Чуть чище

Мне было 17 лет, когда зимним вечером я возвращалась с прогулки, и в подъезде встретила его. Прижав меня между этажами к стене со старой потрескавшейся краской своим тяжёлым телом, он, рыча, произнёс: — Расскажешь кому-то — они убьют тебя за этот позор. Я невольно поверила. Думаю, даже если бы он этого не сказал, я бы сама так рассуждала. И до сих пор, когда мне не спится в ночи, я иногда слышу этот рык в тишине. Эта тишина и эта темнота теперь всегда мрачные. В оттенок моего сердца. В первые минуты я пыталась отбиться, но он был намного сильнее меня. Почти на полметра выше и в два раза шире. От него пахло потом, сигаретами, и изо рта – какой-то тухлятиной, вся эта смесь казалась мне запахом смерти. Всё ещё иногда ощущаю фантомный запах этой какофонии. Он медленно облизнул мою щёку от подбородка до глаза…Оставшаяся на моей щеке слюна тоже была смрадной. Я перестала отбиваться, потому что силы закончились, и решила, что, кажется, сегодня я умру в мучениях. Беззвучно плакала, опустив руки, пока он расстёгивал мой тёплый, длинный зимний пуховик. Я поверила, я никому не рассказала. Я была виновата, потому что он сказал: — Ты сама виновата. Не надо было так поздно возвращаться домой. Мир опасен, милая. Даже если бы он этого не сказал, я бы сама так рассуждала. Да, мир опасен. В этом я убедилась потом не раз. Но и я — часть этого мира. Я никому не рассказала. По ночам рыдала беззвучно недели две. Потом слёз стало чуть меньше. Мне было…Горько. Слёзы были горькими. Темная улица и поздний вечер стали для меня табу. Каждый, проходящий мимо меня мужчина — стал им. Становился хотя бы на пару минут, пока не исчезал далеко за поворотом. Тогда я убеждалась, что это не он, выдыхала. Родители заметили, что я перестала гулять по вечерам. Это всё, что они заметили. И остались довольны. Я их не виню: я хорошо скрывала, поэтому с чего бы им что-то заподозрить? Но коктейль из постоянной ненависти и боли преследовал меня постоянно. Я продолжала молча плакать, опустив руки. Мой страх, мне казалось, дошёл до предела, я не могла поднять руки, просто не получалось. Он развернул меня лицом к стене, стянул мои джинсы, колготки, трусы, и вошёл в меня. Скорее, ворвался: резко, очень больно и очень мерзко. С каждым его толчком было всё больнее. Наверно, это кончилось быстро, но кажется — бесконечно долго. Я провалилась в ад, он — сбежал. Я осталась стоять, не шевелясь, лицом уткнувшись в стену, и глотая свои слёзы и сопли. Попытки успокоиться проваливались одна за другой. Спустя 10 минут, а может, спустя час, я смогла взять себя в руки и остановить поток слёз. Как можно быстрее натянула одежду обратно и побежала домой. Родители уже ложились спать, поэтому не заметили моё заплаканное лицо, а я поспешила скорее скрыться в ванной. Мне надо было скорее отмыться, как-то стереть всё то, что раздирало меня. Жаль, что всё это было внутри. В трусах я нашла использованный презерватив, и минут десять меня полоскало в ванну. Мне кажется, я пробыла под душем пол ночи, в какой-то момент пытаясь стереть себя уже не грязь, а кожу, но этого было слишком мало, мне хотелось стереть себя всю. Потом долго смотрела в зеркало и мне всё казалось, что в отражении уже не я. Оглядываясь, понимаю - в какой-то степени так и было. Восемь лет прошло. Спустя восемь лет я его встретила. Не встретила — нашла, мне надо было его найти. Ужас в его глазах, на много больший ужас, чем когда-то мой — он был таким сладким для меня. Думаю, он бы смог отбиться, если бы я дала ему хотя бы маленький шанс на это. Он очень просил меня о маленьком шансе, о спасении, и так искренне бормотал и кричал о том, что раскаялся. О, вы такой ложной и настоящей искренности не встретите никогда! Я щедро поделилась с ним своими ощущениями с того вечера, и даже показала на нём — чтобы он прочувствовал каждый оттенок боли. Чтобы прочувствовал как можно ярче — немного даже утрировала. Это был первый раз с того вечера, когда испытала удовлетворение. Не сексуальное, конечно, а моральное. Все эти годы я не ходила серой тенью самой себя, я жила достаточно приятную жизнь с радостными и даже счастливыми моментами. И всё же маленькая часть меня продолжала страдать и никак не могла получить кусочек своей радости. В этот день она, наконец, его получила, когда он вздохнул последний раз после нескольких часов страданий. Через пять лет после нашей с ним первой встречи, бороздя просторы всемирной сети, я случайно попала на тематический форум. Этот форум был создан пострадавшими, как и я, женщинами, и каждая делилась своей историей и болью. Мой первый оксюморон. Ужас и облегчение. Ужасало, как же много таких историй и скрытой боли. Я снова плакала, теперь не за себя, теперь — за других. То количество пострадавших, оно не должно таким быть. Раньше мне было больно за себя, а теперь стало больно ещё за тысячи таких же. Большинство никому ничего не рассказывают. Боятся, как и я, осуждения. Это, наверно, кажется таким странным со стороны — молчать, и, возможно, чтобы это полноценно понять, нужно оказаться на нашем месте. Но примерно… Когда человек совершает что-то невероятно ужасное и постыдное для самого себя, он не может рассказать об этом кому-то. Мы жертвы, но именно это чувство преследует нас. Стыд, сжигающий кожу и внутренности. Иррациональный страх осуждения. Хотя, этот страх только отчасти иррациональный. Страшно, что некоторые из тех, кто осмелился рассказать — столкнулись с этим осуждением. Гнили очень много. Но вместе с ужасом я испытала облегчение. Возможно, любой кошмар переносить чуточку легче, зная, что ты не одна в этом кошмаре. Эгоистично, но я позволила себе этот эгоизм. Поддержка и сочувствие от других, которые я наконец-то получила. Облегчение. И вдохновляющая идея. Я иногда приезжаю к этому придурку. Курю, рассказываю, скольких таких же как он, я воспитала. Скольких я доставила на их конечную. Уже не люди, уже — останки. Ах да, они и не были людьми. Ни одна, даже самая тонкая струна моей совести не дрогнула ни разу. Я знаю, что имею право их судить, я знаю, что я давно больна. Я знаю, что утащу стольких, скольких смогу. Наверняка, я бы отлично смогла поддерживать других пострадавших, открыть какой-нибудь фонд, устраивать митинги… И всё-таки решила выбрать намного более грязную работу, потому что на фонды и поддержку осмелятся многие, а это… Несколько лет назад, читая форум, ко мне пришла идея. Я поняла, что стирать я должна не себя. И единственное, что меня расстраивает: только то, что всех стереть не получится. Они будут продолжать считать себя самыми разумными в мире, но почему-то при этом неспособными сдержать свои члены в штанах. Ещё и перекидывать ответственность за это на жертву. Они будут считать себя самыми сильными, подавляя слабых. Вместо ответственности всегда найдут себе оправдание. Тук-тук, здрасьте, я по вашу гнилую душу.