Впервые

      Жан долго смотрит на фигуру напротив, прежде чем подойти ближе. У Эрена отросшие волосы и худое лицо, заросшее щетиной; смешные усы, уставший взгляд, но сами глаза его по-прежнему яркие и бесконечно красивые в своей бездонной зелени. Кирштайн не видел этих глаз больше года, и он думал, что встретит Йегера кулаками, которые выскажут всё то, что он хранил в себе все эти мучительные тринадцать месяцев. Но сейчас Жан не может вымолвить ни слова, ни шевельнуть пальцем, ни вздохнуть полной грудью – не верит, что вся опасность ушла; что суицидник сидит прямо перед ним, живой и невредимый, как и все остальные их товарищи. Руки Эрена не по локоть в крови, ему не осталось жить жалкие четыре года. Жан не знает причин, но он уверен в том, что теперь всё наладится.       В комнате тихо, лишь с верхнего этажа доносится какая-то протяжная мелодия, звучащая из граммофона, а деревянные половицы скрипят под медленными шагами Жана. Оказавшись рядом, он не решается дотронуться до Эрена, который сидит на кровати, повернувшись вполоборота: длинные волосы тёмным водопадом стекают с острых плеч, делая его подобным какой-то иконе; губы слегка приоткрыты, тело расслабленно, а взгляд обнажает Жана, делая того безоружным. Словно в каком-то трансе, Кирштайн опускается на одно колено и приподнимает руку, желая коснуться пальцев Эрена, но застывает. Можно подумать, что сделай он это, то всё вокруг окажется нереальным и превратится в пыль.       Их глаза встречаются и они бесконечно долго смотрят друг на друга, как будто пытаясь восполнить всё то время, пока не были рядом; как будто этот зрительный контакт – это всё, что можно сейчас позволить.       Когда Эрен берёт Жана за запястье, его дыхание ровное, но руки слегка дрожат, а Жану кажется, что он сам перестал дышать вовсе. Говорить ничего не хочется, и он аккуратно, практически не касаясь золотистой кожи, перебирает пальцы Эрена, словно впервые ощущает их. Невесомо и плавно очерчивает каждую выпирающую костяшку, медленно движется по выступающим венам, внутри себя содрогаясь от осознания того, что по ним всё ещё бежит кровь – горячая, дурная. Этот ритуал растягивается во времени, которого, кажется, в данный момент не существует.       Всё так же не отрывая взгляда, Эрен спускается с кровати, оказываясь на коленях перед Жаном, который забирается под растянутые рукава рубахи и мягко оглаживает сгиб его локтя. Жану ещё никогда так сильно не хотелось просто касаться Эрена, и он свободной рукой дотрагивается до его волос, пропускает пряди сквозь свои пальцы, а про себя думает, что Йегер невообразимо красив с этой его новой причёской. Красота его в каждом моменте, в каждом движении – она переходит из разряда телесного в нечто неосязаемое, возвышенное до незримых материй, которые не могут уловить простые смертные. Жан умирает от возможности ощущать тепло Эрена, когда они соприкасаются лбами, а ладонь брюнета ложится на ворот кителя, стягивая тот на пол. Расстегивая пуговицы белоснежной рубашки, Эрен замирает, словно прося разрешения двинуться дальше. Он берёт Жана за шею, скользит подушечкой большого пальца по кадыку, переходит к ключицам, как будто сам первый раз знакомится с его телом.       Кирштайн готов поклясться, что сердце остановилось, когда он ощутил влажные следы от губ Эрена на своей груди. Йегер покрывает Жана тысячами мелких поцелуев, пока тот справляется с головокружением, одолевающим его бедную голову, ведь всё происходящее сейчас настолько неестественно и реально в то же время.       Да, до этого у них пару раз был секс: пустая казарма, два потных и разгорячённых после драки тела, искусанные в кровь губы, сильные толчки и искры в глазах. Всё это произошло по чистой случайности, волею случая разрешив давно повисшее между ними напряжение, а затем всё как будто вернулось на круги своя. Они не были парой, не рассыпались в словах любви, не пытались повторить то, что оставалось между ними в тайне. Просто каждый из них знал, что чувства для солдата только добавляют излишнего головняка, поэтому просто наблюдали друг за другом со стороны, да крепко стискивали челюсть, когда в очередном сражении не могли оказаться рядом.       Но вот сейчас всё было иначе: Жан как будто сливается с Эреном в единое целое, когда тот целует его – осторожно, долго и чувственно. Кирштайн осознает, как же сильно он соскучился по всему естеству Эрена; что он готов заменить плотское желание лишь на то, чтобы целую вечность касаться его плеч, гладких волос, влажных ресниц. Если бы такое было возможно, то Жан с лёгкостью положил бы свою жизнь на алтарь эреновских пальцев, всего себя посвятив служению во имя этих прикосновений. И это странно, но Жан благодарен за то, что может ощутить в себе незнакомый ранее трепет, пробирающий от макушки до пят, когда щека Эрена трётся об его щёку.       Полностью провалившись в эфемерность этого момента, Жан изучает каждый сантиметр тела Эрена – он знает его тысячи лет и не знает одновременно. Всё так же почти не касаясь, Жан вырисовывает пальцами узоры вокруг пупка, медленно переходит на спину, и Йегер отвечает ему тем же – притягивает к себе так близко, насколько это вообще возможно. Кирштайн своей грудью ощущает биение чужого – родного сердца, и ему кажется, что пока они обнимают друг друга, проходят столетия – рушатся и возрождаются цивилизации, исчезают небесные светила, а они как и прежде смотрят глаза в глаза.       Такое у них точно впервые.       Рёбра Йегера с каждым вздохом словно норовят прорваться через его огненную кожу, и он нависает над Жаном, лежащим на дощатом полу; закрыв глаза, кончиком носа проводит по виску, глубоко-глубоко в себя пускает запах Кирштайна, у которого ком застрял в горле – ну ведь нельзя любить так сильно.       Любить?       Жан любит эти длинные волосы, которые словно стеной отгораживают их лица от всего остального мира; любит острые локти, любит ямочки на пояснице, любит упругие ягодицы; любит тихий полустон, когда стянув с Эрена брюки, он пальцем входит в него. Йегер прижимается сильнее, и прикусив губу, расправляется с пряжкой ремня на штанах Жана. Эрен синхронизирует их совместные движения, одной рукой захватывает его и свой собственный член, плавно скользит по основанию и задерживается на головке. Издевательски сжимает, надавливает пальцами, то ускоряет, то замедляет движение руки. Он повторяет это несколько раз, прежде чем Кирштайн отстраняется для того, чтобы размазать слюну и обильный предэякулят.       Эрен горячий и холодный одновременно, такой приятно тесный и податливый, когда Жан оказывается внутри него. Движения их неторопливые, до невозможности чувственные; губы дрожащие, а глаза – влажные. Сквозь отрывистое дыхание, Кирштайн слышит невнятное «прости». Ну какой же Йегер дурак.       Жан сдаётся первым, но отпускать Эрена не собирается. Он кладёт ладонь на его руку и помогает кончить, а после так заботливо вытирает их животы и бёдра своей же рубашкой.       Когда Эрен опускается на пол, они ещё долго лежат плечом к плечу и в тишине переплетают пальцы. Жан думает о том, что с момента возвращения на Парадиз, они почему-то ни разу не разговаривали. Он переводит взгляд на окно, за которым переливается невообразимо яркий, неестественный, невиданный ранее искрящийся свет, похожий на северное сияние – хотя откуда Жану знать, как оно выглядит.       — Эй, Эрен. Смотри, как там красиво.