В тебя или на тебя?

«В тебя или на тебя?» Самая простая и безмозглая игра, которую когда-либо видел Тома, если быть абсолютно откровенным. Он бы ни за какие деньги не стал вникать в элементарные правила, если бы из раза в раз не был вынужден. Игра настолько невинная и глупая, что никто в жизни не поверит в то, кто всегда становился ее инициатором. — В тебя или на тебя, Тома? — притворно веселый голосок Аято всегда появлялся за плечом безумно неожиданно. Тома помнит первый раз, когда услышал эту фразу. Тогда ему запретили оборачиваться, запретили вообще обдумывать свой ответ или пререкаться. Нужно было дать четкий ответ максимально быстро. Тома ненавидел, когда не мог увидеть, что поджидает его со стороны молодого господина. Эта игра непонятна многим, потому что ее придумал со скуки как раз сам Камисато. Концепция проста, у него в руках есть «что-то». А Тома волен лишь выбрать, попадет это «что-то» в него или на него. Обольют его с ног до головы или заставят выпить. — На меня? — в первый раз Тома выбрал этот ответ неуверенно, и тогда его окатили холодным чаем с ног до головы. — Плохой выбор, но ладно, — развеселый Аято тогда даже тонкую чашу поставил на голову своего милейшего товарища. — В следующий раз не думай, как я и говорил. В первые случаи Тома до дрожи в коленках боялся «следующего раза», но рационально успокаивал себя — Аято ему не навредит. Он точно не подойдет с кипятком, точно не опрокинет такое и не заставит залпом выпить, обжигая глотку и внутренности к чертям. Старший Камисато не был жестоким человеком со своими слугами, но и настоящим добряком не назвать. Миру стоило бояться, когда главе становилось скучно. Скука — враг, которого мужчина мог побороть только нетрадиционными методами. Тома просто тихо молился всегда, чтобы это очередное развлечение не вышло за рамки разумного и не навредило самому главе. — В тебя или на тебя, Тома? — часто этот вопрос звучал тогда, когда управляющий оставался работать в поместье. — На меня, — смиренно отвечал парень и всегда закрывал глаза. Он любил выбирать вариант «на меня». Ему казалось, он самый… безопасный. Самый невинный, что ли. Можно сказать, что даже безобидный, если сравнивать тот с перспективой выпить что-то или съесть. Зная как вкусовые предпочтения Аято, так и уровень его готовки… Тома не готов был пасть смертью храбрых от отравления стряпней господина. На голове парня побывало все: миска с лапшой (благо Аято просто ее поставил, не перевернул, опрокидывая содержимое на друга), скользкие угри (давно разделанные, явно Аято тогда украл их с кухни, пронося в своих рукавах), лепестки сакуры (Тома даже смутился в тот момент, так это было мило, но с другой стороны — мог же и съесть их). Список был поистине огромный. Камисато был неожиданным человеком во многих смыслах. С ним никогда нельзя расслабляться, как и показывать, что ты его недооцениваешь. Впервые Тома просчитался, когда в очередной раз ответил «на меня». Ему, без зазрения совести, плеснули саке прямо в лицо. Аято выглядел недовольным, нарушил свои же правила, заранее показывая, что у него в руках. А Тома все равно не поддержал. Тогда, стирая полотенцем с лица остатки рисового напитка, он еще не знал, что сам навлек беду, от которой нет спасения для него лично.

***

Аято был безудержным. Для него не существовало понятия «нельзя» и «невозможно». Тома знал это и даже восхищался своим господином за такой подход к жизненным вызовам и ситуациям. Но явно не тогда, когда тебя с чувством прижимают к столу в личном кабинете. Не тогда, когда руки главы так знакомо и беспрепятственно шарят по груди. Отношения глав и слуги были слишком тесными чуть ли не с первых месяцев знакомства. Маленькие мальчики сдружились настолько, что время и все невзгоды только укрепили их связь. Настолько, что взрослые мужчины не могли себе отказывать в греховном счастье находить утешение друг в друге. Тома любил поддаваться в такие моменты. Наигранно слабый, наивно доступный, но в жизни ничем не уступает великому главе клана Камисато. Такая вопиющая разница одного образа будоражила сознание Аято, когда он с чувством покусывал крепкие плечи, истязал ловкими пальцами грудь, забираясь ими под ткань. Тома без лишних тревог позволял мужчине с нажимом проводить по своим грудным мышцам. Всегда казалось, что Аято пытался разобрать их на волокна прямо через кожу, и с этим же всегда находил самые потаенные чувствительные точки. Тома мог только выгибаться в чужих-родных руках, когда эти невозможные пальцы с нажимом проходились по впадине между крепкими грудными мышцами, спускались на линию хорошо выраженного пресса. Управляющий скулил, утыкаясь носом в чистые бумаги и дрожал. Стоять на коленях перед столом господина, так еще и спиной к тому, всегда было будоражащим времяпровождением. В такие моменты Тома боялся, что первым не выдержит не он — кончать от ласк Аято никогда не было постыдно — а глаз бога. Только об этом молодой мужчина чуть ли не молился из разу в раз. А Аято будто бы только и ждал, что это и произойдет. Задранная темная ткань почти что под подбородком, а спиной ощущается чужая крепкая грудь. Тонкая ладонь аристократа сжимает горло не сильно, но это доминирование будоражило Тому похлеще опьянения, что наступало после сливового вина. Чужое дыхание паром оседало на коже, ожогами ощущаясь, а не теплой влагой. Управляющий хватался пальцами за край стола, притираясь к мужчине поближе, поплотнее… — В тебя или на тебя, Тома? Да твою мать! Тома бы выругался, если бы его рот не был заполнен двумя длиннющими пальцами, что слишком увлеченно игрались с горячим языком. Блондин не мог ответить, ему не давали этого сделать. Оставалось лишь закатывать глаза в предвкушении, ведь крепкое возбуждение Камисато явственно прижималось к его заднице, так удобно проходясь прямо по ложбинке между ягодицами. — Давай угадаю, — веселым змеем шептал глава, тут же пальцами поглубже во рту толкаясь. Он не оставлял и шанса себе перечить. — Ты всегда выбирал второе, верно? Стабильность, Тома. Я не вправе ее нарушать для тебя, мой дорогой друг~ И Тома почти что не разразился праведным негодованием, даже прикусил пальцы главы, но в этот момент горячая головка скользящим движением миновала манящий вход. Это случайное касание добивало молодого мужчину. Пальцы во рту сменились вновь крепкой хваткой на горле, когда Аято приказал прогнуться посильнее. Привычно лежа грудью на столе, Тома только и мог ощущать, как Камисато потирается между его ягодиц. Скользко, мокро от естественной смазки самого мужчины и семени, которое было собрано с чувствительного члена Томы. Блондин хрипло постанывал в своем поражении, умоляя Аято сменить гнев на милость, но глава непреклонен. Уроки нужно принимать с достоинством, как и свои пороки. Тактика Томы обернулась против него самого, но это было только началом. Камисато умел оттачивать свои стратегии до идеала. И сейчас, доводя себя до пика рукой, изливаясь на доверительно подставленные ягодицы, он с некой толикой злорадства подмечал: — Все так, как ты и выбираешь, — Тома лишь недовольно запыхтел. — Все на тебя, мой дорогой друг. Тома хотел сейчас сказать многое, но не успел. Его выпроводили прочь, пожелав приятной ночи.