью похрустеть любил, и пару раз поджечь картины успевал. Однако с каждым таким разом Гром всё больше привыкал и даже был рад видеть, как поблёскивают жёлтые глаза при тусклом свете.       Не то чтобы ему с Серёжей было скучно. Вовсе нет. Но все люди нуждаются в разном общении, а Разумовский совмещал в себе двух собеседников, которые удачно сменялись под настроение. Вот Гром хочет романтический ужин устроить — видит голубые глаза, которые смотрят с любовью, хочет повеселиться — видит жёлтый омут, который готов разорвать любого, кто встанет на его пути. Эмоциональные качели, конечно, плохо, но Разумовский был соблазнителен в любом его амплуа. Он всё равно оставался рыжим парнем с острыми ключицами, выпирающим кадыком и тонкими бледными руками.       — Это противно, я гомофоб. — прошипел Птица, злобно смотря на Грома исподлобья.       А брюнет чуть не умер от смеха, стараясь удержаться на ногах, укладываясь всем телом на спинку стула.       — Тебе смешно, гнида? — продолжал ёрничать пернатый.       — Конечно смешно, я это тело, — Игорь положил руку на плечо Птице. — каждый день имею. Да и тело не против особо, знаешь как прекрасно стонет?       Птица развернулся одними ногами, чуть не сбив майора. Пернатый знал, что делит тело с не самым благополучным человеком на свете и постоянно бесился, когда открывал глаза и оказывался обнятым сильными руками мужчины.       — Он портит всё, что можно! — прокричал Птица, давясь рыжими волосами, что постоянно лезли в рот.       А ведь Игорь только смог успокоиться, но смотреть без смеха на это рыжее чудо было просто невозможно. Как же он ему таким нравился. Разговорчивым, вечно сопротивляющимся, вредным. Только Игорь бы долго с ним прожить не смог, в конечном итоге кто-нибудь бы умер в схватке, но один раз в неделю можно и разбавить обстановку. Гром коленкой развёл ноги Птицы и подошёл ближе, склоняясь прямо к уху. Пернатый начал зажиматься, судорожно бить ногами по полу, старался выдернуть руки, но кроме резкой боли не почувствовал ничего.       — А может ты не будешь всё портить? — шёпотом произнёс Игорь, начиная покусывать мочку уха.       Тёплые руки забрались под футболку и стали поглаживать худощавый живот, изредка задевая пальцами резинку штанов. Птица аж подавился, и не понятно от чего конкретно: от того, что приятно или от того, что отвратительно. Стоит тут ужасный бородатый мужик, облизывает своим языком гадким, ещё и шепчет разные непристойности. Отврат, да и только.       А Игорь продолжал дразнить, пользуясь положением. Руки то привязаны, шок от головы не отходит, пока Гром спускается ниже, проводя носом по шее до ключиц. Прикусывает тонкую кожу на кости, затем зализывает, дразнит и упивается тем, как Птица перестаёт вырываться, замирая в немом шоке.       Наблюдать такую картину было одно наслаждение. Обычно Серёжа податливый, сам лезет за поцелуями, обвивает руками и ногами, а тут пернатый, который сам пока не понимает, что происходит. Рыжий зажмуривает глаза, когда ощущает, что руки пробираются к бёдрам, нежно поглаживая горячую кожу. А Игорю смешно, просто до ужаса, как смешно, но он держит серьёзный вид, продолжая лбом приподнимать подбородок и выцеловывать каждый сантиметр шеи.       — Хватит! — Птица резко подаётся вперёд, пытаясь отдышаться и прийти в себя.       Рыжее тело сумбурно дышит, щёки полыхают, глаза смотрят из-под опущенных ресниц. На теле виднеются следы укусов, мочки уха краснеют полностью, обжигая неприятными покалываниями. И как же нравится Игорю эта картина, как же он наслаждается эстетически, а не физически. Смотрит на эти алые губы, которые Птица судорожно кусает, пытаясь справиться с агрессией. Смотрит на эти жёлтые глаза-фонарики, которые лихорадочно мигают, а зрачки расширяются и сужаются каждую секунду. Руки прижаты к стулу, и Птица смахивает волосы со лба, расправляя спину и обнажая острые ключицы целиком. Белая футболка чуть помятая, уже насквозь промокла от волнения.       — Да ну вас нахуй. — произносит пернатый перед тем, как отдать власть над телом законному хозяину.       А Разумовский дёргается от испуга, когда слышит звонкий смех Грома.