The Kids Are All Fucked Up

      Он помнит, как лежал на полу рядом с проигрывателем миссис Уэй, и то ли Этта Джеймс, то ли Нина Симон тихо напевала ему на ухо, и как же было прекрасно слушать грустные песни в исполнении ещё более грустных женщин, от которых Фрэнку хотелось растянуться на полу, лёжа на спине на вонючем ковре Джерарда, пока тот рассказывал ему о своих кошмарах. Уэй сидел, прислонившись к стене, с сигаретой в одной руке и чашкой кофе в другой, и рассказывал какую-то историю об убийстве, мафии и его бабушке, которая умерла, выстрелив себе в голову. Раньше Фрэнк считал, что это круто — видеть кошмары, которые, проснувшись, можно было нарисовать или превратить в одну из запутанных историй, которыми люди были очарованы. Фрэнку пятнадцать с половиной, и он не знает, что, когда кто-то говорит тебе о самоубийстве, ты должен что-то с этим сделать и сказать что-то красивое и доброе; что-то, что человек давно хотел услышать. Фрэнку пятнадцать с половиной, и никто никогда не говорил ему, в каком порядке нужно произносить слова, чтобы они стали красивыми.       Айеро больше не слушает проигрыватель, потому что однажды, когда Джерард был пьян, он споткнулся о шнур и пролил на него водку. Хотя мальчик всё ещё лежит на полу. Уэй часто спотыкается, когда выпьет. Иногда он забывает про парня на полу и в конце концов падает на него сверху, когда тот пытается встать с кровати за пультом, новым карандашом или алкоголем. Когда однажды они оба очень сильно смеялись, потому что по телевизору шёл «Звёздный путь», и Джерард знал каждую грёбаную реплику, Уэй просто свалился на него. Айеро помнит, как весь воздух вышел из тела от шока от удара, и в ту же секунду, когда он понял, как дышать под тяжестью тела, мальчик возбудился. Джерард был мягким и тёплым, и Фрэнк просто хотел прикоснуться к нему. Уэй ухмыльнулся, когда всё понял, и под выражением «всё в порядке» в приподнятых уголках губ скрывалось что-то злобное, что заставило мальчика занервничать.       Когда Джерард был достаточно пьян: не настолько пьян, чтобы его тошнило, но и недостаточно трезв, чтобы дважды подумать о том, что он сказал или сделал, он укладывал Фрэнка рядом с собой в свою грязную кровать. Уэй обхватывал руками живот и бёдра мальчика, переплетая их ноги вместе, и прижимался губами к шее Фрэнка сзади. Он нежно целовал его, и Айеро не мог остановить дрожь, пробегающую по всему телу, или тихие стоны, вырывающиеся изо рта, потому что там было то самое место: если бы вы прикоснулись к нему там хотя бы пальцем, он был бы полностью в вашей власти. Джерард знал это. Иногда парень шептал что-то вроде «Фрэнки», «невинный» и «мог бы ты возбудиться только от этого?», и Фрэнк действительно мог, потому что был девственником, дрочившим около двенадцати раз в неделю, а Уэй был самым красивым человеком, которого он когда-либо видел в своей жизни. Неважно, что парень был тем, кто ходит на вечеринки из-за бесплатной выпивки и глотает ксанакс как конфетки. Джерард был лучшим другом Фрэнка.       Джерард любит алкоголь, а Фрэнк любит Джерарда. Он хочет быть для него тем человеком, в котором тот нуждается ночью. Всё нормально, потому что мальчик часто слышит фразы типа «если не больно, то это не любовь» и думает, что боль в груди должна быть, пусть и временами из-за неё становится трудно дышать. Были времена, когда они ходили в кино и держались за руки на последнем ряду или целовались в спальнях незнакомцев на вечеринках, или часами пили дерьмовый кофе в ещё более дерьмовых забегаловках после действительно хорошего концерта. Люди должны принимать всё плохое, что случается с ними, вместе со всем хорошим, не так ли все говорят?       Он не любит зацикливаться на том, как много между ними плохого. Например, на том, что нет никаких гарантий, что Джерард затащит Фрэнка в постель. Иногда он напивался и целовал мальчика в шею сзади, а иногда напивался и кричал на него до тех пор, пока его лицо не краснело, и он не начинал задыхаться. Айеро так и не понял, что тогда сделал не так, поэтому ушёл, пробежав девять кварталов до своего дома, чтобы проблеваться в кустах с розами семьи Саллер и чтобы потом его мама дала ему снотворное. После этого мальчик не возвращался в дом семьи Уэй две недели, потому что Фрэнк прекрасно понимает, когда его не хотят видеть, и от этого у него начинает бурлить в животе, а в горле появляется противный горьковатый привкус. Айеро заставляет своих друзей звать его на концерты групп, о которых тот даже никогда не слышал, чтобы потом, после бурной ночи, у него появлялись синяки под глазами, и ему разбивали губы в мошпитах, и в течение некоторого ему даже нравилось так выглядеть. Когда друзья были слишком заняты («экзамены, Фрэнк», «колледж, Фрэнк»), чтобы отвезти его, он садился на автобус. Забавно, потому что Айеро даже не знал, что они есть в Джерси. Он думал, что это нью-йоркская фишка.       Он помнит, как раскачивался в толпе, просто пытаясь втиснуться в неё настолько, чтобы, когда образуется мошпит, оказаться в его самом эпицентре, и ему было абсолютно наплевать, сломает ли кто-то в конечном итоге его грёбаный нос, когда кто-то схватил его за запястье и вытащил наружу. Когда Фрэнк, наконец, поднял глаза, Джерард стоял перед ним, заикаясь (это нервная привычка) и пытаясь извиниться. Мальчик почти ничего не слышал, потому что был слишком поглощен тем, какими яркими выглядели глаза парня, несмотря на синяки под глазами, какими чистыми были его волосы и как от него пахло сигаретами и яблоками, когда он обнимал Фрэнка. Айеро улыбнулся, чуть не разорвав своё чёртово лицо пополам от слишком широкой улыбки, а Джерард издал тот полуистерический смешок. Он всегда так делал, когда понимал, что на самом деле никогда не потеряет Фрэнка.       Джерард был чист и трезв, и он обхватил обе щеки Фрэнка, целуя его. Порез на губе жгло, а руки болтались по бокам, потому что он не знал, куда их деть, но это было прекрасно. Джерард отстранился первым, улыбаясь уголками рта, а Фрэнк не видел эту улыбку уже больше двух недель. Если вы спросите его, то это была самая лучшая ночь в его жизни.       Он помнит, как однажды ночью напился, чтобы посмотреть, не покажется ли ему Джерард от этого трезвее, и, сняв футболку, растянулся на полу с сигаретой во рту, пока парень рисовал его, потому что, как бы тот ни был пьян, он всё равно мог рисовать, как самый талантливый кусок дерьма, коим и являлся. И самое приятное в этом то, что, когда осенью Джерард пойдёт в художественную школу, Фрэнк всё ещё будет здесь: он будет лежать на полу без футболки с недокуренной сигаретой в руке, слушая тишину и пытаясь вслушаться в шуршание бумаги, кусая свою разбитую губу, потому что ранка на вкус как их последний поцелуй, и Фрэнк не хочет мириться с мыслью, что однажды может забыть об этом.       Кофейные чашки пахнут водкой, а на простынях — следы от сигарет, и иногда Джерард смотрит на Фрэнка так, будто не знает, кто он и что здесь делает.